Скрипач

Стремительности, с которой зарождалась идея или возникала цель, а затем разрабатывался план её достижения в голове мосье Ришаля, позавидовал бы и Наполеон Бонапарт, если бы был лично знаком с Мишелем. После нескольких часов, проведенных наедине с картой, бумагой и чернилами в кабинете, мосье Ришаль разработал подробный маршрут европейского турне, расписал концертные залы, которые обычно предоставлялись в аренду гастролирующим музыкантам, выписал адреса знакомых, которые могли бы помочь уладить дела в том или ином городе. Через несколько дней, бросив все прежние дела, режиссер со своим подопечным уже садился на поезд до Мюнхена. Ганс раньше никогда не путешествовал, за исключением, конечно, поездки во Францию и мелких выездов в окрестные городки из деревни. Теперь, поджав ноги, юноша сидел в поезде и внимательно разглядывал проносящиеся мимо пейзажи. Точнее, пытался разглядеть. Ришаль, предупредив, что путь предстоит длинный, закутался в теплый плед, выданный ему как особо уважаемому пассажиру, задремал, привалившись спиной к стене. Ганс каждый раз улыбался при мысли, что едва различимое похрапывание успевшего погрузиться в глубокий сон Ришаля так точно попадает в такт ритмичного постукивания колес поезда. Убедившись, что ничто не может помешать, юноша вытащил из небольшого дорожного чемодана нотные листы и принялся за давнюю работу. Из-под его руки на бумаге вырисовывались ровные ряды нот. Задумываясь и покусывая кончик пера, Ганс мысленно представлял, как будет звучать та или иная фраза, записанная им на бумаге нотами. Вероятно, позже у него будет время исправить недочеты, если таковые имелись… Время от времени юноша поглядывал на пожелтевшие деревья, шумные реки, невысокие живописные холмы, мимо которых проносился поезд. Но почему-то в его душе уже не зарождалось то благоговение, которое он испытывал в детстве. Он уже не ощущал дыхания природы. Время сурово отвешивало секунды. Начинало темнеть. Отложив свою работу, юноша укутался с головой в одеяло, все так же подобрав ноги, и, уложив голову на колени, заснул. - Просыпайся! Приехали! – раздался внезапно голос над головой. Юноша приоткрыл глаза. Ришаль уже натягивал свой длинный, старомодный плащ, который, по словам режиссера, был идеален для путешествий. - Собирайся, наш выход, - сказал режиссер. Ганс бросил беглый взгляд в окно. Незнакомая станция. В этот момент так хотелось чего-то нового и неизвестного… Улыбнувшись в предвкушении всего этого, юноша быстро обулся и накинул плащ. Взяв в руки свой чемодан, с твердой уверенностью, что новая страница жизни откроется именно здесь и сейчас, Ганс Люсьен вслед за Мишелем ступил на мокрую от непрестанного дождя платформу номер девять старейшей мюнхенской станции. Дождь все усиливался. Пройдя через здание вокзала, компаньоны оказались на обочине довольно широкой дороги, по которой сновали туда-сюда приезжающие и только собирающиеся отправиться в путешествие люди. Помимо пешеходов рядом с вокзалом оказалось и множество миниатюрных кэбов – небольших конных экипажей, идея которых была заимствована у англичан. Попросив Ганса постоять с чемоданами у огромных дверей, ведущих внутрь здания, Ришаль направился к дороге, где надеялся найти извозчика. Потолковав немного с кучером стоящей ближе всего к обочине невзрачной повозки, Ришаль обернулся и махнул Гансу рукой, приглашая подойти. Юноша поднял чемоданы и направился к кэбу. Устроившись на жестком сидении, юноша с любопытством смотрел в окно. Мюнхен, куда они с наставником прибыли, очень отличался от Парижа. Здесь преобладали строгие, правильные формы. Излишеств, столь свойственных для украшенных причудливыми барельефами и статуями домов Парижа, Мюнхен не терпел. Острые шпили католических церквей там и тут выглядывали из плотных рядов жилых зданий, выполненных из серого и красноватого кирпича. Кэб долгое время петлял по узким улочкам Старого города, после чего неожиданно вывернул к огромной площади. Перед взором юноши развернулась масштабная картина строительства Новой ратуши, спроектированной в неоготическом стиле. Ганс невольно наклонился, пытаясь как можно дольше не упускать ратушу из вида. - Нравится? – спросил Ришаль и, дождавшись утвердительного кивка юноши, продолжил, - сходим сюда сразу после того, как договоримся о концертах. Спустя некоторое время кэб остановился у многоэтажного красноватого здания с небольшой статуей всадника, расположившейся перед главным входом. Отсчитав положенную сумму извозчику, Ришаль, придерживая юношу за плечо, направился к входу. Юноша первый раз бывал в отеле. Он, конечно, уже имел представление, что есть эта загадочная гостиница, но ни разу не видел её воочию. Пройдя утомительную процедуру оформления в качестве постояльцев, компаньоны, сопровождаемые особого рода лакеем, проследовали в свои комнаты, которые находились почти под самой крышей. Когда все вопросы по проживанию были улажены, а вещи разобраны, Ришаль, оставив Ганса отдыхать после долгой, тяжелой поездки, ушел, чтобы отправить телеграмму своему мюнхенскому коллеге. Оставшись один, Ганс ещё раз оглядел свою комнату, потушил свечи и, встав напротив окна, принялся изучать окружавшие его улочки. Уже совсем стемнело, а тусклый свет фонарей не позволял глазу уловить полную картину улиц, магазинчиков, парков… Зевнув несколько раз, юноша потянулся и, разглядывая в темноте очертания предметов, добрался до кровати, где тут же забылся крепким сном. Юноша очнулся оттого, что явственно слышал громкий ритмичный стук. Быстро скинув ноги с кровати и приведя себя в подобающий вид, Ганс открыл входную дверь. - Мальчик мой, просыпайся, нас ждут великие свершения! – воскликнул Ришаль, появившийся на пороге. Режиссер оглядел юношу с ног до головы и добавил: - Я вижу, ты уже готов! Прелестно! Тогда выходим прямо сейчас. Я думаю, тебе бы следовало взять с собой скрипку – вдруг возникнут небольшие осложнения… С этими словами Ришаль распахнул накинутый поверх фрака плащ, вынул часы и поглядел на время. - Мы как раз успеем к началу репетиций, - сказал он. Юноша, последовав совету наставника, накинул плащ и взял со стола скрипку. Пальцы крепко сжались на знакомой до боли ручке футляра. Выбравшись из гостиницы, Ришаль повел Ганса через парк, находящийся по правую руку. По узким тропинкам, вымощенным камнем так идеально, что не было видно просветов между отдельными фрагментами полотна дорожки, прогуливались с детьми немецкие фрау. От главной аллеи в разные стороны симметрично расходились дорожки поменьше. Внимательно запоминая их расположение, Ганс предположил, что, вероятнее всего, если взглянуть на парк сверху, то можно увидеть сложную геометрическую фигуру, прорезающуюся среди парковой зелени. Выйдя за пределы территории зеленых насаждений, обнесенной по всему периметру кованым заборчиком, с противоположной стороны, Ришаль свернул на неширокую улочку, уходящую под небольшим уклоном вниз. Юноша последовал за своим проводником, попутно рассматривая плотно жавшиеся друг к другу, сдержанно, почти аскетично, оформленные домики. Пройдя до перекрестка, компаньоны повернули налево и через пару минут ходьбы оказались на просторной площади, посреди которой красовалась статуя мужчины с поднятой правой рукой, стоящая на высоком постаменте. Ганс не знал, кому была посвящена эта скульптура и обратился было к Ришалю с письменной просьбой разъяснений, но режиссер лишь махнул рукой, сказав, что это Максимилиан I Иосиф и что до него очередь дойдет позже. Само здание театра поражало своей величественностью и огромными размерами. Встречавшая гостей колоннада и барельефы на фасадах были выполнены в греческом стиле. Национальный театр Мюнхена мало напомнил Гансу то, что он видел в Париже. Войдя внутрь здания, юноша подивился аккуратности, с которой был оформлен театр. Ришаль, очевидно знавший наверняка, куда им следовало идти, провел Ганса через холл к лестнице, после чего, пройдя небольшой коридор, они оказались в зрительном зале. - Guten morgen, Бромберг! – сказал Ришаль, входя в залу. Высокий, худощавый, со скудными остатками седых волос на голове мужчина, до сего момента объяснявший что-то одному из актеров, обернулся. Прищурив подслеповатые глаза он, наконец, разглядел силуэт Ришаля и его спутника и, резко раскинув руки в стороны, скрипучим голосом крикнул: - Мосье Ришаль! Сколько лет, сколько зим! Ришаль, последовав примеру немецкого коллеги, раскинул руки в стороны и поспешил ему навстречу. Крепко обнявшись и похлопав друг друга по спине, мужчины разошлись на пару шагов. Ганс бесшумной поступью приблизился к ним. - Безумно рад встрече! – сказал Ришаль, - Телеграмму мою получил, мосье? - Да, вчера ещё вечером… - сказал Бромберг. - М-м-м, - Ришаль сделал короткий кивок в сторону Ганса. - О-о-о, мосье Сотрэль? – спросил Бромберг, протягивая Гансу руку, - Рад с вами познакомиться! Ганс пожал протянутую руку, сдержано улыбнувшись. - Начальство у себя? – спросил Ришаль немного приглушенным голосом. - Угу, - кивнул Бромберг, - Всю неделю рвет и мечет – последняя постановка, знаете ли, не имела особого успеха у публики. Билеты расходятся плохо. Недельное расписание пришлось перестраивать… А нам – вспоминать старые постановки… - Это ужасно, moncher, - сказал Ришаль. Бромберг разговаривал на чистом немецком языке, изредка употребляя слово «мосье», видно, чтобы выказать Ришалю этим особое уважение, поэтому Ганс без затруднений понимал его речь. А вот Ришаль наоборот, с трудом говорил на немецком, постоянно перебиваясь на родной – французский язык. - Выходит, мы приехали вовремя, n`est-ce pas? – сказал Ришаль, - готов спорить, что этого молодого мосье скрипача примут на «ура». - Этого знать не могу, - пожал плечами Бромберг, - А теперь извиняйте, время не ждет. С этими словами он откланялся и вернулся к репетирующим актерам. - Пойдемте, - сказал Ришаль, разворачивая Ганса за плечо к выходу. Важной походкой делового человека Ришаль провел юношу ещё по нескольким запутанным коридором, в итоге чего компаньоны оказались у узенькой коричневатой двери. - Мосье лучше подождать немного здесь, - сказал Ришаль, указывая Гансу на стоящее в конце коридора кресло. Своей маленькой, изящной, несколько похожей на дамскую ручкой, несоизмеримой с тучностью тела, Ришаль постучал в дверь и вошел. Как только режиссер скрылся в кабинете, юноша прошел по коридору и присел в кресло, сжав футляр от скрипки торчащими коленками. Он не мог слышать, о чем беседовали господа в кабинете в течение следующей четверти часа, но когда послышались шаги, и дверь отворилась, юноша с замиранием сердца поднялся с кресла и вопросительно-ожидающе посмотрел на Ришаля. - Мое вам сердечное обещание, - сказал Ришаль кому-то в кабинете, - с вами очень приятно сотрудничать! После того, как дверь закрылась, Ришаль обернулся и сделал несколько шагов по направлению к юноше. - Все обговорено! У нас есть зал на тысячу с небольшим мест на три (целых три!) концерта! – сказал Ришаль, - Сегодня же будет разослана афиша. Во многих здешних богатых домах будут уведомлены. Думаю, первый концерт не будет иметь особого успеха, учитывая не очень доброжелательное отношение немецкого общества к нам, французам. Но… Выступление завтра, так что сегодня можно отдохнуть как следует. Эх, это старое: «Французы заплатят за все! Немцы заплатят за все!..» И откуда эта недоброжелательность? Соседи все же… «Но я ведь тоже немец», - возразили глаза Ганса, но Ришаль этого не заметил, увлекшись своими размышлениями. - Как насчет небольшой прогулки, а затем похода в un restaurant? – последнее слово Ришаль особо растянул. Ганс утвердительно кивнул. «Небольшая прогулка» затянулась почти на весь день. Наняв экипаж, компаньоны объездили почти весь город. Было ясно, что Ришаль знает Мюнхен как свои пять пальцев. Усталые и голодные, ближе к вечеру, путники все-таки добрались до «un restaurant», а точнее, до простой немецкой таверны. - Вино тут скверное, мой мальчик, - сказал с видом знатока Ришаль, изучая меню. – Пиво – немецкое поило для всякого рода шантрапы. Это не годится пить таким людям, как мы с тобой. А вот ирландский виски тут, должно быть, неплох… Несмотря на уговоры старшего товарища, Ганс этим вечером отказался пить с ним, испробовав из вежливости лишь один бокал виски. Спустя несколько часов после ужина, понаблюдав яростную драку пьяных немецких отставных солдат, компаньоны покинули забегаловку. Ганс придерживал под руку успевшего принять на душу слишком много и по этой причине раскачивающегося из стороны в сторону Ришаля. Режиссер настоял на том, что им непременно стоит отправиться пешком. Ганс не стал спорить. Не успели они пройти и одного квартала, как Ришаль вдруг опомнился. - Шляпу ведь оставил, черт побери! – воскликнул с пьяным расстройством Ришаль. Ганс объяснил ему на бумаге, что вернется за шляпой и просил ждать его здесь. Быстрым шагом направившись обратно к таверне, юноша с наслаждением прислушивался, как стучат каблуки его башмаков о тротуарный камень. Гулким эхом отдавались шаги в городской тишине, лишь изредка нарушаемой криками заплутавших пьяниц. Юноша добрался до нужного здания, шагнул внутрь и отыскал ришалеву шляпу на том самом столике, где они ужинали около получаса назад. - Правильно, господин, решили шляпу забрать. А то ходят тут всякие… - послышался голос над головой. Ганс оглянулся, но уже не смог отделить говорившего от толпы выпивох. Придерживая шляпу рукой, юноша выскользнул на улицу и направился по знакомой уже дороге. Вот он дошел до перекрестка, где они расстались с Ришалем и… Не нашел режиссера на месте. Первым чувством юноши был внезапно накатившийся испуг. Он ни разу не бывал в таком большом городе, да тем более, ночью. Он мог запросто потеряться, натолкнуться на мошенников, грабителей… При этой мысли он сильнее сжал в руках футляр со скрипкой – вещь, с которой не расставался весь день. Юноша оглянулся несколько раз, прикинув, что уставший, пьяный режиссер мог бы просто присмотреть себе скамейку, где было бы удобно присесть. Но скамеек поблизости не было. В сердце, отошедшем было от первоначального испуга, начало было зарождаться чувство тревоги, как вдруг юноша услышал знакомый голос. Полностью доверившись своему чуткому слуху, юноша пошел на слышавшиеся голоса. Перейдя улицу и обогнув неизвестное серое здание, Ганс оказался на небольшой площади. Открывшаяся в этот момент взору картина была ужасна. - Денег он у меня просит! Шваль! – воскликнул Ришаль. - Помилуйте, батюшка! – воскликнул незнакомый старик, стоящий на коленях перед Ришалем и поднимающий руки вверх, выказывая этим полное подчинение. В этот момент юноша заметил, как что-то блеснуло в руках Ришаля. Первую секунду Ганс не мог понять, что это за предмет, но когда режиссер вскинул револьвер, чтобы выстрелить… Ганс со всех ног бросился к нему и оттолкнул руку за доли секунды до того, как раздался хлопок выстрела. - Батюшки! Как собак стреляют! Да что же это творится! Что за люди… На глазах старика при свете месяца сверкнули слезы, он быстро вытер их рукавом рубища. - Я ведь ветеран войны, ногу потерял! – продолжил старик, привстав с колен и продемонстрировав обрубок правой ноги, - приходят, говорят: «Вещи собирай – служба, долг зовут!», а потом и в самое пекло. Живые как мясо бессловесное. И ведь никто не спросил… Как сказали французы, так и будет сделано. Да разве ж так можно? Разве ж я заслужил жизнью своей это? Молодой был, глупый, но ведь никому зла не делал… С женой, да с детьми малыми разлучили, отправили черт его знает куда… Разве ж справедливо это? И, Бога ради, вам, здоровым, молодым жаль старому, юродивому дураку монетки? Да разве ж справедливо? Разве ж по чести? - Не тебе, собака, о чести говорить! – сказал Ришаль, - Небось за Наполеона воевать пошел! За этого мерзавца, который посмел называть себя императором французским! - Да разве ж я знал, за кого? – продолжал старик, обращая теперь руки к небу и глядя на Ганса, - Помилуйте, батюшка! Ганс оставил горстку мелочи из кармана рядом с нищим, который бормотал ещё что-то. Юноша, подталкивая Ришаля в спину, пытался увести его прочь. Режиссер,до этого момента непрерывно посылавший проклятия в сторону старика и бонапартистов, вроде бы перестал сопротивляться. Когда их отделяло от нищего уже порядочное расстояние, Ришаль вдруг резко обернулся и выстрелил ещё раз наугад. Старик, ухватившись за правый бок, резко вскрикнул, затем замолк и медленно скатился на землю. Ганс бросился было к старику, но увидев, как его рука тряпкой упала на землю, обернулся к режиссеру. Ришаль, казалось, не понимал происходящего и пустыми глазами уставился куда-то в темноту. Ганс протянул руку, чтобы забрать у компаньона револьвер, но Ришаль вдруг резко, с силой и четкостью трезвого человека, оттолкнул его от себя. Юноша споткнулся и упал, больно ушибив локоть. - Не тебе, щенок, меня учить! – сказал Ришаль, пряча револьвер за пазуху. В вечерней темноте, плавно перешедшей в ночную, убийца нетвердыми шагами возвращался к гостинице. Казалось, будто испуг, настороженность и что-то ещё, чему с трудом можно дать название, витало в воздухе вокруг.