Выбор твой как яд

Счастье. Бесконечное счастье затмевало разум, здравый смысл отступал под натиском всепоглощающего чувства. Запасов еды от Алоизия Могарыча хватило на целую неделю. Неделю страсти и блаженства. Маргарита даже ни разу не оделась, так и ходила по крохотному подвальчику нагой и смеялась от восторга. И не понимала, почему иногда по лицу Мастера проносилась тень. Как он может вспоминать прошлое, когда настоящее их столь прекрасно?! А будущее… Будущее тоже будет чудесным, в этом у женщины не было никаких сомнений. Они отрывались от любовных ласк лишь для того, чтобы подкрепиться, подложить поленьев в печь или освежиться в новопристроенной ванной. Весь мир сузился для Марго до одного человека, до ее чувств к нему. Очень редко какое-то мерзкое ощущение, как назойливая муха, скреблось в ее душе, но она лишь хохотала и кружилась по маленькой комнате, расправив руки. Мастер как-то попросил ее прикрыться, однако она только оскалилась в соблазнительной улыбке и сказала, что ей теперь нравится нагота. Нагота и свобода. Любовник покачал головой, но ничего не сказал. Неделя счастья закончилась неожиданно и совсем не так, как планировала Маргарита. Однажды утром они просто обнаружили, что им нечего есть. Марго вообще раньше не задумывалась о таких вещах, ведь в доме ее бывшего мужа всегда хватало продуктов самого лучшего качества. Порыскав по всем закромам, женщина со злости шлепнула себя по коленке, что не прихватила из бывшего дома денег или хотя бы драгоценностей. Перерыв весь подвал, они обнаружили пару костюмов, несколько сорочек и кальсон бывшего временного владельца. Одевшись, Мастер пошел в ломбард, сдавать кое-какую утварь, что принадлежала Могарычу. Вырученных денег хватило ненадолго, поэтому квартира в подвале стала пустеть очень быстро. А пока Мастер искал старьевщиков, что дали бы побольше денег за барахло Алоизия, Маргарита приняла на себя новую роль - роль домохозяйки. Первые пару дней ей было даже интересно, ведь уроки домоводства, которые ей, как и любой интеллигентной девушке, давали еще в детстве, хотелось хоть раз реализовать на практике. Странно, раньше ей казалось, что пыль стирается легче, посуда моется проще, а полы метутся быстрее. Мозоли, появившиеся через пару часов уборки, не остудили пыл, поэтому женщина принялась и за стирку. Через час пальцы ломило от ледяной воды, а кожа на руках покраснела и припухла. Греть воду было неразумно — дров было мало, не хватило бы тогда на обогрев жилья. Маргарита даже на секунду посетовала, что будь здесь Наташа, ее служанка, то все было бы проще. Но тут же укорила себя за подобные мысли — она ведь хотела быть с Мастером и в богатстве, и в бедности. Продав все чужое имущество, они стали жить впроголодь. Друзей у них не было, помочь никто не спешил. Сначала Маргариту терзали вполне нормальные для женщины ее бывшего статуса проблемы: локоны развились, а денег на парикмахера не было; духи давно испарились с бархатной кожи и крема не увлажняли ее; старые изношенные тряпки едва могли годиться для носки, не то что для выхода на улицу, они натирали тело, вызывая шелушение и отвратительное чувство грязноты, хоть она и перешила их под себя и тщательно прополоскала. Но Марго заставляла себя быть сильной. Ради ее Мастера. Она ведь для него отказалась от прошлой жизни, добровольно опустившись на самое дно. Не могла же быть такая жертва напрасной? Мастер работал по ночам очень быстро: вскоре заново написал роман о Пилате и опять ходил по редакциям, предлагая свое творчество. Но и на этот раз его не хотели печатать. Он злился и часто сидел у печки ссутулившись и, раскачиваясь, нашептывал какие-то проклятия тем, кто до сих пор остается настолько беспримерно слеп, что ему, Мастеру, приходится довольствоваться бесполезным званием непризнанного гения. Но Маргарита нашла выход: раз уж ее любовнику не хотели идти навстречу жалкие газетчики, то она сама сможет прокормить их семью. Женщина пошла работать. Впервые в жизни. Она понятия не имела о тяжести труда до сего момента. Все детство, юность и молодость ей прислуживали, она не знала забот. Уроки по кулинарии и прочем домашнем хозяйстве остались лишь в подсознании, не давая сейчас никакой практической пользы в поиске работы. Единственное, что умела Маргарита — это шить. Но ее попытки поступить в ателье или на фабрику проваливались сразу, как только там узнавали, что она не имеет специального образования. С горем пополам она устроилась в заводскую столовую официанткой. Хорошо еще, что документы ее волшебным образом оказались при ней. Женщине снова повезло: аванс как раз выдали через три дня после начала ее работы, иначе неизвестно, чем бы могло все закончиться для нее и Мастера. Маргарита, конечно, таскала тайком остатки из общепита, да и сердобольная заведующая каждый вечер ловко подсовывала ей в передник пару котлет, завернутых в салфетку. Но денег все равно не хватало. Поправ свою гордость, Королева стала в этой же столовой еще и поломойкой. Еще через пару недель ее руки огрубели, но глаза все так же горели верой в светлое будущее. И пусть заработок ее был не так велик, они с любовником были счастливы. По ночам Мастер часто срывался с постели, тормоша нечаянно при этом Маргариту, зажигал свечу и садился писать новый роман или рассказ. Женщина устало терла покрасневшие от недосыпания глаза и грустно улыбалась — вот теперь точно напечатают новую идею ее возлюбленного, люди признают его! То, что он не думал даже подыскать хоть какой-то заработок, ее не смущало: великий человек ведь должен заниматься одним делом. А она, его верная подруга, обязана оказывать ему помощь и поддержку. Иначе зачем она променяла свою богатую скучную жизнь на жизнь с любимым человеком? Шли дни, недели, месяцы. Прошел год. Счастье и не думало никуда уходить, и Маргарита радовалась этому. Прогнозы заведующей столовой не спешили сбываться. Полная пожилая женщина хоть и была доброй, но явно не верила в любовь, раз считала, что негоже Маргарите одной трудиться, пока Мастер являет на свет свой шедевр. Только двое грузчиков понимали ее — они полностью поддерживали Марго, поощряя ту на труд для блага своего любимого. Они хоть и были все неженаты, но ведь мужчинам со стороны виднее, искренне думала Королева. Иногда, когда за полночь Маргарита в изнеможении ложилась спать на продавленный старый диванчик, ей казалось, что она видит блеск золота и драгоценных камней, но усталость брала свое, и женщина засыпала. Во сне ей виделись походы в варьете, Большой театр, шикарные рестораны. Она снова была одета в меха и бриллианты. Локоны были скреплены дорогими заколками, а не шпильками за две копейки пачка. Волосы были по-прежнему густыми и совсем не лезли. Ногти были покрыты красным атласным лаком, а не обгрызены под корень. Тело ее благоухало французскими духами, а не порошком для чистки столов от жира. В зеркалах отражалась все та же молодая женщина, а не уставшая работница с ранними морщинами. Странно, раньше она не придавала значений таким простым радостям жизни, как уход за собой и развлечения. Считала их обычными и естественными. И только теперь, окунувшись в почти полное безденежье, отдавая больше половины зарплаты за коммунальные услуги по подвальчику, она вдруг подумала в дреме: почему же никогда не ценила то, что у нее было? Но на этом сон всегда обрывался, оставляя после себя мерзкое ощущение. Она не должна так думать! Она принесла в жертву свою прошлую жизнь ради любви и будет достойной спутницей своему Мастеру. А Мастер тем временем потер небритый подбородок и задул свечу, отправляясь, наконец, спать. За окном светало, Маргарите было пора собираться на работу. Снова где-то блеснули самоцветы, будто даря ей свою улыбку. И женщина чувствовала, что все будет хорошо. Что скоро Мастера опубликуют, и они заживут, как положено! Как наяву в голову ударил аромат нежных куропаток в сливочном соусе, легчайшего пюре из молодого картофеля с перепелиными яйцами и пряного кагора. Королева помотала головой, прогоняя мираж — в желудке жалобно заурчало от голода. Уже натягивая старые потертые башмаки, Маргарита бросила нежный взгляд на спящего любовника: еще немного, еще чуть-чуть. В следующий момент Маргарита стремительно обернулась: ей показалось, или опять где-то мелькнули цветные отблески? На этот раз голубые, словно горные топазы. Или как чьи-то печальные глаза.