Начать сначала, или что скрывала его маска

Сад был большой и совершенно неухоженный: старому Ральфу - садовнику виконта де Ги уже не под силу было неустанно заботиться о том ровно ли подстрижены кусты сирени и шиповника, расчищены ли дорожки, посыпаны ли они песком. Всех его сил хватало теперь только на поливку роз в оранжерее. Молодой господин любил именно этот куст красных роз, потому что сажала его покойная матушка господина Леонеля, госпожа Жанна. Точно такой же господа распорядились посадить и на ее могиле, а сюда, в оранжерею после похорон матери молодой хозяин приходил почти каждый день, подолгу сидел, смотрел на цветы, и Ральфу даже казалось иногда, что он разговаривал с ними, словно с живыми. Вот и сегодня, когда господин Огюстен приказал ему найти и привести молодого хозяина к нему для какого-то важного разговора, Ральф (а он, за неимением других слуг - ибо только и было у господина Огюстена богатства, что древнее имя – исполнял обязанности и садовника, и кучера, и лакея, и камердинера, и воспитателя юного господина Леонеля) первым делом пошел в оранжерею и не ошибся: молодой господин действительно был там. Он сидел на скамейке, задумчиво перелистывал страницы какой-то старой потрепанной книги, однако же, мысли его были где-то далеко. -Господин Леонель, - осторожно окликнул его старый Ральф. – Господин Леонель, вас батюшка просил пройти к нему, поговорить о чем-то хочет. Он у себя в кабинете. -Спасибо, Ральф, я сейчас иду, - улыбнулся молодой хозяин. -Сын мой, - Огюстен стоял к нему спиной и смотрел в окно, словно стыдился тех слов, что собирался сказать или же боялся, как сын отреагирует на них. -Сын мой, я…не знаю, право как сказать, смешно, черт возьми, смущаюсь, как мальчишка, в общем, я хотел только довести до вашего сведения, что в доме у нас скоро появится новая хозяйка, - скороговоркой произнес он. -Что? – опешил Леонель. – Отец, простите, я…не понимаю… Вы хотите сказать, что… -Что я решил взять в жены дочь барона де Лузине – Розалинду, - повернулся к сыну Огюстен. -Да, я понимаю, мальчик мой, - поспешил добавить он, чуть смутившись, - что вам дорога память матушки; я тоже…очень любил Жанну, но ее больше нет с нами… И, вам и без того это известно, дитя мое, что у нас совершенно нет денег, а я должен думать о нашем благополучии - за Розалиндой дают хорошее приданое. Подумайте же, что… -Я понимаю, отец. Я…я очень рад за вас, - он попытался улыбнуться, и молил только об одном: чтобы отец не заметил, как дрожит его голос. -Я знал. Спасибо, мальчик мой, я знал, что ты поймешь меня. -Я хотел бы побыть один, Ральф! - Леонель захлопнул дверь прямо перед носом своего воспитателя и наставника. Странно. Странно и глупо, что он повел себя вот так, словно тринадцатилетний подросток: что-то мямлил, вымученно улыбался, а потом просто вылетел из отцовского кабинета, да еще и дверью хлопнул. Остается надеяться, что отец припишет подобное поведение замешательству от столь неожиданной новости, а не чему-то другому. А чему? Неужели оно есть, «другое»? Неужели только память матери, которую отец, как ни крути, предавал, была причиной этой вспышки. Ведь себе-то не солжешь, Леонель, не выйдет! Нет, к черту все это! На что он, собственно, надеялся? Девушка никогда ничего ему не обещала. Да она даже и не разговаривала с ним ни разу! А если он два года назад на Рождественском балу у герцогини де Пелетье пригласил ее на вальс, и она пару раз улыбнулась ему во время танца, а он вообразил себе, бог знает, что, то это его проблемы. Она очень милая и добрая девушка, и она ему нравится, отрицать это было бы трусостью, но теперь она – его будущая мачеха. Так что хочет он того или нет, со всеми мечтами и иллюзиями придется распрощаться навсегда. -Я вас совсем не понимаю, отец! Да кто вам сказал такое?! Я никогда не посмел бы даже посмотреть… -Молчать! – Огюстен хлопнул ладонью по столу. – И ты еще будешь отпираться, негодяй? Ты изобличен. Полностью, слышишь, полностью! Происходящее напоминало дурной сон, Леонель решительно ничего не понимал, и никогда еще он не видел отца в такой ярости. -Отец, - он все же попытался образумить Огюстена. – Поверьте, это какое-то чудовищное недоразумение, я… -Хватит! Я не желаю ничего слушать! Я видел твои письма! Твои письма к моей жене! Никогда не думал, что пригрел на груди змею. Мой сын, мой родной сын волочится за моей женой и только и ждет моей смерти! Больше того… -Отец! Умоляю, выслушайте меня! Я… Да, я в самом деле писал эти письма. Я сам не понимал, что делаю. Но я никогда не давал Розалинде понять, что, - он опустил глаза, - что отношусь к ней иначе… -Иначе? – прогремел отец. - Так вот оно что, ты даже не отрицаешь, мерзавец! -Да послушайте же, - первый раз в жизни Леонель повысил на отца голос, - я ни одного, слышите, ни одного письма ей не отправил. И не сделал бы этого никогда, говорю вам! А если…- внезапно он осекся, как будто его поразила какая-то догадка. – Отец, - неожиданно тихо спросил Леонель, - откуда у вас это письмо? Где вы его… -Тебя это не касается! – отрезал старый Огюстен. – Я не желаю больше ничего слышать; и видеть тебя в своем доме тоже! -Но…отец... -Мне больше не о чем с тобой разговаривать! Странно, но боли от того, что его предали, дважды предали: сначала та, которую он любил, а потом отец не было. Ничего не было, только пустота и какая-то давящая, угнетающая душу усталость. Спорить, доказывать свою правоту не было ни сил, ни желания, кроме того, матушка, помнится, когда-то говорила, что правда не нуждается в каких-либо доказательствах. Она неизменна и незыблема. И если за тобой правда, тебе не нужны оправдания. Но ему просто хотелось узнать. -Зачем вы это сделали, Розалинда? Не надо, даже и не пытайтесь отрицать, я не такой дурак, как вы могли бы подумать. Я знаю, это вы как-то сумели добыть мое письмо и подсунуть его отцу. Я сделал глупость, когда осмелился признаться вам в любви еще до вашей свадьбы. И я не понимаю, почему вы так обошлись со мной, ведь я все еще… Он неожиданно запнулся. Она не нашлась, что ответить, только едва заметно усмехнулась. Любовь – это, конечно, чудесно, но, прежде всего, она должна думать о своем будущем ребенке, которому не нужны братья и сестры, когда придет пора получать наследство, и без того не великое. А наивность и чистота этого юноши оказались ей на руку. На войне, как на войне. Леонель какое-то время пристально смотрел на нее, а затем, прошептав тихо: «Господь Вам судья, Розалинда!» - повернулся к ней спиной и, не оборачиваясь, вышел из комнаты, оставляя за захлопнутой дверью прежнюю жизнь.