Призыв

Вжимаясь мокрой спиной в постель, Каллиан хотела, чтобы Дункан вылюбил из нее все страхи: занимаясь любовью, она всегда занималась любовью на износ. Дункан был изобретательным любовником, но Каллиан никогда не была интересна его изобретательность, она хотела выебать из него всю душу, и двух поз для этого хватало за глаза. Дункан ловко перекатился на спину, и Каллиан оказалась сверху. Она уперлась руками в спинку кровати, и Дункан схватил ее за бока: это обещала быть та еще поездочка. — Не сломай, — шепнул он, — кровать, — когда Каллиан провисла над ним, щекоча сосками его грудь. Дункан сильно потел, Каллиан это не нравилось, и стал быстро уставать, это ей нравилось еще меньше, но она усилием воли заставляла себя думать не об этом. Она знала, что он — мертвец, как только вскрыла письмо и пробежалась глазами по первым строчкам, но сейчас ей нужно было забыть об этом. Она знала, что успеет погоревать, когда все закончится: пока Дункан был с ней, Каллиан хотела веселиться. — Ах, ах, — выкрикивала она, истерзывая его бедрами, — ах. Крича, было проще и драться, и заниматься любовью: те немногие радости жизни, которые были позволены Стражам. Дункан хрипел под ней, как загнанная лошадь, он был слишком чувствительным для ее напора. Каллиан была словно фейерверк над Вал Руайо, ее всегда и везде было слишком много, и иногда ее становилось слишком много даже для Дункана, который в лучшие свои годы был повыносливей и любил всласть поскакать не меньше Каллиан. Вот оно, вот, почти, почти — отдуваясь, Каллиан стала двигаться медленнее, опускаясь глубоко и, поднимаясь, вытягиваясь в ниточку. Словно стонов и пыхтения уже готового кончить Дункана было недостаточно, качнувшись, она упала вперед, уперевшись растопыренными ладонями в постель, и запрыгала на Дункане, как мячик, ритмично сжимая бедра, жмурясь и тяжело дыша ртом. Это поднималось снизу, медленно, как змея, от него немели пальцы, пробегали мурашки и перехватывало дыхание. Каллиан низко, рыдающе застонала, улегшись Дункану грудью на лицо, застонала еще раз — громче, чище, наконец — закричала, как и было обещано; Дункан молчал. — Как ты там, — невнятно спросила она, через время, приподнимаясь на локтях, и смахивая прилипшие волосы со лба. — Живой пока? Не умри подо мной, Вейсхаупт не оценит. Взмокший так, что пот тек ручьями, Дункан мотнул головой. — Это была бы хорошая смерть, — пробормотал он заплетающимся языком. — Тебе было хорошо? — спросила Каллиан, трогая его ключицы, незаметно пробуя на шее пульс — сердце билось как бешеное, человеческое в таком темпе продержалось бы недолго, теребя серьгу в ухе. — Да, — к Дункану постепенно возвращалась обычная четкость речи. Он погладил Каллиан по лицу, и она лизнула его в ладонь. — Тогда почему ты молчал? — требовательно спросила Каллиан. У него были соленые пальцы, и на вкус они были точь-в-точь как она. — Я не молчал, — возразил Дункан, надсадно дыша. — Ты просто слушала только себя. — Я не вижу здесь никого, кого стоило бы слушать, кроме меня, — Каллиан поцеловала его и легла рядом. Густые темные волосы на лобке у Дункана, вьющейся цепочкой поднимавшиеся до самого пупка, свалялись, мокрые от ее соков и спермы. — Если бы ты слушала не только себя, то заметила бы, что в этот раз мы кончили вместе, — отметил он, дуя ей на висок. — Что, правда? — развеселилась Каллиан. — Ей-же-ей, — Дункан передразнил ее говорок и она шлепнула его по животу: — Не ври мне. Мы правда кончили вместе? — Да, — он поцеловал ее в щеку, потом в плечо. — Такое редко бывает. Глаза Каллиан наполнились слезами. Она украдкой вытерла их, надеясь, что Дункан не заметит, но он всегда все замечал. — Не плачь по мне, — попросил он. — Я этого не стою. — Конечно, не стоишь, — раздраженно согласилась Каллиан, отирая все подступавшие слезы. — Поэтому я и плачу. — Ты считаешь меня своим спасителем, — сказал Дункан с неожиданной резкостью, — но это не так. Я увел тебя из Эльфинажа, и что я мог предложить тебе взамен казни — отсроченную казнь? Я был другом хагрена, знаком с королем. Я мог и не забирать тебя, но я забрал, потому что мне нужен был рекрут, а ты убила мабари одним ударом ножа. — И зачем ты говоришь мне это сейчас? — вспыхнула Каллиан, поворачиваясь к нему. — Чтобы я запомнила тебя лжецом и свиньей, таким же, как и всех остальных? — Я не герой, Каллиан, — признался Дункан. — И я не тот, кем ты меня себе представляешь. Я не хочу, чтобы ты жила с иллюзией, что потеряла лучшего человека на свете. — А до меня ведь только дошло, — медленно сказала Каллиан, запустив пальцы себе в волосы, — что ты все это время, и всегда, был знаком с королем. И, что убеждая меня, что, только став Стражем, я не сдохну в петле, ты ведь врал, врал на голубом глазу... Создатель, ну и я дура, конечно. — Дело было не только в этом, — Дункан явно решил закопать себя окончательно, и забрать Каллиан с собой, как древний аламаррийский король, уложенный в кургане вместе с любимой женой. — Я забрал тебя потому что видел, как ты на меня смотрела. И знал, как я сам на тебя смотрел. Каллиан, — позвал он, когда Табрис села на кровати, спустив ноги на пол. — Дункан, какой же ты все-таки феерический мудак, — Каллиан со стоном прижала ладони к лицу. — Фен’Харел тебя подери, ну ты и мудачина... И сказать мне это все — когда — сейчас! — когда у меня полный живот твоего семени. — Каллиан, — настойчиво повторил он, касаясь ее спины, но Каллиан раздраженно дернула плечом: — Не трогай меня. Везет тебе, что ты слышишь Зов, иначе я бы тебя — вот ей же ей — убила бы прямо в постели. Каллиан подмылась из кувшина, стоявшего в углу — какие угодно расстройства не могли помешать ей позаботиться о себе, — и легла к стенке, накрывшись одеялом. Дункан всю ночь вставал, его неслабо полоскало: похоже, еда постепенно переставала в нем задерживаться, пролетая со свистом. Засыпая, он спал плохо, во сне стонал, выкрикивал имена людей, которых Каллиан не знала. К утру снова стало душно, она открыла окно, высунулась в него, голая, поглядывая на забывшегося своим тяжким, коротким сном Дункана, и не испытывая ни малейшей жалости. Он был волосатым, смуглым, волосы росли у него не только на ногах, еще и на заднице, и на спине немного. Каллиан нравились люди, голыми они выглядели невероятно нелепыми и забавными: она подозревала, что ей могли бы понравится и гномы, но сейчас и Дункан, и все человеческое в нем, казалось ей отвратительным. Беззащитный, как и все спящие, лежал мужчина, которого она любила и который ее обманул — как, в общем-то, и все мужчины, которых она любила. Зарница едва-едва мерцала под синью ночного еще неба, но луны уже успели сильно побледнеть. Надрывно заорал петух, на краю деревни отозвался еще один, и еще — дальше, у мельницы. Каллиан прислонилась виском к косяку, думая, что, наверное, все не так уж и плохо сложилось. Что бы она увидела в Эльфинаже, хоть в хайеверском, хоть в каком? Все те же проеденные жучком стены, грязь и презрение господ, все то же бесправие и обязанность раздвигать ноги перед местным барчуком, если он того захочет. Что это была за жизнь? Став Стражем, Каллиан наконец-то стала кем-то. С ней считались, на нее уже нельзя было вот так запросто смотреть сверху вниз. Она уже была не плоскоухая Каллиан, а Серый Страж Каллиан. Она могла убить человека, и ей за это ничего не было бы! Особенно, если у нее нашлось бы сносное оправдание, а по части этого Каллиан была мастерицей. Мать бы гордилась ей, думала Каллиан с нежностью, чертовски гордилась бы. Отец иногда писал ей грустные письма, мол переживал что тебя, боевую и ершистую, замуж не возьмут, а вон оно как вышло. Каллиан посылала ему денег, никогда не забывала. Она любила этого старого нытика, в конце концов, он был ее семьей, всем, что у нее было своего, ведь и ее броня, и ее оружие, и ее жизнь — все ведь на самом деле принадлежало не ей, а Ордену. Это, конечно, не отменяло того, какой Дункан феерический мудак. Каллиан и раньше знала, что если Дункан ее и спас, то уж точно не ради ее самой, теперь ее оставили последние иллюзии. Может, это в последние годы он привязался к ней больше, чем рассчитывал, а перед смертью и вовсе влюбился не на шутку: близость гибели и не такие штуки с людьми делает. Забирая ее из Эльфинажа, Дункан забирал Каллиан, потому что она подошла Стражам и приглянулась лично ему, и Каллиан невероятно это бесило. Почему каждый мудак при деньгах и при оружии смотрит на женщину, как на недорогой, но эффективный способ резко улучшить свою мудацкую жизнь? Почему мужчины во всем Тедасе, словно сговорившись, живут с туповатой верой в то, что женщина — это такое наполовину сказочное существо, у которого нет ни своих желаний, ни побуждений, ни устремлений, которое все свободное время проводит, слоняясь по волшебным лугам в ожидании, когда рядом окажется мужчина, чью унылую жизнь она наконец-то может скрасить? Каллиан и раньше иногда хотелось грохнуть Дункана, когда он перегибал палку, но в этот раз она готова была заколоть его как свинью, не раздумывая. Каллиан посетила шальная мысль, что это была бы не такая уж и плохая смерть — всяко лучше, чем быть разорванным в лохмотья Крикунами, и точно легче, чем медленное, окончательное и ужасное Превращение на Тропах. Но тут Дункан застонал, и Каллиан, уже стоявшая в раздумьях перед стулом, на который небрежно бросила ремень с кинжалами, подпрыгнула от неожиданности. Он звал ее по имени. Сначала Каллиан испугалась, что он видел или догадался, что она собирается сделать, но когда Дункан застонал снова, облегченно выдохнула. Ему снились кошмары, которые перед Призывом становились все сильнее и сильнее. — Каллиан, — звал он с мукой в голосе. — Каллиан! Каллиан обхватила себя руками, кусая губы. Ее самым главным достоинством была импульсивность, и самым главным недостатком — тоже. Когда она слышала, как Дункан стонет, видела, как кривится во сне его лицо, по которому градом катился пот, ей становилось его жалко. Она знала, что он не заслуживает жалости, что получил то, что выбрал, то, что в конце концов получают все Стражи, но Каллиан отдала Дункану слишком много себя, чтобы вот так просто взять и бросить все свои вложения. Не зная, кого больше жалеет — Дункана, или потраченные на него силы, — Каллиан тяжким вздохом забралась на постель и положила его голову себе на колени, гладя Дункана по мокрому лбу. — Тише, тише, — проговорила она утомленно. — Каллиан здесь, будь ты неладен. Все хорошо. Спи. Архидемоны не ходят по постоялым дворам, здесь он ни за что до тебя не доберется.