Mockingbird

Сердце Виолетты билось с бешеной скоростью. Казалось, что оно вот-вот вырвется из груди, а потом упадет на пол и разобьется, издавая противный звук чего-то сломавшегося. Давно ей не было так больно. Когда-то она целыми днями ссорилась с Леоном, выстаивая свою точку зрения и эгоистично не слушая его, и тогда ее сердце сжималось, ныло, не давая покоя. Хотелось каким-то образом достать его изнутри и положить в какую-то шкатулку в своей комнате, чтобы никто-никто не нашел. Казалось, что без чувств жить будет проще и легче, но потом их дела с Леоном наладились. Они вновь стали дружить, а в последнее время девушка и вовсе начала ловить на себе те нежные, любящие взгляды Варгаса. У них все начало налаживаться, жизнь стала лучше, ярче, и тут… Стоя тут, на кухне, прижавшись щекой к холодной двери, брюнетка не верила словам Присциллы. Точнее, какая-то частичка ее души верила, но вот другая — более наивная, излишне детская — отказывалась это принимать. Почему Присцилла сказала так? Что она имела против Анджи? Чего она хотела добиться этой наглой клеветой? Или, может… Лицо отца, которое Кастильо видела сквозь щель между дверью и кухонной стеной не вселяло надежды. Оно посерело, осунулось, стало каким-то отчужденным. Таким Виолетта видела его лишь дважды за всю ту жизнь, что помнила — когда Герман узнал о принадлежности Анджи к семье Марии и о предательстве Эсмеральды. И вот, теперь еще сейчас. Виолетта не могла поверить. — Папа? — ее голос прозвучал слишком резко в этой нагнетенной Присциллой тишине. Мужчина дернулся и обернулся на голос дочери, при том проводя рукой по лицу, словно бы приводя себя в человеческий вид. — Виолетта, когда ты пришла? Он не заикался, не мямлил, не был удивлен. Было понятно, что все его мысли, все чувства и переживания мигом утратили ценность, и сейчас Герман скорее был манекеном, чем самим собой. Виолетта заглянула к нему в глаза, но увидела лишь пустоту. — Франческа сказала, что у нее с утра дела, поэтому пришлось перенести встречу, — выговорила она. Кастильо лишь сухо кивнул. — Ты слышала наш… — Да, — перебила его дочь. — Я слышала, что Присцилла сказала. Каждое слово. Герман смотрел на дочь безжизненным взглядом. Он плохо спал и буквально валился с ног. Реальность словно бы подменили. Встав с постели, он был одним человеком — решительным, влюбленным, даже немного счастливым и возбужденным. Сейчас же он словно прожил лишний год своей жизни и вновь вернулся к своему прежнему состоянию. — Ты веришь ей, папа? Веришь, что Анджи готова сбежать? Снова? Герман часто врал Виолетте. Его заставляли обстоятельства, отсутствие силы воли и многие другие факторы, которые хорошенько подпортили обоим жизнь, но сейчас этого делать не хотелось по какой-то причине. Осознание того, что дочь уже выросла и вполне может вынести хотя бы немного реалии, внезапно обрушилось на него, и мужчине не осталось ничего, кроме как выдавить из себя сухое «да». Виолетта, казалось, никак не отреагировала, и Кастильо старший в лишний раз убедился в правдивости своих мыслей. Его ребенок вырос и стал сильнее. Сильнее, чем он. — Что же нам делать? — спросила девушка, подходя ближе. В ее голове роились мысли, они жалили ее изнутри, но она держалась. Воспоминания прокручивались в голове, подобно старому фильму, и чернели. исчезали. Вот она обнимает Анджи — Виолетта только узнала о том, что та -ее родная тетя. Вот они вместе стоят в концертном зале и Анджи рассказывает ей о магии и предназначении. Словно ничего и не было, эти фрагменты исчезали, растворялись и больше не возвращались. — Ничего, — покачал головой Герман, беспомощно стискивая пальцы в кулаки. — Что нам остается? Лишь принять это, Вилу, принять. Анджи сделала свой выбор. Мы должны лишь принять и смириться с ним. — Но папа, — впервые за всю их непродолжительную беседу Герман почувствовал, что голос Виолетты вот-вот сорвется, а ее глаза полностью наполнены слезами. Хотелось подойти к ней, обнять, сказать, что все будет хорошо и успокоить, но от чего-то не было сил. — Она ведь моя тетя. Я… я не понимаю. Прозрачная слезинка скатилась по бледной щеке брюнетки. И внезапно Герман почувствовал, будто все его прошлые чувства и вопросы, оставшиеся без ответа, находились там — в слезе его дочери. Он медленно наблюдал, как та падает на пол, разбиваясь на другие маленькие капли. От собственных мыслей мужчину отвлек звук поворачивающейся дверной ручки. Словно в замедленной съемке, дверь распахнулась, открывая разбитым взглядам стройную русоволосую фигурку. Анджи.

***

Дорога до Кастильо прошла слишком быстро. Анджи все надеялась, за время ее пути на нее снизойдет озарение и она найдет более щадящий способ, более безболезненный и менее жертвенный, но у нее не получилось. Так или иначе, при любом раскладе, чье-то сердце разбивалось. И если раньше это не казалось чем-то ужасным, отпугивающим, то сейчас именно так и было. Трясущейся рукой девушка потянулась к сумке за ключами. Все было как в тумане. Вот она смотрит на себя со стороны, насмехается над своим волнением. Это ведь она, сама, довела ситуацию до абсурдной. Она сама сделала этот выбор, она вновь разворошила старую историю, которая снова, в очередной раз изменила ее. Она. Ей же и расплачиваться. Ключи не понадобились — дверь была открыта. Быстрым движением руки Анхелес дернула за ручку, не оставляя себе выбора. И вот, обратного пути уже не было. Из помещения девушку словно бы обдало холодом. Странно, подумала она, Как будто всю энергию оттуда выкачали. В гостиной стояли Виолетта и Герман и явно о чем-то говорили. Но стоило дверной ручке проскрипеть, а Анджи сделать один единственный шаг, как пара карих глазах мигом устремилась на нее и… На Анджи словно вылили ведро ледяной воды. Стоя там, возле двери, она буквально ощущала холод этих глаз, которые всегда смотрели на нее с безграничной любовью и обожанием. Сейчас девушка нашла там лишь… пустоту? Обиду? Горечь? Или все это вместе? В одно мгновение она все поняла. Перед глазами всплыла картинка, на которой Присцилла рассказывает всем правду, выставляя ее, Анджи, какой-то предательницей. Мысль казалась смешной, ведь именно такой Анджи и была. Но Ферро не могла рассказать им, ведь она сама была причастна к этой ситуации, даже побольше самой Сарамего. — Вилу, Герман… — начала было Анджи сдавленным голосом, но взгляд племянницы — он был как острый нож, который с каждой секундой причинял ей боль — опять не дал ей договорить. Виолетта медленно повернулась к тете, и теперь они с Германом буквально стояли плечом к плечу. Сейчас их сходство особенно резко бросалось в глаза. Одинаковое выражение лица, одинаковая поза — руки скрещены. Но вот на лице Виолетты что-то промелькнуло, проблеснуло… Анджи с ужасом обнаружила, что это была слеза. — Я хочу поговорить с вами, точнее… Точнее, мне надо сказать вам. Обоим, — в ее голове уже выстроилась цепочка из слов, которые она готова была произнести в следующий миг, как… — Не надо. Голос Виолетты. Холодный и чужой — таким Анджи его еще не слышала. Бывали моменты, когда племянница грустила из-за очередной размолвки с Леоном или же отцом, когда у нее не получалась песня. Но даже тогда Виолетта старалась сохранять позитив и всегда улыбалась, видя тетю, крепко обнимала ее и смеялась своим заразительным смехом. Этим она пошла вся в мать. Анджи ожидала вопросов, ожидала истерики со стороны Виолетты или же хотя бы раздраженного, как минимум, Германа, но этого не было. Семья Кастильо стояла напротив нее, смотря на Анджи, как на чужую, которая только что вломилась не в свой дом. Воображение девушки дорисовало картину, и она представила, как рядом стоят еще и Ольга с Ромальо, осуждающе рассматривая ее. Это был первый раз за все время, когда в этом доме ей не были рады. — Мне нужно объяснить. Все не так, все совсем не так… — Когда ты улетаешь? — подал голос Герман, и это чувство — словно тебя окатывают ледяной водой — было худшим из всех. Его карие глаза смотрели на нее, как на незнакомку. — Улетаю? Куда? — все, на что Анджи была сейчас способна — это онемевшими губами тупо повторять вопросы и беспомощно моргать глазами. Виолетта горько усмехнулась. — В Париж, Анджи. Куда же еще? Или, может, Пабло оказался сильнее и не отдал тебе несчастную бумажку? Тон Виолетты был саркастичным, и Анджи удивилась тому, что впервые не узнала в ней мать. Мария никогда не разговаривала так, как это делала Виолетта сейчас. — Вилу, нет, все не так. Я… Послушай, Герман, — обратилась к нему Анджи, словно ища у него помощи, как у взрослого человека. Уж он то знает, что все не так просто в этой жизни. — Послушайте, я не знаю, что вам сказала Присцилла и какими красками она все это приукрасила, но это не правда. Теперь уже нет. Я никуда не улечу, я остаюсь…  — А жаль, — сухо проговорила Виолетта, все еще сверля тетю пристальным взглядом. — Разве ты не соскучилась по дому? Русоволосая уже было открыла рот, чтобы в очередной раз оправдаться, как телефон, до того момента мирно покоившийся в кармане у Виолетты, зазвонил. Не обращая внимания на растерянный вид тети и на их разговор, Виолетта лишь кивнула отцу. — Я отвечу, пап. Позови, когда Ольга начнет накрывать на стол. И девушка побежала вверх по лестнице, уже с кем-то здороваясь. Пускай она всеми силами старалась показать, что данная ситуация и внезапно открывшаяся тайна Анджи ничуть ее не волнует, пускай старалась напустить на себя самое холодное безразличие из всех, что у нее имелись — у нее не получилось, и Анджи услышала это в ее голосе, доносившемся со второго этажа, когда та здоровалась с кем-то по телефону. Он дрожал. Герман проводил дочь пустым взглядом, и тоже уже повернулся в сторону кабинета, явно собираясь уйти. — Герман, подожди, — слова слетели с губ и словно ударились об стену. Мужчина неохотно поднял на нее свои глаза. — Дай мне объяснить. Умоляю. — Я знаю, что это не входило в твои планы, но, Анджи, хотя бы ради приличия предупреди, когда купишь обратный билет. И он скрылся за скрипящей дверью своего кабинета, оставляя Сарамего совсем одну в гостиной. Только сейчас девушка поняла, что даже не закрыла парадную дверь, поэтому теперь тот самый холодный ветер вновь дул на нее со спины, заставляя золотистые прядки волос подрагивать. На глазах навернулись слезы, и девушка крепко-крепко зажмурилась, впиваясь ногтями в ладони, позволяя соленым каплям скатиться по бледным щекам. Разве ты не соскучилась по дому? Слова Виолетты, что крутились в голове у Анджи, становились все громче и громче. Вселенское одиночество внезапно свалилось на хрупкие молодые плечи, отдаваясь тупой болью в животе. Она была одна. Без них. Но разве не об этом она мечтала еще пару дней назад? Смешно. Только сейчас Анджи в полной мере осознала, что для нее означало это коротенькое слово — дом. Как она дорожила им, как бережно хранила в закромах своего сердца. «Дом там, где близкие» гласило старое высказывание. Что ж. Теперь она осталась без него. Она медленно повернулась, подставляя мокрое от слез лицо под холодные дуновения ветра, и вышла, бесшумно затворяя за собой дверь. А в голове все звучали знакомые слова, которые сейчас уже не казались такими неправильными. «Я сразу поняла, что к чему, ведь мы с тобой, Анджи, мы одинаковые.»

***

Остаток дня прошел, как в тумане. Сначала были долгие переговоры с бизнес-партнерами, потом обед, а потом Герман долгое время провел в своем кресле, стоявшем в кабинете. Он просто сидел, тупо вперившись взглядом в пустую стену, и даже не до конца осознавал этого. Лишь зашедший в помещение Ромальо оторвал его от этого странного и непонятного процесса. Мужчина был удивлен. — Герман, ради всего святого, что случилось? У тебя такой вид, словно ты призрак увидел! — начал причитать Ромальо, активно помогая себе руками. Герман взглянул на друга и глубоко вздохнул. — Не знаю, Ромальо, не знаю, что делать, — он устало потер подбородок, вновь возвращая взгляд к стене. — Я принял решение полностью поменять свою жизнь, но, кажется, я поспешил. И вот почему так, скажи? Когда я решаюсь на что-то, происходят вещи, мешающие этому. Почему? Ромальо не знал о ситуации с Анджи, поэтому Герман, явно нехотя, рассказал ему о разговоре с Присциллой, о том, как потом пришла Анджи, о том, как все рухнуло. Брюнет, кажется, не был столь сильно удивлен. — Не знаю, дружище, что и сказать. Ситуация явно не из приятных, но ведь с другой стороны и мы не знаем всей истории. Голые слова Присциллы — вовсе не доказательство. Но и Анджи теперь уже нельзя верить на 100 процентов. Ромальо был как всегда прав, и Герман осознавал это. Он не выслушал Анджи, не дал ей шанса все объяснить, а лишь холодно отвернулся от нее. От той, которую любил. Но ведь и по ее глазам, и по ее голосу было ясно, что Присцилла не врала и не придумала это. Сложно. — Как бы ты поступил на моем месте? — устало спросил Герман. Его друг лишь пожал плечами. — Я бы поговорил с Анджи, но, судя по твоему нынешнему состоянию, ты этого не сделаешь, так что я… Нашел бы способ понаблюдать за ней со стороны. Как она будет себя вести, что предпримет. Гениально. Сердце Кастильо словно пропустило один удар, а по коже пробежал табун мурашек. Ромальо всегда говорил правильные вещи, и сейчас он сделал также. В голове у мужчины сразу же возникли разные вариации возможного — либо он шпионит за ней, либо работает под прикрытием, либо… Герман вскочил с кресла и начал судорожно похлопывать друга по спине в порыве благодарности, не обращая внимание на «личное пространство». — Спасибо, спасибо тебе, ты сказал именно то, что нужно было сказать, Ромальо. И не будь ты таким занудой, я бы даже поднял тебе зарплату! И Герман оставил компаньона одного в кабинете, а сам направился на кухню, дабы заварить себе кружечку бодрящего кофе. В его голове появился план, способный пролить свет на всю эту двоякую ситуацию, и он не собирался отказываться от него. Он проникнет в студию под предлогом нового работника. Как раз недавно Виолетта обмолвилась, что из-за кризиса, из школы уходят сотрудники, и теперь Пабло ищет нового пианиста. Гениально.