***
Сладко потянувшись, девушка довольно мурлыкнула, чувствуя, как приятно ноют мышцы по всему телу. Она еще не до конца проснулась и совсем не вспомнила о событиях вчерашнего дня. Поэтому, спокойненько себе так разлеглась по периметру кровати. Правда, длилось это недолго. Грохот на кухне порядком испугал ее, а память стала подкидывать картинки, которые приводили Наю в ужас. Брюнетка поверить не могла, что сдалась так легко в объятия Сангстера, который, к слову, бросил ее. Шум внизу повторился, заставляя не такую радостную девушку вздрагивать каждый раз. Лицо Коулсон мрачнее мрачного, а в голове тысяча и одно проклятие сначала в сторону Томаса, а потом на два больше в собственную. Она не могла простить себе подобной слабости, но уж сильно соскучилась по нему за все это время. И когда, наконец, набралась храбрости, чтобы посмотреть в его бесстыжие очи, спустилась вниз - на кухню, откуда исходил шум, - и замерла, на секунду подумав о том, что он всегда забавно смотрелся в фартуке, быстро отбрасывая эту мысль куда подальше. Молодой человек ее упорно не замечал, специально или нет, знает только он. Но факт того, что ее не заметили, немного радовал. Не хотелось разговаривать на всем известную тему, не хотелось бередить старые раны, не хотелось вновь переживать те события, что режущей болью отдаются где-то под левой лопаткой. Решение, развернуться и уйти обратно в комнату, чтобы просидеть там до тех пор, пока он не уйдет, показалось самым рационально правильным. И по закону подлости, когда девушка развернулась, дабы уйти, ее заметили и спалили со всеми потрохами. Она даже подпрыгнула от неожиданности. Неохотно и нарочито медленно повернувшись лицом к Тому, брюнетка сделала бесстрастное выражение лица и уставилась на него, выгнув правую бровь и вопросительно глядя на него. Он же, в свою очередь, обезоруживающе улыбался, выглядел совершенно довольно и не замечал ее ужасно плохого настроения вовсе. - Я думал, что ты встанешь позже. - как ни в чем не бывало пролепетал русоволосый, не забыв добавить: "Я не успел немного с завтраком в постель." Коулсон на это только фыркнула и, развернувшись на пятках, потопала в гостиную, взглядом рыская в поисках пульта от телевизора. Распластавшись в полный рост на диване, перед этим, все-таки, отыскав пульт всевластия, кареглазая расслабилась всем телом и погрузилась в просмотр какой-то нелепой комедии с туалетным юмором. А Томас тем временем, полностью приготовив завтрак своей малышке, поставил его на поднос и аккуратно, неторопливо просеменил в комнату, где сейчас и находилась его истеричка. Зашел, значит, такой в гостиную, приземлил поднос с оладушками и ароматным чаем на журнальный столик, подошел к девушке, нагло скидывая ее ноги с дивана, и посадил себе на колени, подвигая ближе еду и питье. Сказать, что она была ошарашена, - ничего не сказать. Даже рот открыть не успела, как он заткнул ее оладьей, приторно улыбаясь. - Даже не думай, что я не заметил, как ты исхудала. - вполне себе серьезно пробурчал актер, упорно впихивая в рот брюнетки очередной кусочек пищи, заставляя запивать чаем. - Что за беспечность такая, я не могу понять? Нана, это не смешно ни разу. Коулсон же ответить не могла чисто физически, хотя сказать было что. А понимание того, что она очень даже наелась после четвертой оладушки, кувалдой стучало по голове, отчего девушка еще упорнее стала уворачиваться от его напора и еды, настырно впихиваемой им же. - Я больше не могу. Даже не заставляй. - еле вздохнув, пробубнила она, после чего, конечно же, приложив немало усилий, кое-как поднялась с удобных коленей Сангстера(ему об этом знать не обязательно) и села в кресло, лишь бы подальше от этого змея-искусителя. Оставшись довольным собой, парень вальяжно развалился на диване, раскинув руки на спинке по обе стороны от себя, усмехаясь про себя, когда боковым зрением заметил, как брюнетка рассматривала его, совершенно позабыв об обиде. Видимо, очень соскучилась. И на душе у него стало вдруг так паршиво от осознания, что во всем этом виноват только он. Он и его покалеченный маразмом мозг. Точнее, его остатки. Обидел свою девочку, оставляя совсем одну. Нет, ее конечно поддерживали ребята, как могли, но все же, это не то. Ему захотелось прыгнуть выше головы, из кожи вылезти, но сделать ее счастливой, не смотря ни на что. Заваливать ее подарками, комплиментами, любовью и нежностью, даже если она будет воспринимать это все в штыки. Ведь он знает ее, знает как облупленную: она скучала так же, как и он, и любит его. А она такая вся сидит сейчас и делает вид, что Томаса рядом нету, хотя у нее все на лице написано. И то, что хочет оказаться в его объятиях, особенно крепких объятиях. И то, что хочет поговорить, не важно о чем, главное, поговорить. И то, как отчаянно держится из последних сил, чтобы не разобидиться на него, потому что это будет слишком уж легко и быстро. И наплевав на ее обиду, на то, что она старается показать всю злость, хотя давно уже простила его, он опять подходит к ней и, подняв на руки, возвращается на диван, примостив малышку у себя на коленях. Коулсон, конечно, материлась, насылая на него всевозможные проклятья, но вырваться так и не смогла. - Кому ты заливаешь? Моя маленькая врунишка. Соскучилась, любишь, простила. - прошептал ей на ухо русоволосый, параллельно наблюдая, как она затаивает дыхание, как покрывается муршками опаленный его дыханием участок кожи. Как она вздрогнула, услышав чистейшую правду, в которую так не хотела верить. - Н-нет. Ты думаешь, что можешь вот так вот придти после того, как бросил меня и начал встречаться с другой? - возмущение было каким-то неуверенным, но слова достигли своей цели - сильно полоснули по сердцу молодого человека, словно лезвием ножа. - Ты и правда думаешь, что она хоть немного, но может заменить тебя? Нана, ты единственная, кто нужен мне. - на грани слышимости, так, будто сил не было ни на что. Но девушка услышала, в любом случае услышала бы, даже если вокруг разразится апокалипсис. - Тогда зачем? - все еще отчаянно пытается не смотреть в его глаза, изучая комнату, которую и так наизусть знает. С закрытыми глазами легко пройдется и вдоль, и поперек, и пробежаться не постесняется. А тут, оказывается, и занавески намного интереснее, чем были все то время до разговора. - Маленькая. Я расскажу тебе, обещаю. Но потом. Сейчас я и слов правильных подобрать не смогу. - мягко проговорил Том, прижимая к себе свою любимую девочку. Он не мог до сих пор поверить, что она рядом, что обнимает его в ответ, даже не требуя настойчиво ответа, как это было в любой другой раз. Просто молчит, давая время поразмыслить над мучающими голову вопросами. Он знает, что брюнетке нелегко, но и сам явно не может расслабиться, чтобы вот так запросто выложить ей ответы на блюдечке с голубой каемочкой. В самом деле не может хотя бы одно слово правильно подобрать. Боится, что ранит ее, если скажет что-то, чего на самом деле не имел в виду.***
Проснуться от того, что вторая половина кровати окутана холодом, вместо того, что на ней, по идее, должен лежать Сангстер собственной персоной, а потом обнаружить, что возле прикроватной тумбочки стоит здоровенная такая плюшевая сова, мягко говоря, обескураживает. Записка на подушке, рядом лежащей, гласила, что актер умчался на интервью, завтрак на кухне, а сова - толика от того, что он будет делать в течении сегодняшнего дня. Правда, русоволосый не упомянул, что будет делать подобное каждый день. Паника, которая нарастала с каждой минутой незнания, куда он делся, исчезла. А вот, вопрос "Надолго ли он со мной?" остался. Более того, он назойливо крутился в голове, не желая испариться. И это угнетало настолько, что не радовала даже игрушка, которую преподнес любимый. Зато завтрак был съеден с большим удовольствием. Потому что кулинарные способности Тома всегда были, есть и будут на высоте. Уж слишком аппетитно он готовил. Иногда ему приходилось просто стоять на кухне у плиты, потому что Ная требовала много - МНОГО - вкусностей. А где-то в полдень позвонили в дверь, открыв которую, девушка увидела большую корзину цветов и немного растерялась, когда кое-как из-за нее просунулась рука с листиком и ручкой, а голос из ниоткуда попросил расписаться. Конечно же, курьер помог затащить это гигантское чудо вовнутрь. Но дальше-то пришлось девушке действовать в одиночку. А в записке простое "Люблю. Томас".