Флешбэк
16 августа, 2016 Гарш, Франция Клиника Шато де Гарш
Частная клиника «Шато де Гарш» располагалась в небольшом городке Гарш, который был одним из самых тихих и зеленых городков предместья Парижа. Рядом находился парк Сен-Клу и Булонский лес, тот самый Булонский лес, в котором Красная Шапочка встретила Серого волка. Клиника была основана в тридцатых годах прошлого столетия и в настоящее время пользовалась большой популярностью как во Франции, так и в других странах. Она была похожа на небольшой замок, окруженный цветущей зеленью. В ней могли проходить лечение сорок человек, которых размещали в одноместных палатах, которые больше напоминали гостиничные номера – в каждой палате помимо кровати находился телевизор, телефон и ванная комната. Также для удобства пациентов в клинике был небольшой косметический салон, салон живописи и лепки и ресторан. Микеланджело позвонил своему другу, главному врачу клиники, чтобы проконсультироваться с ним по поводу состояния Маэвы. Он думал, что она просто переутомилась, из-за чего ей стали видеться разные вещи. Также он рассматривал другой вариант – депрессия на фоне пережитого с Уиллом. Но он никак не предполагал, что все намного серьезнее. Микеланджело Локонте сидел в кабинете своего друга и внимательно его слушал. Паскаль ходил кругами по своему кабинету, пытаясь аккуратно донести информацию до итальянца. – Объясни мне по-человечески, по-простому, как это получается. Вследствие чего? Травм, испуга или чего? – Локонте ничего не понимал в медицине, но сейчас ему хотелось все узнать, чтобы быть в состоянии помочь, если что-то подобное снова случится. – Немного не так. Шизофрения, депрессия и остальное – это немного другое. Понимаешь, внешних воздействий, а именно травм, отравлений, человек не получает, но за счет изменений химического взаимодействия клеток, биологических несоответствий между клеток происходят внутренние, эндогенные заболевания. – То есть… если в жизни случилось какое-то потрясение, то может…? – Нет, если в жизни случилось, как ты говоришь, потрясение, и человек сошел с ума, значит, он изначально был сумасшедший, а потом в его жизни случилось потрясение, которые явилось спусковым фактором. То есть если у него была несчастная любовь, то он из-за этого сумасшедшим он быть не может. Этого не бывает. Он изначально был сумасшедшим, потом он, видимо, влюбился, после этого объект его любви ушел от него, и, в конечном итоге, человек получает очень большой стресс, и шизофрения, которая до этого дремала в генах, поучает свое развитие. Это как толчок. – Еще раз, выходит так, что эта болезнь изначально в генах уже заложена? – Конечно. Понимаешь, есть определенная группа людей, очень интересная группа, о которой сейчас все психиатры спорят, и я отношусь к тем психиатрам, которые считают, что третья группа есть. Это так называемая инаковидящая, инакослашащая, инакочувствующая группа. То есть люди, которые по-другому воспринимают этот мир. Если же нас учат воспринимать мир с помощью зрения, то у них открывается другой канал информации. И они начинают по-другому все видеть, слушать, чувствовать, понятно? И совершенно напрасно они зачастую оказываются в сумасшедшем доме. И вот этих вот «инако» людей объединили в группу шизофизия психозов. Это действительно физис души, но это физис души не шизофреников. То есть это определенное изменение видения человеком мира на фоне каких-то изменений настроений. Они делятся на две вещи: аффективно-бредовые расстройства (когда у тебя повышенная возбудимость, ты пляшешь и видишь картины положительного содержания, предположим, ты участвуешь в каких-то войнах и выигрываешь, у тебя происходят какие-то великолепные события, ты путешествуешь по всему космосу, попадаешь в Рай, общаешься с Атлантами) и депрессивно-паранойдные (это когда у тебя все плохо и все хреново; война, которая идет долго, все разваливается, и ты умираешь, находишься ты не в Раю, а в Аду, общаешься не с Атлантами, а с чертями какими-то). – Ты немного отошел от темы. Давай все же вернемся к нашей проблеме. – Да, прости. Что тебя интересует? – Как это выражается? – Что именно? Шизофрения? Микеле кивнул. – Ну, смотри, шизофрения – это физис души, расщепление души. Когда у тебя по сути дела разваливается твоя организация как личности. То есть, ты, условно говоря, разваливаешься на куски и куски эти собрать не можешь. Эти куски сами по себе существуют, на самом деле. У тебя могут быть хорошие знания по математике, по языку, по биологии, знания социального взаимодействия, но ты это все не можешь собрать из-за того, что у тебя нет цельности, и из-за этого ты вообще ничего не можешь сделать. Понимаешь, да? Ты не понимаешь, как тебе сходить в магазин, как пообщаться. К примеру, ты идешь в магазин, где тебе нужно посчитать деньги. Ты сможешь дойти до магазина, сможешь прийти туда, выбрать товар, но на кассе деньги посчитать не сможешь, ведь для этого нужна математика, а математика у тебя выпала. Дойти-то ты знаешь как, а как условно посчитать ты не можешь. – Это понятно. Тогда другой вопрос. Извини, если он глупый. Люди слышат голоса? – Конечно. У шизофрении есть два патопсихологических синдрома: негативный и позитивный. То есть, симптом минус: что-то было, но потерялось (человек был умным, стал глупым), что-то умел и потерял (были эмоции, пропали эмоции) – головной мозг разваливается с психологической точки зрения, с эмоциональной – перестает испытывать эмоции, с поведенческой – человек просто сидит и ничего не делает. Ему на все насрать. И позитивный, положительный – у него чего-то не было и появилось. Тут мы имеем дело с двумя видами ситуаций – галлюцинации и бредовые состояния. Если галлюцинация – это обманы наших органов чувств. Сколько органов чувств, столько и галлюцинаций. Ну, к примеру, возьмем картинку – на ней барашек нарисован, а ты видишь белочку – это иллюзия. Другая ситуация – когда на основе этого барашка развивается рисунок – что-то появляется, он становится выпуклым. И галлюцинации – когда объекта не существует, а ты его видишь. Это истинная галлюцинация. Также есть галлюцинация, характерная только для шизофреников, – это псевдогаллюцинация, когда все переживания расположены внутри человека и кем-то сделаны. Еще раз, когда внутри головы расположены картинки, голоса или еще что-то. Не буду тебя пугать названиями, упущу, все равно ты не запомнишь, да и это тебе не нужно сейчас. И бредовые вещи – чаще всего это манийные штуки – мания величия, мания преследования, но это бред, мания – нет такого понятия в психиатрии – это как особое состояние человека. Бреды делятся на чувственные бредовые состояния и паранойи. Паранойя происходит так: у человека сначала появляется идея фикс, затем эта идея перерастает в убежденность, затем формируется все это в бред. К примеру, у него есть бред преследования: сначала ему кажется, что за ним кто-то следит. И у него появляется идея фикс. Потом он убеждается, что за ним следят. Он начинает путать следы, а дальше – хлоп! Бред. Он точно знает, кто за ним следит, кто за ним ходит и зачем. Это паранойя. – Бывает, что люди вылечиваются от этого? – Они всегда вылечиваются. Ну как, шизофрению вылечить невозможно. Вот эти состояния купируются. То есть, их мы набиваем человека нейролептиками, он превращаются в овощ, он проходит это дело, и организм возвращается к нормальному состоянию. – А потом работает психиатр? – Нет, психиатр работает всегда. Смотри, у человека может быть такой приступ, в который он войдет и выйдет, ничего не потеряв. Приступ может длиться от нескольких мгновений до нескольких месяцев. И вот на тот момент, пока у него приступ, ему колят нейролептики. И он просто лежит и все, и все ждут, когда он выйдет из приступа. Он вышел, его спокойно отпустили домой. И все, ничего страшного. А есть другое – надлом – в приступ он вошел нормальным, а вышел уже как бы дебилом, ну не дурачком, а уже глупым. Происходит надлом. Есть приступы, которые не меняют человека, а есть такие, которые меняют. Ну, вот так вот. Поэтому, когда говорят: «Он сошел с ума из-за…» – не, фигня это все. Он изначально таким был. Стало понятнее? – Более-менее. Теперь давай вернемся к Маэве: как я понимаю, у нее уже в генах это было заложено, дальше был толчок и все, все это вырвалось наружу. Так? – Да, именно. Тут есть такое понятие «шизофрения за занавесом». Ты сам артист, не мне тебе объяснять, что происходит за занавесом перед выступлением: все приготовления, расстановка декораций и прочее. Вот аналогично и с шизофренией. Нужно выяснить, что было предварительно, какие были детские страхи, какие были болезни, понимаешь? Это нужно для того, чтобы понять, насколько глубоко поражена психика. – И с этим ты будешь разбираться когда? – После того, как у нее пройдет приступ. Микеле, сейчас у нее бредовое состояние. Проблема в том, что мне не хватает тех светлых моментов, когда она приходит в себя, чтобы выяснить о ее детстве. Ее частые приступы мешают мне работать. Я пока ничего не могу сделать. Нужно время, друг. – Паскаль, просто скажи мне: ты говорил, что человек может выйти из приступа, и все у него будет как прежде. Маэва будет такой, как была раньше или нет? Паскаль тяжело вздохнул и поджал губы. – Я не могу сейчас ответить на это. Я пока не знаю. Когда она приходит в себя, у нее чистый взгляд, она спрашивает про мать, про тебя, а потом все меняется, причем меняется так быстро, что я не успеваю даже толком поговорить с ней. В ней все это очень глубоко засело. Я очень опасаюсь того, что она не сможет стать прежней после очередной порции нейролептиков. – Я понял.***
18 ноября, 2016 Гарш, Франция Клиника Шато де Гарш
Микеланджело Локонте очень устал. Вот уже четыре месяца, с пятнадцатого августа, на его глазах его покидает самая близкая подруга, причем так жестко и ужасно, а он ничего не может с этим поделать. Он уткнулся лицом в ладони и застонал от бессилия. С августа по ноябрь он жил в этом бреду, в бреду, придуманном самой Маэвой, и играл свою роль. Маэва каждый раз рассказывала такие истории, от которых у него волосы на голове вставали дыбом. Ночь с Флораном, странный священник в церкви, Мюнхен и операция ее матери, ночное нападение и знакомство с мужчиной – точной копией Уильяма, – ссора с отцом, трагедия какой-то Алис. Локонте слушал все это, держа подругу за руку, и успокаивал ее. Он говорил много нежных слов, но до Маэвы, до его Маэвы, было уже не достучаться. Это мучило и убивало его. Но то, что случилось вчера… Микеле вовремя успел. Еще немного, и у Маэвы бы получилось. Как хорошо, что когда он зашел в ее палату, то услышал шум включенной воды в ванной комнате и решил проверить, все ли с Мелин хорошо. Он успел вовремя. Мужчина вошел в здание клиники и поднялся по винтовой лестнице, ступая по красному ковру. «Хмм, здесь такой же ковер, как и у меня дома. Так странно», – подумал Микеле, считая ступеньки. Он снова зашел в кабинет Паскаля, тот как раз был у себя. – Ты снова здесь, – грустно улыбнулся психиатр и махнул рукой в сторону дивана. Локонте покачал головой. – Я ненадолго. Паскаль, меня мучает один вопрос. Вчера, когда я был здесь, ну знаешь, до того, как Маэве стало хуже, она рассказывала мне про свою подругу Алис, с которой познакомилась пару месяцев назад. Я прокрутил время назад и сопоставил с фактами – она была здесь в это время, она не могла ни с кем познакомиться. Так вот, у этой Алис, по словам Маэль, случилась трагедия: все ее дети погибли, а младшие так вообще… – Выпали из окна? – закончил Паскаль рассказ друга. – Откуда ты знаешь? – ошарашенно спросил итальянец. – Алис Андрэ – моя пациентка. Ее привез сюда муж в сентябре. Ей казалось, что ее дети то тонут в реке, то выпадают из окна. Каждый раз новая история, заканчивающаяся маниакально-депрессивным психозом. Проблема в том, что у нее никогда не было детей.***
Микеланджело вышел из кабинета друга и направился в сторону палаты Маэвы. Он отрешенно шел по коридору, с тоской вспоминая веселые и счастливые моменты, проведенные с Мелин. Ему так хотелось снова прийти с подругой к себе домой, принести бутылку вина, приготовить пиццу и, сидя на мягком диване, шутить и вспоминать веселые истории из их детства. Ему хотелось снова слышать ее чистый смех, снова играть с ней вдвоем на гитаре и петь любимые песни, снова предаваться мечтаниям. Ему не хватало ее, он не хотел ее отпускать. В самом начале он поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы Маэва вылечилась, чтобы все было как прежде. Мужчина настолько глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как столкнулся с врачом, который также не смотрел вперед, а шел, уткнувшись в листы бумаги. – Простите, пожалуйста, – на автомате извинился Локонте, поднимая взгляд. – Ничего, все в порядке, – мужчина улыбнулся, но сразу же стал серьезным. В его серо-голубых глазах можно было заметить напряжение и легкий испуг. Он тут же нервно провел рукой по темным волосам и отвел взгляд в сторону. – Прошу прощения, но… – у Микеланджело ком в горле встал от увиденного. Он прокашлялся, прежде чем продолжить говорить. – Мы с Вами знакомы? Микеланджело Локонте смотрел на незнакомца, не мигая. Он тут вспомнил о том, как Паскаль однажды рассказал о новом враче в клинике. По его словам, один хирург-онколог некоторое время назад совершил врачебную ошибку, из-за чего был вынужден полностью отказаться от прежней жизни и сменить специализацию. «Ну как сменить, – уточнил тогда Паскаль, – он начинал как психиатр, а потом его поманила другая область, куда он и ушел, причем не просто ушел, а имел там большой успех. Но не все бывает так гладко. Поэтому он уехал из Парижа, расстался со своей девушкой (Микеле, там довольно темная история, он не рассказывает, а я не хочу приставать к нему с расспросами), снова вернулся в психиатрию и зажил вроде бы счастливо». – Боюсь, что нет, – с нажимом ответил мужчина. – И тут уж мне стоит просить у Вас прощения, но у меня слишком много работы. Извините. Брюнет быстро зашагал по коридору, Микеланджело Локонте так и смотрел ему вслед, пока мужская фигура не скрылась за дверью одного из кабинетов. «Не может быть», – итальянец покачал головой, пытаясь сосредоточиться и вспомнить образ нужного человека. – «Не может этого быть, но он жив? Уильям? Уилл Дюкре?»***
Маэва с трудом разлепила глаза. Дневной свет причинял боль, тело ломило, голова раскалывалась. Маэва пыталась пошевелиться, но не могла. Ее руки были привязаны к кровати. Девушка окинула взглядом помещение, в котором она находилась, и с удивлением признала, что это место напоминает ей больничную палату, хотя и довольно современную. От прикосновения к правой руки Маэва вздрогнула. – Добрый день, мадам, – прозвучал совсем рядом нежный женский голос. – Очень рада, что Вы проснулись. Не волнуйтесь, Вы в клинике, все хорошо. – Молодая медсестра тепло улыбалась Маэве. – Что с моим ребенком? – С каким ребенком, мадам? – Я беременная. Скажите мне, что-то случилось? У меня был выкидыш? – девушка пыталась приподняться в кровати, но безуспешно. – Лежите, пожалуйста. Не вставайте, – медсестра дотронулась до плеча Маэвы, укладывая ее назад. – Не беспокойтесь. – Ответьте мне! – Мадам, у вас не было ребенка. Вы не были беременны. Маэва нахмурилась. Ей стало казаться, что она спит. Она четко помнила, как в ту ночь, когда ее маму увезли на скорой, она пошла в ванную и сделала тест на беременность. Он оказался положительным. А теперь ей говорят, что она и вовсе не была беременна. Ей казалось это странным. – Скажите, как я здесь оказалась? Давно меня привезли? – Вы здесь с 16 августа. Не постоянно, конечно. Вас пару раз отпускали домой, а потом… – медсестра осеклась, пытаясь подобрать слова. – А потом Вас снова привозили сюда. И вот уже почти два месяца… Мадам, Вы с октября в клинике. Маэва в ужасе затрясла головой. – Нет! Этого не может быть! – закричала она, сильно дергая руками, от чего бинты врезались в ее запястья. – Мадам, прошу Вас, успокойтесь. Я сейчас позову врача. Медсестра выбежала в коридор. Маэва тяжело дышала, пытаясь успокоиться. Она не могла поверить, что всего, что случилось с ней, не происходило на самом деле. «Это сон», – твердила она себе. – Мсье Дюкре, слава Богу, хотя бы Вы здесь! Подойдите сюда, пожалуйста. Это срочно, – раздался за дверью голос медсестры. Маэва издала громкий крик. Ее тело начала бить дрожь. – Мсье Дюкре, – зашептала девушка. – Мне это не послышалось. Она сказала именно так. Дюкре. Боже мой. Уилл. Уилл. Мой Уилл. Этого не может быть. Я сама организовывала его похороны, – продолжала твердить Мелин, с широко раскрытыми глазами смотря в сторону двери. – Он погиб. Этого не может быть. Мужской и женский голоса тихо заговорили в коридоре за закрытой дверью. Маэва пыталась прислушаться к тембру мужского голоса, пыталась понять, кому он принадлежит, но он звучал слишком тихо. Уильям Дюкре стоял у палаты Маэвы и слушал рассказ медсестры. Он не ожидал такого скорого просветления у Маэвы, он не был готов к этой встрече. Он кивал хорошенькой медсестре, но мысли его были уже там, в палате, где лежала Маэва Мелин. Он слышал ее крики, и его сердце обливалось кровью. Он не знал, как себя вести. Он не знал, что будет дальше. Мужчина кивнул и взялся за пластиковую белую ручку. Глубоко вздохнул и вошел в палату. Маэва вздрогнула, когда дверь начала медленно открываться. Она увидела мужчину, вошедшего к ней в палату. Когда он поднял голову, она встретилась со знакомым взглядом, в которых играли искорки. Она узнала его. Только Маэва уже не видела перед собой Уильяма, она видела только своего демона.