Stardust.

У нее ровно тысяча и одна причина выдыхать его ртом. Стайлз улыбается, откидывается на сидении и оказывается уже где-то не здесь. Девочка-койот рядом почему-то смеется, рукой его колено оглаживая. Лидии так приторно-горько, что хочется блевануть прямо тут, изгадить обивку его старого джипа так же, как он изгадил ей жизнь. В легких на несколько кубиков больше воздуха, чем следовало бы, и она жмурится и отворачивается к окну, все же решая не падать так низко. Все, что звалось Лидией Мартин, умерло еще вместе с Эллисон Арджент. Дайте прожить хоть жалкому подобию, не бросайте в нее гнилых помидоров. Росписью сливовых чернил выводя на полотне скатерти затейливые узоры, она клянется себе, что это последний раз, когда чувствует что-то к нему. Вот сейчас посмотрит на него так, как обычно себе не позволяет, насладиться минутой, секундой, моментом. Отложит ее в папку «на будущее, не сулящее ничего хорошего», а потом пойдет за угол и застрелит еще бьющееся сердце, чтобы перестало гнать кровь по безжизненным артериям. Уж поверьте, Мартин мертвая куда лучше живой. Хочется опрокинуть этот стол и эту посуду прямо на него, чтобы задавило, чтобы знал, какого это — когда нечем дышать от боли в груди. Но между ребер приятно саднит, когда Стайлз смотрит внимательно, по-семейному заботливо, и говорит: -Ты в порядке? Лидия кивает. Черт возьми, она в порядке 365 дней в году, и еще один раз между этим делом, так, на всякий случай. Знает, что заслужила. Знает, что исправить можно все, но не хочет. Проще убивать себя по тысяче раз на дню одной мыслью, чем признаться, что была не права. -Ах, Эллисон, мне тебя не хватает, — одни слова в пустоту. Выпуская дым в темных подворотнях, она хочет вдыхать его ртом, уповая, что это навсегда. В этом городе, ставшем притоном для нечисти, уже давно нет для нее места. Даже нагретое у Стилински под боком занято — упустила, просмотрела, отказалась от брони. Кутаясь в осеннее пальто, Лидия думает, что опоздала недели на три. Система Мартин дала сбой. Софиты погасли, а сцена пуста.