1999

Вы знаете, что случается, когда по всей вашей щеке протягивается шрам - от рта до линии волос? Ваше лицо перестаёт быть лицом. Люди говорят, что можно жить дальше с таким уродством, что рана заживёт, что вы забудете о её существовании, но это - фигня собачья. Каждое утром я просыпаюсь, смотрю в зеркало, и почти не замечаю его. Я расчёсываю волосы и чищу зубы, и стягиваю волосы на затылке, потому что, когда я одна, то это не страшно. Но, когда я ухожу, мне приходиться распускать волосы и тщательно укладывать их, чтобы шрам был менее заметен. И даже если всё совершенно не так, никто и никогда не позволяет забыть тебе о том, что у тебя шрам, как у меня. Твоё лицо больше не лицо. Это шрам. В этом вся суть. Когда люди смотрят на тебя, их взгляд падает на твой шрам. Когда они говорят с тобой, они изо всех сил пытаются смотреть тебе в глаза, но ты знаешь, что они преодолевают желание открыто пялиться на него, спросить, что случилось, как такое милое личико стало таким уродливым. Потому что так и есть. Эти шрамы - уродство. Они делают тебя уродливым - меня уродливой. И хотя волосы частично прикрывали мой шрам, около губы всё ещё виднелась рана, которая поднималась к щеке и исчезала под тёмными прядями. Мои волосы всегда еле доставали плеча, однако они стали длиннее, когда я перестала ходить в салон, чтобы подстригать их, потому что я ненавидела, когда их убирали назад при мытье, и все милые девушки, работающие в салоне, начинали пялиться на шрам. И только дома моей маме позволялось подстригать их также - до плеча под ровную линию. Я всегда заплетала волосы во французскую косичку, чтобы они не падали на лицо, когда я играю на альте. Это была моя любимая причёска, потому что я делал её быстро, ловко и не задумываясь. Мне нравилось, как спадали волнами волосы после того, как я распускала их. Я перестала делать французскую косичку после несчастного случая. Иногда мама предлагала заплести мои волосы, но я отказывалась. Мне не хотелось смотреть на свой собственный шрам. Теперь это - вопрос гордости. Если я сама не могу заплетать себе волосы, значит никто не будет. Мы никогда не задумываемся над тем, что делаем на ощупь. Заплетаем волосы или пробуем еду, или гладим кошку. Но мы не осознаём, что гладим диван или больше не можем удержать волосы между пальцев, или не чувствуем горячее и обжигаемся. Вот, что случается после аварии. Я бы смогла жить со своим шрамом, если бы смогла продолжать играть на альте. Но вместо этого, я могла заниматься всем, кроме игры на альте. Я могла играть на любом другом инструменте, кроме скрипки, если могла смотреть на свои руки и убеждаться в том, что они делают то, что им свойственно. Но, когда ты играешь на альте или скрипке, ты не видишь, что делает твоя левая рука. Ты делаешь это ощупью. Если честно, большую часть вещей в нашей жизни мы делаем на ощупь. Мы просто не осознаём этого, пока эта способность не пропадает. Я могу разделить всю свою жизнь на до и после. Раньше я была некрасивой, но не уродиной. Я была очень талантлива. Я выходила гулять. Я много смеялась. Мне нравилось быть в центре внимания. После я стала уродливой. Я всё ещё была очень талантлива, но уже не была в состоянии выступать. Единственные места, которые я посещала - больницы по всему миру. Я часто плакала. Я ненавидела, когда на меня смотрят, а пребывание в центре внимания могло повергнуть меня в панику. После аварии мои родители заставили меня ходить к терапевту. Её имя было доктор Моеллер, и она стала моей опорой. Я предпологалась стать самой юной участницей нью-йоркского филармонического оркестра, но это была Прежняя Аня. Новая Аня нашла свою новую мечту с доктором Моеллер. Она была первой, кто познакомил меня с идеей написания песен. Как оказалось, я была на удивление способной. Я изо всех сил старалась над текстом, и доктор Моеллер помогала мне в этом. Иногда она заставляла писать меня музыку, а затем, в течение нашего сеанса, она помогала подобрать мне текст, базируясь на моих чувствах. У меня было сотни песен об отчаянии после катастрофы, ненависти к самой себе и моим шрамам, моём чрезмерном страхе, моей ностальгии по прошлой жизни. В итоге, я преуспела в написании песен, а после окончания школы начала работать фрилансером-песенником к различным записывающим лейблам в городе. А затем, спустя пару недель после моего девятнадцатилетняя, я получила звонок с Columbia Records. Они приглашали меня в Лос-Анджелес, чтобы я остановилась в одном доме с One Direction в Биг-Бере, пока мы будем писать и записывать их следующий альбом. Мои родители были категорически против. Им не нравилась идея, что я проведу три месяца в одном доме с пятью парнями. Потребовалось много убеждений, и около двадцати двух раз повторений фразы "мне уже девятнадцать, вы не можете контролировать меня", после которой обычно следовала фраза "ты живёшь в нашем доме по нашим правилам" от одного из моих родителей. Они сдались только после того, как доктор Моеллер убедила их, что мне будет полезно провести время в кругу моих сверстников и на время покинуть Нью-Йорк. Я продолжала напоминать им, что буду жить в одном доме с пятью парнями, но также, что компания уверила меня в том, что у меня будет отдельная комната в пентхаусе. К тому же, будут и другие люди из компании, где будут записываться парни, как только мы напишем альбом. Моя близость с ними была лишь экспериментом, чтобы увидеть, поможет ли это мне написать песни таким образом, чтобы отобразить частичку их в самих песнях. Как ни как, это был их третий альбом и у них была солидная фан-база. Люди многое знали о них. И если их песни что-то значат для них, то они что-то значат и для их фанатов. Должна признать, возможность выехать за пределы города была самой заманчивой частью предложения. Уединённые постройки в горах Калифорнии звучали, как мечта по сравнению с грязным и шумным Нью-Йорком. Город, который я любила, будучи Прошлой Аней превратился в город, который я презирала, став Нынешней Аней. Спустя неделю после подписания контракта, я улетела одна, единственный раз в своей жизни, в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с группой и их шеф-продюсером, Квентином Хесо. Когда я вышла из самолёта в LAX, Квентин уже ждал меня с табличкой, которая гласила "АНЯ БО БАНЯ БАНАНА ФАНА ФО ФАНЯ НОВИКОВ". (Огромный плакат.) Мне хотелось умереть, когда я подошла к нему, склоняя голову на бок таким образом, чтобы волосы отгораживали меня от лишних взглядов. В самолёте на меня тоже часто смотрели, особенно дети. Дети всегда смотрят. Многие из них даже спрашивают о шраме. - Аня Новиков! - Воскликнул Квентин, когда я подошла, и его губы растянулись в широкой улыбке. Как шеф-продюсер солидного лейбла и такой популярной группы, как One Direction, я была немного удивлена, увидев его в футболке, джинсах и потрёпанных старых конверсах. Он был неряшливый и молодой, ему было чуть больше двадцати, и он говорил слишком громко, рассказывая о предстоящих планах на сегодня. Люди начали ещё больше пялиться на нас. - Эм, не могли бы Вы говорить тише? - Попросила я таким тихим голосом, что он, вот-вот, и затерялся бы среди шума аэропорта. Он уже подошёл к багажной ленте моего рейса, но удивлённо взглянул на меня. - Ох, - сказал он, смеясь. - Прости. В Лос-Андлежле было куча народу. И много пробок. Везде были люди. Много шума. Внедорожник Квентина - арендованный, как сообщил он мне, чтобы мы все поместились и доехали до Биг-Бера, - разогнался, и я настолько сжала кулаки, что костяшки пальцев побелели. - Парни, может, немного опоздают, - сообщил он, останавливаясь возле слуги ресторана. - Они плохо управляют временем. Может, ты поможешь излечить их, пока мы будем в горах, но не волнуйся, я не рассчитываю на чудо. Я сжала в руках ремень сумки, следуя за ним в парадные двери и склоняя голову, когда он открыл передо мной дверь, чтобы я первая прошла внутрь. (Мне не нравилось заходить в здания первой. Лучше бы он просто уронил на меня дверь.) - Надеюсь, ты взяла с собой тёплую одежду, потому что ночью в Биг-Бере может быть холодно, - сказал Квентин, когда мы заняли столик, рассчитанный на семерых. Пока что он был пустой. - Погода прелестна здесь, пока ты не забираешься в горы, - он задрожал. - Ненавижу холод. Я родился и воспитался в Сан-Диего. Квентин много говорил. Я уже начинала чувствовать себя грубой от того, что молчу, но мне словно что-то поперёк горла стало. Такого никогда не случалось и обычно, когда я оставалась с кем-то один на один, всё было в порядке, но мне было страшно от того, что я была одна в другом городе. К тому же, у меня плохо получалось общаться с парнями, даже заблаговременно. Они одновременно очаровывали и пугали меня. - Мне нужно в дамскую комнату, - сказала я, быстро поднимаясь. Квентин посмотрел на меня, широко раскрыв глаза. - Да, да, конечно, - сказал он, кивнув. - Иди. Я буду тут. Очутившись одна в уборной, я остановилась у раковины и уставилась на своё отражение. Иногда я словно кидала себе вызов, чтобы посмотреть, как долго смогу продержаться. Иногда это длилось минуту. Но никогда больше. Через пятнадцать секунд я отвернулась от зеркала и облокотилась на тумбочку, делая глубокие, равномерные вдохи, как учила меня доктор Моеллер. Мне хотелось взять телефон и позвонить ей, но он остался в моей сумке на стуле. Через пару минут я поняла, что не могу оставаться здесь вечно и подвергаюсь риску, что Квентин решит убедиться, всё ли у меня в порядке, поэтому мне пришлось вернуться к столу. Теперь все места за столом были полностью заняты, кроме моего. Пятеро невероятно громких парней смеялись и кричали, создавая ужасный шум. Я ожидала увидеть, как менеджер сделает им замечание, но вместо этого он улыбался, словно они были милые детки, а не взрослые парни, которые вот-вот разобьёт что-то дорогое. Мой желудок упал куда-то, когда я подошла к столу как раз в тот момент, чтобы услышать, что говорит Квентин. - Парни, вам нужно быть вежливой с ней. Не спугните её, потому что я слышал песни, которые она написала, и... они великолепные. - Я слушал те корейские материалы, которые ты скидывал мне, - сказал один из них. Он был смуглый с тёмными-тёмными волосами, и просто потрясающий. Мой желудок снова перевернулся. - Должен признать, это было даже очень интересно. Я думал, ты говорил, что она писала классическую музыку. - Она и писала, - согласился Квентин, кивая. - Но эта девочка может написать что угодно. Он сидел ко мне спиной, но парни заметили, как я подошла. Один из них, с кудрями и лучезарной улыбкой, посмотрел на меня и спросил: "Хочешь сфотографироваться?" Квентин начал поворачиваться, когда я покачала головой, но пока он успел что-либо произнести, кудрявый взял меню и сказал: "Хочешь принять заказ? Не думаю, что мы уже определились." Моё лицо поникло. Квентин перегнулся через стол и дал ему подзатыльник. Затем он поднялся и подозвал меня ближе. - Парни, это Аня Новиков. Кажется, я начинаю понимать, почему меня перепутали с официанткой. Я одевалась во всё чёрное, в ежедневной попытке смешаться с толпой. Это было моей целью №1 - просто затеряться. Иногда, одеваясь в чёрное, я чувствовала себя как в мантии-невидимки. Но в Калифорнии всё было ярче. Люди носили разноцветные тона. Ничего похожего на Нью-Йорке, кроме шума и толпы. Вначале, они начали пялиться на меня, и я чувствовала, как все пять пар глаз исследуют мой шрам. Я перестала упрекать людей в этом; они ведь не были виноваты в том, что их это ужасает. Некоторым людям становилось неловко, когда они понимали, что пялятся на меня, так и получилось с этими парнями, и неожиданно они все отвели взгляд. - Привет, Аня, - синхронно сказали парни, а затем начали постепенно представляться. Темнокожий был Зейн, а кудрявый - Гарри. А затем был ещё один, который был даже ещё громче Квентина - Луи. Другой, который своим детским лицом и большими, невинными глазами напоминал мне щенка, был Лиам. Последний был Найл, у которого были светлые волосы и который самостоятельно опустошил всю корзину для хлеба. Он был единственным ирландцем, остальные - британцы. Я села рядом с Гарри, напротив Квентина, и достала телефон. Два сообщения от мамы, с которой я разговаривала меньше часа назад, когда вышла из самолёта. Уже скучаю. Xoxoxoxo А затем: Не забудь принимать лекарства. Я положила тебе Ативан, так что его должно хватить. Если начнёшь задыхаться, то доктор Моеллер позвонит в формацию Калифорнии для тебя. Не ответив, я положила телефон обратно в сумку. - Так значит, Аня, ты из Нью-Йорка? - Спросил Лиам, когда я подняла взгляд. Он сидел на другом конце стола, а между ним и Квентином сидел Зейн. Рядом со мной, за Гарри, сидели Луи и Найл. - Да, - ответила я. Квентин прочистил горло. От меня не ускользнуло, как они обменялись взглядами. Я сложила руки под столом и опустила голову, позволяя волосам упасть, занавешивая меня. - Что ж, надеюсь, ты не волнуешься, что останешься с нами в одном домике. - Я взглянул на Лиама, который до сих пор смотрел на меня с кривой улыбкой. - Мы никогда не оставались с кем-то, но Квентин сказал, что у тебя будет своя собственная комната. Я кивнула. - Я знаю. Улыбка Лиама постепенно пропала, и он взглянул на Луи, который перегнулся через Гарри и спросил: "Тебе нравится игры на открытом воздухе? Лыжи и тому подобное? Мы просмотрели все развлечения, которыми займёмся в Биг-Бере, и вау." - Я займусь парасейлингом, - добавил Зейн. Меня толкнули локтём и я с удивлением обернулась к Гарри, который, слегка нагнувшись, смотрел на меня из-под своих рьяных кудрей. - Мы не кусаемся, милая, - мягко произнёс он. - Можешь расслабиться. Кажется, никто из ребят не заметил, так как все были увлечены разговорами о канатных дорогах, гольфе и парусах. Мне не хотелось разочаровать их и сказать, что я никогда не занималась ни чем из этого. Я никогда не плавала на лодке. Я никогда не играла в гольф, или вообще любой другой вид спорта. Я всегда была освобождена от уроков физкультуры, потому что у меня был дополнительный урок музыки - это было ещё тогда, когда я ходила в общеобразовательную школу. - Я расслаблена, - прошептала в ответ я, потому что моя жизнь была сплошным стрессом. Сейчас я была расслаблена. - Наверное, тебе интересно, почему мы встретились тут, а не в домике в Биг-Берне, - объявил Квентин, когда официант подал напитки. Я тут же схватила свой стакан воды и наполовину опустошила его. Я немного нервничала. Я не так уж и часто проводила время со своими сверстниками, особенно с парнями, особенно с парнями, которые были неописуемо привлекательными. К слову, я избегала зрительного контакта с каждым из них, но около десяти минут пялилась на бицепсы Лиама. Многие говорили, что для своих девятнадцати я была достаточно зрелой, и я всегда подозревала, что могу быть устойчивой к парням моего возраста, но, как оказалась, это было враньё. Я развивалась так же, как и любая другая девочка моего возраста. Вы можете подумать, что мои шрамы - их было больше, ох, намного-намного больше, - сделали меня слепой по отношению к натуральной красоте, но всё совершенно наоборот. Иногда мне казалось, что я знаю намного больше о натуральной красоте, и я ничего не могла поделать, и сравнивала их черты лица со своими, ужасными. Доктор Моеллер не одобряли такие мысли - этому было уделено огромное количество наших сеансов, - но это был затяжной баттл. Я не могла бороться со своим собственным разумом, и моему разуму постоянно хотелось сопоставлять меня с красивыми людьми. Доктор Моеллер говорила, что это побуждает ненависть к самой себе. Думаю, она ещё не поняла, что я ненавижу себя ещё с самого первого раза, как взглянула на себя после аварии. - Я подумал, что вам было бы неплохо познакомиться перед тем, как вы начнёте записывать альбом, - продолжил Квентин. - Я знаю, что вы все ожидаете всего самого весёлого в Биг-Бере, но не забудьте, что вам нужно сосредоточиться на альбоме. Поэтому вы и здесь. Пришла очередь парней, которые заявили, что и так знают всё это и хватит заботиться о них, застонать. - Не стесняйся, Аня, - прошептал через стол Квентин, когда подошёл официант, и парни начали решать, что бы им съесть. - Тебе всё равно придётся разговаривать с ними. Я уставилась на него, глотая ком в горле. - Я не стесняюсь. Я просто... о чём мне говорить? Гарри неожиданно повернулся, не давая мне возможности спрятаться за меню. - Что ты выбрала? Я не могу решить между рыбным сэндвичем и тако с креветками. Я заморгала, а мои глаза расширились и округлились. - Ох. Эм, я ещё... я не... - Как на счёт того, что я возьму рыбный сэндвич, а ты тако с креветками, и мы поделимся? - Он выглянул из-за своего меню и усмехнулся. - Только не говори, что ты ненавидишь морепродукты. - Я возьму мексиканский салат, - ответила я, закрывая меню. - Я возьму твои тако с креветками, - Найл выглянул из-за плеча Гарри. - Мы же поделим их, да? - Я не могу делиться с тобой! - Возразил Гарри. - Ты съешь всё в мгновение ока! Найл усмехнулся. - Ну, мне приходится всё делать быстро, иначе ты тыришь всё с моей тарелки! Пока они продолжали ссориться, я заказала салат и отдала меню официанту. Обычно, я не была по салатам. У меня была слабость к жаренному, солёному, и вообще всему, что останавливает кровь в венах, но меня уже тошнило, поэтому я предположила, что сейчас моему желудку будет легче переработать салат, чем, например, куриные энчилады. - Смешно. - Прошептал Квентин через стол, пока мальчики продолжали спорить, кто из них быстрее справляется с едой - Найл или Гарри. - Как же ты планируешь писать для них песни, если вы совсем не знаете друг друга? Я немного выпрямилась. - В этом вся суть наблюдения. Они не должны знать меня для того, чтобы я писала им музыку. Мне нужно всего лишь понимать их. - Секреты, секреты это не весело! - Выкрикнул Луи с другого конца стола. - О чём вы там шепчетесь? - Обсуждаем, как мы заставим вас, бездельников, сосредоточится на три месяца, - отозвался Квентин. - Неужели мне придётся взять вас за шкирки, парни, чтобы помочь Ане контролировать вас? - Мы будем хорошими, капитан, - отозвался Найл, выравниваясь и отдавая честь Квентину. - Клянусь. Будем ложиться рано спать и рано вставать, и никакого веселья, пока альбом не будет доведён до идеального состояния. Квентин скривился. - Никакого веселья, маленький бездельник, клянусь Богом, - пробубнил он, качая головой. Парни засмеялись. - Ох, ну же, оживись, Квентин! - сказал Луи, усмехаясь и отталкивая свой стул на задние ножки. - Это же музыка. Она должна быть весёлой. - Я оживлён, приятель, - ответил Квентин. - Но так будет не со всеми. - Аня, например, не выглядит оживлённой, - заявил Гарри, отклоняясь так, чтобы все смогли увидеть меня. - Она либо до смерти напугана из-за нас, либо она - робот. - Не шути с ней, Гарри! - Предупредил Лиам, размешивая соду соломкой и наблюдая за нами с другого края стола. - Она кажется одной из тех, кто столкнёт тебя с горы, если ты перейдёшь ей дорогу. Парни засмеялись. Я почувствовала, как краснею, и снова опустила голову, чтобы спрятать своё лицо. У меня скорее будет остановка сердца, чем я смогу прожить с ними под одной крыше три месяца. Во время ланча я наблюдала, как парни взаимодействовали между собой, выяснила их динамику и что-то из их прошлого, что могла бы мне помочь в написании песен. Я очень мало знала о них, не считая того, что я нашла в интернете, когда меня назначили на это дело. Я посмотрела пару их видео-дневников и интервью, но есть некоторые вещи, которые нельзя подобрать, не узнав их в живую. Затем, когда мы закончили, мы вышли к внедорожнику Квентина. Парни прибыли сюда на такси из Беверли Хиллс и отправили свой багаж дальше с персоналом. Когда парни начали сражаться за место, Квентин сообщил мне, что им бы пошла на пользу совместная поездка в горы. По началу мне показалось это тяжким грузом, но это было до тех пор, пока я не поняла, что прибывание парней в машине освободит меня от нужды общаться с Квентином в течение длительного периода. Я услышала шумы позади себя и обернулась, но кроме камердинеров на тротуаре никого не было. Когда я снова повернулась к парням, я поняла, что что-то изменилось. - Куда пропал Зейн? Квентин, который огибал внедорожник, остановился и посмотрел на меня. Остальные четверо парней уставились на меня с удивлённым выражением лица. Я сглотнула и пожала плечами. - Я заметила, что его нет, - произнесла я, покосившись на свою обувь. - Конечно, его нет, - пробубнил Лиам, качая головой. - Кто-то видел, как он уходил? Луи запрокинул голову и вздохнул. - Обычное явление, разве нет? - Да? Они все посмотрели на меня, а Найл засмеялся. - Да, очень. Иногда он уходит за угол покурить, но... - Он остановился, осознавая, что вокруг нет углов, куда мог бы уйти Зейн. А затем, внезапно, Зейн показался из-за внедорожника, держа в руках кулёк. - Я нашёл крендели в шоколаде с арахисом через дорогу, - сказал он, поднимая пакет. Лиам усмехнулся и закачал головой. - Знаешь, мы бы так и уехали без тебя, если бы Аня не заметила, что ты пропал. - Тебе пора научиться предупреждать нас, когда ты уходишь, приятель, - согласился Луи, хлопая Зейна по плечу. Затем он развернул Зейна к машине и слегка толкнул его. - Залазь. Пока тебя не было, ты проиграл. - Может Ане сесть спереди? - Спросил Лиам, стоя за мной. - Я лучше сяду сзади, - быстро ответила я. - А я старше всех! - Добавил Луи. - Так что, это вполне разумно. Так я и оказалась на самом заднем сидении внедорожника, зажатая между Гарри и Найлом, которые, очевидно, проиграли во всех играх при занимание мест. - Если хочешь, я могу сесть посередине, - сказал Гарри, когда я пристёгивалась. Я дотрагивалась каждого из них, а к Найлу я была прижата от плеча и до колен. Я не чувствовала, как прижималось моё предплечье к Гарри, но я видела. Я согнула пальцы. Иногда мне хотелось почувствовать, как вытягиваются мои мускулы или переломанные суставы, как впиваются ногти в ладонь и оставляют следы на коже. - Мне больше нравится здесь, - ответила я. - Не докучай ей, - сказал Найл с другой стороны, перегибаясь через меня, чтобы взглянуть на Гарри. - Она пахнет лучше тебя, поэтому она останется там, где сидит. Гарри усмехнулся и перекинул через мою голову руку, чтобы ударить Найла, который пригнулся так, что своим плечом оттолкнул меня к Гарри, чья рука всё ещё была перекинута через моё плечо. Его рука проскользнула по моим волосам и плечу, когда он вернулся на место. Затем, когда Найл удобно устроился на своём сиденье, рука Гарри пролетала передо мной и нанесла удар прямо ему в живот, от чего парень громко закричал. С удовлетворённой улыбкой Гарри сел на место и запрокинул руки за голову. (В его защиту могу лишь сказать, что он очень хорошо пах.) - Ну, Аня, - сказал Лиам, поворачиваясь на своём сидении, чтобы видеть меня. - Давно ты пишешь музыку? - Я начала довольно рано, - ответила я. - Я написала кучу всего, но, по большой степени, это были всего лишь интерпретации разных созвучий. Однако, у меня не было в планах писать песни, поэтому первая проба была лишь в одиннадцать лет. А когда мне было четыре, я начала выступать. - Четыре? - Пролепетал Луи, разворачиваясь ко мне. Я обхватила колени руками. Я не чувствовала колено в левой руке, но чувствовала левую руку на колене. Это было словно напоминание, что она всё ещё есть, и это успокаивало. Однако, сердце пронзила острая боль, когда я вспомнила детство и то, как начала играть. - На скрипке, - объяснила я. - До семи лет я не умела играть на альте. До того, как я научилась играть на альте, я умела уже играть на скрипке, виолончели и пианино. Но альт, эм... - Я резко замолкла, посмотрев на свои руки. - Альт был моим основным инструментом. - Ты умеешь ещё на чём-то играть? - Спросил Гарри. Доктор Моеллер была причиной, по которой я не стала учиться играть на другом инструменте после того, как я выбрала альт. Несмотря на то, что чувствовала я себя, как умственно отсталая, она предложила мне найти новое увлечение. Я испробовала несколько инструментов, которые она предложила - гармошку, флейту, мандалину, гитару и барабаны. Она заставила меня покончить с уроками классической музыки и испробовать себя в новом жанре. Иногда я приходила к ней в офис и лишь слушала тяжёлый метал 80десятых, иногда она давала мне задание выразить мои чувства через музыку. Это помогло мне излечиться, но я начала мечтать о написании песен. - В какой-то степени, я играю на всех музыкальных инструментах, - призналась я. - Лучше всего у меня получается играть на струнных инструментах, но я огромный фанат барабанов. У доктор Моеллер была теория, что игра на барабанах требует физического напряжения, и таким способом мне легче выражать свою злость. - Так ты пишешь и музыку, и песни? - Спросил Зейн. Я кивнула. - Но когда я начала писать, я не сильно углублялась в тексты. Мне нужно было работать над этим. - Ты писала песни кому-то из тех, кого мы знаем? - Возможно, - сказала я, незначительно пожимая плечами. - Последний альбом, над которым я работала, был для Нила Хэйла. Columbia заключили с ним контракт в прошлом году. До этого я работала с Келли Кларксон. Хотя, меня часто приглашали за границу, поэтому большую часть я работала с иностранцами. Я полностью записала весь первый альбом для каталанской певицы Ноэми Аббилан. А за полтора месяца до этого я начала свою работу в Южной Кореи. - Квентин рассказывал нам о корейском попе, - сказал Лиам. Я кивнула. - Я немного работа с компанией SM Entertainment. Я была в Сеуле на каникулах, когда впервые поняла, что хочу стать песенником. Директор корейского симфонического оркестра назначил мне встречу, и когда я рассказала ему о своих путешествиях в мире музыке и о своей мечте записывать музыку, он передал меня рассмотрению SM. Полтора месяца я провела в Сеуле, проходя медосмотры в Национальном Медицинском Университете Сеула, где я пробовала писать музыку для корейских поп-групп. В поп-музыке есть одно "но": она не должна была даваться мне легко, но она давалась. Я записала три альбома ценных песен, пока пребывала в Кореи, и SM Entertainment выкупило каждую из них и распределило их разным группам. - Значит, у тебя куча иностранных друзей-знаменитостей? - Усмехнувшись, спросил Найл, сидящий справа. - Мы в окружении трансатлантической знаменитости! - Вряд ли, - сказала я, смотря в ветровое стекло, когда Квентин выехал на межштатную магистраль. Для начала, у меня никогда не было много друзей, потому что я всегда была чрезмерно занята, чтобы тусоваться со своими сверстниками, которые жили обычными жизнями и занимались обычными вещами, как факультативные занятия и спорт, а не тремя часами скрипки в день шесть раз в неделю. В некотором смысле, особенно после катастрофы, доктор Моеллер была единственным другом, не считая моих родителей. После того, как я начала писать музыку мне, время от времени, присылали эмейлы, но обычно между нами был языковой барьер и, если быть честной, у меня плохо получается общаться с людьми. До аварии я бы приложила какие-то усилия, но Прошлая Аня и Настоящая Аня были двумя разными девушками. Прошлой Ане нравилось быть центром внимания. Её отсутствие друзей заставляло её ещё больше хотеть завести их. С корейскими поп-исполнителями? Она бы сходила с ума от счастья. Но Настоящей Ане хотелось зарыться под одеяло и никогда не вылазить оттуда. Особенно потому, что за границей физическое отклонение не является таким табу, как в Америке. Мой шрам привлекал много внимания и побуждал на бесстыдные расспросы. - И ты занималась всем этим в школе? - Впечатлённо спросил Гарри. - Я обучалась надому, - ответила я. - И я выпустилась год назад, и занимаюсь этим с тех пор. Единственная работа, которую я выполнила в школе, была для SM. - Если ты не возражаешь, то почему ты была в Кореи? - спросила Лиам. Я сильнее сжала колени. - Мои родители искали врача, который смог бы излечить мою руку. Это была наша вторая попытка. - Твою руку? - Переспросил Зейн. Первая попытка была в Швеции. Мои родители нашли врача, который, по их мнению, смог бы восстановить мои нервы, но нет нужды в том, чтобы говорить, что это не сработало. Через несколько месяцев мы нашли кого-то в Бангкоке. И мы снова вылетели. Я прошла исследовани. В действие было введено куча техники. Было куча докторов. Где я только не была - Стамбул, Хьюстон, Бейрут, Гамбург, Варшава, Йоханнесбург, Сингапур, Барселона, Бангалор, Сеул, и это лишь половина. Думаю, быть пятнадцатилетним чудом делает из тебя приоритета, но никаких хороших новостей никогда не было. Что я поняла, так это то, что пока кто-то не изобретёт роба-нервы, которые можно будет вставить в мою руку, моя рука ниже локтя будет онемелой. Проблема была в том, что все отказывались принимать это. Поэтому мы продолжали и продолжали путешествовать, пока я не начала работать и не сказала своим родителям, что я прекращаю искать доктора, который исцелит меня. Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы справиться со своей травмой. Теперь была их очередь принять это. Я отвела свой взгляд от Зейна и взглянула на остальных, понимая всё по их озадаченным лицам. Когда я снова посмотрела вперёд, мой взгляд встретился в зеркале с Квентином. Они ничего не знали обо мне. Я была уверенна, что он расскажет им, но, вероятно, я ошибалась. Мне хотелось, чтобы он сделал это. Я уже должна была привыкнуть рассказывать об этом, особенно после моего второго шрама, который тянулся от левого локтя до ладони. Он был менее заметен чем тот, что был на лице, потому что он хорошо зажил, в отличии от того шрама, который до сих пор слегка морщинился и был красным, даже спустя три чёртовых года. - Я не чувствую ничего ниже локтя, - сказала я. Я не объясняла почему, и они не спросили. Но, высвободив колени из смертельной хватки, я откинулась на сидение и посмотрела на Гарри, словив его на разглядывание белого шрама на внутренней стороне предплечья. Я прижала руку к животу, скрывая шрам. Но затем он поднял взгляд на моё лице и я увидела, как приковал его внимание шрам, который был ещё лучше виден с его стороны. Я повернула голову, позволяя волосам упасть. Начавшийся разговор оставил меня только прислушиваться к тому, что они говорят, пока мы приближались к горе. До того, как уехать, я посмотрела дорогу в Биг-Бер из Лос-Анджелеса. В машинах страх всегда увеличивался, поэтому иногда мне приходилось подготавливать себя к поездке. Дорога была спиральной, без каких-либо ограждений. Когда мы въехали на гору, я уставилась перед собой и начала прокручивать в голове композицию на скрипке "Ромео и Джульетта" Сергея Прокофьева. Я часто делала это, когда мне нужно было сохранять спокойствие; она казалось мне успокаивающей, если не учитывать тяжёлый якорь в груди от того, что я уже не могла играть на скрипке. Но я схватилась за край сидения и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на музыке в моей голове, пока вокруг меня продолжался разговор. Рядом со мной Гарри смутился и откашлялся. - Эм, Аня... аа! Я широко открыла глаза и повернулась посмотреть на него. Его лицо исказилось от боли, а когда я посмотрела вниз, его рука сжимала моё запястье. Мои пальцы побледнели, сжимая его бедро в смертельной хватке. Я тут же отпустила его, выпуская удивлённый вскрик. - О боже! Прости! - Я прижала левую руку к груди, а правой закрыла глаза, унижение накрыло меня с головой. - Прости! - Повторила я, успокаивая себя. Скрипка в голове оборвалась, заскрипела и затихла. Когда я убрала руку с глаз и посмотрела на него, он слегка исказился, словно хотел обнадёживающе улыбнуться мне, но не мог. Остальные парни с любопытством обернулись, чтобы понять причину суеты. Я униженно сползла в кресле. Я откинулась головой назад, отчего волосы задрались, открывая мой шрам, и поэтому мне тут же пришлось сесть обратно. - Так что, Гарри, Иззи планирует приехать к нам? - Спросил Лиам, быстро переводя взгляд с меня на рядом сидящего парня. Гарри усмехнулся. - Не знаю. Квентин, это правило или совет, что нам нельзя веселиться? В зеркале заднего видела я увидела, как Квентин закатил глаза. - Твоя девушка может приезжать сколько захочет, только если она не будет отвлекать тебя. Гарри хихикнул и посмотрел на Лиама. - Да, похоже, Из приедет. Я слегла улыбнулась Лиаму, в благодарность за то, что он сменил тему разговора. Почему-то мне показалось, что он нарочно сделал это. Но когда он улыбнулся в ответ и кивнул, я поняла, что, ох, он действительно сделал это нарочно.