Скрипач

Люди сновали туда-сюда. День на торговой площади подходил к концу, но народу становилось только больше. Пронырливые продавцы пытались выторговать у покупателей свои гроши, выдавая порченый товар за свежий. А толпы покупателей двигались, оттесняя друг друга между рядами столов. Каждый из этих людей надеялся сэкономить хоть чуточку денег, вступая в длинные и тяжелые споры с торговцами. Ганс на секунду замер и отдышался. Тяжелый запах тухлой рыбы заставил юношу поморщиться. Все плыло перед глазами. Юноша испуганно оглянулся по сторонам. Звонкий стук каблуков отдавался гулким эхом в голове. Мимо мелькали платья, шарфы, зонтики… Вдруг залаяла собака, послышался чей-то грубый голос и шлепок. Очевидно, надоедливую собачонку пнули, чтобы не путалась под ногами. Ганс взглянул вверх, на небо. Грозно расстилались над ним рваные тучи, затянувшие небосвод. Даже воздух, казалось, сжался в предвещании грозы. Напряжение, царившее в природе, передавалось и скрипачу, заставляя его сердце сильно, но ровно стучаться, а глаза неистово сверкать. - Что встал посреди дороги! – раздался сердитый голос кучера. Ганс отшатнулся в сторону, потерев локоть, больно ушибленный дверцей проехавшего экипажа. Он оглянулся. Ещё раз. И ещё. Ничего знакомого, родного. Все чужое. Серые, бесчувственные, каменные лица мелькали кругом. Юноша крепче сжал в руках скрипку, поборов навернувшиеся на глазах слезы. Прикасаясь к теплому дереву инструмента, юноша вновь рисовал её образ в очертаниях скрипки. Закрыв на мгновение глаза, он просил, молил её быть сейчас с ним. Но её не было. Ужас. Животный ужас охватил сердце юноши. Он заметался на месте, не зная, куда бежать, где прятаться. Ненависть ко всему живому окутала его сердце. Он хотел кричать, но только лишь беззвучно шевелил губами в немом крике. Прижав скрипку к груди, юноша на секунду успокоился. Переполнявшая сердце усталость сменилась на время каким-то сладким чувством успокоения, умиротворенности. Ганс снова закрыл глаза, ровно вдыхая и выдыхая тяжелый воздух, и сглотнул вновь подступивший к горлу ком тошноты. «Прошу, будь со мной сейчас. Ты нужна мне. Нужна, как никогда. И я сделаю то, в чем клялся, что обещал тебе. Прошу, прости меня, я слаб. И я блуждал в потемках, пытаясь вырваться к свету. Так прошу же, укажи мне, где свет! Научи меня быть тем, чем ты хотела, чтобы я был!» - кричал в душе Ганс, оборачивая лицо к небу. Он ещё раз оглянулся по сторонам. Заметив недалеко от себя стопку ящиков, Ганс продрался через толпу, поднимая скрипку высоко над головами, и вскочил на ящики. Толпа гудела и продолжала ритмично двигаться по площади. Безумно в страхе озираясь кругом, Ганс поднял скрипку на плечо и резко взял аккорд. Но звук потонул в протяжном гуле толпы. Закрыв глаза, юноша начал старательно выводить мелодию, проглаживая каждый звук, осмысливая его, доводя до совершенства. Его душа рвалась на куски вместе с резкими аккордами, пронзающими воздух. Вдруг, стоящие рядом с ним люди замерли. Ганс продолжал играть. На кончике смычка показались оторвавшиеся от напряжения, длинные, белые волоски, дрожащие на ветру. Мелодия из порывисто-обреченной сделалась вдруг сжатой, напряженной, затаенной. Тишина окутала площадь и всех людей на ней. Ганс играл, выводя каждый звук, каждую ноту пропуская через свое сердце. Он стоял, возвышаясь над толпой, будто бы поставив, наконец, свою душу выше окружающего мира и дав ей крылья, чтобы вознестись к самым небесам и парить над землей, освещая её и прокладывая путь сквозь тьму сердец. Окутанные сладким сном, который навевала музыка, случайные прохожие, раскрыв рты от восторга, следили за юношей, и им казалось, будто бы ангел сошел с небес и устами его глаголет сам Бог. Призрачный свет прозрения посетил на мгновение этих людей. Слушая, они прикасались к той чистой и правдивой капельке истинного человеческого счастья. Счастья, рожденного музыкой. И не было среди них того, кто бы в этот момент думал, чувствовал иначе. Послышались отдаленные раскаты грома. Ганс разрывал струны инструмента, выжимая из него звук, царапал ногтями гриф, выскребая свою душу из сердца, разделяя её на маленькие кусочки и передавая её другим. Музыка, порывистая и беспокойная, обреченно звучала в мертвенной тишине. Казалось, что сама природа замерла, слушая эту волшебную игру юноши. Он взял последний аккорд и, протянув его до конца, без сил опустил скрипку. Все глаза, а особенно одни детские, напряженно устремленные на скрипача, замерли в ожидании, пока последний отзвук не растворился в воздухе. Тяжелый вздох сорвался с губ людей и потонул в бесконечности неба. Все темнело перед глазами. Ганс больше не чувствовал своего тела. Он будто бы растворился в звуках и никак не мог вернуться в себя. Все лучшее, все, что он мог, вложил юноша в эту музыку. Он выстрадал каждую ноту, каждую паузу этой мелодии, оживив её, заставив её воспарить над людскими сердцами. Дыхание на секунду замерло. Закрывающимися от усталости глазами юноша окинул площадь. Люди, замершие неподвижно на месте во время игры Ганса, медленно начинали приходить в движение, расходясь по своим делам. У столов опять раздалась брань торговцев, которые будто бы рождены были специально для того, чтобы вечно спорить и доказывать свою правоту. Со всех сторон слышался стук башмачков о каменные плиты, которыми была вымощена площадь. Со стороны дороги доносился скрип тележных колес. Лаяла мелкая собачонка, проворно бегущая за огромными сапогами отставных солдат, привычным строевым шагом марширующих среди других людей. Все спешили по своим делам, и никому не было дело до побледневшего худощавого юноши, босиком стоящего на стопке ящиков. Тяжело вздымающаяся грудь его была едва прикрыта обрывками посеревшей рубашки. Глаза поблекли. Последний раз оглянув толпу, Ганс опустил руки. Эти люди, минуту назад жившие единым разумом, единой душой, расходились. И медленно стирались в их памяти секунды пережитого счастья. Ноги юноши ослабли и подкосились. Взгляд не задерживался ни на чем. Что-то тяжелое неумолимо оттягивало правый карман вниз, к земле. Дрожащими пальцами Ганс вынул револьвер и, закрыв глаза, приставил его к виску. «Прости, что я не справился. Прости, что не смог. Не сумел… Не выполнил…» - повторял Ганс, беззвучно шевеля губами. Резкий хлопок разрезал воздух. Последние обрывки неба, людей, голосов мелькнули перед сознанием юноши. Бесчувственное тело с грохотом повалилось со стопки ящиков, но продолжало бережно прикрывать руками от сыплющихся сверху щепок единственную святыню, которую он сумел пронести через жизнь – скрипку. Раскинув руки в стороны и устремив застывший взгляд полураскрытых глаз в небо, Ганс навеки покинул мир. Пульсирующая алая струйка крови, стекавшая от его виска, окрашивала землю вокруг него. - Ганс!!! Ганс Люсьен!!! – вдруг раздалось совсем рядом. Проталкиваясь через толпу к медленно холодеющему телу, спешил маленький мальчик лет десяти от роду. Упав на колени перед Гансом, он судорожно тряс его за плечи, надеясь разбудить, привести в чувства… Слезы ручьями стекали по его щекам. - Ганс! Ганс! Вы обещали помогать мне… Вы сказали тогда, чтобы я нашел вас, где бы вы ни были… Ганс! Прошу… Ганс, это я, Кристоф Бернар… Вы слышите? Это я… Но Ганс не слышал его. Он был уже далеко от этой площади, в краю вечности, где не мог более внимать голосам земли… - Господин! Послушайте, это тело надо убрать, - прошептала пожилая женщина, поправляя седую прядь в прическе. - Что вам угодно, фрау Бельтер? – ответил полисмен. - Там какой-то нищий… оборванец, - подытожила она, - застрелился. Нужно убрать тело. Полисмен понимающе кивнул. Для него подобные случаи, однако, не были большой редкостью. Мальчик, которого тщетно пытались оттащить от Ганса, обнял мертвого и продолжал что-то шептать, будто бы разговаривая с ним. - Да застрелился он! Умер! – раздался недовольный голос в толпе. - Я сохраню её ради вас, и продолжу то, что не смогли закончить вы, Ганс, - прошептал мальчик, осторожно вынул из окоченелых пальцев юноши скрипку, прижал её к груди и бросился бежать, ловко прошмыгивая под ногами прохожих.