Повелитель Полуночи

А теперь над понадобиться трек "Луна" в исполнении Александра Постоленко (Notre Dame de Paris) Тлен неуклюже поднялся, оправляя тяжелую мантию. Когда он представлял, о, он был достаточно смел, чтобы представлять, он стоял на коленях, умоляя о пощаде от любовного страдания. Как еще можно было декламировать женщине любовную поэзию, если только не стоя на коленях у ее ног? Муни поймала его за полу черного бархата, силком усадив обратно. - Нет. Ты можешь не уходить так... высоко или низко. – Кристофер поднял несуществующие брови: он не успевал за междустрочием того, что было в этом разговоре, но хотел его продолжать. Так было даже более увлекательно, когда разговор можно будет обдумать несколько раз после , находя все новые и новые его пути. Он рассеяно проследил за отблеском света ее глаз в таком же молочно белом перстне.– Останься здесь. Есть особая прелесть в том, чтобы слышать близко, тогда в словах гораздо больше силы. Слышать дыхание в словах – большая радость. - Мое дыхание всегда внутри. – он постучал кончиком пальца по обновленному воротнику, вмешавшему жидкость с притихшими кошмарами. Их морды прилипли к стеклу и гроздья глаз отражали лунный свет, как будто они также были вовлечены в разговор, который не могли слышать. - Твое дыхание, – пальцы легкли на нижнюю поверхность стеклянного воротника. Один всполох багрово-желтого света проскользнул у стенки, и тут же повернул обратно в глубину. Тлен почувствовал прикосновение, как тонкое эхо жидкости, усиленное подрагиванием замерших кошмаров,– я услышу. Стекло чуть толкнулось в пальцы Муни: Тлен вздохнул. Жидкость качнулась из стороны в сторону вслед за его головой. - Расскажешь кому-нибудь... - Кристофер! Он пробежал глазами по листу, воскрешая в голове рифмы. А потом отложил его в сторону, взяв руки Мун в свои. Ночь, Пальцы Повелителя Полуночи крепко поймали подбородок сульфикарки. Мун недовольно дернула головой, возмущаясь неожиданной несвободой и его грубостью. В этот поздний час Как Одинокий глаз, Там, В темной пропасти блещет Луна. Муни опасливо наклонила голову, опасаясь за сохранность своих драгоценных глаз, но Тлену нужно было только в них смотреть. Перед ней ты паришь*. Луна! Приглядись, услышь, услышь... Как чье-то сердце на части рвется от любви! Это песня слез, Лицо Уни стало сострадательно нежным, хотя она не могла видеть своего «просителя». И в ней - миллионы звезд, Бледней - в миллионы раз, Огней - что пылают в нас, Луна Муни улыбнулась своей роли, хотя ее не отпускали холодные пальцы, и уши чувственно дернулись, требуя продолжения. Да, Кто бы ни был он: Бедняк или сам король, Но боль От любви несчастной у всех одна, и эта боль Переходит в стон, Голос Тлена стал из торжественного злым, энергичным, и кошмары вспенились в воротнике, бросая вокруг пятна нервного блуждающего света. Если бы у Кристофера Тлена сейчас было время думать, он бы еще раз порадовался тому, что она ничего не видит, а только слышит. Это было милосерднее для ее ума. Мольбой - переполнен он, Сульфикарка не выдержала то ли напряжения стихосложения, то ли просто устала сидеть с задранной головой, и поэтому повела ей назад, отклонясь в руках Тлена. Взлетев - в непроглядной тьме, На свет он летит к тебе, Моя луна Мужчине пришлось неловко подняться над ней выше, чтобы все еще видеть лунные глаза, пусть и теперь «взлетев» выше. Свое возвышение пришлось остановить, чтобы синяя жидкость из открытого воротника не хлынула сверху на лицо воспеваемой «Луны». Там, меж далеких звезд, Услышь - эту песню слез, Луна. Нет ничего сильней, Нет ничего больней, «Беспристрастная Луна» почти полностью свисала на руке Тлена, как полагаась нежной "возлюбленной", и от удовольствия постукивая его пальцем в плечо на пике рифм, потому что от каждого прикосновения он вздрагивал, и тогда ее легкое тело чуть покачивалось, как на ужасных качелях. И - ничего нет прекрасней любви, Любви!.. Тлен вздохнул так, надеясь с остатками воздуха исторгнуть из себя эту одержимость, все еще клокотавшую в горле то ли стоном, то ли напевом рифмы. - Восхитительно! – сульфикарка подскочила из рук приходившего в себя Повелителя Полуночи, который, кажется, только сейчас осознал, как двусмысленна была его собственная декламация, да так быстро, что он съехал на локте выступу балкона. – Вот видишь, ты восхитительно декламируешь. Ты мог бы стать прекрасным актером. – она развела руки, позволяя свету глиммера осветить ее целиком, как будто им умываясь. Мун откинула голову, и поднялась на половину фута над землей, впитывая волшебство источника. - Актером? – Это почти как влюбиться. В стихах чувства всегда свежи и ярки. Воистину, поэзия – лучшая замена любви.- она обернулась к нему. - Кристофер, спасибо! Если я не пойду спать немедленно, то не сомкну глаз до самого Полудня. Спокойной Ночи. И Мун, пританцовая от собственного напева, слышимого только ей, скрылась в арке башни. А Кристофер Тлен так и остался сидеть на балконе, окаменев. Почти как? Он посмотрел вслед мелькающему в бойницах окон глиммеру. - Почти как? Тлен обнял плешивую голову руками, сживая остатки своих светлых, то ли светлых, то ли серых, волос, как будто надави он посильнее, то смог выдавить наружу какие-то неприятные ему мысли, как гной из струпьев. Он посмотрел на свои руки, которые только что держали женщину, которой нравилась его поэзия. Которая заслужила его уважение. Которой он только что осмелился открыться в том, как глубко запали ему в сердце их беседы? Она вернула ему его собственные слова о любви, разве это было не... Почти как. Почти. Как.