Летнее время

Арья едва держится на ногах — не то, чтобы совсем не держится, она не встала бы с кровати, если бы не была уверена, что проделает весь путь туда и обратно успешно — но ее слегка покачивает, и иногда она делает остановку, прислоняясь спиной к стене, и несколько секунд разглядывает причудливые тени от пляшущего пламени факелов. Тяжелый меховой плащ держит ее в тепле, ей даже жарко, висок щекочет капля пота, и она наклоняет голову, чтобы вытереть ее о плечо. Мгновение слабости проходит, и она вновь идет, к воротам, по двору, мимо караульной, вновь мысленно сетуя на нерадивость стражи. Она могла бы быть… Убийцей? От этой мысли Арья морщит нос, пытаясь спрятать улыбку — хотя за ней никто не следит. Некому видеть приподнявшиеся уголки сухих, искусанных губ, морщинки в уголках глаз и легкую неловкость — ей редко случалось улыбаться в последнее время, почти разучилась. Да даже если бы и увидели — не поверили бы. Она знает, что от винтовой лестницы крипты у нее немного поплывет перед глазами, поэтому спускается осторожно, не торопясь, часто отдыхая, и с каждым шагом стылый воздух древнего подземелья щиплет за щеки все сильнее. Спинку носа ломит от холода, но она только наклоняет подбородок ниже и продолжает упрямо идти, пока не находит то, что искала. Она переступает с ноги на ногу, пытаясь ровнее распределить вес, и тихонько вздыхает, разглядывая каменный лик Эддарда Старка. — Ты был не прав, отец, — с неизвестно откуда взявшейся робостью бормочет она, но эхо берет ее голос и умножает его, отражая от стен и делая смелее, чем он есть. Статуя не возражает. Может быть, ей и стоило бы отправиться в богорощу, но какой-то давно забытый инстинкт говорит, что отсюда он услышит лучше. Может быть, не только он. — Когда ты сказал… Арья прикрывает глаза, погружаясь в прошлое, чувствуя тепло — она девчонка, сидящая под боком у отца, и он ей обещает благородного мужа, и замок, и сыновей, которые будут лордами и принцами. Она не говорит, что никогда не будет леди — она уже сказала ему об этом однажды, и была уверена, что отец ее услышал. Но другое… Другое должно быть произнесено вслух. — Я так и не вышла замуж за лорда, — говорит она, с удивлением слыша в собственном голосе смешок. — Я бы и вовсе не выходила. Но я видела, как жил Джон, я знаю, как жил Джендри. Не важно, как сильно я могу любить собственного ребенка, в чужих глазах он будет ублюдком. А если я буду убивать каждого, кто косо на него посмотрит, у нас кончатся союзники, — мягко хихикнув, добавляет она. — Я успела украсть кузнеца прежде, чем его назвали лордом. И как же он ненавидит свое лордство! — Арья поводит плечами и свободной рукой отводит край плаща. — И этот… — говорит она с недавно приобретенной нежностью, качая излучающий тепло сверток, — хоть по рождению и зовется лордом, готова тебе поклясться всеми Богами, будет самым отчаянным сорванцом и безобразником, хуже меня. — Я бы назвала его Недом, — поддразнивая, говорит она, — только Санса меня опередила. Хорошо, не опередила, — фыркает Арья. — Я обменяла имя на возможность не носить платье во время всей этой череды празднеств. Не то, что бы она могла мне это запретить, но как же приятно, когда не приходится слушать ее отповеди! К тому же, Джон — это тоже замечательное имя. Арья вновь прячет сына под полой плаща и морщится от тянущей боли между ног. На секунду ей кажется, что она сейчас потеряет равновесие и упадет, но за ее спиной возникает теплая стена, и она закатывает глаза. — Простите, лорд Старк, — гудит за ее лопатками родной голос, — мы навестим вас чуть позже. Она хочет разозлиться, правда хочет, но она понимает, что если Джендри умудрился подобраться к ней так, чтобы она этого не заметила, ей и правда лучше вернуться в постель. Арья давно не переоценивала свои силы, и мысль об этом оставляет в ее рту горький привкус. Сытая безопасная жизнь притупила ее рефлексы, да и не попрыгаешь с пузом, которое, казалось, было больше самой Арьи. — Я тебя ненавижу, — бормочет она без всякого реального чувства и надувает губы, когда он бережно берет ее на руки — он не хочет дергать ее резко и не хочет разбудить Джона. — Идиот. Она не видит, но знает, что он ухмыляется.