Сорвать маску

Она не помнила, как в порыве закрыться от мира провалилась в спасительный мрак, заботливо подхваченная сильными руками Петра Александровича. Как очутилась в тишине своей квартиры, как несколько часов металась в бреду, отдав разум в плен демонам прошлого. Словно откуда-то издалека до нее доносились приглушенные и несколько искаженные голоса князя Воронцова и какого-то постороннего мужчины, что-то говорившиx о ее здоровье и сильном душевном потрясении. Она не осознавала, что случилось и почему весь мир сгустился вокруг мрачными тучами, но так долго жившая внутри безнадежная тоска по чему-то упущенному расцвела теперь багровыми цветами невероятной боли, поглотившей все ее существо и утягивающей куда-то вниз, в черноту, где нет ни надежды, ни веры, где среди мрака и холода осталась только лишь любовь, парадоксальная, нелогичная, непрошеная и ныне уже бессмысленная. «Что же ты натворил, Володя…» Мелькнувшее в водовороте обрывочных мыслей и воспоминаний имя явило перед ней такие чужие и одновременно родные глаза, и, невольно втянув пахнущий настойками воздух своей спальной, Аня судорожно всхлипнула. Спустя несколько часов спасительный мрак стал рассеиваться, и перед глазами проступили очертания ее комнаты; в кресле у окна сидел Петр Александрович. -Аня? Боже мой, Вы так всех напугали, -его лицо выражало неподдельную тревогу, и ей вдруг стало стыдно за то, что столько времени скрывала от него правду. Появившиеся некстати муки совести немного притупили боль, разрывающую на части душу. -Простите меня, ради Бога. Я… я вела себя неподобающе,-еле слышно выдохнула девушка. – Возможно, опозорила Вас перед гостями… Рука князя ободряюще сжала ее тонкие безвольные пальцы. - Я не в том возрасте и не в том положении, чтобы быть сконфуженным девушкой, упавшей в обморок, моя дорогая АннИ, но свет несколько озадачило, как, будучи воспитанной тетушкой в Москве Вы могли знать… -Я была воспитанницей барона Ивана Ивановича Корфа, Петр Александрович. Крепостной воспитанницей, -прошептала девушка и бесстрастно взглянула на благодетеля, будучи слишком обессиленной, чтобы чего-то опасаться. -Но Сергей Степанович… -Придумал мне легенду, чтобы допустить в Императорский театр. Крепостным место в крепостном театре. -Вот как…-князь замолчал, и, казалось, погрузился в раздумья, ничуть не смущенный бывшим социальным статусом своей подопечной. – Стало быть, Владимир… -Иван Иванович всегда мечтал видеть в нас брата и сестру,-потухшим голосом произнесла бывшая крепостная. -И ему это удалось? -Мы…мы ссорились временами, но да, я старалась быть хорошей сестрой Владимиру Ивановичу. Как только с губ сорвалось его имя, боль вернулась, мертвой хваткой вгрызаясь в сердце, подчиняя волю и истязая душу, а весь мир вновь приобрел неясные очертания, скрытый за пеленой подступивших слез. - Я должна уехать, Петр Александрович. Навестить Двугорское, похоронить Владимира. -Его тело домой так и не отправили,-вздохнул князь.-Территория, где они нарвались на засаду, теперь контролируется чеченцами. Капитан Корф представлен к Святому Георгию. Поистине героический молодой человек. -Я должна поехать домой… *** Напрасно князь уговаривал Анну немного повременить с визитом в Двугорское и последовать совету доктора провести несколько дней в покое и тишине – девушка отстраненно поблагодарила Петра Александровича и, собрав в дорогу несколько самых скромных платьев, выехала как можно быстрее. Трясясь в карете князя по ухабистым дорогам, она отсутствующим взглядом провожала мелькавшие за окном густые заросли северных лесов, в который раз возвращаясь в тот день, когда, пойдя на поводу у своего страха, напросилась с Никитой в Петербург, тем самым лишив себя последней оставшейся недели, проведенной Владимиром дома. Возможно, будь она чуточку смелее, сердце не разрывалось бы теперь от мысли, что он погиб, неся в сердце ненависть к своей бывшей крепостной, имея неверное представление о характере ее отношений с Никитой и Петром Александровичем. Мысль, словно раненая птица, лихорадочно метнулась в воспаленном мозгу, растеряв по дороге все слова, кроме одного. Погиб. Погиб. Она отказывалась пропускать эту мысль в свое измученное сердце, отчаянно пытаясь не думать, как теперь жить, когда нет той крошечной искры надежды, которая поддерживала ее эти два года разлуки, надежды, что когда-нибудь, среди рукоплескавшей ей публики, она вновь сможет встретить мятежный взгляд сероглазого офицера. Как жить, когда нет возможности даже проводить его в последний путь, робко отведя со лба упрямую челку, в последний раз прикоснуться? Попрощаться… Двугорское, казалось, скорбило вместе со всеми его обитателями. Удивительная тишина просочилась в каждый угол, повсюду не было ни души, во дворе не гремели ведрами, из конюшни не доносилось ни звука – все знакомые с детства звуки деревенской рутины словно по команде смолкли, погрузив поместье в тягучее, мрачное безмолвие. С трудом выбравшись из кареты, Анна тяжелым шагом направилась к родному крыльцу и толкнула дверь. Некогда светлая гостиная была еле освещена светом всего нескольких свечей, лишь из кухни тянулась полоска более яркого света и слышались приглушенные голоса двух женщин. Толкнув дверь на кухню, столько лет хранившую самые светлые воспоминания детства, веселого голоса Вари и запаха свежеиспеченной сдобы, Анна встретилась с двумя потухшими взглядами. Варя за несколько недель как-то поникла и сгорбилась, и словно постарела сразу лет на десять. Рядом с ней сидела женщина чуть моложе, с короткими густыми прядями рыжих волос и необычайно яркими карими глазами. Сычиха? Сычиха! -Анечка, золотце мое,-запричитала Варя, тяжело поднявшись навстречу и заключив девушку в свои объятия. –Горе-то какое. Сокол наш ясноокий, Володенька… -Я знаю, Варя, знаю,-закрыв глаза, еле слышно прошептала Аня, с благодарностью приникая к Вариному плечу и, наконец, давая волю всем накопившимся в душе переживаниям. Слезы застилали знакомую остановку кухни и необычную гостью, ныне внимательно всматривающуюся в бывшую крепостную Корфов. Немного придя в себя, Варя, все еще всхлипывая, выпустила Анну из своих объятий и обернулась к Сычихе. -Анечка, это Надежда Николаевна. Единственная наследница Володи. Его тетя. Потрясение от такого неожиданного открытия отошло на задний план, вытесненное нестерпимым желанием узнать хоть что-то о Владимире. -Вы… все в округе говорят, что Вы… -Ведьма? –грустно улыбнулась Сычиха. – Возможно, в какой-то степени. -Владимир… Может быть, Вы что-то видите? Может быть, он не погиб вовсе? Ведь бывает же такое? Князь сказал, что его тело так и не было вынесено с подвластной чеченцам территории. Всхлипнув, Варя подвела Анну к столу и усадила напротив новой хозяйки дома, с интересом осматривающей миниатюрную девушку с блестящими синими глазами. -Тебе надо отдохнуть и прийти в себя, Аня, - мягко посоветовала Сычиха. -Умоляю, не скрывайте от меня ничего, если вдруг Вы что-то знаете,-взмолилась девушка, стиснув пухлую руку Вари. На лице женщины, которая еще совсем недавно так пугала ее и всех деревенских ребятишек, светилось неподдельное страдание и сочувствие. -Володя… я иногда вижу, как он лежит где-то в горах с двумя пулями в груди, его глаза закрыты, но жизнь все еще теплится в его теле. Когда это было, и что …случилось потом, я сказать не могу. Аня вдруг почувствовала враз накатившую усталость, будто эта новость отняла у нее последнюю опору, помогавшую держаться и держать себя в руках. Обессиленно опустив голову на руки, она закрыла глаза, погруженная в себя и в то отчаяние и боль, которые, казалось, заполонили ее всю и каждый уголок этой просторной и некогда светлой кухни. Плеча коснулась теплая женская рука. -Тебе надо отдохнуть,-мягко повторила Сычиха. –Я распоряжусь, чтобы приготовили твою комнату. Там все осталось как прежде. Открыв глаза, Аня беспомощно посмотрела на Варю. -Надежда Николаевна –единственная наследница Володи. Она теперь здесь главная, -пояснила кухарка. -Я надолго Вас не стесню,-устало выдохнула Аня. –Но мне действительно необходимо прилечь. - Аня.. Ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь. Это и твой дом. Ты – единственная женщина, которую он когда-либо любил,-грустно улыбнулась Надежда. –Да, дорогая. Это правда,-добавила она, -увидев обращенные к ней синие глаза, полные боли. *** Она так и не смогла заставить себя покинуть родной дом, особенно когда Варя и Надежда Николаевна при любом удобном случае уговаривали ее остаться. Карла Модестовича Сычиха рассчитала спустя несколько дней после вселения в Двугорское, быстро и без объяснения причин, однако пронырливый немец даже не попытался воспротивиться, мгновенно присмирев под проницательным взглядом «ведьмы», и, торопливо собрав вещички, отбыл в неизвестном направлении, прихватив с собой Полину. Без управляющего Ане нечего было опасаться, и, часами гуляя по саду, работая в оранжерее и временами прогуливаясь к пруду, девушка ощущала, как родные места постепенно наполняют ее жизненными силами и желанием делать в жизни что-то полезное, светлое и доброе, что-то кардинально отличное от фальшивого блеска столичных огней и сцены. Спустя неделю написав письма князьям Воронцову и Оболенскому, бывшая прима Императорских театров поблагодарила их за все хорошее, что они сделали, чтобы поддержать ее, и сообщила, что оставляет сцену, чтобы остаться в Двугорском. Не привыкши быть содержанкой, Аня уговорила Сычиху помогать ей с расходными книгами и выращиванием цветов, а со временем, подбадриваемая энтузиазмом Надежды и Вари, открыла учебный класс для крестьянских детишек, где с удовольствием обучала всех желающих грамоте, музыке и языкам. Время шло и постепенно с ее лица исчезла мертвенная бледность и излишняя худоба, которые были постоянными ее спутниками после известия о смерти Владимира. Ее красота расцвела с новой силой, даря более соблазнительные формы и манящий, притягательный свет в глазах. «Такая невеста пропадает»,-вздыхала Варя и мамы ее ребятишек-учеников. Лишь Надежда, окидывая проницательным взглядом расцветшую красу своей молодой подопечной, никогда не комментировала охи сердобольных крестьянок, способная на дне сияющих глаз девушки видеть все ту же неизлечимую пронзительную тоску по погибшему барону. Аня никуда не выезжала и ни с кем не общалась, казалось, более не испытывая ни малейшей потребности блистать в свете, кружиться в вальсе и слушать восторженные комплименты молодых офицеров на балах и приемах. Лишь в тайне от всех, не испросив позволения маменьки, время от времени прибегала Сонечка, и тогда они с удовольствием проводили время вместе, шепчась в беседке или кормя уток у старой березы на пруду. Однажды Сонечка прибежала взволнованной и взбудораженной, с порога сообщив Ане и Варе с Надеждой, что откуда ни возьмись явился папенька, которого весь уезд столько лет считал погибшим; рассказала, как плакала маменька, не зная, то ли радоваться ей, то ли «добить ненавистного обманщика». Сама же Сонечка была абсолютно счастлива неожиданному появлению Петра Михайловича, надеясь, что теперь Мария Алексеевна постепенно успокоится и перестанет ворчать на всех подряд, срываться на крепостных и держать дочерей в ежовых рукавицах. Тем же вечером, прогуливаясь по саду перед сном, Надежда нашла в беседке рыдающую Аню, впервые за столько месяцев давшую выход своим истинным чувствам. -Ну, ну, дорогая, все хорошо, -Сычиха нежно прижала к себе белокурую голову и дергающиеся плечи. - Мне так его не хватает. Так не хватает, -всхлипнув, выдохнула Аня. - Тебе надо жить, девочка,-вздохнула Надежда. – Выйти замуж, нарожать ребятишек…Может быть, зря я все думаю.. -О чем? – шмыгнула носом Аня. -Нет, ничего. Тебе нужно жить дальше. Нужно подумать о себе. - Я не смогу выйти замуж за нелюбимого, тетушка. И кроме того, крестьяне все как один сторонятся меня, считая дворянкой. Так что даже если бы я и решилась ради детишек, никому я такая не нужна. -О чем ты, Аня? Какие крестьяне? Ты не пара крестьянину, дорогая, и сама это знаешь. -А кому я пара, тетушка? –горько усмехнулась девушка.-Бывшая крепостная, да еще и актриса, бывшая на содержании у князя Воронцова? Но мне и не надобно ничего такого. Может быть, когда-нибудь я и захочу детишек так сильно, что изменю свое мнение, но сейчас… мне нужен только он. -Он ведь сильно обидел тебя,-осторожно произнесла Сычиха, испытующим взглядом ища во взгляде девушки подтверждение своих мыслей. Аня застыла. -Вам сказала Варя? -Нет. Я просто знаю. -Я… я была отчасти сама виновата. Это его не оправдывает, но в других ситуациях, когда я вела себя достойно скромной, воспитанной девушки, он… он никогда не позволял себе ничего подобного. -Он очень раскаивался в своем поступке, когда я видела его в последний раз, Аннушка. -Он что-то говорил на эту тему?-испуганно спросила Аня. -Нет, я видела это в боли, плескавшейся в его глазах. Я умоляла его подать в отставку, но он вбил себе в голову, что это будет его наказанием. -Я не могу предать его память, тетушка. Я не могу выйти замуж, даже ради детишек. Ничего не ответив, Сычиха покрепче притянула к себе девушку, и, нежно погладив растрепавшиеся золотистые локоны, крепко задумалась. На следующий день Надежда рано утром покинула Двугорское, а спустя несколько часов возвратилась, но не одна – за спиной женщины, крайне взволнованный и растерянный, переминался с ноги на ногу вновь обретенный отец семейства Долгоруких. *** Следующие несколько дней закружили Двугорское вихрем поразительных новостей, громких обсуждений и тихих перешептываний, а также кардинальных перемен в жизни скромной воспитанницы Ивана Ивановича Корфа. Надежда Ивановна рассказала всю правду о тайной любви крепостной барона Корфа Марфы и достопочтенного отца семейства, князя Долгорукого, приведя совершенно опустошенной и обессиленной новостями Ане и неловко, но с неподдельным интересом взирающему на нее Петру Михайловичу несколько неопровержимых доказательств того, что некогда объявленная умершей девочка Анастасия и есть она, Анна Платонова. А еще через две недели, полные сомнений, слез, признаний и прощений, Анна предстала перед людьми княжной Анастасией Петровной Долгорукой, обладательницей солидной части княжеского наследства, в порыве подступившей нежности глядя в полные боли, раскаяния глаза князя, обнимавшей своего батюшку и ошеломленных, но никак не расстроенных Андрея, Лизу и Сонечку. Переезжать к Долгоруким Анна, к облегчению Марьи Алексеевны, отказалась наотрез, объявив всем четверым, что с радостью будет видеть их в Двугорском в любое время, как и отклонила все тут же посыпавшиеся приглашения на балы. Горько вздохнув, сдружившаяся с Аней Сонечка не стала настаивать и отправлялась на балы только лишь с Лизой, где чуть погодя старшая сестра пленила сердце Михаила Репнина и вскоре весьма поспешно вышла за него замуж. Все Долгорукие были весьма счастливы таким удачным союзом. Анна была искренне рада за сестру, но приглашение на свадьбу вежливо отклонила. Жизнь постепенно приобрела более яркие краски. Меньше всего Анну волновало, что она теперь имеет право называться княжною, но возможность регулярно видеть отца, брата и сестер, увидеть крошечный портрет несколько лет назад умершей от чахотки матери – за этот поистине бессмертный дар она будет благодарить Господа до конца своей жизни. Казалось, жизнь налаживается, а судьба подарила ей столько любящих людей сразу, но сердце все еще болезненно сжималось при воспоминаниях о глазах цвета дождливого неба, о срывающемся, полном раскаяния «я люблю тебя», о жарких губах и сильных руках единственного мужчины в ее жизни, которому всегда будет принадлежать ее сердце. Тоска немного притупилась, боль отступила под действием времени, но она оставалась невосприимчивой ко всем намекам и просьбам открыть свое сердце хотя бы призрачной возможности нового чувства и начать выходить в свет. Куда больше радости доставляли чаепития с Варей, Сычихой и Сонечкой в тени беседки, когда на пару часов она вновь становилась веселой и беззаботной Анной и вновь, как в детстве, смеялась задорно и звонко. Вот и сейчас они очередной раз со смехом вспоминали, как насмерть перепуганный Надеждой господин Шуллер впопыхах сбежал, прихватив кучу вещей и алчную и ленивую Полину, но напрочь забыв о полном ворованных денег сундучке, который позднее отыскали, убирая его комнату. -Умеет Надежда нагнать страху своим взглядом. Была б его воля, ныне с радостью обменял бы одно на другое,-усмехалась Варя. -Бог покарал его,- согласилась Сонечка, а Аня, которая всегда внутренне съеживалась при упоминании немца, просто улыбалась. Лицо Надежды вдруг совершенно изменилось, и, судорожно ухватившись побелевшими от напряжения пальцами о деревянный брус беседки, женщина смотрела словно сквозь, очевидно, мысленно пребывая где-то совсем в другом месте. Почувствовав, как вдруг стало нечем дышать, Аня с трудом выдавила: -Вы что-то видели, тетушка? Испуганные Варя и Сонечка просто застыли на месте, молча взирая то на крайне взволнованную Аню, то на застывшую на месте Сычиху. - Володя когда-нибудь ездил с тобой на лошади? –еле слышно спросила она, все еще глядя куда-то сквозь увитую цветущим клематисом опору беседки. Аня судорожно глотнула, ощущая, что сердце сейчас захлебнется в своем сумасшедшем ритме. -Он… он был слишком невысокого обо мне мнения, чтобы предлагать такое. Что? Что Вы видите? Женщина словно очнулась и перевела на Аню полный смятения проницательный взгляд. -Ты и он на вороном жеребце на горной дороге. И он… он выглядит несколько иначе, но это он, Аня. И ты. Я абсолютно в этом уверена. ***