Mockingbird

Это странно — смотреть на собственное отражение и видеть другого, абсолютного незнакомого человека. Помешкав мгновение, будто бы сомневаясь, Герман осторожно надел новые, только вчера приобретенные очки — и вновь взглянул на самого себя. На его месте стоял уже не всем привычный бизнесмен с не первым десятком за спиной и с взваленной на плечи судьбой отца-одиночки, а некто моложе него, невозмутимее и свободнее. Небрежно уложенные удлинённые волосы, в тон им усы, яркая оправа очков, чудаковатая шляпа — и получился образ немного взбалмошного, эксцентричного музыканта, коим мужчина и собирался предстать перед своим предполагаемым работодателем. В самый раз для творческой студии, не правда ли? Протяжный жалостливый звук вдруг всколыхнул поселившуюся в доме тишину, и сердце Германа судорожно подскочило в груди. Стремительно обернувшись, он поспешил успокоить себя: это всего лишь скрипнуло плохо закрытое окно. Дома сейчас никого не должно было быть: Виолетта и Людмила были на занятиях, Присцилла отлучилась по своим делам — ни словом, однако, о них не рассказав, — а у Ольги и Ромальо был сегодня заслуженный выходной. Больше к ним никто не мог прийти. Теперь уж. Встряхнув головой, дабы отогнать от себя мрачные, ненужные сейчас мысли, мужчина глубоко вздохнул. Чтобы окончательно закончить свой образ, которым он собирался обманывать окружающих (совсем недолго?), оставалось лишь придумать имя. В голове начали проноситься имена знакомых, но Герман быстро поймал себя на мысли о том, что они совсем не подходят к образу этакого «хиппи — пианиста», потому встряхнул головой. Что же выбрать? На ум приходили одни лишь знакомые бизнесмены, неожиданно в голову даже взбрело имя Томас, которое сразу же вызвало в Германе отрицательные эмоции. Он помнил этого паренька — он ухаживал за Виолеттой, порой даже слишком навязчиво. Мигель? Бернардо? Хосе? Все казалось каким-то выдающим его самого, провокационным, все эти имена словно кричали «приглядитесь ко мне, я не тот, за кого себя выдаю!». Они не подходили. Разве что… Глаза Германа вновь вернулись к зеркалу, где встретились с незнакомым ему взглядом совершенно другого человека. Еремиас! Имя показалось Герману идеальным в тот самый момент, как только появилось в его голове. Этакий музыкант, который путешествует по миру и посему постоянно меняет место работы, берясь за все, что связано с фортепиано. Он, Еремиас, гуляя по солнечному Буэнос-Айресу, проходил мимо студии и нечаянно услышал разговор студентов о том, что некоему Пабло срочно понадобился помощник. И он, как истинный ценитель музыки, не смог пройти мимо. Гениально. Образ был готов, а если он и упустил какие-то детали, то сможет придумать их на ходу. Все таки, как никак, во вранье он что-то, да смыслит. Герман Еремиас оправил одежду, провел рукой по непривычно длинным волосам и перевел взгляд на наручные часы. Если он хотел пустить свой план в ход, то нужно было поспешить в студию, дабы застать Пабло на рабочем месте. И Анджи, желательно, тоже.

***

В студии тем временем был обычный учебный и рабочий день. Ученики то и дело слонялись по коридорам, попивая сок из автомата и напевая себе под нос любимые песни. Преподаватели тоже не сидели без дела, даже несмотря на то, что был законный перерыв. Бето расположился в своем кабинете, постукивая каменным от срока годности печеньем по своему столу и что-то постоянно бубня. Григорио разучивал новые па в танцевальном классе, а вот директор студии — Пабло — как всегда навис над очередными бумагами в учительской, когда дверь помещения отворилась и туда вошла Анджи, что-то теребя в руках. Ее взгляд был пустым и потерянным, она даже не сразу заметила друга. — Анджи! — поприветствовал подругу Галиндо, отвлекаясь от бумаг и улыбаясь девушке. Та будто бы не услышала. — Анджи?! Растерянный взгляд изумрудных глаз наконец одарил Пабло своим вниманием, и тот буквально задержал дыхание — давно он не видел Анджи в таком состоянии. Последний раз такое было перед ее отъездом во Францию. Что же произошло? Был уже полдень, и хотя они оба работали аж с 8 утра, пообщаться друзья еще не успели — у всех были занятия и дела, требующие их решения, так что вот эта странная и неловкая встреча в учительской была фактически первой. До этого Пабло лишь быстро поздоровался с Анджи в коридоре, когда та бежала на урок. Но сейчас он не был уверен, ответила ли она ему тогда. Казалось, такой потерянной она была с самого утра. — Привет, Пабло, — подала голос Анджи, все еще смотря на брюнета потухшим взглядом. Ее губы растянулись в неискренней улыбке. — Прости, я тебя не заметила. Задумалась. Отложив ручку в сторону, Галиндо улыбнулся. — Задумалась об уроках? Или же о чем-то другом? — он кивнул на руки Анджи, и те мгновенно замерли. — Я бы хотела думать об уроках, Пабло, клянусь. Но я не могу. Я всегда думала, что я профессионал, понимаешь? А сейчас я даже на нотах сосредоточиться не могу. Пока играла ребятам гамму, ошиблась раза 3, если не больше. Директор понимающе кивнул головой. Все таки, кризис в студии застал всех врасплох, заставляя преподавателей работать на износ, а учеников проводить в студии все свое свободное время. Виолетта с друзьями даже разработали идею создания сайта, который поможет собрать хоть какие-то деньги. Пабло, да и все преподаватели были очень признательны им. За исключением Григорио, конечно же. Повисла пауза молчания. Пабло боялся говорить, ведь казалось, что от одного лишнего слова Анджи рассыпется, развалится. За окном слышались песни учеников, их веселый смех, и это все казалось каким-то невозможным, несоответствующем этой обстановке в учительской — безжизненной, мертвой, холодной. Пабло, до этого внимательно изучавший письменный стол, наконец поднял взгляд на Анджи. Та тоже смотрела на него. Но от чего-то мужчина содрогнулся. Это был взгляд, который Пабло не видел уже несколько лет. Это был взгляд, молящий о помощи, кричащий о боли. Эти глаза, наполовину заполненные подступившими слезами, никак не вязался с той Сарамего, что недавно вернулась из Парижа, амбициозной, самоуверенной Анджи. Это были глаза Анхелес. Прежней Анхелес. Ребенка, который боялся кричать от страха, но глазами пытался позвать на помощь. Пабло сглотнул. — Анджи?.. — Они знают. Слова как будто эхом разнеслись по помещению, отскакивая от стен, врезаясь глубоко в сердце. — Не может быть, Анджи… — Пабло был искренне потрясен. Да, он хорошо знал свою подругу, поэтому понимал, что рано или поздно, но она расскажет семье Кастильо всю правду. Но он никак не мог подумать, что это произойдет так быстро. — Неужели ты… — Нет, — отрезала русоволосая. Ее голос, несмотря на слезы, застывшие в глазах, был прямым и не дрожал. Вот за что Пабло так уважал ее. За ее силу. — Это Присцилла рассказала. Галиндо покачал головой, осознавая всю глубину проблемы. Анджи призналась не сама. Герман и Виолетта узнали не от нее, а от третьего лица, совершенно непричастного. От Присциллы. Одна мысль была хуже другой. — Их реакция, видимо, была не самой лучшей? Анджи молчала, смотря теперь на стену. Пабло безумно сильно хотелось обнять ее, но он понимал, что для начала следует дать ей выговориться. Поэтому он просто стоял на месте, замерев и практически не дыша. — Это ужасное чувство, Пабло, кошмарное. Ты думаешь, что ты сильнее, что ты сможешь, что ты справишься. Но когда это накрывает тебя, ты осознаешь это. Свою бессильность. Свою слабость. Пабло прекрасно понимал, о чем она говорила. Именно это он испытывал каждый раз, когда видел Анджи и Германа вместе. Слабость. — Они сказали, что это мой выбор — быть дальше от них, от семьи. Поэтому они… самоустранились. Тем временем, за дверью послышались чьи-то шаги, на которые никто из них, естественно, не обратил внимания. Это был Еремиас Герман, который рассчитывал на разговор с Пабло. Однако он вовремя увидел в дверной щели до боли знакомую стройную фигуру русоволосой, поэтому решил не спешить стучаться, а послушать. — Ну, а ты хочешь этого, Анджи? Если я не ошибаюсь, раньше ты была и рада отделиться от Германа, да даже от племянницы. Сейчас это изменилось? Сарамего смерила друга бесчувственным взглядом. — Я ошиблась. Я знаю это. Прошлое… ударило мне в голову, Пабло. Заставило поступать неправильно, а еще мои старые обиды, принципы, предрассудки. Все это сделала меня этой невыносимой версией меня же самой. Но я не такая. И никогда не буду. Одинокая слеза все же покатилась по бледной щеке, и Пабло захотелось подойти и смахнуть ее, обнять Анджи и никогда-никогда не отпускать ее. Ему казалось, что только так он сможет защитить ее, но он не мог. Уже не мог. — А… а что… что это ты там теребишь? — попытался сменить тему он. — А, это… — кулак Анджи раскрылся, и Галиндо обратил свой взгляд на связку ключей, украшенную красным помпоном. — Я пыталась снять его, честное слово, — горько усмехнулась Анджи, перехватывая взгляд друга. — Но что-то там заклинило, так что я все это время ходила с этим красным кошмаром. — Это ведь ключи от дома Германа? — осторожно спросил мужчина. Анджи кивнула. — Ну что ж, лично мое мнение, помпоны всегда были частью Анджи. Ну знаешь, Анджи, моей лучшей подруги. Губы Галиндо растянулись в теплой улыбке. Он долго всматривался в изумрудные глаза девушки, прежде чем понял, что она тоже улыбается. На этот раз не отстраненно и холодно, а по-настоящему. Так, как могла улыбаться только Анджи. — Я собиралась вернуть их сегодня, но поняла, что скорее сойду с ума, чем появлюсь там. По крайней мере, не сейчас, — и она осторожно положила связку на стол. Так, словно это была самая ценная вещь для нее. Пабло вновь улыбнулся, беря подругу за руки. Он собирался сказать еще что-то ободряющее, как его взгляд замер на шее девушки. — - Постой ка, а где твой медальо… — Простите, можно?! Резкий, даже слишком резкий стук в дверь прервал Пабло. Дверь открылась и в проходе появилась незнакомая обоим фигура. Это был мужчина лет тридцати, странно одетый. У него были достаточно длинные для его пола черные волосы и такого же цвета усы. Пабло нахмурился. Он никогда не видел этого человека в студии. — Да, конечно, проходите. А вы… — Еремиас, меня зовут Еремиас, — бодро заговорил незнакомец, проходя в учительскую и протягивая Галиндо свою сильную руку. — Простите за беспокойство, но я слышал, что вы ищите пианиста. Это верно? Брюнет кивнул. Странно, ведь он не распространял информацию об этом. Знали лишь преподаватели и ученики студии и все. — Верно, сеньор, мы нуждаемся в помощнике. Вы спрашиваете для себя или… — Для себя, для себя. Я отлично играю, ищу подработку, готов подстроиться под любой график. Ну так что, возьмете меня? От столь быстрого и убедительного потока слов Пабло не смог сдержать смеха. Конечно, он был рад этой кандидатуре, но все это происходило подозрительно быстро. Ему начинало казаться, что это посыльный Григорио, целью которого было позлить директора. — Признаюсь, я рад, что вы откликнулись на объявление, но мне нужно обговорить это с моими коллегами… — Я могу выйти хоть сегодня! — убедительно потряс головой Герман. — Надо же, Анджи, — наконец обратился к учительнице Пабло, продолжая смеяться. — Такой же настырный, как и ты когда-то, не припоминаешь? Герман тоже осмелился взглянуть на русоволосую, которая до этого молчала. И было понятно почему. Девушка, словно окаменев, очень внимательно, не моргая, всматривалась в него. Ее зеленые глаза внимательно всматривались в его карие, и Герману даже казалось, что настал конец его цирка, как… — Простите, — наконец отмерла Анджи, но по прежнему внимательно рассматривала новоприбывшего. — Пожалуйста, простите меня, просто… Мы раньше не встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым. И голос тоже. Герман почесал затылок, желая скорее скрыть смущение. — Нет, нет, не думаю. Я только вчера прилетел в Буэнос-Айрес, замечательный город, — улыбнулся он. — Ну, а в Париже Вы были? Может, там мы встречались? — не сдавалась Анджи, но когда мужчина покачал головой, она лишь улыбнулась. — Что ж, тем более простите. В коридоре раздался звонок, оповещающий о начале следующего занятия, и Анджи, кивнув Пабло и улыбнувшись Еремиасу спешно покинула помещение. — Итак, Еремиас. Вы наш единственный кандидат, скорее всего работа Ваша, но, сами понимаете, мне нужно удостовериться в Ваших умениях. Подождите тут минутку, я пойду поищу свободную аудиторию с фортепиано, — на этом Пабло тоже покинул учительскую, оставляя Германа одного. Мужчина глубоко вздохнул. Адреналин от возможности быть пойманным все еще стучал в висках, следовало успокоиться. Взгляд Кастильо неожиданно переместился на учительский стол, на котором лежала на уж слишком знакомая ему вещь. Связка ключей от его же дома. С большим красным помпоном на них. Эта вещь принадлежала Анджи. Сердце больно сжалось. До него наконец начало доходить осознание того, насколько сложно будет работать с Анджи вместе. Особенно после ее обмана. Или же после того, как она разбила его и без того страдающее сердце? Герман не знал, что чувствует. Он собирался разобраться с этим позже.