Gold Rush

Всегда были дни, когда тяжесть жизни оседала на Гарри, словно перьевое одеяло, и он не мог найти в себе сил, чтобы подняться с постели. Всегда были дни, когда он просто смотрел в потолок, а свет, просачивающийся в спальню, сначала был светлым-светлым, а потом постепенно темнел. Всегда были дни, когда он погружался в свои мысли, как в зыбучие пески, вскоре обнаруживая, что не может выбраться из них. (Доктор Майерс на одном из первых приёмов сказала, что нормально иногда брать выходные. Боже, нормально взять несколько месяцев, чтобы отдохнуть, если они понадобятся. Гарри же думает лишь об одиннадцати пресс-приёмах, а также датах начинающегося тура и говорит: «я не могу», но доктор Майерс возражает, ведь он действительно может. В тот же вечер он рассказывает Бее о том, что не хочет ходить на приёмы к психиатру лишь для того, чтобы он помог ему встать с постели. — Иногда нам всем необходима помощь, Гарри, — её нежный голос срывается. И всё-таки теперь Гарри ходит на приёмы к доктору Майерс четыре раза в неделю, урезав своё расписание в половину, и только после этого он вспоминает какого это — дышать.) Обычно люди вытаскивают из парня чуть ли не всю сущность, а вот доктор Майерс как раз позволяет ему побродить по лабиринту собственных мыслей, пока он не найдёт выход. — Общение — это ключ, Гарри, — в который раз повторяет она, и это, кажется, правда, потому что он понял это в тот момент, когда они с Беой сидели в гостиной, опьянённые красным вином, пытаясь разобраться в своих отношениях. И, конечно же, он понимает, что между всем этим были зияющие дыры молчания, которые растянулись на километры, а также широкие пробелы, не заполняющиеся уже много времени. Поэтому Гарри во что бы то ни стало решает построить мост над их Гранд-Каньоном, даже если мир под ним вновь упадёт, превращаясь в кучу никому ненужного пепла. — Почему ты давала мне второй шанс, если я был слишком плох для тебя? — одной ночью спрашивает он. — Ты никогда не был плох для меня, Гарри, — Беа хмурится. — Ты делал меня счастливой, ты по-прежнему делаешь меня счастливой, — она почти неслышно вздыхает. — Может быть, было здорово не всё, но я думаю, что мы были необходимы друг другу, чтобы вырасти. — Что ты имеешь в виду? — Мы были просто детьми, Гарри, влюблёнными детьми, — она одаряет горячим дыханием его ключицу. — Я, на самом деле, даже не помню, когда влюбилась в тебя. Это чувство постоянно сопровождало меня, как и ты. Гарри не знает, что ответить на это, поэтому он просто понимающе кивает. — Но затем мы переросли в нечто большее, понимаешь? И это было сложно для нас обоих, потому что мы всегда находились под увелечительном стеклом. Она бережно проводит кончиками пальцев по его запястью то опускаясь, то поднимаясь, и Гарри понимает, что в этой девушке заложено больше глубокого смысла, чем он думал. — Би... — начинает он, но Беа прерывает его. — Гарри, я знаю. Я знаю, и это нормально. — Это ненормально, Би, — шумно выдыхает он. Беа смотрит на него глазами, размером со всю Вселенную, и отвести взгляд становится крайне сложно. — Я не знал, что делаю тогда. Но потом я понял, но утерянных минут вернуть нельзя, и я действительно чувствал, что потерял тебя. Ты так чертовски не заслуживаешь всего этого. — Да, — она становится такой мрачной, какой он никогда не видел. — Я не заслуживаю быть несчастной, ты прав. Мы оба просто хотели поменять что-то в своей жизни на некоторое время, и мы были слишком упрямы, чтобы понять, что не сможем друг без друга. Ты мой лучший друг, Гарри, — она кладёт подбородок на его плечо. — И я совсем забыла, как говорить с тобой. — Я ненавидел не слышать твой голос после того, как ты, ну, порвала со мной, — признаётся он, но она заглушает его слова смехом. — Боже, это было ужасно, не так ли? — Кошмар. — Я никогда не хочу чувствовать то, что не могу просто позвонить тебе и рассказать о своём дне, — говорит она, качая головой. – Би, ты не... — Гарри приподнимает её подбородок, чтобы видеть глаза. — Ты не должна чувствовать себя так снова. Я всегда готов выслушать тебя, хорошо? Она позволяет слабой улыбке задержаться на лице. — Я запомню это, Гарри Стайлс. — Я ожидал этого, Беатрикс Старк. И влюбляться в Беу во второй раз столь же невероятно, как понял Гарри. Он может строить небоскрёбы из своих эмоций, возвышающихся над Лондоном так высоко, что они заслоняют даже солнце, позволяя парню стоять на их вершине и кричать об его любви всем звёздам. Беа, кажется, светит ярче, чем когда-либо, сверкая золотистыми оттенками радости. Она сама ловит такси, кричит на папарацци, которые следуют за ней даже в химчистку, а ещё называет Гарри абсолютным идиотом, когда тот пачкает свои джинсы, перепрыгивая через лужу. (И она не позволяет ему вернуться домой и переодеться.) (— Мы опаздываем уже на два часа, Гарри, потому что ты, чёрт возьми, не мог выбрать, что одеть. Они скоро закончат ужин!) Он видит, как Беа бесстрастно держится, когда ехидные замечания и неприятные слухи доходят до неё. И когда они были на церемонии награждения какой-то проворный журналист пробрался к ней, спрашивая видела ли она новые сенсационные фото, где Гарри целуется с другой девушкой, она вежливо отказывается комментировать это и удерживает самого парня за руку, чтобы он не уничтожил бедного репортёра. А позднее, когда Гарри говорит: «Я клянусь, этого не было», она просто еле заметно кивает ему, успокаивая тем, что она знает об этом. И хотя он знает Беатрикс Старк всю свою жизнь, вскоре Гарри обнаруживает, что он узнаёт совершенно новую Беу сейчас. Новая Беа может потратить около шести часов в книжном магазине, но при этом не купить ни одной новой книги, а уйти лишь с затхлым запахом печатных страниц на волосах. — Ты получаешь что-то, а затем теряешь это, — оправдывается она, и Гарри спешит согласиться с ярким блеском в глазах. Новая Беа спокойно начинает спорить с парнем в баре, который настаивает на том, что ей нужен настоящий мужчина, а не «ублюдок в узких джинсах». Новая Беа — это, кажется, дикий вихрь, построенный из глаз цвета карамели и широкой улыбки, искрящейся под лунным светом. Гарри никогда не был так напуган своей жизнью, никогда не чувствовал себя более привязанным к одному человеку, будто он и вся его сущность принадлежат единственной девушке. Он в жизни не стремился так к чему то, как стремится к тому, чтобы стать лучше для Беы. И он любит делать это. (Он любит её.) Он смотрит в её глаза, полные крошечных отражений звёзд, ощущая фейерверки в сердце, а потом буквально перестаёт дышать от такого великолепия. Ему кажется, что, когда Беа смотрит на него, действительно смотрит на него, он не заметит даже рушащегося Лондона вокруг них. Каждую ночь он мягко проводит пальцами по её телу, пока она дрожит, и парню хочется, чтобы утро больше не наступало. Но на улице вскоре, безусловно, светлеет до тех пор, пока небо не станет голубым-голубым, а Гарри полностью не окунётся в любовь-любовь. Кажется, что даже хмурая Лондонская погода радуется чему-то. Он просыпается в пустой постели, среди всё ещё тёплых одеял, и ощущение опустошённости уже практически просачивается в его сердце, но вскоре он слышит лязгающий звук чайника, который поставили на плиту. Конечно. Поэтому он пробирается на кухню, стараясь быть максимально тихим, а затем оборачивает руки вокруг её талии, шепча «доброе утро», уткнувшись носом в её обнажённое плечо. Беа, безусловно, немного пугается и вздрагивает, сосредотачивая внимание на плите. — Ещё бы чуть-чуть, и я обожглась, — бормочет она себе под нос, хотя складка между её бровями исчезает, стоит только взглянуть на него. — Позволь мне сделать это. Всё ещё крепко прижимая девушку к себе, он забирает из её рук спички и осторожно подносит горящую к плите. Настаёт его очередь вздрагивать, так как Беа кладёт свои холодные ладони на его спину, приподнимаясь на носочки, чтобы поцеловать парня, как только он заканчивает с чайником. Его утреннее дыхание, конечно, не из самых приятных, но какая разница, если они оба наслаждаются поцелуем, а Гарри ещё и достаётся попробовать её губы на вкус. — Ты начала без меня? — проговаривает он. Беа пожимает плечами, дотянувшись до полупустой кружки чая. — Ты поздно проснулся, — с улыбкой отвечает она. Гарри мгновенно хмурится, смешно морща нос. — Не дуйся, малыш, это не идёт тебе, — упрекает девушка, похлопывая его по щеке. Он ухмыляется в ответ, выговаривая слова так же легко, как и она скользнула в его разум. — Мне идёт всё, — уверенно заявляет он, а глаза опасно сверкают, когда он наклоняется ближе. — А если это не так? — дразня его, возражает Беа, стараясь не улыбаться, пока Гарри целенаправленно мучительно оставляет поцелуи на её шее. — Хорошо-хорошо, твоё утверждение верное, я считаю тебя очень горячим. Счастлив? Гарри с улыбкой поднимает глаза. — Я знал, что тебе нужно лишь моё тело. — Конечно, — соглашается Беа. Чайник весело начинает свистеть позади них, и поэтому Гарри нехотя отодвигается, чтобы выключить его. Тем не менее, он всё равно обнимает её одной рукой за талию, пока наливает себе кофе, не забыв о бумажном фильтре. Правда, ему не очень нравится этот момент тишины, хотя им явно не нужны слова, чтобы понять друг друга, но он всё равно пробует. — Я люблю тебя. Беа учащённо моргает, глядя на него поверх краёв кружки, а при ответе её голос неестественно серьёзен. — Я знаю. — Ладно, хорошо. Я просто хотел убедиться, что ты знаешь, потому что это правда. Я люблю тебя. И когда Беа просто кивает, снова сделав глоток чая, Гарри начинает чувствовать себя немного угнетённым, но это так глупо. — Я тоже люблю тебя. Он больше не может сдерживать улыбку, что просится появиться на лице. — Да? Она игриво закатывает глаза и пальцем тычет в его грудь. — Конечно же, да, идиот. — Грубо. Но она целует его, чувствуя привкус кофе, и не улыбаться кажется чем-то невозможным. Он бормочет что-то прямо в её губы, но не может разобрать слов, пока не признаёт мелодию, и вскоре она поёт вместе с ним, даже не осознавая того, что сердце начинает биться в несколько раз быстрее. — Гарри, противоречащий почти каждой мелочи, и милая Би, сладкая, как сам Сахар. Да, они оба будут в порядке.