История классной дамы

      Придя в институт, графиня Воронцова не увидела своей фройляйн Штольц.       Пепиньерка Валя немедленно состроила сожалеющую физиономию.       – О! Софья Ивановна! Наша незаменимая инспектриса приболела. Её отправили в больницу!       Софья очень обеспокоилась:       – А что с Эммой Оттовной? Это опасно?       Валя была очень занята своими делами, но всё же ответила, что она не знает, насколько болезнь мадам Проскуриной опасна. Единственно, она уверена, что это не заразно. Доктор так сказал.       Как только Софья освободилась на службе, она взяла экипаж и отправилась в госпиталь.       Мадам Проскуриной было уже за семьдесят, и что-то случилось с Эммой Оттовной. В больнице Софья нашла её на кровати, среди самого разного люда. Софья сразу обратилась к врачам, к сиделкам, дала денег и попросила выделить даме отдельную палату.       – Это уважаемый человек, педагог, нельзя же так, без внимания, бросать её!       Эмма говорила, что ей будет скучно в отдельной палате. По правде говоря, ей было неудобно, что Софья хлопочет и тратит из-за неё деньги и время.       – Софьюшка! Вам же нужно бежать к деткам! А ещё готовиться к занятиям! … Я, к сожалению, не смогу Вас поздравить с Вашими праздниками в этом году! Меня в институте не будет!       – А Григорий Ефимыч как поживает? Он заходит к Вам, Эмма Оттовна?       – Да он тоже плохо себя чувствует! Ходит, за поясницу держится! И торговли никакой, одни убытки. А Глаша его с мужем в деревне. Там ведь не бросишь хозяйство, огород, животных! Детишки тоже там у них. Не приедет.       – Я зайду к нему проведать, Эмма Оттовна!       Мадам смутилась:       – Нет, нет, что Вы, что Вы, Софьюшка! Я не для того… Не для этого Вам сказала, чтобы Вы ходили к нему!       Но Софью разве переубедишь?       Она сходила в кофейню. Кофейщик Проскурин еле шевелился. Посетителей почти не было, да и те сидели с недовольными лицами. Вот так всегда: активничаешь – к тебе все валом прут, а стоит только заболеть – куда все и подевались? Ни внимания, ни доходу.       Софья дома написала всё-таки письмо Глафире Григорьевне. Надо, чтобы дочь приехала: отец совсем пропадёт! Она давно забыла, что его дочь – это та самая Глаша, которая устраивала ей истерики, сломала ей руку… Теперь она была совсем другая женщина. Что ж, не вечно же тыкать в глаза поступками юности! Софья готова была оправдать каждого!       Прошло месяца два, Софья иногда заходила к Штольц в больницу, потом её выписали. Эмма вернулась в кофейню, в институт не пошла: силы уже не те.       Но вдруг прошёл слух, что господин Проскурин умер. Софья, конечно, тут же поспешила к Эмме Оттовне. Надо же поддержать её!       Штольц была вся чёрная и в чёрном, как чёрная невеста. Глафира тоже была на похоронах, но держала себя со Штольц и с Софьей, как посторонняя, двигалась бесшумно и незаметно. Она приехала одна из деревни. Траурные мероприятия прошли, но в кофейне появились какие-то странные люди. Они сказали, что купили предприятие, показывали документы. Велели Эмме освободить помещение в 24 часа.       Оказывается, Глаша продала кофейню.       Штольц не знала, куда деваться!       Соня, конечно, предложила:       – Эмма Оттовна, мы с Владимиром за честь почтём, если Вы поживёте у нас!       Эмма понимала, что Софья не могла не сказать этого! Но многочисленная семья, странное положение в ней… Что слуги скажут? И вообще, Эмма не привыкла к вниманию, поэтому первой реакцией было отказаться. «Я отказалась!» – это высшая доблесть институтки, тем более инспектрисы! Надо со всем справляться самой!       – Эмма Оттовна, дорогая! А почему Вы больше не служите? Почему бы Вам не вернуться в институт?       – Учебный год уже начался, вакансии все закрыты. И вообще, Софья, я больна и не могу больше выполнять свои обязанности!       – Да что Вы, Эмма Оттовна! Вы ещё ой какая крепкая дама!       Софья старалась ободрить свою классную даму.       – Нет, деточка, это исключено!.. – печально сказала фройляйн Штольц. – В институт я не вернусь.       «Тут не всё понятно», – подумала Соня о странной реакции Эммы в этом разговоре и решила со временем разобраться.       – А к Глаше в деревню Вы не хотите поехать?       – Что Вы, что Вы, Софьюшка! Какая деревня? Кто я там буду? Да и вообще, не привыкла я жить в деревне! – горячо воскликнула классная дама.       Ей было стыдно рассказывать, что Глафира её выгнала.       – Тогда, – вынула Горчакова из рукава своего «козырного туза», – Вы не откажете мне поселиться в домике моей матушки!       И Софья улыбнулась своей открытой улыбкой.       – А… Софья… У Вас этот домик ещё существует?       – Да, мы его поддерживаем в жилом виде. Печи протоплены, дымоходы прочищены. Правда, удобства во дворе, ну да что поделаешь!       Они сели на извозчика и поехали смотреть домик. Старый, неказистый, но отремонтированный (у графа ничего не могло быть не в порядке!), домик показался фройляйн Штольц подходящим к её облику и положению. К чёрному костюму она надела траурную шляпку с вуалью и отправилась осваивать своё новое хозяйство.       – Даме трудно справляться со здешними бытовыми делами, так что я пошлю Вам горничную и слугу для тяжёлых работ! – сказала удовлетворённо Софья.       – Софьюшка, Вы со мной возитесь, как с родной!       У Софьи глаза засветились:       – Эмма Оттовна! Вы не находите, что это у нас взаимно?       Софья была готова помочь каждому, но уж Эмме-то – в первую очередь, святое дело! Она была рада, что удалось найти компромисс с этой упрямой, как коза, женщиной. Эмма в действительности была старая, больная, чудаковатости ещё увеличились по сравнению с давними временами.       Графиня Воронцова отправила к своей учительнице Сошку - Софью, дочку слуги Петра, и её мужа Артёма. Сошке к тому времени уже было 23 года, Артём чуть старше, на пару лет. У них ребёночек трёх лет, мальчик Сеня. Эмма с ним играла. Он слушался старой дамы, она умела к нему найти подход, хотя давно не занималась с мальчиками, а они сильно отличаются от девочек!