Глава 9
17 февраля 2015 г. в 21:15
Моран
Ох, уж эти детки. Снесли мне голову напрочь, довели бедную кошку – добровольно полетела в Азкабан, только чтоб отстали от меня. Эти вопли - "Ну Моран, ну миленькая, ну пожалуйста, ну ты же сама говорила про учителя", но довело окончательно двустороннее почесывание за ушами от обоих и слюнявые поцелуи в нос от Гермионы. Тьфу. Садисты.
Радует, что хотя бы дементоров тут нет, хотя и без них островок – курорт для извращенцев: холодное море проникло везде: сырость, ветер, а сам замок – просто памятник отчаянию. Не просто пахнет... воняет смертью, страхом и безумием. Когда-то это был форпост, защищавший мир от демонов, здесь неподалеку был круг их выхода из подмира, а когда Мерлин с соратниками его закрыл, мощный и гордый замок населили остатками демонических прислужников-дементоров, просто поленившись изгнать их обратно. Теперь они служат очередному Темному Лорду, надеются ментально повлиять на него, чтоб открыл дорогу их хозяевам. Только, думается, зря они надеются: кроме Мерлина, проход закрывало семьдесят сильнейших магов того времени, из них пятеро использовали магию крови. А Ридл – потомок Мраксов, и единственный дар, который у него может быть, это некромантия. Становится понятна обида Смерти на него: некроманты – и вдруг крестражи делать! Да Смерть никогда не забирала их в свои пенаты без их согласия! Давно говорили, что старушка с косой – любительница смертных магов, хотя фиг знает, кого она предпочитает. Да и старушкой ее назвать как-то язык не поворачивается. Вполне себе красивая женщина. Все-таки маги извращенцы, возраст пара миллионов лет – клеймо «старушка», а то, что она их правнуков прибирать куда надо будет, не смущает.
Обидно за замок – сил нет! Такой красавец был: сильный, красивый, сейчас же, приближаясь к нему, я ощутила лишь безумие. Защитные поля истончились, выпитые дементорами, сам разум замка тоже от них пострадал, никакого отклика я так и не получила. Преодолевая защиту, почувствовала пару попыток замка меня остановить, но было это похоже на ребенка, пытающегося пнуть слона. Надо же, как его выдоили эти полудемоны-недоделки. Уйдя перед стенами в тень, начала искать камеру Долохова. Все-таки я поражаюсь – ладно Гарри, но как моя смогла забыть и простить, что он ранил ее в схватке? Тьфу. Ну и атмосфера! Знала бы – притащила оборотня и Уизли сюда. Пожалуй, рунная яма – не такое и серьезное наказание по сравнению с этим кошмаром. Нашла нашего героя на третьем подземном уровне. Камера у него оказалась шикарная, просто отель люкс - грот ниже уровня моря. Я, даже не выходя из тени, поняла, что воды в камере - по пояс человеку среднего роста. И как он тут выжил? Водичка забортная, океанская просачивается, а море здесь теплое, угу, 3-5 градусов по Цельсию. Выйдя из теней, плюхнулась в это великолепие почти по пузо.
Пленник спал на камнях чуть выше уровня воды, дрожа во сне всем телом. Вести переговоры с позиции силы мне не хотелось, я бы сама искренне пообещала все, что угодно, только бы убраться отсюда. Мне такое не надо, мне нужно добровольное согласие этого кренделя. Вытащить его тенями не проблема, только, боюсь, проснется, очень ненадежный сон у него. Выхода не осталось, приложила его лапой по голове пару раз. Сознание потерял этот упиванец капитально – чуть в воду не свалился, но повис на цепях. Какой садист его так? В камере, под землей, по пояс в воде, да еще и в цепи, офигеть! Правда, вылетели эти цепи из стены от слабенького усилия, видимо, кладка была сильно подточена океаном. Раньше магия ее защищала, а теперь... Эх, деградировали маги. Мамочки, это что ж я натворила? Стенка-то рушиться начала, камушки посыпались из нее, потекли струйки воды. А хотя… Будет классная шутка. Схватив Долохова лапами за цепи, нырнула с ним в тени, выпрыгнув в наш мир на побережье, бросила добычу и вернулась в его камеру. А там хорошенько поработала лапами, нахлебавшись воды, хлестанувшей из образовавшейся дыры. Порезвившись, я вернулась на побережье и, подцепив пленника, отправилась к развалинам охотничьего домика.
Очнувшись и узнав, что я от него хочу, кого представляю, это чудовище принялось матюгаться, но как... Заслушавшись красотой оборотов и непередаваемым сочетанием несочетаемого ("чтоб ему гипофиз ректально промыли" - особенно понравилось, записала себе в памяти на будущее), умилялась, пока маг не выдохся. Давненько я русской речи не слыхивала, да такой, с перчиком. Лежала и слушала с огромным удовольствием. Тем более что покрывали данными выражениями не меня, а Дамблдора, Ридла и всю кодлу пожирательскую, каждого в отдельности и всех скопом. Как остыл этот без всякого теперь сомнения достойный человек, мне пришлось выслушивать долгие извинения за попадание того заклятия в Гермиону. Оказалось, что он швырялся невербально и в стены, она случайно влетела в уже запущенное мимо проклятие. И признался, что почти все маги так делали, кровь детей на руках им не хотелось иметь. Чистоплюи. Беллочка и братцы Лестранджи всерьез дрались, но у этих еще до Азкабана крышу порывом ветра унесло. У Белочки по весомой причине, ее сына на ее глазах орденцы запытали, вызнавая про пожирателей. А у муженька и братца крышу папочка Септумос унес в неизвестном направлении.
Обрадовался Долохов, что мои детки хотят его от метки избавить, чуть из лохмотьев не выскочил. А как рассказала ему, как пошутила, стенку его камеры до моря расковыряв, ржал, как пегас морквы обожравшийся.
Потом выпили мы с ним эльфом принесенного вина, поговорили за жизнь. Больше с русскими я не пью. Башка была наутро не просто квадратная, а кубически-круглая. А уж какую плешь мне Гермиона проела, даже вспоминать не хочу...
Гермиона
Вы когда-нибудь видели пьяную мантикору? Ваше счастье, если нет. Нас с Гарри такая участь, увы, не миновала. Улетевшая в Азкабан за Долоховым киска вернулась под вечер следующего дня, изрядно забирая то влево, то вправо, вопя на всю округу дурным голосом с кошачьими визгами на неизвестном языке. Явно песни. Свалила в холле все, что можно свалить, раз двадцать растянувшись на лестнице, как лягушка, заняла мою кровать и с криком, что спасла нашего протеже и не фиг мешать отдыхать труженице, захрапела, отравляя воздух вокруг винными парами.
Призвав эльфа, я узнала что эти двое, Долохов и Моран, выдули две бочки выдержанного вина из моего погреба и съели пятнадцать окороков. Думаю, что большая часть досталась Моран, хотя кто его знает, этого Долохова. Вот наглое создание. Где ж мне теперь спать? Пришлось напрягать эльфов на срочную уборку еще одной комнаты. Вот проспится утром, задам ей! Я тут целый день с ума от беспокойства сходила, а она пьянствовала, оказывается. И, кажется, я обидела Гарри... Промучившись три часа без сна, пошла к нему извиняться, но ни в комнате, ни в доме, ни в беседке его не было. Вызванный в панике эльф сообщил, что гость ушел в сторону фермы. Спотыкаясь в темноте, я бросилась к озеру, уверенная, что Гарри там, но прибежав, не обнаружила его. Постояв немного на берегу, отправилась назад. Попытки разбудить Моран ни к чему не привели. Кошка дрыхла и ругалась. Что же я натворила, он же целый день ходил за мной хвостом, пытаясь меня успокоить! Я ведь его даже ударила... И ведь верно он говорил, я через связь с фамильяром не чувствовала, что она в беде. Видимо, я ужасно боюсь потерять ее, раз так распереживалась.
Куда же он ушел? Нарыдавшись, я не заметила, как уснула.
Гарри
Уговорив упрямую кошку слетать за Долоховым и поговорить с ним, мы с Гермионой остались одни. Воспользовавшись свободой, я предложил прогуляться до озера. Захотелось искупаться и поглазеть на свою девушку в купальнике. Может, я и деревянный дурак, но постепенно стараюсь исправляться и проявлять особое отношение к ней. Погода после обеда выдалась замечательная. Солнышко светило по-летнему тепло и приветливо. Я шёл с Гермионой по лесу, держа ее за руку, и меня обуревали желания, очень далекие от дружеских. К примеру, прижать ее к себе и поцеловать. Опасаясь за наши хрупкие отношения, я этого не сделал. Вдоволь насмотревшись на работавших на пасеке эльфов, мы спустились к озеру. Раздеваясь, я косил взглядом на Гермиону, чуть не заработав косоглазие. Едва она скинула рубашку, почувствовал стеснение в… ниже пояса, в общем, и поспешил окунуться в прохладную водичку, пока она не заметила мою проблему. Как ни морили меня Дурсли, взросление все равно произошло. Спасибо журналам Дадли, которые я периодически находил в укромных уголках дома и в гараже. Даже не представляю свою реакцию, если б ничего не понимал в том, что происходит. Гермиона, не подозревая о моих мыслях, присоединилась ко мне в воде, обрызгав и уплыв на середину озера. К своему стыду, последовать за ней я не мог – плавать не умею. Догадавшись о моем неумении, она решила меня научить. Добрый час я, глотая воду и погружаясь с головой, пытался хоть сколько-нибудь продержаться на поверхности. Радовало меня в этой экзекуции только то, что она сначала помогала мне, придерживая ладошками на поверхности. Ее руки на моей коже, казалось, оставляли ожоги, и, несмотря на прохладную воду, вызвали явное возмущение ниже пояса. Окончательно замерзнув, мы выбрались на берег и растянулись на полотенцах.
Я лег так, чтоб видеть Гермиону. Но, опасаясь, что меня выдаст собственное тело, улегся на живот. Солнышко припекало основательно, я наблюдал за ней сквозь ресницы – этому способу наблюдения научил меня гребаный Дадли, постоянно пытаясь напасть исподтишка, когда я убегал поваляться в парк. Так что отдыхать якобы с закрытыми глазами, поглядывая за местностью, я умел в совершенстве. Потом Гермиона совершила то, о чем я, наверное, буду помнить очень долго. Распереживавшись, что я обгорю на солнышке, достала из сумки масло от загара и начала втирать его мне в спину. Я честно лежал трупом, чуть ли не в голос мурлыкая. На предложение проделать то же самое с Гермионой подскочил, как ужаленный, но согласился. Вылив масло из тюбика, занялся ее спиной. Черт возьми, я сам не понимаю, как такое произошло, но через секунду я целовал ее шею, прижимая к себе, поглаживая одной рукой плечо, а второй обвивая за талию
Гермиона застыла в моих объятьях и, кажется, прислушивалась к своим ощущениям. С трудом отстранившись, я покраснел и хотел уже извиняться, как она развернулась и поцеловала в ответ. Более того, она заметила, что мой… организм отреагировал подобающим образом, но промолчала. А дальше... дальше был лучший день: мы опять купались, целуясь в воде, обнимались на берегу, ели из рук друг друга принесенные домовиками фрукты. Возвращаясь в сумерках в дом, я просто витал в облаках совершенно счастливый, обнимая самую лучшую девушку в мире, а наш поцелуй перед тем, как мы разошлись по комнатам, напомнил мне те поцелуи, которые я украдкой наблюдал в любимых тетушкой сериалах. Счастливо и, наверное, со стороны немного безумно улыбаясь, я уснул.
С утра я решил дождаться Гермиону и без неё не завтракать. Потом мне пришла шальная мысль принести ей завтрак в постель, но домовик, которому я озвучил идею, сказал, что дом меня никогда не пустит в ее комнату, пока я тут только гость. Немного пообижавшись на параноиков-предков Гермионы, я решил, пока любимая спит, почитать немного из папок гоблинов, заброшенных вчера. И, увлекшись, опять не заметил, как Гермиона пришла в беседку. Вскочив, я обнял ее, целуя, как вчера перед сном. К моей радости, она охотно отвечала, но когда я уже подумывал пройтись губами по ее шее, отстранилась и заявила что волнуется за Моран. Честно, я не сразу понял, в чем дело. Вчера она мне позволила даже больше, а сегодня оборвала порыв. Пока Гермиона вещала мне про мантикору, я отчаянно вспоминал все, что сделал и сказал с утра. Не найдя в своих действиях явного косяка, немного расслабился, наконец поняв, что дело не во мне. Моя девушка действительно переживает за этот хвостатый кошмар. Наконец домовики принесли завтрак, и мне удалось немного отвлечь Гермиону. День до вечера я буду вспоминать проклятой кошке еще долго. Гермиона весь день металась по особняку и саду, несмотря на мои жалкие попытки ее успокоить. Переживала за это проклятое животное. Не слушая аргументов, она постепенно превращалась в фурию, закончилось это довольно чувствительным подзатыльником, когда я в очередной раз попытался перевести ее на романтический настрой. Обидевшись, я засел в беседке, забаррикадировав вход диванчиком. Уже под вечер меня отвлек от бумаг пьяный кошачий ор. Эта мяукающая хрень даже в воздухе умудрялась шататься по сторонам. Никогда не думал, что мантикора может напиться. Гермиона побежала за ней в дом, а я решил обижаться дальше. Когда же ни через час, ни через два Гермиона не пришла мириться, я осатанел окончательно. Вскочив, бегом долетел до озера. Посмотрел на место, где я вчера был так счастлив, взбесился еще больше. Пройдя под водопадом, активировал деревяшку, схватил деревянный меч и начал ее дубасить. К моему удивлению после пары попаданий манекен рассыпался. Поняв, что я вкладывал в удары не только физическую силу, но и магию, включил вторую деревянную жертву на режим учителя. Прозанимавшись до изнеможения, забрался на один из диванчиков в нишах под сводом и уснул.
Проснувшись с утра, я почувствовал каждой мышцей тела, что вчера опять переборщил. С трудом стащив себя с дивана, поковылял в поместье. В беседке затребовал завтрак, попутно узнал у эльфа, что все еще спят, успокоился и занялся документами гоблинов. Каково же было мое удивление, когда через час в беседку влетела перепуганная, дышащая перегаром мантикора. Увидев меня, она со странным выражением на морде выдохнула и, не говоря ни слова, поплелась назад в дом, что-то бурча под нос. Прошло всего несколько минут. Двери дома распахнулись, как от удара великана, а вылетевшая из них Гермиона накинулась на меня вся в слезах, попеременно целуя и нанося чувствительные удары болевшим мышцам. Из ее невнятных объяснений, перемежающихся вышеперечисленным, и извинений пополам с укорами, я понял, что вчера она меня искала, даже к озеру бегала, а сегодня, накрутив хвост мантикоре, с утра мучившейся головной болью, отправила ее на мои поиски.
- Дурочка, куда ж я от тебя убежать-то могу, - успокоил я взволнованную невесту. - Люблю я тебя.
Она застыла, глядя на меня, и, слегка покраснев, призналась в ответных чувствах. Как я понял, кошка в это время стояла у меня за спиной. Именно она с криком «наконец-то от меня отстанут!!!» скрылась в направлении эльфийской деревеньки.
Моран
Боже, что за утро… мать, роди меня обратно! Голова болит, левая лапа, где-то зашибленная, болит, крыло – почему-то правое – болит, брюхо тоже, съеденное и выпитое вчера стоит в горле комком, во рту наделала дела дюжина кошек. Вспомнив про прохладненькое озеро недалеко от дома и волшебный вересковый мед поблизости, разлепила кое-как глаза, в которые кто-то ночью насыпал песку, и обнаружила себя на постели подопечной. О, какой кошмар! Больше я с Долоховым пить никогда не буду, даже чай. Чертов русский! Встала осторожненько, чтоб не растрясти пузо, и понесла себя к двери. Уже собралась ее открывать, когда эта деревянная сволочь не просто открылась, а распахнулась с такой силой, что врезалась мне в нос и опрокинула на задницу. Взвыв от боли, я уже собиралась разразиться нехорошими словами, в избытке пополненными вчера, как голосок моего наказания просто всверлился в мой болящий череп. И чего я о себе только не узнала! К моему великому счастью словарный запас ругательств у Гермионы оказался на несколько порядков меньше, чем у Долохова, поэтому она очень скоро от ругательств перешла в режим слезоотделения. Оказалось, моя девочка поругалась из-за меня с Гарри, и он пропал. Взволновавшись не на шутку, я быстренько выяснила, где она его видела в последний раз, и метнулась в беседку. Увидав это недоразумение, спокойно читающее какую-то папку, едва не взвыла от облегчения. Сообщив подопечной о местонахождении ее потеряшки, улеглась в тенечке, молясь чтоб хоть чуть-чуть голова прошла. Тут-то я и услышала: наконец эти двое сказали друг другу то, что должны были сказать еще года два назад, судя по считанным с них воспоминаниям. Радостно осознав, что голова стала болеть меньше, я, бурча про ненормальных влюбленных, отправилась на ферму за медом. Надо же лечиться.