Скрипач

- Ганс, очнитесь! – воскликнул Вернер, брызгая юноше на лицо холодной водой. Ганс подскочил, как ужаленный. Придя в себя за несколько секунд, он глазами отыскал на столике рядом с диваном бумагу и карандаш. «Как Тесса?» - спросил Ганс. Вернер на секунду задумался, потом открыл было рот, чтобы сказать что-то, но тут же передумал и отвел взгляд в сторону. «Что с Тессой? Как она себя чувствует?» - повторил Ганс, протягивая листок Вернеру. - Иоганн… Ганс, я должен вам сказать… - начал Вернер. Ганс поднялся с дивана, куда его перенес врач, после того как юноша потерял сознание, и бросился на второй этаж. - Ганс, постойте! – раздался за спиной голос Вернера. Ганс открыл дверь и бросился к кровати, где по-прежнему лежала Тесса, со сложенными на груди руками. Прикоснувшись к её руке, которая показалась неестественно холодной, Ганс приложил голову к её груди, чтобы послушать, как бьется сердце, но… услышал тишину. Испугавшись, юноша бросился к столу. Взяв небольшое зеркальце, Ганс подставил его к носу девушки, в надежде убедиться, что она дышит. Он простоял в ожидании несколько минут, но надежды его не оправдались, и на стекле не появилось и малейших признаков конденсата. В ужасе Ганс отпрянул на мгновение и уставил ошарашенный, непонимающий взгляд на лежащую Тессу. - Ганс, вы были без сознания несколько дней… - раздался голос Вернера за спиной юноши, - она… Она умерла сегодня утром. Она не приходила в себя, даже перестала бредить… Вы знаете, Ганс, это состояние, оно похоже на крепкий сон, когда не слышишь и не понимаешь, что творится вокруг. Думаю, ей не страшно было умереть во сне… Вернер замолчал, а Ганс так и продолжал стоять над мертвым телом любимой девушки. Молчание продолжалось несколько минут. - Я распорядился насчет похорон… - сказал вдруг Вернер, - Ведь у вас нет проблем со средствами… Он не закончил. Ганс слегка обернулся и поглядел на него пустым, бессмысленным взглядом. Казалось, юноша смотрел куда-то вдаль, сквозь миры и пространство, будто бы сейчас, в этот момент, он находился за гранью существования, видел и чувствовал мир не так, как остальные люди. Убитый горем, юноша оказался за той самой чертой, где скрылась Тесса. Отвернувшись от застывшего на месте Вернера, Ганс легонько провел рукой по щеке девушки, смахнул с её щеки выбившуюся прядь волос и аккуратно поцеловал в лоб. Полностью потеряв связь с внешним миром, сам не зная, зачем, Ганс обернулся и пошел к выходу. Вернер сделал несколько шагов в сторону от дверного проема. Ганс сильно зацепил плечом дверь, отчего та с грохотом ударилась об стену, но даже не заметил этого и спустился по лестнице, будто бы погруженный в сон. Ганс дошел до прихожей, снял с вешалки плащ, обулся и вышел на улицу. В лицо ударил свежий, холодный воздух. Юноша, не глядя под ноги, спустился по лестнице и пошел прочь по тротуару. Он не знал, куда шел. Главное, подальше от этого дома, подальше от мыслей… Ноги сами привели его к театру. Ганс бесцельно прочитал афишу, не уловив из неё нисколько информации, затем развернулся и пошел в соседний небольшой парк. Присев на скамейку, он улыбнулся и посмотрел на небо. Совсем недавно на этой скамейке он дожидался Тессу после выступления. Часто он видел эту скамейку и когда направлялся в подвал театра через черный выход. Похлопав рукой по шершавому дереву, Ганс приподнялся и ушел прочь от театра. Через некоторое время он уже шел вдоль реки, рядом с парком. Хотя, это трудно было назвать именно парком. Скорее, неухоженная лесополоса на окраине города. И это место напоминало Гансу о ней. Тут они гуляли в ту ночь, когда случайно встретили пьяного флибустьера. Ганс прекрасно помнил ту ночь, помнил, как Тесса бросилась прочь в ужасе. Ганс сейчас с трудом представлял, что чувствовала тогда девушка, но не сомневался, что это был настоящий ужас, потрясение для неё. Он вспомнил и следующие за той ночью дни, и сердце болезненно сжалось. Но было в этих воспоминаниях и что-то сладкое, притягательное… Ганс Люсьен бродил по городу, понимая, что каждая улочка, каждый дом напоминал ему о Тессе. Здесь они гуляли однажды после репетиции в театре, здесь вместе читали, сидя на скамейке в тени деревьев, здесь он играл на скрипке, а она слушала, стоя в толпе… Воспоминания роились в его голове, и от них так сладко и тяжело было на сердце. Когда Ганс вернулся в дом, было уже совсем темно. На хлопок входной двери из гостиной появился Вернер. - Ганс, я понимаю, что вам тяжело, но… выслушайте меня. Это очень важно, - обратился к нему Вернер. – Понимая ваше состояние, я позволил себе взять часть забот по… похоронам на себя. Ганс повесил плащ и принялся внимательно слушать Вернера, хотя смысл сказанного долетал до сознания юноши лишь обрывками. - Завтра будет отпевание в церкви. Я известил об этом театрального директора. Возможно, кто-то из её коллег захочет прийти, а также повесил листовки на соборной и главной площади. У покойной не было родственников? – спросил Вернер и протянул юноше листок для ответа. Ганс с бессмысленным выражением лица покосился на протянутый листок. - Так у неё были родственники? – переспросил Вернер. Ганс, поняв вопрос, взял бумагу и написал: «Нет, никого кроме меня». - Кроме вас? – спросил Вернер. «Да, я был её мужем» , - ответил Ганс. Вернер немного помолчал. - Что ж, отпевание будет завтра в девять. Надеюсь, вы не в обиде за то, что я таким нескромным образом влез в ваши дела… - сказал доктор. «Спасибо. Вы сделали все, что могли. На этом я прошу вас закончить участие в моей жизни», - ответил Ганс, бросив на Вернера все тот же пустой взгляд. - Хорошо, я вас понял, - кивнул доктор, - но, если вас это хоть немного успокоит… Я провел некоторые исследования, наблюдая за больной. Думаю, что это поможет в дальнейшем изучении болезни и, возможно, когда-нибудь сохранит множество жизней и… Вернер не стал договаривать. Он посмотрел на Ганса, который сейчас был полностью погружен в свои мысли и мало что понимал из слов доктора. - Что ж… Я оставлю вас. Не забудьте, завтра в девять. И… если нужна будет какая-либо помощь, вы всегда можете обратиться ко мне. Удачи вам, Ганс! Сказав это, Вернер пожал юноше руку и скрылся за входной дверью. Ганс остался один-одинешенек в пустом, темном доме. Скрипач присел на стул, стоящий у окна в небольшой кухне, выглянул на улицу и стал с любопытством рассматривать соседние светло-серые дома, будто бы видел их в первый раз. В сердце снова поселилась пустота. Унылые рваные облака медленно ползли по небу, застилая его почти целиком; лишь в некоторых местах оставались бледные просветы. Ганс смотрел на небо, на дома и мысли его текли ровным, умеренным потоком. Все, что он чувствовал сейчас, была лишь тупая, безотчетная, ленивая боль. Удары сердца резью отдавались в груди, разум был затуманен, но не более. Ганс вспоминал те времена, когда потерял мать. И ту же самую пустоту внутри, которую невозможно ничем заполнить. Юноша подумал о дальнейшей цели своего существования. Сначала ему казалось, будто бы единственно возможная цель его жизни – это музыка. Ведь он должен был играть на скрипке так, чтобы люди, слушающие его музыку, чувствовали его душу, наслаждались каждым оттенком, каждым нюансом звучания, который сделался бы с годами идеальным, как идеальна чистая человеческая душа. Ганс играл. Но люди восхищались только виртуозностью исполнения, тем, как ловко юноша переставлял пальцы на грифе и водил смычком по струнам, мало вслушиваясь в смысл музыки. Мало кто понимал, что в каждой мелодии скрыта своя особая мысль, которую нельзя уловить с помощью разума, а можно только проникнуться ею, прочувствовать её и только потом в полной мере понять. Это и отталкивало Ганса от общества. В суматохе одинаковых дней люди постепенно забывают о том, что главная ценность, данная им в этом мире – это то, что находится внутри. Это душа, которая повелевает и чувствами, и разумом. Детство –пора, когда душа ценится людьми высоко, но чем дальше уходят они от этой поры, тем скорее забывают о кладе чувственного мира, ставя на его место другие, более важные, по их мнению, ценности: богатство, положение в обществе, власть, известность. Гансу чужды были все эти проявления человеческой натуры, они не прельщали юношу. Он был любим публикой, которая собиралась, чтобы посмотреть концерты, но любовь эта не только не прельщала юношу, она со временем стала отвратительна ему. Для всех зрителей посещение концерта скрипача было лишь способом скоротать скучный долгий вечер, тогда как для самого музыканта это было смыслом всего существования. Он слышал бурные овации, но они не грели сердца, потому что не были проникнуты настоящим чувством восторга. Возможно, в этом была гордыня Ганса. Казалось, что ещё нужно для счастья, как ни признание превосходства музыканта над толпой, немой восторг после каждой услышанной ноты?.. Но Ганс хотел чего-то большего. Он хотел музыкой оживлять сердца, с помощью звуков передавать свои мысли и чувства другим. Он просто хотел, чтобы его поняли. Ганс хотел служить во благо человечеству, но нужно ли это было кому-то? Единственная, в ком увидел юноша стремление познать мир своей души, была Тесса. И за это Ганс был бесконечно предан и благодарен девушке. Несмотря на это, разглядеть и понять в скрипаче неутолимую жажду духовной работы, развития собственного мира мысли и чувства могла только мать. Она одна понимала его, она одна помогала ему в минуты тягостных раздумий над жизнью и местом человека в ней. Вспомнив мать, достроив в мыслях её образ до мельчайших деталей, Ганс понял, что Тесса всегда была лишь жалкой пародией на неё. Но правдивой пародией, без капли притворства. Теперь Ганс понимал, что любил Тессу по большему счету из-за того, что она напоминала мать. И любовь его к Тессе была лишь жалкой пародией на любовь к матери, зато была также правдива и чиста. Разочаровавшись в себе, после убийства надсмотрщика на пристани, Ганс обратился к людям. После разочарования в людях обратился к Тессе. Он бросался из огня да в полымя, но нигде не находил себе места. Он хотел найти призвание своей души, но везде натыкался лишь на боль, разврат или пустоту. Пройдя через все трудности, юноша не потерял себя, а только окреп и стал сильнее духовно. Но теперь не знал, что делать с этой новой силой. Она была слишком велика для него одного, скрипачу нужно было поделиться с кем-нибудь… Но это было никому не нужно. Юноша жаждал деятельности, которая могла бы принести кому-то пользу, но даже не мог предположить, какова эта деятельность. Его душа устала от постоянной неизвестности и ждала либо определенности, чтобы направиться по новым ориентирам на правильный путь, либо покоя на некоторое время, чтобы залечить последние раны. Тесса погибла, и город вмиг стал для юноши чужим. Ничто больше не задерживало его здесь, поэтому Ганс решил, что как только проводит девушку в последний путь, направится в родную деревню. Он не мог и не хотел предполагать, что ожидало его там. Он просто желал увидеть родные поля, реку, дом. Возможно, даже встретиться с отцом, если тот был ещё жив. Рассвет уже окрасил город в более яркие тона. Раздался стук в дверь. Глянув на часы, Ганс понял, что опять провел ночь в раздумьях. Поднявшись со стула, он прошел в прихожую и отворил дверь. На пороге стоял Вернер и ещё несколько незнакомых людей. Рядом с домом Ганс увидел небольшую тележку, на которой покоился приоткрытый гроб. - Здравствуйте, Ганс! – сказал Вернер, - Как вы понимаете, время не ждет… Ганс кивнул и протянул доктору деньги, которые нужны были для проведения похорон. Вернер отошел на секунду в сторону, объясняя незнакомым Гансу мужчинам, что двери в доме слишком узкие, чтобы внести и вынести гроб, поэтому тело надо вынести на носилках. - Ганс? – спросил Вернер, заметив уставленный в одну точку взгляд юноши. Они встретились глазами. «Вы должны помочь вынести тело…» - сказал взгляд Вернера. «Вы понимаете, что я не могу этого сделать. Я слишком слаб для того, чтобы ещё раз взглянуть на неё», - ответил взгляд Ганса. Вернер кивнул и направился в дом, мимо хозяина, немного отошедшего в сторону. Следом за Вернером вошли двое мужчин с носилками. Ганс глубоко вздохнул: «Вот и все». Простояв в ожидании несколько минут, которые показались юноше вечностью, Ганс наконец-то услышал шаги. Как только из дверей показались носилки и беспомощно болтающаяся рука Тессы, которая почти доставала до земли, Ганс невольно сморщился и отвернулся. Девушку переложили в гроб, и Гансу в какую-то секунду показалось, что он услышал, как стукнула окаменевшая рука о бортик деревянного ящика. - Ганс! – снова позвал Вернер, забираясь в стоящий рядом с телегой фаэтон, - Присаживайтесь! Ганс Люсьен отрицательно помотал головой и, когда повозки тронулись, поплелся медленным шагом за телегой, на которой лежал гроб. Так в тишине, нарушаемой только цоканьем лошадиных копыт, они добрались до церкви. Гроб внесли в священный храм. Ганс хотел было войти следом, но что-то задержало его. Остановившись с занесенной ногой у порога храма, юноша медленно поднял голову и огляделся. Будто бы невидимая стена возникла перед ним. Он отошел в сторону. Мимо прошла одна из актрис театра и бросила на юношу беглый взгляд. Ему показалось, будто бы она узнала его, но почему-то ничего не сказала. Стали собираться люди. Ганс обошел храм и присел на небольшую лавочку под окном, откуда были слышны голоса говорящих внутри здания. Юноша запрокинул голову назад и прислонился к холодной стене. Снова побежали секунды. Ганс вдруг понял, что не хотел идти в храм – там было слишком много людей из его старой жизни, а он не желал их видеть. Поэтому юноши прислонился головой к стене храма и молился. Он молился о посмертном счастье девушки, о том, чтобы её душа после смерти попала в лучший мир. Он молился, когда проводилось отпевание, когда все собравшиеся вышли из храма и вереницей отправились на кладбище. Ганс Люсьен верил, заставлял себя верить в то, что каждое искреннее слово его молитвы хоть на один шаг приближает Тессу к миру вечного счастья и блаженства. Стоя немного в отдалении, Ганс наблюдал за тем, как прощаются с девушкой собравшиеся, произнося долгие речи над её гробом. Как ему хотелось бы сейчас снова легонько смахнуть с её лба непослушную золотистую прядь, заглянуть в ясные глаза, прикоснуться к хрупкой белой ручке… Ганс винил себя за то, что не был с ней в последние минуты, что не смог удержать сознание, побороть усталость и остаться прикованным к постели умирающей… Но сейчас было уже поздно. Толпа людей скрывала от него гроб, в котором лежало охладевшее тело его супруги, но Ганс сумел все же разглядеть, как гроб, перевязанный веревками, опустили в могилу. Гулко загрохотала падающая на крышку гроба земля. Через некоторое время толпа стала расходиться. Ганс отвернулся в другую сторону, чтобы не быть замеченным и узнанным, и принялся рассматривать могилы. Далеко тянулись ряды крестов. Видно было, что юноша находился в новой части кладбища: на могилах были положены свежие цветы, а изгороди и надгробные плиты стояли ровно. Справа раздался шорох. Ганс обернулся и увидел, что ветер подхватил и сорвал небольшой круглый венок с одного из крестов и унес его немного в сторону. Пройдя по узенькой тропинке, разделявшей захоронения, Ганс присел, поднял венок и надел его обратно на крест. Проведя пальцами по табличке, прибитой на кресте, юноша прочитал: «Андреас Эбертс, 1862-1870 гг.» Этот мальчик был немногим младше Ганса. Скрипач присел рядом с могилкой, достал платок из кармана и протер табличку с именем. Затем подправил слегка покосившийся крест и венок на нем. Ганс подумал о том, что этот мальчик вполне мог бы быть сейчас его другом, или даже братом. Они бы ходили по одним улицам, отдыхали на одних и тех же скамейках, посещали бы одни и те же спектакли, дышали бы одинаковым воздухом. Но почему-то Андреас погиб, а Ганс остался жить. По слегка просевшей земле на могиле Ганс Люсьен понял, что крышка гроба Андреаса уже давно сгнила и провалилась. Ненасытные черви точили некогда молодое и красивое лицо мальчика. Что с ним случилось? Умер ли он от несчастного случая или от лихорадки?.. Ганс видел, как через несколько рядов от него, чуть левее, чернорабочие копали свежую могилу. Значит, кто-то ещё умер вчера или даже сегодня.Юноша оглянулся на могилу Тессы. Люди уже разошлись, и теперь он тоже мог проститься. Подойдя к могиле, Ганс сел на колени прямо на сырые комья земли и прислонился лбом к деревянному кресту. Беззвучно шевеля губами, он вспоминал все известные ему молитвы и просил Господа сделать существование Тессы в ином мире легким и счастливым. Закончив молитву, Ганс упал без чувств на землю, едва перебирая пальцами небольшие слипшиеся комочки грязи. Чернорабочие докопали ещё одну могилу и, искоса поглядев на лежащего юношу, убрались восвояси. А Гансу казалось, будто бы Тесса сидит на мягком диване в гостиной и, улыбаясь, смотрит на него. Его голова покоится на её коленях, и девушка осторожно перебирает его волосы, рассказывая очередную увлекательную историю из прочитанной ею книги. Ганс прикасается пальцами к мягкой ткани её платья и вдыхает запах новой ткани, а Тесса на это в который раз уже замечает, что от него самого очень смешно пахнет деревом и канифолью… Пролежав на земле до позднего вечера, Ганс, наконец, нашел в себе силы подняться. Привстав на колени, он снова прислонился лбом к кресту и попрощался с Тессой в последний раз. На закрытых ресницах юноши блеснула капелька слезы. Прошло несколько секунд, и слезинка сорвалась и упала на небольшой камень, разлетевшись, словно стекло, на сотни мельчайших осколков. Ганс провел рукой по шершавому дереву, из которого был сделан надгробный крест, вздохнул, поднялся и поспешил прочь. Утреннее спокойствие внутри сменилось на целый ураган. Ему бы хотелось сейчас погрузиться в тяжелую физическую работу, чтобы хоть как-то унять бурю в сердце. Ганс просто жаждал истощить свои силы до предела, чтобы забыться тяжелым сном и не думать ни о чем больше, но мысли неотступным роем преследовали его на каждом шагу. Добравшись до дома Тессы, Ганс первым делом сменил испачканный в грязи костюм на полотняные штаны и рубашку, затем принялся стирать с пола нарисованные им недавно символы, убрал свечи, вернул на место образ богоматери, оправил диван и подушки, собрал бумаги. Прибрав комнату, Ганс внимательно оглядел её в поисках какого бы то ни было беспорядка. Но все вещи, казалось, лежали на своих местах. Тогда Ганс Люсьен прошел к камину и поворошил угли кочергой, желая удостовериться, что они не тлели (он не стал растапливать камин после прихода). Слегка отряхнув кочергу от приставшей сажи, Ганс прислонил её к стене и направился на кухню. Здесь юноша бережно расставил посуду по местам, закрыл плотно все дверки шкафчиков, после чего расправил скатерть на столе и задвинул все стулья. Убедившись, что и здесь наведен полный порядок, Ганс поднялся по ступенькам на второй этаж. Остановившись у двери, юноша прислушался, как гулко и быстро забилось его сердце. Сглотнув подступивший к горлу ком, Ганс взялся за ручку и отворил дверь. Тут было все так же, как он оставил, уходя: придвинутый к кровати стул, скрипка, лежащая на столе, оставленные раскрытые ноты, огарки свечей, ведро на подоконнике... С одной только разницей – Тесса больше не лежала на кровати. Поборов начавшую снова подниматься внутри бурю, Ганс поспешно застелил кровать, резкими движениями расправив складки на покрывале, собрал огарки свечей, раздвинул мебель по своим местам… Собрав все исписанные бумаги, на которых они с Тессой разговаривали в последнее время, Ганс сложил их в небольшой ящик, куда прибрал и нотные тетради из гостиной. Признав, что теперь и в этой комнате все на местах, Ганс забрал ящик, сложил скрипку в футляр и спустился вниз. Юноша собрал все свои вещи и вынес их на улицу. Найдя ключи, Ганс вышел, закрыл за собой дверь и некоторое время просто стоял, глядя на замочную скважину. Окинув взглядом свои нехитрые пожитки, Ганс наклонился и протолкнул ключ в небольшую щель под дверью так, чтобы его никто не смог достать. Подняв ящик и скрипку, юноша направился на старый чердак, который служил ему кровом уже множество раз. Там, прислонившись спиной к старой печной трубе, Ганс провел остаток ночи, перечитывая письма, свои и Тессы. Вздремнув несколько часов перед рассветом, он поставил ящик с бумагами к прочей валявшейся на чердаке рухляди, прикрыл его сверху старой занавеской, взял скрипку и ушел. Юноша смутно помнил, откуда он пришел первый раз в город, но не сомневался, что найдет нужную дорогу. Выйдя на старую пристань, Ганс оглянулся на заводские трубы и дым, опускающийся на дороги, и поспешил прочь.