Сорвать маску

* -Вы были просто неподражаемы, моя дорогая, -Сергей Степанович склонился к ее руке и запечатлел на тонких пальчиках пылкий поцелуй. -Рада, что смогла порадовать Вас,-улыбнулась Анна своему благодетелю. -Там, за дверью, граф Волохов, он страстно желает… -Прошу Вас, Сергей Степанович, передайте, что мне нездоровится,- умоляюще прошептала Анна, внутренне сжавшись в комок и изо всех сил желая остаться одна в тесном удушливом пространстве своей гримерки. -Как скажете, моя дорогая. Но я Вас уже неоднократно предупреждал, что не стоит тянуть с этим деликатным вопросом. Ни к чему нам в театре пылкие выяснения отношений, а, хуже того, – драки между представителями высшего света. -Сергей Степанович, я… -Полноте, Анна. Столько достойных мужчин добиваются Вас, пришло время сделать выбор. Таковы законы театральной жизни, моя хорошая. Каждая прима обязана иметь своего покровителя. Для ее же блага. Ведь куда хуже, если Вы останетесь свободны, душечка. Тогда каждый возжелавший Вас офицер будет считать своим долгом добиваться Вашей благосклонности, и, моя дорогая, не всегда достойными методами. Оставшись одна, Анна обессиленно опустилась на стул и с тоской посмотрела в резное зеркало. Ослепительная красавица в шелках и кружевах - изящная, модная прическа и застывшие холодные глаза на каменном, ничего не выражающем лице. Когда она превратилась в изваяние, убив в себе все эмоции, кроме отвращения к вожделеющим ее ярым поклонникам театра? Когда стала просто плыть по течению, не беспокоясь более ни о поисках счастья, ни о мечтах о тихом семейном очаге и бегающих вокруг детишках. В стенах Императорского театра царила роскошь и праздность, но она ощущала себя чужой. Она везде была чужой, и лишь в Двугорском оставались несколько человек, видевших в ней прежнюю Аню, а не разряженную холодную актрисульку. Варя, Никита… Мыслями она вновь вернулась в то время, когда после тяжелой недели у постели занемогшего конюха смогла наконец-то поднять его на ноги, и, превозмогая слабость, помогла взобраться на лошадь вслед за собой. Прискакав в поместье, они были встречены возмущенным Модестовичем и утирающей слезы Варей. Сердце вновь сжалось от болезненных воспоминаний. Владимир. Напрасно она пыталась убедить себя, что ничего страшного не произошло, и молодой барон уже раз успешно воевал на Кавказе. Что это он превратил в кошмар ту ночь, и теперь не будет нужды выяснять с ним отношения. Напрасно старалась не чувствовать боли от мысли, что он столько дней и ночей искал ее, и в конце концов отбыл к месту службы с мыслью, что она сбежала с Никитой. Потерянная и подавленная, охваченная тоской и отчаянием, она, словно в тумане, бродила по комнатам в Двугорском. Его спальня выглядела так же, как и неделю назад, в ту роковую ночь – ничто не свидетельствовало о том, что молодой барин, возможно, никогда сюда не вернется. Любимый халат барона так и остался небрежно висеть на кресле, воздух еле уловимо благоухал ароматом дорогого табака. Анна сделала несколько шагов к кровати и опустилась на мягкую перину. В голову тут же одно за другим ринулись воспоминания, непрошеные, запретные, противоречивые, до боли сжавшие сердце, и девушка обессиленно закрыла глаза, прислонившись виском к деревянной опоре полога и в отчаянии сжав между пальцами прохладный шелк покрывала. Потребность взглянуть в его глаза, коснуться кончиками пальцев его щеки, отвести со лба упрямую челку внезапно стала совершенно невыносимой. И более не имело значения, что он столько лет изводил ее – вновь окунувшись в воспоминания о той ночи, Аня с болью в душе осознала, что несколько раз сорвавшиеся с его губ три заветных слова каким-то волшебным образом смыли всю тяжесть обиды, всю полноту негодования, которую за столько лет накопила в душе крепостная воспитанница к своенравному сыну своего благодетеля. «Я люблю тебя»,- вновь прозвучал в тишине барской спальни раскаявшийся срывающийся голос и, сникшая от тяжести предстоящей разлуки, Анна тихо застонала, не осознавая, что произнесла эти слова вслух. -Да что ты говоришь?- ехидный голос за спиной заставил ее подскочить на месте и резко повернуть голову. -Карл Модестович, оставьте меня одну, прошу Вас. -Поздно одумалась, пигалица, - немец, все еще усмехаясь, медленно приближался к кровати. – Видать, не приглянулись холопские ласки – барина теперь захотела. Да опоздала ты, голубушка, барин, чай, вообще не вернется. Да ты не переживай. Я-то тоже могу сгодиться. Уж, во всяком случае, получше Никитки-бездаря. Иди сюда, моя сладенькая. Анна до сих пор не могла понять, откуда тогда взялись силы скинуть с себя распалившегося управляющего. В тот момент, когда, растрепанная и запыхавшаяся, она рыдала на плече у Вари, оплакивая свое непростительное бегство, разлуку с Владимиром и новое, робкое, но уже безнадежное чувство к дерзкому барону, она со всей ясностью осознала – в Двугорском, рядом с Карлом Модестовичем, ей не место. Спустя два дня девушка, уложив в саквояж несколько платьев и тщательно спрятав среди вещей переданную Варей драгоценную вольную, отбыла в Петербург, в Дирекцию императорских театров, унося в сердце скорбь по неудавшейся любви и молитвы за здравие единственного мужчины в ее жизни. * Настойчивый стук в дверь выдернул ее из омута воспоминаний, и Анна поежилась. -Мадемуазель Платонова? –дверь отворилась, и на пороге предстал граф Волохов, заставив Аню внутренне сжаться. Рослый и широкоплечий, граф всей своей наружностью внушал тревогу и желание стать ничем не примечательной. Частый гость ее гримерки, Волохов привычно прошествовал к туалетному столику и, наклонившись, горячо прижался губами к руке Ани. -Анна, Вы были обворожительны. Впрочем, как всегда. -Спасибо, граф. Простите, но я очень устала, собираюсь домой. -Разрешите подвезти Вас. -Право, не стоит. Меня уже ждет экипаж. -Ну же, Анна, хоть немного позвольте своему самому преданному поклоннику. У меня на примете есть чудная квартирка на Фонтанке, куда лучше той каморки, где Вы ныне проживаете,-граф нагнулся к самому лицу девушки и невзначай приобнял ее за плечи. В лицо пахнуло дорогим табаком и бренди. Анна вздрогнула. -Прошу Вас, оставьте эти попытки, Алексей Михайлович. -Но, милая моя, каждому известно, что Вы совсем одна. Разве не будет разумным найти себе защитника и покровителя? Чтобы никто не имел более право врываться к Вам в гримерку и досаждать такой прелестнице,-протянул Волохов, крепче сжимая цепкие пальцы на обнаженном плече Анны. -А Вы, стало быть, решили меня облагодетельствовать, взяв весь объем притязаний и домогательств на себя?-съязвила девушка. -Дорогая моя,-выдохнул граф в нескольких сантиметрах от лица девушки, и, развернув ее, дернул на себя. – Вы сводите меня с ума. Ну же, не упрямьтесь и не стройте из себя недотрогу. Всем известно, как живут актрисы в этих стенах. -Сейчас же отпустите меня! –рванулась Анна, чувствуя, как страх внутри смешался с отвращением. Но графа было не остановить: изрядное количество спиртного разбудило в нем те неблагородные порывы, которые уже несколько месяцев кряду будоражили мужское воображение при виде ангельского личика и стройных округлостей молодого тела. Одурманенный парами бренди, он вцепился мертвой хваткой в тонкую талию девушки, и нагнувшись запечатал ее губы грубым, откровенным поцелуем. Она и не представляла, что поцелуи мужчины могут вызвать в душе такой мощный шквал отвращения. Навязанные поцелуи Владимира в первой половине их ночи даже в сотую долю процента не были ей так неприятны. Собрав все свои силы, Аня вцепилась в рукава парадного мундира графа, пытаясь оторвать от себя его громоздкую фигуру, но не смогла сдвинуть и на сантиметр. Содрогаясь от ужаса, она ощущала его грубые пальцы в низком вырезе платья, бесцеремонно сжимающие ее грудь, его неприятные губы не давали сделать вдох и закричать, и когда уже казалось, что битва проиграна, в гримерке раздался грозный мужской окрик. -Что Вы себе позволяете? Мгновенно оторвавшись от дрожащей жертвы, граф распрямился, и, узнав посетителя, вытянулся по струнке. На пороге стоял генерал Императорской армии, князь Воронцов, приближенный Государя, и по совместительству бывший командующий одним из прославленных полков. Анна облегченно вздохнула. Ярый почитатель театра и ее таланта, Петр Александрович, излучал уверенность и спокойствие. Он был одним из немногих, которых Анна не сторонилась и не опасалась. -Ваше Превосходительство, -почтительно кивнул Волохов. -Подите прочь, граф, и больше не попадайтесь мне на глаза. Возможно, мадемуазель Платоновой не представилась возможность сообщить Вам, но уясните раз и навсегда: с некоторых пор в эту комнату имею права заходить только я. Пораженный, словно громом, Волохов кивнул и ретировался так стремительно, что не успел заметить, что его жертва огорошена не меньше. -Петр Александрович?-еле слышно прошептала Анна. -Ну что Вы, Анна. Я слишком стар для приключений с такими юными и обворожительными дамами. -Но тогда как же… -Теперь никто не посмеет перейти мне дорогу, и Вы будете в безопасности. Со своей стороны даю слово, что и пальцем к Вам не прикоснусь. -Но зачем Вам это надо? –Анна благодарно посмотрела на князя, впервые за несколько месяцев ощущая, как стало легче дышать. -Честь офицера защищать слабых, женщин и детей, моя дорогая. Я слишком стар, у меня нет жены, дети далеко, поэтому от этой маленькой лжи никто не пострадает. А Вам будет спокойно и безопасно. Но Вам стоит хорошо подумать, Анна. Вряд ли кто посмеет перейти мне дорогу, пока я жив, а значит, Вам придется все это время быть лишенной мужского общества. Вы понимаете ведь, о чем я? Возможно, Вы понравитесь весьма достойному человеку, но скорее всего так об этом и не узнаете. -Я согласна, Петр Александрович,-уверенно кивнула Аня. – Не представляете, какой подарок Вы мне преподносите. Воронцов мягко взял ее руку и поднес к губам холодные нервные пальцы. – На том и порешим. Но, моя дорогая, Вам придется время от времени принимать меня у себя дома и поить чаем. Вы же не хотите давать повод сплетням, не так ли? -Я с удовольствием, князь,-тепло улыбнулась девушка. * Два последующих года были самыми спокойными и безмятежными в жизни бывшей воспитанницы барона Корфа. Удивительный голос и ангельская внешность вкупе с немалым артистическим дарованием явили свету выдающуюся приму императорских театров, одинаково успешно блистающую в оперетте и в игровых спектаклях, срывающую самые громкие овации и самые цветистые комплименты лучших представителей высшего света. На приемах, балах и званых вечерах все внимание было обращено только к ней, маленькой девушке с осиной талией и царственной грацией, непременно ступающей под руку с другом царской семьи, героем войны князем Воронцовым. Восхищенные взгляды офицеров, восторженные слова и обращенные к ней заинтересованные взгляды ровным счетом ничего не будоражили в душе Анны. Ей иногда казалось, что в этой яркой круговерти балов и череде восторженных взглядов живет лишь часть ее души, другая же находится в тревожном забытье, где нет места теплу, радости, надеждам на будущее и далеко идущим планам. Словно мир замер, и время замедлило свой бег, чтобы когда-нибудь в череде мелькающих лиц и кружащихся в вальсе пар был шанс разглядеть безупречные черты дерзкого и гордого офицера. Однажды поздней осенью судьба подарила ей встречу с тем, кого она когда-то по ошибке считала единственным возлюбленным в своей жизни. Штабс-капитан Репнин явно ощущал неловкость от встречи с бывшей возлюбленной, но глаза горели таким же восторгом, как раньше. -Анна, какая приятная встреча! –губы князя еле уловимо коснулись ее тонкого запястья. -Михаил Александрович,-немного чопорно вырвалось у нее. -Вы были просто восхитительны в роли Офелии! Я глаз не мог оторвать! -Премного благодарна. Вы откуда? Я столько лет не видела Вас в Петербурге. -Год отслужил на Кавказе, потом Государь перевел меня на службу в Польское консульство, а сейчас вот прибыл на службу в казначейство. -На Кавказе?- Анне вдруг показалось, что сердце сорвалось с места и стучит где-то у самого горла, мешая дышать, мыслить и говорить. –Тогда, возможно, Вы хоть что-нибудь знаете… -она была не во состоянии продолжить, внезапно охваченная страхом плохих новостей. -О Владимире? – Михаил грустно усмехнулся, но не стал озвучивать свои мысли. – Мы служили с ним бок о бок около полугода, затем меня перевели в другой полк. -Как он?-еле слышно выдохнула Аня. -Зол, безумен, бесстрашен, просто черт знает что такое. -Он не пишет писем в Двугорское, не приезжает в отпуск. Варя волнуется. -Варя? –понимающе хмыкнул Репнин, оценивающе оглядев некогда любимую женщину. -И я тоже,-тихо признала она.-Мы столько лет росли вместе. -Он совершенно безумен, Анна. Страх и инстинкт самосохранения для него понятия абсолютно неведомые. Лезет в самое пекло, вытаскивает из-под пуль товарищей, не заботясь о собственной судьбе. Суется в самые опасные операции и всегда выходит практически сухим из воды, словно кем-то заговоренный. Несколько раз был ранен, но в тех заварушках это можно было считать небесным благословением – почти никто живым не вышел. Он будто ни в грош не ценит свою жизнь,-подытожил со вздохом Репнин. Аня почувствовала, как вокруг стало нечем дышать. -Но когда он искупит свою вину, его же отзовут сюда. Не так ли?- с надеждой взглянула она в глаза князя. -Ему уже предлагали отправиться сюда на государеву службу, одновременно со мной. Он отказался. -Но почему? – отчаянно вырвалось у нее, и князь удивленно приоткрыл рот, словно увидел на дне ее глаз нечто такое, чего никак не ожидал. -Ему там лучше, Анна. Здесь ему делать нечего. Во всяком случае, так он отвечал на все мои доводы. -Михаил Александрович… Вы не могли бы узнать для меня, где служит сейчас Владимир? -А Вам-то на что? Помнится, после нашей с Вами размолвки Вы тотчас сбежали с конюхом? Владимир как-то упомянул сей факт во время нашей совместной попойки. На трезвую голову он никогда не говорил о Вас. А теперь только глухой и слепой не в курсе отношений, которые связывают Вас с генералом Воронцовым. Пропустив мимо ушей завуалированные обвинения, Анна испытующе посмотрела в глаза сбитому с толку Репнину. -Так Вы поможете мне или нет? -Боюсь, Владимир не простит мне сего поступка, сударыня. В те редкие моменты, когда он упоминал Вас, ничего хорошего я от него не слышал. Не думаю, что он будет рад Вас видеть, даже если предположить, что Вы решитесь на столь безумный поступок и отправитесь на Кавказ. Прошу меня простить, Анна, но мне пора, - кивнул на прощание Репнин и откланялся. На несколько минут Анна осталась одна, и обессиленно прислонившись к колонне, закрыла глаза, изо всех сил стараясь не расплакаться. Смесь тоски и обиды до боли сжала сердце, и, гоня прочь первую, Анна искусственно взращивала в себе вторую. Это он насильно сделал ее своей, в который раз напомнила себе девушка, он приклеил ярлык гулящей женщины, так легко поверив, что после ночи с ним она могла так легко сбежать с Никитой, это он исчез из жизни поместья, не в состоянии даже взять на себя труд черкнуть пару строк в месяц добродушной Варе и хотя бы справиться о делах в родном доме. Это он не хочет видеть людей, столько лет служивших ему верой и правдой. Он так долго портил ей жизнь своими издевками, и тот безумный час, последовавший за сбивчивым и полным раскаяния признанием в любви, просто не способен перечеркнуть годы унижений и оскорблений, как бы высоко она ни парила в облаках неведомого ранее блаженства, как бы сладко ни было в его объятиях, как бы отчаянно ни шептало сердце, что все может измениться. Если он и не думает возвращаться, она, наконец, научится жить без него. Полноценно – не вполсилы, не раздираемая страхами за его судьбу и безотчетной тоской по пронзительному серому взгляду. И она научилась. Научилась не высматривать знакомую статную мужскую фигуру в белоснежном мундире среди рукоплескавших зрителей, не искать ее среди круговерти балов и приемов. Научилась засыпать, свободная от истертых воспоминаний о тепле его ладоней на своей коже и просыпаться, не думая о том, какими нежными могут быть его губы. Спустя полгода она почти не вспоминала о прошлом, насильно подавляя в себе любое воспоминание о молодом бароне. Князь Воронцов не мог наглядеться на свою еще более сияющую спутницу – в последнее время Анна словно дышала полной грудью, сбросив с себя некий груз, суть которого была ему неведома. Она чаще смеялась, больше шутила и выглядела гораздо более довольной жизнью, чем при их первых встречах. Вот и сейчас, стоя в окружении представителей высших сословий, она чувствовала себя легко и непринужденно, ее тонкая ручка в шелковой перчатке уверенно покоилась на его локте, а на губах играла легкая улыбка, от которой перехватывало дыхание у доброй половины респектабельных лиц мужского пола всех возрастов и титулов. Князь Воронцов внимательно слушал восторженные восхваления четы Меньшиковых своему юному племяннику, только третьего дня вернувшемуся из самого пекла Ичкеринского сражения, и не заметил, как пальчики его спутницы чуть сильнее сжали парадный мундир своего покровителя. -….а завтра Государь будет вручать награды, и наш Серж будет представлен к повышению в чине. Жаль, что его батюшка не дожил до этого дня. Молодой человек, вздохнув, опустил глаза, очевидно, стесняясь. -Право же, дядя, не стоит оно разговоров. Мои боевые заслуги ничто по сравнению с подвигами моих командиров. -Знаю-знаю, мой мальчик, штабс-капитан Корф настоящий герой. Жаль, что Иван не может почтить его память. Хотя, может, это и к лучшему. Нет ничего хуже, чем оплакивать своих сыновей. -Оплакивать? – вдруг подала голос прима Императорского театра, вцепившаяся в руку пожилого князя. Голос, всегда чистый, как колокольчик, звучал сейчас как надтреснутый хрусталь. Князь Меньшиков окинул взглядом маленькую девушку с бездонными сверкающими озерами широко распахнутых удивительно синих глаз, в которых сейчас сквозил ужас. -Барон Корф погиб несколько дней назад, прикрывая отход своих солдат из горного аула, где они наткнулись на засаду чеченцев. Генерал Воронцов еле успел подхватить белую, как мел юную спутницу, к недоумению все присутствующих без чувств повисшую у него на руках. ***