***
Никлаус ни о чем не думал. В голове было пусто как в раскрытой могиле. Раз за разом он прокручивал в сознание события последних дней. Когда-то прицепленная к двуспальной кровати стальными оковами по рукам и ногам Кэролайн могла показаться ему верхом эротических фантазий, потаенных грез и самых его откровенных мечтаний… Но не сегодня. Никлаус кивал головой, слушал скучные донесения Джоша и не слышал, как с внутренним знакомым отчаянием чувствуя как возникает вновь и разрастается в груди знакомая боль. «Надо было вырвать ее из лап Мистик Фолс еще тогда, в детстве…» С мрачным остервенением Никлаус перебирает краски с кистями у себя на столе и отказывается понимать почему не разверзается земля, почему не падает небо, сокрушая над своими обломками землю… Что это за мир такой, в котором даже самое жизнерадостное и светлое создание пожелало по собственной воле распрощаться с собственной жизнью? — «Убей меня… Умоляю… Пожалуйста… Я так больше не могу… Умоляю… Убей…». Каждое слово девушки, что та шептала ему в момент отчаяния под душем, вонзились в душу первородного гибрида смертоносными, беспощадными клинками. Никлаусу вдруг показалось, будто внутри словно что-то до предела максимально натянулось и лопнуло. Краски с кистями полетели в ближайшую стену, чуть было не зацепив бедолагу Джоша. — Добудь мне вербену! — рявкает гибрид. И, зловеще усмехнувшись, поясняет недоумевающему ассистенту. — Хочу совершить одно доброе дело, и заставить одну очаровательную особу жить. *** Никлаус лежал рядом с девушкой и смотрел в широкое окно за которым виднелось черное, усыпанное россыпью мелких звезд ночное небо. Он слушал невнятный шум никогда не затихающего города. Где-то надрывно плакал саксафон, предчувствуя неизбежное. Бок и бедро ощущали нежное, доверчивое тепло свернувшегося калачиком хрупкого, изможденного голодовкой девичьего тела. Никлаусу от чего-то вспомнилось увиденное им когда-то в далеком детстве — громадный грозный пес растянувшийся на солнышке у крыльца дома, и маленький трехцветный котенок с коротким хвостиком-морковкой, устроившийся возле самой его опасной морды, в каких-то миллиметрах от страшных смертоносных клыков. Именно так они с Кэролайн наверно сейчас и выглядели. Потом гибрид вспомнил о том, как ему достался защитный амулет, который он не снимал с шеи все эти годы. Улыбнулся. Именно тогда, сидя под дубом в яблоневом саду, в нем впервые за тысячу лет дрогнул тот промороженный кусок льда, который люди называли сердцем. Именно тогда в нем впервые шевельнулась в груди частица так ему непривычного тепла. Никлаус вспоминал ту маленькую девочку совершившую с ним когда-то невообразимое чудо, смотрел в небо, лениво перебирая кончиками пальцев светлые мягкие пряди длинных, рассыпанных у него по груди девичьих волос и улыбался неизвестно чему. Пока она не успела сообразить как отключаются чувства, пора было действовать решительно. Никлаус почувствовал как дрогнуло сердце, а перед глазами появился туман, который он поспешил сморгнуть. Он перевернулся на бок, взглядом лаская черты безмятежного лишь во сне, лица. Пускай возненавидит его заново, пускай он станет для нее наихудшим кошмаром, но он вернет ее тягу к жизни. Прибегнет к самым кощунственным методам и пыткам, но добьется своего ради нее самой.***
Веточка вербены томительно медленно скользит поверх женской одежды, очерчивая плавные изгибы прекрасного изможденного тела. Мужские пальцы нещадно жжет, но гибрид словно бы этого не замечает. Вот растение словно бы ненароком касается обнаженного женского плечика спящей. Во сне девушка еле заметно вздрагивает. Слабо звякают сковывающие движения цепи и вновь затихают. Тогда вербена приступает к исследованию молочно белой кожи шеи. Девушка недовольно что-то ворчит во сне и придвигается максимально близко лицом к развлекающемуся мучителю. Утыкается кончиком носа в область мужских ключиц. Прячется у первородного на груди, таким образом находя для себя спасение. Такая милая. Будь проклят тот мир, что вынуждает свои творения совершать задуманное. Никлаус тяжело сглатывает. Пальцы буквально уже дымятся, как и все тело от охватившего внезапно жара. Отбросив веточку куда-то в сторону, он осторожно касается светловолосой макушки губами. Поцелуй сродни отеческого. Не больше. Но восставший в брюках член претендует на большее. Болезненно прикрывая глаза, сжав зубы, Никлаус начинает расстегивать женскую кофточку пуговку за пуговкой. Он ловко справляется с поставленной перед собой задачей. Тысячелетний опыт говорит сам за себя. Оковы мешают снять одежду не травмируя ткани. Поэтому с абсолютно отстраненным выражением лица, Никлаус одним резким движением рвет на тут же очнувшейся девушке одежду. Она пытается ускользнуть на сверхскорости, но… Цепи не позволяют вампирше сбежать. Падая спиной на простыни застеленные сверху какой-то травой, Кэролайн громко вскрикивает, пытаясь рефлекторно избежать источник боли. Но не тут-то было. Сверху ее ловко накрывает мужское сильное тело, еще теснее вжимая обнаженной кожей в рассыпанную по кровати вербену. — Хочешь прекратить это? — заглядывая глубоко в голубые, наполненные ужасом и болью глаза, спокойно интересуется Никлаус. И от беспристрастности его тона проходится мороз по коже. — Тогда живи. Прокусывая себя за губу до крови, упрямая девчонка терпит как может, и упорно молчит, не издавая больше ни звука. Отлично. Он подождет когда вербена начнет медленно, но верно прожигать ее внутренности. Никлаус с безучастным видом наблюдает за тем как прекрасное лицо искажается небывалой мукой, кожа лба, груди, живота покрывается липким потом, дыхание становится загнанным как у раненного животного. — Убей меня… Снова! Она снова просит его о невозможном! Сколько можно? Видит Бог, он не хотел падать так низко, но она не оставляет ему выбора. — Может достаточно? Ты мучаешь ее… — блеет находившийся в сторонке бледнеющий на глаз сердобольный Джош. Кретин. Опаленными руками Никлаус подхватывает вампиршу и переворачивает ее на очищенную от жгучей травы сторону постели. Подминает ее вновь под себя. Пристально заглядывет во влажность бездонных голубых глаз. Ноздри яростно раздуваются. Скулы сводит от ярости. Надо, конечно, попробовать ввести вербену внутривенно, заставить девчонку глотать эту траву, наполнить жгущей субстанцией все ее внутренности, завернуть целиком в этот ад, но… Никлаус вдруг отчетливо ясно осознает, что не сделает этого. Только не с ней. Укуса и торшера с него было достаточно. Сегодня он падет куда ниже. — Прости, милая… — шепчет он, нежно заправляя выбившуюся из белокурого локона прядь, за ухо. — Клаус, пожалуйста… Мольбы бесполезны. Никогда не действовали на жестокое сердце. — Спи. — внушает первородный. И без какого-либо сопротивления внедряется в разум девушки. Насильно. Грубо. Без предупреждения.***
Кэролайн стояла на узкой каменистой тропе. Справа и слева вздымались неприступные скалы, а где-то позади, вдалеке, маячили зеленые, спасительные цветущие яблони, призывно шелестя своими густыми кронами. Над зубчатыми вершинами скал медленно плыло навстречу косматое серое грозовое облако. Она чувствовала… Наступало, подкрадывалось, ползло… нечто безымянное и безликое, пока еще невидимое за поворотом тропинки, но такое, что девушка знала — стоит ей только увидеть э т о, и она сейчас же умрет. Кэролайн была не одна. Она видела рядом с собой… Никлауса Майклсона. Его сутулую спину в темном кожаном пиджаке, светлый короткостриженый затылок на котором ей так однажды понравилось перебирать прядь за прядью удивительно мягкие на ощупь волосы… И почему интересно ей сейчас это вспомнилось? Он медленно пятился к ней назад, яростно с кем-то сражаясь, принимая неравный, отчаянный бой. Кровь брызгала во все стороны. Алая субстанция казалось была повсюду. Била из чужих артерий и вен фонтаном. ЕЕ Неведомый Ужас был для него просто врагом из плоти и крови, которого вполне можно было достать клыками. Ураган приближался. Ветер шумно завывал, грозя унести следом за собой все живое, повыворачивать с корнем. — Беги! — не оборачиваясь, прорычал Никлаус. И Кэролайн почувствовала, что и в самом деле может убежать к яблоням, что находились позади, и спастись. Просто повернуться и убежать. — А как же ты? — закричала она, нервно оборачиваясь назад. Никлаус не ответил. Он двигался с той убийственной быстротой и силой, что не раз отбирала жизни у неожидавших такого подвоха самоуверенных врагов и друзей. — Беги! Блеск янтарно-желтых глаз и звериный оскал кажутся достаточно убедительными. Но Кэролайн видит в глубине полыхающих дикой яростью зрачков потаенную обреченность. И цепенеет от ужаса. Если уж всемогущий бессмертный убийца терпит поражение, то каков же тогда враг? Повернуться и убежать. Нет ничего проще. Она все равно не в силах помочь первородному, но и бросить здесь одного отчего тоже не может. Только если умереть вместе с ним… Так странно. Чувства путаются в непонятный клубок. Мелькает образ Стэфана перед глазами, и постепенно тускнеет. Его место занимает первородный убийца. Кэролайн собралась крикнуть Никлаусу, что не оставит его гибридскую задницу без компании, но не успела. Он начал падать. Падая, гибрид обернулся. Девушка увидела на удивление приветливое, милое сердцу лицо. Ни брызг крови, ни ненависти. Лишь светлая, полная неверия в собственное счастье, обращенная лишь к ней одной, улыбка. А из-за скалы… И тут у Кэролайн перехватило дыхание от ужаса. К Никлаусу тянулись какие-то жуткие щупальца, намериваясь сдавить его намертво и утащить за собой в непроглядную тьму. Это Ее страх одиночества, боязнь остаться одной, никому не нужной, нелюбимой -пытался обречь на вечные страдания невиновного. Это она должна быть на месте гибрида. Глупый. Зачем он заступился за нее? Почему не отдал на растерзание ее? Кэролайн изо всех сил стиснула мокрые от липкого ужаса ладони, хищно оскалилась против врага, и неуклюже бросилась на выручку, прыгая со скалы следом за утаскивающим Никлауса Майклсона на самое дно, монстром.***
И тут сон прервался, забредший в слишком жуткий тупик. Кэролайн проснулась. Она не вскочила с криком. Просто ощутила, что нет никаких скал, никакого монстра, а есть только подушка и одеяло. И между тонкими вуальками кроватного балдахина заглядывает веселый солнечный луч. Кэролайн стало страшно. Впервые за последнее время равнодушие и апатия сменились хоть на какое-то чувство. Удивительно, собственной жизнью она более не дорожила. Смерть матери и предательство Стэфана, вновь закрутившего роман с Еленой, подкосили ее окончательно. Но сон сотворил невероятное. Вернул инстинкт самосохранения, потребность жить ради… Ради кого-то… Ради… Когда случается увидеть во сне кого-то из близких знакомых, потом, наяву ощущаешь к нему особенное родство. Слабо застонав от пронзившей внезапно около области сердца боли, девушка облокотилась спиной о подушки. Прижала руку к занывшей, перебинтованной области недавнего ранения, и обнаружила что обнажена до пояса. На ней находились одни только легенсы. Даже обувь отсутствовала. Стальные оковы свободно свисали по бокам кровати. При виде дремлющего рядом Никлауса, сердце пропускает пару глухих ударов. «Живой? Не разбился?» — приходит в голову первая шальная мысль. Синие глаза неожиданно резко распахиваются, пронзая собой очнувшуюся гостью убийственным злым взглядом. Родниковые глаза девушки словно два омута беспокойства. — Не надоело играть в Бетмена и Робина? Голос прозвучал зловеще до дрожи. Агрессия и злоба. Ничего более. Принимая абсолютное поражение без боя, девушка отводит взгляд куда-то в противоположную сторону. Натягивает одеяло до самого подбородка, словно оно может укрыть ее от обжигающей ненависти. Наступает гнетущая тишина. Кажется, что Кэролайн собирается что-то ответить, но передумывает. В ее горящих было беспокойством глазах будто бы что-то разом захлопнулось и затаилось. Так выглядит забившийся под скамейку от преследовавших его собак, дикий котенок. — По приезду в мой город ты загрызла пятерых людей. — Не до смерти. —глухо из-под одеяла пытается оправдать себя блондинка. — Ты нарушила МОИ правила. Проходя к шкафу, Никлаус неглядя выуживает из него какие-то тряпки. Швыряет в замеревшую на своем месте девчонку. — Собирайся. — Куда? — смотрит на него полудиким волчонком блондинка. — Куда надо. — грубит в ответ первородный. — Пока я не вынесу тебе должного наказания, побудешь пока моей пленницей. Не услышав в ответ ни возмущений, ни ругани, Никлаус покидает спальню, громко хлопая дверью напоследок.