Stardust.

Ее оскорбляют, ее унижают, убивают и топчут морально, ее используют, ею играют — она всегда возвращается. Всегда возвращается к началу. Она покупает один билет до Бейкон Хиллс, трясется в душном автобусе полтора часа — ровно столько нужно, чтобы оказаться дома после спертого воздуха Сан-Франциско — и ступает с подножки прямо в объятия Стайлза. Ей плевать, что о ней думает весь мир. Она видела их всех в гробу. Ей не плевать лишь на него. Стилински целует в висок, говорит, что всегда ждет, и вдыхает в нее жизнь. Она крепко спит в его постели, свернувшись калачиком у него под боком в его клетчатой рубашке. Она украдет себе одну такую и будет упиваться ее запахом снова и снова посреди сотни бессонных ночей там, далеко, под одним со Стайлзом небом. Лидия не фарфоровая, не сломается. Она бьется каждый раз снова и снова, стучится в закрытые двери, что-то пытается доказать. На ее теле тысячи сколов и ссадин — фарфор очень хрупок. Но ей все равно. Она покупает билет до Бейкон Хиллс и впервые по-настоящему вдыхает в легкие воздух вперемешку с запахом Стилински. Мартин тошнит от двуличности и жизни в целом. Она пишет по собственному желанию, собирает вещи, отдает ключи хозяйке и прощается с назойливыми поклонниками. Билет до Бейкон Хиллс греет место в ее модной дизайнерской сумочке. Одна смс-ка, один звонок с быстрым «мам, я приеду, не встречай» и полтора часа ожиданий. Долгая дорога до его дома, тысячи сомнений и, наконец, стук в дверь. Он стоит на пороге, спросонья потирая глаза. -Эй, ты чего? Что-то случилось? -Нет, — Мартин качает головой и утопает в родных объятиях. -На долго? — тихо задает вопрос, ответ на который не хочет слышать, потому что больно отпускать ее раз за разом, потому что устал жить от автобуса до автобуса. -Навсегда, — шепчет она, сглатывая слезы, внезапно режущие глаза, — я навсегда, Стайлз. Потому что Лидия Мартин всегда возвращается к началу. Всегда возвращается к Стайлзу.