***
Три небольшие фигуры, принадлежавшие драконам и человеку, ютились на высоком утёсе, носящем диковинное для скандинавского слуха и языка название Ириада. Холодный ветер нещадно трепал находящиеся в привычном беспорядке каштановые нестриженые волосы. Зелёные глаза юноши застилала колючая слёзная пелена, принесённая морозным воздухом, а обветренные покрасневшие руки с силой сжимали тёплые, отороченные мехом перчатки. Иккинг, за полгода будто бы постаревший на пару зим, с тоской смотрел на расстилающийся впереди океан и плотнее кутался в походный тёплый плащ, силясь спрятаться от сыплющегося с небес снега. Стоя на краю скалистой пропасти, юноша внимательно вслушивался в скорбную песнь... Звуки древней береговой речи то и дело касались чуткого слуха и заставляли всё чаще и всё сильнее сжиматься, казалось, успевшее закаменеть мужское сердце… Умом викинг не мог понять древних молитвенных текстов, но его искалеченная пустыми надеждами и бесконечными поисками душа кричала от скорби, которой было пропитано каждое пропетое эллинской жрицей слово… Иккинг, сердце и разум которого вот уже много дней к ряду терзала вина за неспасённую им невинную жизнь, с силой сжал кулаки и с диким криком отчаяния и боли упал на колени на припорошенную снегом землю. Мужской глас языческой нимфой пронёсся над домами и темискирскими лесами, словно стремясь скорее улететь за горизонт и разнести по свету всю ту печаль, что сковала душу молодого викинга. Лежавший подле камня Беззубик беспокойно заурчал. Однако Иккинг был настолько сильно погружён в чувство собственной вины и беспомощности, что не обратил никакого внимания на своего названного брата. Ещё раз окинув усталым взглядом покрытый девственным снегом архипелаг, юноша нехотя встал с земли и неспешно подошёл к дракону. Присев рядом с рептилией, всадник с горечью посмотрел в сторону лежащей неподалёку Сицилии, которая теперь была единственным живым воспоминанием о павшей в бою деве. Тощая Фурия, глаза которой более не сияли яркой бирюзой, раскрыла сильно обтрепавшиеся за последние месяцы крылья и безжизненным грузом уложила их на заснеженные холодные камни. Жалобно скуля, измождённая голодом рептилия искалеченной лапой скребла свежевыпавший снег, будто бы это могло облегчить страдания её драконьей души. ― Эй… ― тихий голос раздался над утёсом и ящер, поведя пёстрыми ушами, повернул голову к воину. ― Иди ко мне. Сицилия несколько мгновений внимательно смотрела на Иккинга, нехотя, но всё же поднялась с земли и, прихрамывая на перебитую лапу, направилась к нему. Оказавшись рядом с юношей, Фурия недоверчиво заглянула в два потускневших изумруда, будто бы ища в них что-то, а после положила свою голову викингу на колени и тихонько заурчала. Иккинг откинулся на горячий бок Беззубика и с тоской посмотрел на утопающее в океане кроваво-красное солнце, бросавшее последние лучи на частые пышные облака. «Астрид любила такие закаты…» Юноша запустил руку под тёплый плащ и выудил из внутреннего кармашка брони небольшой кулон, который он носил под сердцем вот уже пять зим к ряду. Внимательно оглядев сидящего на полумесяце серебряного дракона, викинг снова перевёл взор на океан и невольно погрузился в воспоминания полугодовой давности: горящие гневом глаза амазонской королевы… Астрид, успевшая спасти его от неминуемой гибели в когтях Лунного Духа… страшная бойня над Призрачным Островом… две летящие на острые прибрежные скалы фигуры… пустота… Иккинг, так до конца и не сознавший, что же всё-таки произошло между Милосой и Астрид, с содроганием вспоминал, как белокурая хрупкая девушка без тени страха бросилась на родную мать и столкнула её с края высокого утёса… вспоминал, как маленькую фигурку поглотили серые холодные воды океана… Знала ли она, гордая северянка, что всё обернётся именно так? ― Конечно, знала… ― Иккинг, держа в одной руке дорогую побрякушку, второй поглаживал скулящую Сицилию. ― Тише… Юноша краем глаза взглянул на пернатую рептилию: он хорошо помнил как драконица, боясь подлететь ближе, пыталась в океанских волнах отыскать свою наездницу… помнил раздирающий душу рёв, прорезавший горизонт… помнил он, с каким остервенением Сицилия бросилась на Лунного Духа, успевшего спасти от смерти свою всадницу, но помешавшего поймать Астрид… И вот теперь искалеченная в бою Фурия, так и не подпустившая к себе ни одного наездника, лежала рядом с человеком, от которого всё так же сильно пахло драконами и мятой. Юноша против воли снова взглянул на миниатюрный кулон, по-прежнему покоившийся в его руке. ― Так вот у кого это ожерелье, ― позади послышался спокойный знакомый голос. То была Милоса. Королева уже несколько месяцев к ряду не снимала траура. Вот и теперь Иккинг видел перед собой облачённую в чёрное женщину. ― Вы знаете, чьё это? ― викинг поднялся с земли и протянул амазонке раскрытую ладонь, в которой лежал филигранный дракон. Милоса мягко улыбнулась и подошла чуть ближе. ― Конечно, знаю. Это моё. Юноша, ожидавший совсем иного ответа, удивлённо изогнул брови. ― К-как? Не может быть… его пять зим назад потеряла девочка… из ваших… случайно забредшая на Олух… Милоса, тёплая улыбка которой превратилась в грустную ухмылку, с тоской посмотрела на Иккинга. ― Это обручальное ожерелье, ― женщина указала на кулон. ― Его подарил мне отец Астарты. Юноша, широко распахнув глаза, сделал шаг назад и с неверием посмотрел на Милосу, губ которой по-прежнему касалась лёгкая грустная улыбка. Поверить в то, что долгие полтора месяца рядом с ним жила та самая таинственная незнакомка, на встречу с которой он надеялся целых пять лет, было трудно. Но поверить в то, что этой самой незнакомкой была Астрид, его Астрид, оказалось ещё сложнее. ― Всё это время… ― викинг отвернулся от амазонки и воззрился на горизонт, слабо освещавшийся утонувшим в водах океана солнцем. Обречённо покачав головой, юноша вновь обратился к женщине и протянул ей филигранное украшение. ― Заберите… я пять зим искал амазонку, потерявшую его… Думаю, пора его вернуть. ― Пусть он останется у тебя, ― Милоса прикоснулась холодной от первого зимнего мороза рукой к ладони Иккинга. ― В память об Астрид. ― Но… ― Нам пора, ― резко сменив разговор, северянка устремила взор на горизонт. ― Церемония скоро начнётся… Идём. Воительница забралась в седло ожидавшей её Сапфиры и взмыло в небо. Иккинг проводил амазонку безразличным взглядом и обратился к Сицилии: ― Полетели. Пора тебе проститься с сестрой…***
Траурная церемония, завершавшая долгие месяцы великой скорби, началась ровно тогда, когда лапы Ночной и Пернатой Фурий коснулись камней прибрежной площади. Юноша огляделся, желая найти знакомые лица. С трудом среди толпы отыскав своих друзей, прибывших на Темискиру ещё вчера, викинг неспешно направился в их сторону. Драконьи всадники, стоявшие бок о бок с эллинками, тихо поприветствовали подошедшего к ним Иккинга, не появлявшегося на Олухе последние несколько месяцев: все эти долгие дни он занимался тем, что искал будто бы сгинувшую в поземный мир Астрид. Впрочем, нескончаемые вылазки так ни к чему и не привели. Последние надежды найти амазонку живой рухнули после того, как Мелисса и Астерия заявили, что прекращают поиски своей сестры… Скинув с головы широкий капюшон, юноша прошагал мимо олуховских наездников и встал рядом с Энией. Дозорная, повидавшая за всю жизнь не один десяток таких церемоний и проводившая в последний пусть не одну сотню своих сестёр, с нескрываемыми скорбью и болью смотрела на аккуратно сложенный погребальный костёр. Напротив высокого, усыпанного зимними цветами постамента стояли плечом к плечу Мелисса и Астерия, с уст которых срывалась скорбная песнь, больше походившая на заупокойную молитву. ― Не по традициям это… ― женский шёпот привлёк внимание Иккинга.― Не к добру… Иккинг ничего не ответил ― он совершенно не понимал в эллинских традициях, хотя сознавал, что погребальный костёр на то и называется погребальным, что сжигать на нём принято умерших… Осмотрев площадь, викинг, наконец, остановил взгляд на мраморном возвышении, рядом с которым стояли две гречанки, державшие в руках зажжённые факелы. Оранжево-жёлтое пламя, трепещущееся от лёгких порывов ветра, в надвигающейся на архипелаг темноте казалось особенно ярким… Иккинг, словно заворожённый, смотрел на танцующие огни факелов, которые вот-вот будут брошены на иссохшиеся ветки погребального костра. Вскоре первая песнь сменилась второй. Зазвучали плачущая флейта и робкий барабан, задававшие ритм поющим девам. Вперёд вышла королева; в руках она сжимала несколько серебряных монет. Красивое женское лицо исказилось страшной болью, стоило взору голубых глаз упасть на скрюченные ветки, которыми был обложен погребальный мрамор. Погружённая в тяжкие мысли, Милоса не сразу заметила, как тихая песнь и звуки инструментов смолкли, а все взгляды обратились к ней. Женщина непривычно робко осмотрелась и, не произнося ни единого слова, бросила согревшиеся теплом её рук драхмы на постамент, а после, коротко кивнув стоящим рядом амазонкам, отошла назад, к Сапфире. Две облачённые в чёрные одежды воительницы аккуратно положили по обе стороны возвышения ярко горящие факелы, огонь которых вмиг ухватился тонкими язычками за лёгкие ткани и худенькие ветки. Вскорости погребальный костёр разгорелся со всей силой, устремляясь в окончательно потемневшее темискирское небо. Когда сотни миниатюрных веток стали громко потрескивать, ломаясь под натиском огненной стихии, вперёд вышла Мелисса и, воздев руки к чёрному небу, принялась читать старинную заупокойную молитву. ― Как ты думаешь, скандинав, ― Эния, до сего момента глядевшая на пламя, повернулась к Иккингу. ― Перемирие между нашими народами стоило такой жертвы? Юноша, казалось, пропустивший мимо себя заданный воительницей вопрос, повёл плечами и взглянул на Мелиссу и Астерию, теперь склонивших головы перед погребальным ложе. Когда молитва была окончена, а звуки флейты утихли, разносясь последними отголосками по темискирскому архипелагу, всадница Оракула первой выпрямилась, словно струна, и, гордо подняв голову, прошагала мимо матери, которую так и не смогла простить за случившееся — в смерти старшей сестры амазонка винила именно Милосу. ― Или ты и сам не знаешь? ― Эния, желая напомнить о своём присутствии, повторила вопрос. ― Я… ― всадник запнулся, мазнул по женщине взглядом и посмотрел на своих хмурых друзей, погрузившихся в почтительное молчание вместе с эллинками ― беда, как оно часто и бывает, сблизила далёких во всех смыслах людей. Кого-то она сблизила на непочтительное расстояние: Мелисса покрыв голову широким капюшоном, робко прижималась к охотнику — Эрет был одним из немногих, с кем воительница теперь желала заговаривать. Дева спрятала лицо в меховой накидке стоящего рядом с ней мужчины, поспешившего сильнее прижать к себе хрупкую деву, больше походившую теперь на иссохшуюся тростинку. Иккинг тяжело вздохнул: гибель Астрид принесла нестерпимо много боли, однако он сознавал — за этой болью последует великая радость, первые витки которой начали закручиваться уже сейчас. ― Я думаю, что нет, ― нарушив молчание, всадник прямо посмотрел на Энию, уже и не надеявшуюся получить ответ на свой вопрос. Амазонка открыла, было, рот, чтобы спросить что-то ещё, однако викинг повернулся к ней спиной и направился к сидящему поодаль Беззубику. Окинув беглым взором собравшихся на площади викингов и амазонок, Иккинг забрался в седло Ночной Фурии — Летим отсюда. Всадник, находясь уже далеко в облаках, бросил последний взгляд на удаляющуюся Темискиру, будто бы желая запомнить очертания языческого острова, ставшего для него родным за последние полгода. ― Я сделаю всё, чтобы твоя жертва была не напрасной, Астрид.₪₪₪۩₪₪₪۩✽۩₪₪₪۩₪₪₪