С возвращением

Двое, на первый взгляд, тучных шиноби быстрым шагом пересекли ворота деревни Скрытого листа. Нельзя было сказать, что скорость их передвижения была обусловлена спешкой; скорее всего, один из них, что на роду был младшим, пытался таким образом скрыть свое напряжения, однако, он своими действиями лишь добился обратного эффекта. Итачи молчал, в свойственной ему хладнокровной манере всматриваясь в лицо своего брата, словно пытаясь тем самым остановить эти странные порывы чувств, которые проявлялись в нервозной и совершенно несвойственной клану Учиха манере. По крайней мере, старшему искренне хотелось бы верить, что сия нервозность не была присуща его братцу. Удрученно выдохнув, Итачи невольно стал припоминать бешенный и разъяренный блеск глаз своего брата, стоило только последнему встретиться с объектом своего раздражения или, упаси Боже, ненависти. Да, Итачи определенно испытывал чувство гнетущей вины, и вина его заключалась вот в чем: как же он, при всей своей общепризнанной гениальности, мог допустить, чтобы его брат вырос таким, скажем… легко внушаемым человеком, с такой довольно спорной моралью? Сколько бы ни сокрушались над Саске его товарищи, в попытках донести до его сознания истину, ровно столько раз в нем что-то менялось, а затем, словно по щелчку пальцев, вновь переключалось в привычное для него русло, да еще и с новой, ужасающей силой. Саске трудно было верить, но еще сложнее было ему доверять. Казалось, он требует вечного внимания и надзора со стороны других, дабы вновь не сойти со своего пути на дорогу лживых соблазнов, которые так ужасно и стремительно превращались в великую ложь на глазах у младшего и рушились в каждой пиковой ситуации раз за разом, но он соблазнялся снова и снова, даже с еще большим энтузиазмом. Итачи хотелось просить прощения, но он не мог; не мог не от ощущения стыда, но от чувства вины за совершение непростительных ошибок, которым нельзя было найти оправдания, но которые он сам себя заставлял принять как единственно верное решение в заданных обстоятельствах. Он жалел, что не попытался сделать по-другому, побоялся взять на себя ответственность еще большую, нежели уже однажды возложил на свои плечи. Всю свою жизнь, в каждом своем жесте, слове, действии, поступке, старший Учиха пытался донести своему брату свое отчаянное «прости», но видел ли это Саске за пеленою ненависти и мщения? Да и хотел ли видеть? Мог ли младший осознавать, что даже за теми ужасами, что он пережил, стояла великая Любовь, любовь с большой буквы, чистая и первозданная? Мог ли… - Саске, прости меня. – Нарушил тишину старший Учиха. – За все прости, Саске. Не живи прошлым, прошу, не живи. Итачи сделал короткий жест, заставивший его брата замолчать. Саске лишь с шумом сглотнул, а затем коротко кивнул, понимая, что никто не собирается продолжать этот разговор. В таком мрачном и сердобольном молчании двое подходили к дому. Трудно было даже вообразить, что происходило в их головах в этот момент. Саске почти бесшумно открыл дверь своего дома, полагая, что домочадцы все еще спят. Затем сделал шаг внутрь, несколько удивившись тому, что старший Учиха не последовал за ним, и нахмурился, показывая рукой, чтоб последний не мешкал на пороге. Итачи вошел внутрь, стараясь не задеть висящий над его головой фурин. Преодолев преграду, оба брата направились на кухню, в надежде немного перекусить. К их удивлению на кухне они обнаружили Сакуру, задремавшую прямо над чашкой горячего напитка, вероятно, какого-нибудь травяного отвара. Вид у нее был весьма и весьма измученный, однако ее мирное сопение не давало испытывать к ней какую-то унизительную жалость, но вызывало умиление и сочувствие. Саске молча наблюдал за ней некоторое время с каким-то ошеломлением, будто впервые открыв для себя, что эта девушка – это нечто живое, существующее в единой системе с ним, наделенное своими эмоциями, переживаниями и чувствами, и уж точно не являющееся отдельно взятым элементом извне, которым можно пренебречь, так как все остальное все равно продолжит функционировать. Нет, без нее вряд ли вообще что-нибудь функционировало бы до сих пор в его мире. Возможно, и он сам бы давным-давно перестал функционировать, да и вообще существовать. Осознание этой истины вводило его в еще более глубокий шок, в его голове постепенно выстраивалась вереница событий, происходившая годы и годы до сегодняшнего дня, все становилось понятным, логичным, имеющим смысл куда более глубокий, нежели ему виделось все это время. И даже то, что он оказался с ней, не было случайностью и не было холодным расчетом, как однажды для себя решил Саске. Все пути и дороги, так или иначе, вели его к ней, домой. И не могло быть никого другого рядом с ним, это было исключено при любых обстоятельствах. Ее Любовь оказалась сильнее и, в конечном счете, завладела ним. Да только он самостоятельно не смог разобраться с природой этого чувства и продолжал жить в искусственно создаваемом холоде, словно боясь принять что-то новое и теплое в свое сердце. Возвращаясь домой, Саске был уверен, что он поступает именно так потому, что так правильно, но вернувшись, он осознал, что таким образом он вернулся, чтобы обрести себя, и, наконец, позволить себе дышать полной грудью, и жить, вдыхая жизнь каждой клеточкой своего тела. С этими мыслями, он подошел к Сакуре и нежно провел рукой по ее щеке. Куноичи коротко и испуганно вдохнула, переведя взгляд на нарушившего ее сон. Увидев Саске, она удивленно приоткрыла рот, а ее зрачки постепенно расширились. Тем временем младший Учиха с легкой улыбкой наблюдал за своей супругой, глядя на нее с пьянящей нежностью, продолжая прислушиваться к своим мыслям. Старший Учиха лишь довольно хмыкнул и прислонился к стене, с улыбкой наблюдая за происходящим. Оставить их наедине было бы правильным, но как бы среагировал его братец на внезапно ретировавшегося родственничка? Решив не искушать судьбу, Итачи остался стоять на месте, как бы невзначай осматривая помещение. Сакура попыталась встать, но, видимо, спросонья ее координация была немного нарушена, потому, дабы не упасть, она оперлась рукой о край стола, продолжая завороженно смотреть в глаза мужу. Тот лишь крепко прижал ее к себе, не проронив ни слова. Сердцебиение обоих было учащенное, что было привычным для Сакуры, ведь такое происходило с ней всякий раз при виде младшего Учихи, но было удивительным для Саске, у которого при виде Сакуры всегда лишь странно «ёкало» в сердце, но мгновением позже затихало. Медленно спустившись на колени, младший Учиха чувственно обнял зеленоглазую куноичи и, сбиваясь, продолжал ей шептать «прости», раз за разом прижимая ее к себе все сильнее. Девушка долго не могла прийти в себя, но затем дрожащими руками прикоснулась к волосам возлюбленного и, подогнув колени, опустилась, нежно прижав его к своей груди, и сквозь слезы выдавила: «Я люблю тебя». Все это время Итачи молчал, словно думая о чем-то своем, хотя он прекрасно видел, как пылко целовались возлюбленные, не обращая на гостя никакого внимания. «Что ж, надо бы действительно будет заняться его воспитанием» - про себя хмыкнул бывший нукенин, не заметив, как чадо воркующей парочки пробралось на кухню и, насупив бровки, спросило: - Мам, а разве папа сегодня должен быть дома? – после таких слов родители девочки смущенно отпрянули друг от друга, явно не ожидая такого раннего ее визита. - Что ж, Сарада, думаю, папа теперь очень часто будет бывать дома. Так ведь, Саске? – с хитрой и озорной улыбкой спросил Итачи, глядя на своего брата. Младший Учиха лишь улыбнулся, а затем кивнул, протянув руку к дочери, зазывая ее угодить к нему в объятия. И кто бы знал, что виновником этой идиллии был не кто иной, как Кабуто Якуши, который, будучи сраженным любовью старшего Учихи к младшему брату, решил отдать свою жизнь ради того, чтобы наконец сделать этот, казалось бы, проклятый клан счастливым? На улице, стоя на опоре, за всем происходящим с загадочной улыбкой наблюдал Орочимару, а затем, подняв взор к небу, коротко кивнул и скрылся из виду.