Начать сначала, или что скрывала его маска

-Ну, как тебе? Должно иметь успех, - подмигнул Жан-Жак своему другу. Но тот, кажется, в первый за пять лет, прошедших со дня их знакомства, раз не пришел в восторг от его новой затеи. -Слушай, Жан, не нравится мне это, - нахмурился Жан-Пьер. -Нет? – обиженно взглянул на него Жан-Жак. -Не дело ты затеял, друг, ох, не дело! Я знаю, ты как лучше хочешь, и его величеству всегда наши затеи нравятся. Последняя твоя пьеса о волшебной розе – просто превосходна, так может мы на этом и остановимся? Она ведь имеет огромный успех. А это…- кивнул он на новых кукол-марионеток, изготовленных несколько часов назад, - ты что, не понимаешь, что играешь с огнем? -Боишься? – брови Жана-Жака удивленно поползли вверх. -За тебя, дуралей! Да, боюсь. Мне лично терять нечего, ты знаешь, а у тебя, между прочим, жена и сын, если ты не забыл! И если уж не о себе, то о них подумай. -Да будет тебе, Жан! Что ты, в самом деле, словно я на бунт людей подбиваю. Я же просто хочу, чтобы им было весело, чтобы они посмеялись, а над собой тоже надо уметь смеяться. Кроме того, его величеству моя затея пришлась по душе. - Возможно. И…смеяться над собой – да, не спорю, это очень хорошо. Но вот им, - Жан-Пьер кивнул на кукол, изображавших первых людей в государстве и родственников короля Абидонии Анри Второго, - им может не понравится, что смеются-то как раз над ними. -Тогда они докажут, что являются теми самыми надутыми болванами, о которых мы и ставим нашу пьесу. Только и всего. -Только и всего, – повторил Жан-Пьер, - но ты забыл, что эти «надутые болваны» за твою «забаву» могут с тобой очень жестоко посчитаться. -Да брось ты! Не идиоты же они, в самом деле! И потом, его величество-то как раз не болван, и он – на нашей стороне. Но, впрочем, если ты не хочешь участвовать, то… -Ты думаешь, я тебя брошу? После всего, что ты для меня сделал, - теперь пришла очередь Жана-Пьера обижаться. - Хорошего же ты обо мне мнения. Мы же друзья, ведь так? Как же я могу…Я с тобой, чтобы не случилось. -Я знал, что ты согласишься. Спасибо, Жан! За три дня глаза привыкли к темноте, а тело - к пронизывающей сырости, его больше не трясло от озноба, словно в лихорадке. Он попытался устроиться поудобнее и осторожно прислонился спиной к холодной каменной стене, но это даже движение стоило ему неимоверных усилий, и снова отдалось глухой болью в ноге, которую он, кажется, все же вывихнул, когда его втолкнули в дверь этой камеры, а он оступился, не заметив в темноте ступенек. Черт! Ведь говорил же Жану, чтоб не шутил с огнем, так нет же! Пьеса о Канцлере и Полковнике Хряке имела ошеломляющий успех, все просто со смеху умирали, кроме главных героев. Но старики правы, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Король и королева мертвы, маленький принц, говорят, при смерти, он сам – в этой камере, а его лучший друг… В лучшем случае, сейчас на пути на каторгу, а в худшем – лучше об этом и не думать. Жана-Жака арестовали на следующий же день после трагедии в Кабаньем Логе. Его самого там не было, в первый раз Жан-Пьер оставил друга одного; у Надин – хорошенькой горничной, служившей во дворце, был свободный день, и он… Они так давно не виделись, и ему без труда удалось уговорить Жана-Жака обойтись без него. Они даже увидеться не успели, о трагедии стало известно только на следующий день утром. К нему прибежала заплаканная Мари, и сказала, что Жан-Жак арестован. Жан-Пьер пытался узнать, что с ним, где он, но тщетно, через сутки была арестована Мари с маленьким сыном, а через три дня пришли за ним. Проклятье! Никогда он не простит себе! Ведь ясно же было, что это плохо кончится – ну почему он не отговорил Жана, почему?! -Эй, парень! – услышал он сквозь дрему. Сначала он очень удивился, услышав здесь человеческий голос, впервые за несколько дней, но потом вспомнил, что уже почти полдня он в камере не один. Сегодня утром заскрежетал в замке ключ, тяжелая железная дверь распахнулась, и стража втолкнула кого-то в камеру. Жан-Пьер же равнодушно отвернулся и закрыл глаза, новый сосед совершенно не интересовал его. Тот тоже не проявил к сокамернику никакого интереса, теперь же, он, видимо переменил решение. – Парень! – снова окликнул его сосед, Жан-Пьер повернулся к нему и увидел в противоположном углу пожилого человека в порванной одежде. Он неожиданно легко поднялся на ноги, подошел к товарищу по несчастью и присел рядом. -Что, тоже не те песенки слушал? -Сочинял, - вяло отозвался Жан-Пьер. – Друг мой сочинял, - посчитал нужным добавить он. -Вон оно что, - протянул сосед. – Несладко теперь твоему другу, верно? Жан-Пьер не ответил. -Да и тебе не лучше придется, - продолжал сосед. - Слушай, - зашептал он прямо Жану-Пьеру в ухо, - на Острове Берцовой Кости никто дольше месяца не выдерживает и оттуда не сбежишь. У меня нет желания превратиться в корм для червей, да и ты еще молод, чтоб сгинуть там. А отсюда…есть способ…Один я не справлюсь, а кроме того, человека в беде не бросал никогда. А выберемся отсюда – посчитаемся с ними со всеми. Кто такие «они» он не пояснил, но Жан-Пьер понял. -Ты за друга своего, - увлеченно продолжал сосед, - я – за сына. Сын у меня твой ровесник, - поймав удивленный взгляд Жана-Пьера, пояснил он. - Дурак! Говорил же ему! Ничем ведь не поможешь, сами виноваты. Я бы за такое сам их потом вздернул, связались…да они же всех нас предали! Так нет же – мои друзья… помочь… Вот и висит теперь на соседней перекладине. А мы… Говорил он долго и постепенно Жан-Пьер догадался: его сосед, его сыновья, и еще несколько отчаянных сорви-голов промышляли на большой дороге. Что их привело туда, это, по словам, разговорившегося соседа, «история длинная, да и не стоит оно внимания». Из обрывков фраз Жан-Пьер понял все же, что была там «война за наследство», «вероломный брат», «сгоревший дом» и «несчастная Люсиль». Однако же, среди подчиненных нечаянного соседа Жана-Пьера по камере действовал негласный закон: поживиться они могли только в поместьях слишком уж распоясавшихся помещиков, собирающих непомерную ренту со своих крестьян, да в золоченых иностранных каретах с гербами, а таковых, хвала небесам, было немало. Слава о сокамернике Жана-Пьера и его «ребятах» шла по всей Абидонии, да и за пределами страны тоже были наслышаны. И вот месяца три назад двое «молодцов» были схвачены и посажены не куда-нибудь, а в подземелье королевского замка. Конечно, все остальные не сидели, сложа руки – «мы друзей не бросаем» - и почти все уже было готово для побега, но тут оказалось, что мальчики и сами справились. Однако ж, к атаману и товарищам они не вернулись, что было очень странно. Все ломали себе голову, что бы это значило, а через неделю раздался гром среди ясного неба: двое беглецов были вновь схвачены и осуждены за убийство короля и королевы! Атаман до последнего не верил в это, но они сознались. Все это было странно, непонятно, но выяснить что-то не представлялось возможным – их уже приговорили. Тогда сын атамана, не слушая ничьих увещаний, прямо накануне казни в компании еще парочки юных олухов-новичков отправился «выручать товарищей». Ну и, конечно же, они попались. И кто уж из них не выдержал «приема у канцлера» неизвестно, но солдаты нагрянули прямо в тайное убежище. Сражение было яростным, но коротким, кто остался в живых, кого схватили, и удалось ли кому-нибудь спастись, атаман не знал; его ударили по голове, он потерял сознание и очнулся уже повозке, его привезли в город и почти тот час же бросили сюда. Но оставаться здесь он не собирается, он знает способ, как можно сбежать и если только Жан-Пьер захочет, он тоже будет на свободе. Жан-Пьер внимательно посмотрел в горевшие решимостью глаза соседа и коротко кивнул. Терять было нечего – так и так, он теперь государственный преступник. Светало, утро было безоблачным, и солнце позолотило кроны деревьев. Двое мужчин медленно пробирались сквозь чащу леса; тот, что был моложе поддерживал под руки своего старшего товарища. Лошадь, что им удалось добыть, пала два часа назад, и это было скверно: старший был ранен, и идти им потому приходилось очень медленно, однако, погони, кажется, не было, и это успокаивало. Жан-Пьер уже не удивлялся всем причудам и сюрпризам, что преподносила ему судьба, а думать о будущем не хотелось. Они были на свободе, это главное. Вот только…спаситель его, кажется, совсем плох: все же их заметили, даже не смотря на темноту, видимо хватились все же солдата, который делал вечерний обход камер и не вернулся на свой пост – лежал оглушенным на полу. У самых западных ворот, которые уже были открыты (ключи позаимствовали у того же солдата) их настигли крики часовых и выстрелы. Им удалось уйти, но его уже четыре часа как лучший друг и спаситель был ранен. И вот теперь они уже два с лишним часа идут по лесу, не ведая куда. Впрочем, Жан-Пьер, кажется, плохо знает своего нового знакомого, ибо тот точно знает, куда идет, а значит, стоит снова на него положиться. -Еще немного, - прохрипел раненый, - потерпи уж, парень, чуть-чуть совсем осталось. -Ну вот, пришли, - кивнул он в сторону полуразвалившегося замка, когда они вышли, наконец, из чащи. -А ну! Руки вверх, оба! Или… - раздался позади них громкий голос. Оба резко обернулись и увидели, что их держит под прицелом какой-то юнец, совсем еще мальчишка, лет шестнадцати, не больше. -Что, Поль, не узнал? – усмехнулся бывший сокамерник Жана-Пьера, а сам Жан-Пьер в этот самый момент вдруг понял, что до сих пор не спросил, как зовут его нового друга. -Атаман, вы…это вы! Вы живы! – улыбнулся Поль, опуская пистолеты. – Но что случилось? Вы ранены? И…кто это с вами? – кивнул он на Жана-Пьера. -Ничего, Поль, все в порядке, - ответил атаман, - а это – мой друг… -Кристиан назвал вас своим другом, - тихо сказал Поль, когда несколько часов спустя, в сгущавшихся вечерних сумерках они стояли на лесной поляне у свежего холмика с наспех сколоченным крестом из свежих досок. Жан-Пьер не сразу понял, что Кристиан – это и было имя его спасителя и друга, которого он обрел и потерял так быстро и так внезапно. -Мы вместе бежали из тюрьмы, - ответил он. -Что же мы теперь будем делать? – тихо спросил Поль. – Как же мы теперь…всех арестовали, а атаман…- он отвернулся, стараясь, чтобы Жан-Пьер не заметил его слез. Жану-Пьеру даже не потребовалось времени на обдумывание, решение быстро нашлось само. -Ничего, Поль, все будет хорошо, - уверенно сказал он, глядя парню в глаза, - Придется начинать все сначала, это нелегко, я знаю, но мы справимся. Мы должны. Поль кивнул. -Я с вами. Чтобы не произошло. Он помолчал, а потом вдруг, чуть смутившись, добавил: -Но я…даже не знаю… Как вас зовут…мой атаман? Атаман? Жан-Пьер усмехнулся. Да, Судьба – большая шутница, а впрочем, когда-то, давным-давно, в той, прошлой жизни, которая, казалось, принадлежала не ему, а кому-то другому, мать часто говорила, что все, что происходит– неслучайно, и все – к лучшему. Да будет так: он в очередной раз начнет жизнь с чистого листа. Жан-Пьер посмотрел на юношу, улыбнулся и ответил: -Зови меня Азор, малыш. Почему-то вдруг вспомнилась легенда о «благородном разбойнике», которую в детстве рассказывал ему Ральф: мужчина в черном плаще и черной маске сражался со злом и несправедливостью. Его настоящего имени никто не знал, все звали его Лисом*. Было в этом что-то…манящее и привлекательное. Вот он и придумал себе прозвище: быть ястребом тоже не так уж плохо** -Ну что, мальчики, все понятно? Карета будет здесь часа через полтора. Вы знаете, что делать, не маленькие. Охрана у этого заграничного франта не ахти какая, так что, думаю, не было бы вам скучно. Однако ж, будьте начеку! Ну да что мне вас учить! -Не волнуйся, атаман, все сделаем в лучшем виде! -Тогда по местам! И ни звука, пока не подам сигнал! *Имеется в виду Зорро – от исп. zorro – лис **Azor - ястреб (исп.)