Скрипач

Впервые за долгое время Ганс проснулся на чистой, мягкой кровати. Откинув теплое одеяло, обернутое в белоснежный, накрахмаленный пододеяльник, юноша спустил ноги на ледяной пол, выложенный из тонких мраморных плиток. Оглядевшись, он обнаружил на небольшом столе у выхода чистую одежду, сложенную аккуратной стопкой, которую принесла с утра служанка. Одевшись, юноша подошел к огромному зеркалу, расправил воротник-стойку рубашки и подтянул уголки галстука-бабочки, а затем поспешил на первый этаж, дабы отзавтракать. Они прибыли в Париж несколько дней тому назад. Первым делом, узнав о ссадине на боку и лихорадке, Ришаль нанял лучшего доктора Парижа для Иоганна. И, надо сказать, доктор сделал свое дело. Через пару дней Сотрэль был совершенно здоров. Протащив худощавого уставшего юношу по половине парижских лавочек и магазинчиков, Ришаль купил для него собственные новые вещи. За ужином француз рассказал Гансу о планах на будущее. Юноша смутно представлял, как из него может получится большой артист и даже высказал эти сомнения Ришалю, на что тот только хитро улыбнулся. Дальнейшие дни юноша проводил, в основном, принимая лекарства, прогуливаясь по огромному (как и все в усадьбе Ришаля) саду, играя на скрипке и спя. И вот прямо сейчас он спускался по широкой полукруглой белоснежной лестнице вниз, в столовую. Столовая представляла собой зал с высоким потолком и голубоватыми стенами, расписанными золотыми узорами, посреди которого стоял длинный стол на двенадцать персон, покрытый длинной, до пола, скатертью; окна, которых было четыре, завешены легкими тюлевыми занавесками и тяжелыми синими портьерами, закрепленными за позолоченные крючки. В нишах на стенах красовались декоративные статуэтки и посуда, привезенные из разных стран. На полу вдоль стен стояли несколько высоких ваз с цветами. Слева от окон, располагавшихся на одной стене, был выход в парадный холл, а справа выход на кухню – для прислуги, которая должна была сервировать стол для хозяина и гостей, подавать блюда и выпивку, а затем уносить грязную посуду. Когда юноша зашел в зал, Ришаль уже восседал за противоположным концом стола, ожидая, пока явится Ганс. Юноша прошествовал до стола и уселся напротив француза, который поднял со стола небольшой колокольчик и потряс им в воздухе, после чего в эту же секунду дверь с кухни открылась, и начали подавать завтрак. - У меня есть для тебя новость, Ганс, - сказал Мишель, - Я нашел учителя скрипки, лучшего учителя скрипки во всей Франции. Он придет сегодня к обеду. Я уверен в твоем таланте, но, как говорится, чтобы алмаз засверкал, его нужно огранить… В общем, неделю ты будешь заниматься скрипкой с педагогом, а затем мы организуем выступление в моем театре. От напыщенной речи Ришаля, наполненной всяческими украшающими оборотами, не осталось и следа. Теперь он тараторил, не делая даже пауз, и вообще сделался резким, нетерпеливым и нервным. Позднее Ганс поймет, почему так случилось… После завтрака юноша отправился на прогулку. Он мог часами бродить по узким дорожкам сада, мощеным красноватым камнем и слушать пение птиц, журчание воды в фонтанах и ручейках и голоса, долетавшие из соседних домов. Присев на скамейку под раскидистыми ветвями дуба, посаженного здесь, вероятно, около сотни лет тому назад, Ганс задумался. Он все ещё не знал, правильно или нет он поступил, уехав. Покидая родной дом в деревне, юноша не сомневался ни секунды, а сейчас… А может ему вообще надо вернуться домой? Интересно, что стало с отцом? Приходит ли кто-то на могилки матери и горничной? Ганс вдруг осознал, как ему сейчас не хватает матери. Она бы точно помогла ему советом, поддержала, улыбнулась бы своей светлой улыбкой, а её глаза светились бы, как всегда, невероятным теплом и нежностью. - Иоганн Люсьен! – послышался голос Ришаля. Ганс будто бы очнулся ото сна и поспешил появиться на оклик. Подойдя к парадному крыльцу, юноша увидел рядом с холеным, моложавым французом чуточку сгорбленного худого мужчину. На вид ему было уже около шестидесяти. На голове явно обозначалась проплешина, вокруг которой серыми клочками свисали длинные, почти до плеч, волосы. - Добрый день, месьё, - поздоровался мужчина. Ганс кивнул в знак приветствия. - Это ваш новый учитель – мосье Жан Адлен, - сказал Ришаль. Его голос снова принял знакомые мягкие, заискивающие черты. - Очень приятно, - учитель протянул Гансу руку, которую юноша неловко пожал. - Как мы договаривались, мосье Адлен возьмется руководствовать вами в творческом поиске, мосье Сотрэль, - сказал Ришаль, - ну, думаю, на этом я вас оставлю, ведь в театре уже заждались своего любимца. С этими словами Ришаль почти по-дамски кокетливо хихикнул и направился к воротам, где его ждал экипаж, готовый отвести к месту службы. Остановившись у самого выхода, он обернулся, поднял руку и крикнул: - До свидания, желаю вам удачного сотрудничества! Ганс и мосье Адлен дождались, пока экипаж Ришаля скроется из виду, провожая его взглядами. - Пройдемте в дом? – спросил Адлен. Ганс сделал приглашающий жест руками. В качестве места репетиций Адлен выбрал просторный парадный холл, посреди которого стоял покрытый белой лакировкой рояль. Присев на стул за инструмент, учитель принялся копаться в бумагах, которые принес с собой. - Вы ведь уже владеете инструментом, не так ли? – спросил он у Ганса, на что юноша кивнул. - Сыграйте самое лучшее, на ваш взгляд, произведение, которое вам доводилось выучить, - сказал учитель. Ганс на минутку задумался и решил сыграть любимую элегию. Дослушав произведение до конца, учитель, с задумчивым видом откинувшись чуть назад и вытянув ноги, сложенные одна на другую, потирал подбородок. Повисла пауза. - Может быть, вы удивите меня чем-нибудь ещё? – спросил, наконец, Адлен после долгого раздумья. Ганс вспомнил ту роковую ночь, которую они провел с Тессой сначала в театре, а потом гуляя по набережной рядом с парком, и заиграл каприс Паганини номер пять. С каждой отыгранной секундой лицо учителя вытягивалось в длину, а глаза расширялись от удивления. Когда Ганс закончил, мосье Адлен вскочил со стула и заходил по комнате. - Ха-ха, - нервно хихикнул мужчина, - а я приготовил этюды для новичков… Дай то бог, если я хоть чему-то ещё могу научить этого музыканта! – с этими словами он повернулся к Гансу, - маэстро, скажите, кто был вашим учителем до меня? Ганс достал листок бумаги, положил его на рояль и написал: «У меня не было учителя, разве что когда я был совсем ребенком, меня обучала мать». После чего подвинул листок мосье Адлену. Глаза мосье нервно забегали, и в следующую секунду, будто бы став заложником собственных глаз, мосье и сам нервно забегал по комнате. - Ха-ха, - снова хихикнул мосье Адлен, - не было учителя… Не было учителя! – потом снова повернулся к юноше, - Мосье, у вас талант! Таких талантливых учеников у меня ещё не было! Вы знаете, у меня есть пара виртуозных произведений для вас, но, думаю, с ними вы справитесь менее, чем за час… С этими словами мосье вернулся к стопке бумаг, которые оставил на крышке рояля, перелистал пару страниц и протянул Гансу партитуру. - Попробуйте сыграть это, - сказал учитель, - думаю, у вас не возникнет проблем… Если что-то будет не так, я попрошу вас остановиться. Ганс развернул листы и выложил их в ряд на рояле. Вскинув скрипку на плечо, юноша сразу же, без подготовки, начал играть. Несмотря на то, что несколько раз Ганс споткнулся, путая штрихи, мосье Адлен остался весьма доволен. - А теперь давайте попробуем ещё раз, мосье, - сказал Адлен, - только добавьте немного характера. Представьте, будто вы гуляете по саду, дует легкий ветерок, вы видите, как он треплет полупрозрачную накидку на плечах кокетки… Все должно быть очень легко и изящно. И Ганс играл легко и изящно. Учитель, удивленный тем, как быстро юноша исправил все недочеты прошлой игры, постукивал пальцами по роялю, не зная, что бы ещё сказать. - А, между прочим, у вас отличный инструмент, - сказал мосье, - вы не позволили бы рассмотреть его поближе? Ганс с небольшим недоверием протянул скрипку Адлену. Учитель задумчиво разглядывал скрипку, поворачивая её разными сторонами. - Вы знаете, эф этой скрипки напоминает работы известного итальянского мастера Амати, но все же… - Адлен перевернул скрипку, - А это что? Кусочек обуглившегося лака? Мосье, инструмент пережил пожар? Ганс пожал плечами, потому что он не знал, доводилось ли скрипке переживать пожар. Он даже не мог сказать, сколько ей лет… Учитель заглянул через эф внутрь скрипки. Долго изучая, что-то, учитель наконец-то сказал: - Anna-Maria, а далее монограмма “IHS”… Интересно… Надо будет разузнать о ней. Но сейчас не об этом. Я хотел бы, чтобы вы выучили это произведение, а сейчас я вам дам ещё одну интересную вещь… Вообще, мосье Адлен оказался очень приятным человеком и понравился Гансу. Мужчина был эмоциональным и открытым человеком, который сразу же располагал к доверительным отношениям. Ещё несколько часов под руководством Адлена Ганс разучивал новые произведения. В конце концов, учитель пообещал назавтра принести для Ганса упражнения, которые бы помогли развивать технику игры, а также несколько эмоциональных лирических кантилен, работа над которыми требовала развивать выразительность музыки. Попрощавшись, с радостной улыбкой на лице Адлен удалился, заявив, что ему не нужен экипаж, и что он желает немного прогуляться пешком. Как только учитель удалился, Ганс отправился в свою комнату, где провел остаток дня, разучивая сложные места в новых произведениях, следуя советам мосье Адлена. Вернувшийся ближе к вечеру Ришаль сразу потребовал накрыть ужин и позвал Ганса к себе в кабинет. По лицу режиссера и его резким движениям было видно, что он чем-то очень взволнован. - Сядь, - сказал он Гансу, как только юноша вошел в кабинет. Ришаль стоял за своим рабочим столом, опираясь руками о спинку громоздкого стула. - У меня радостная новость. Да что там радостная, она просто изумительная! – воскликнул Ришаль, хлопнув руками по столу. - Я договорился! Ганс удивленно посмотрел на мужчину, продолжая стоять у двери, потому что совершенно не понимал, о чем может идти речь. - Да сядь ты, сядь! – воскликнул Ришаль, обогнул стол и, придерживая юношу за плечи, проводил его к кожаному дивану. Глаза режиссера блестели бешеным огнем, а руки подрагивали от волнения. Видимо, его новость была действительно изумительной. - Я договорился в театре насчет твоего концерта! – сказал режиссер, - Прямо сейчас… Нет, ну, не прямо сейчас, конечно… После ужина, после ужина. В общем, я с тобой еду к директору театра. Там ты должен отыграть ему все самое лучшее, что ты только можешь. И ту арию пастушки обязательно! Очень уж она сентиментальна, трогательна. Ты играешь, директор заливается слезами умиления, а потом ставит наш собственный концерт в программу! С этими словами Ришаль уж как-то совсем по-еврейски потер руки друг об друга, а глаза его сделались ещё более маслеными, обретая лукавое по-кошачьи выражение. - И смотри, парень, без фокусов! Сегодняшняя встреча решит твою судьбу! – сказал Ришаль, а глаза его так и добавили: «И судьбу моих денег тоже». Ганс промолчал. И не только потому, что не мог говорить. После непродолжительной паузы Ришаль закончил разговор: - А теперь подошло время трапезы. Спустились вниз. Мишель поглощал всю приготовленную еду с неподдельным аппетитом. Казалось, будто он уже знал наверняка, как закончится сегодняшняя встреча, и относился к ней как к чистой формальности. Наконец, отложив вилку и нож в сторону и аккуратно вытерев губы и руки салфеткой, мосье Ришаль поглядел на золотые часы, крепившиеся с помощью цепочки к его парадному фраку, и объявил: - А теперь, сударь, у вас пять минут на сборы, - затем, глянув в окно и подумав секунду, Ришаль добавил, - я буду ждать в экипаже. Повторять дважды не пришлось. Юноша быстрыми шагами направился вверх по лестнице, в свою комнату, где натянул поверх рубашки нарядный черный жилет и плащ, расправил галстук-бабочку и воротник-стойку, взял со стола скрипку, хранящуюся теперь в специальном футляре. Выйдя на улицу, по небольшой тропинке, проложенной от парадного крыльца к входным воротам, юноша добрался до ожидающего на дороге экипажа и запрыгнул внутрь. Прижав футляр со скрипкой к груди, юноша поерзал на сидении и наклонился ближе к окну. Ришаль отдал команду трогаться. И вот перед глазами юноши понеслись улочки ночного Парижа. По мерный скрип колес Ганс наблюдал за тем, как появляются и исчезают в быстро надвигающейся темноте очертания домов, под крышами которых рядами располагались причудливые барельефы, как отблески зажженных на ночь фонарей масляным светом заливают все вокруг, как медленно проезжают редкие встречные фаэтоны и как ленивой рукой кучера погоняют уставших за день лошадей. Все это проносилось мимо и действовало так успокаивающе, что глаза юноши самовольно начали закрываться. Сон чуть было не овладел им, как вдруг создавшуюся тишину нарушил голос Ришаля: - А вот и приехали! Ганс мгновенно очнулся и выглянул в маленькое окошко, слегка задернутое занавеской. Экипаж остановился рядом с роскошной усадьбой. В отличие от безликих, хоть и старательно украшенных руками скульпторов, городских домов, здания, спроектированные лучшими архитекторами по заказам богатых горожан, выглядели очень изящно, величественно, аристократично. У входа гостей уже встречали. Учтивый молоденький дворецкий проводил гостей к дому. Широкая дорожка, вымощенная мелким камнем, освещалась небольшими фонариками и разноцветными отблесками витража, выполненного по обе стороны от входной двери. Залюбовавшись причудливыми цветными огоньками, Ганс не сразу заметил, что Ришаль его зовет. Тогда мужчина взял юношу под локоть и с улыбкой шепнул ему на ухо: - Не упусти свой шанс, - «наш шанс», договорили его глаза. Дверь, ведущая с улицы в холл, хлопнула за спиной Ганса, и почти одновременно с этим откуда-то из глубины дома послышался громкий густой голос: - О… Мишель! Вы все-таки соизволили явиться! - Непременно, Жорж! Я просто обязан был показать вам этого талантливейшего юношу! – воскликнул Ришаль. Мужчины обнялись. Тем временем Ганс все ещё скромно стоял у самого порога, прижимая к груди футляр с инструментом. - Какая поразительная скромность и невинность! – воскликнул Жорж, глядя на Ганса, у которого после этих слов медленно начало вздыматься в сердце знакомое чувство отвращения к себе. - Ну… - вставил Ришаль, - Настоящие таланты отличаются скромностью… - Давайте не будем мешкать, - сказал Жорж, - Честно, мне уже не терпится послушать игру так хорошо отрекомендованного музыканта… Пройдемте в зеленую гостиную. После чего хозяин сам провел гостей через весь первый этаж дома, пока они, наконец, не оказались в зеленой гостиной. Ганс, не привыкший к подобной роскоши, с любопытством и искренним интересом разглядывал предметы интерьера, дорогую резную мебель, изящные вазы, картины, витражи… Но что больше всего привлекло юношу, так это коллекция миниатюрных копий знаменитых скрипок и альтов работы Страдивари, расположенная в одной из комнат. Зеленая гостиная, видимо, была местом отдыха богатого хозяина. В отличие от гостиной в доме Ришаля, тут было весьма много цветов, стоял рабочий стол и шифоньер со стеклянными дверцами, заполненный книгами. Пройдя ближе к окну, хозяин дома открыл дверцу бара, не замеченного юношей, в котором хранились самые любимые и часто употребляемые вина. Достав бутылку шардоне и бокалы, Жорж разлил напиток и присел за свой стол. - Музыку, маэстро! – торжественно провозгласил он. Ришаль сделал легкое движение бровями, будто указывая Гансу, что ему следует очень стараться, затем поднял бокал и сделал один глоток. Присев на небольшое кресло, располагавшееся ближе всего к столу начальника, Ришаль внимательно следил за движениями юноши. Ганс волновался. Неверными руками он освободил зачехленный инструмент и вскинул его на плечо. - Просим, просим, - сказал Жорж и легонько похлопал, изобразив бурные овации в театре. - Просим, - подтвердил Ришаль. - Когда же ты привезешь мне из заграничных странствий талантливую молодую актрису, м-м-м? – как бы невзначай спросил Жорж у Ришаля полушепотом. Юноша начал играть. Он начал с элегии. Она не была сложна, не требовала от музыканта недюжинных способностей, но обладала некоей особой прелестью и неповторимой прозрачной красотой. Робко выводя ноту за нотой, юноша вел нить музыкального повествования. И чем дальше он уходил от начала произведения, тем смелее и ярче, выразительнее и убедительнее звучала музыка. Он не видел задумчивого лица Жоржа Бастьена, который подпер одной рукой свой острый подбородок, а другой продолжал сжимать хрустальный бокал. Он не видел восторженного вида Ришаля, который следил за малейшим изменением выражения лица начальника. Весь мир будто ушел на второй план для юноши, ведь в руках снова была скрипка, а такие моменты были для него наполнены какой-то особой романтикой, щекотавшим нервы напряжением, ожиданием внезапного прозрения или надеждой обрести умиротворение. Закончив играть, юноша оглянулся на своих слушателей. Бастьен замер с открытым ртом, так и не донеся до него бокал. Ришаль торжествующе подмигнул Гансу. - А теперь что-нибудь виртуозное, - попросил Ришаль, привстав и подливая вина в бокал Бастьена. Юноша вновь поднял инструмент и исполнил одно из виртуозных произведений, с которым его познакомил учитель – мосье Адлен. С неизменным удовольствием выводя трели, пассажи, легкое пиццикато, замысловатые переплетения шестьдесят четвертых нот, что требовало немалой ловкости, юноша легонько покачивался в такт музыки, а завороженные слушатели с трудом пытались уследить за движением его пальцев. Закончив и это произведение, юноша пару раз вздохнул, чтобы успокоить быстро бьющееся сердце. - М-м-м? – промычал Ришаль, глядя на мосье Бастьена. - Ух... – протянул мосье, поглядев в ответ на Ришаля. Ганс был очень доволен собой. В первый раз он так ясно почувствовал свое превосходство над другими людьми, то, как он может завораживать публику, лишь взяв в руки скрипку и начав играть, что, несомненно, усладило подступившую волну честолюбия. Ришаль снова делал Гансу отчаянные знаки бровями. Вообще, лицо этого лысоватого мэтра было настолько подвижно, что одно могло передавать мириады различных эмоций и их оттенков, сменяющихся с такой поразительной быстротой, что их трудно было отличить друг от друга. Но несмотря на это, юноша понял, что его просили выйти. Видимо, сейчас настал такой момент, когда великим деятелям искусства нужно было посудачить с глазу на глаз и поделить наконец между собой свежий лакомый кусочек – молодого музыканта. Юноша вынул из кармана аккуратно сложенный бумажный лист и ровными буквами написал: «Я подожду вас на улице», передав это Ришалю, а он, в свою очередь, протянул листок Бастьену. Хозяин дома поднял со стола небольшой колокольчик и позвонил в него, после чего в комнату сию же секунду явился дворецкий. - Ну что ж, очень приятно было познакомиться, - сказал Жорж, вставая из-за стола и пожимая на прощание руку Ганса. Юноша ответил кивком и поспешил удалиться, следуя за молодым дворецким. О чем monseniorsтолковали в течение следующей четверти часа, для Ганса так навсегда и осталось загадкой. Выведя Ганса на улицу, дворецкий на секунду остановился и, оглянувшись назад, будто бы желая убедиться, что его не подслушает, полушепотом сказал: - Мосье, простите меня за дерзость, но я должен вам сказать… Лучше бы вам, мосье, держаться подальше от этих старых плутов, которые зарабатывают деньги не по чести. Вы ещё молоды и… - Moncher, куда же ты пропал? – в дверях показался Жорж Бастьен. - Виноват, - ответил с небольшим поклоном дворецкий. - Ну что ж, mesamies, на этом мы с вами прощаемся, - улыбнулся обворожительно Жорж. - До скорой встречи! – ответил Ришаль. Лицо его торжествовало. Устроившись на мягком сидении ришалевской кареты и глянув на исполненное хищной, животной радости лицо своего спутника, юноша вдруг почувствовал неизъяснимое отвращение ко всему произошедшему. Да, он хотел, чтобы его музыку слушало множество людей. Да, он хотел совершенствовать свою игру. И да, он даже хотел получать за это деньги, чтобы больше не жить в голоде и нищете, но… Он чувствовал ту бестактную, слащавую фальшь, которая сквозила в каждой фразе режиссера и его начальника. Воображение неизменно возвращало юношу к тому моменту, когда за бокалом вина, с беззаботной невнимательностью решалась его дальнейшая участь. Но тогда все пролетело как-то быстро, слишком быстро. А сейчас он начинал понимать, что все происходит против его воли, не так, как он хотел или даже планировал. И вновь в его душу закралось желание повернуть время вспять – вернуться в деревню, в город, посетить могилку матери, увидеться с Тессой… Но юноша тут же отбросил эти мысли. Он хотел забыть. Забыть все, что было после того, как он покинул родную деревеньку. Он ещё надеялся изменить свою жизнь, но справедливо полагал, что пока нужно подчиниться происходящим событиям. За этими размышлениями быстро пролетело время. Когда экипаж остановился перед домом Ришаля, Ганс старался не смотреть на радостное до противного лицо хозяина. Мишель предложил юноше выпить вина, чтобы отметить маленькую победу, но тот отказался, покинул лысоватого режиссера, поднялся к себе в комнату, переоделся и через некоторое время погрузился в глубокий, здоровый, крепкий сон.