One Litre of Tears (редактирование)

POV Драко Малфой «У меня возникает только один вопрос. Как Гермиона, после всего, так держится? Эта такая хрупкая, ранимая и жизнерадостная девочка?! Её не сломала война, смерть стольких людей, неизлечимая болезнь. Я видел лишь несколько раз, как она плакала, и в основном, из-за умерших на войне. Но там все оплакивали погибших, это можно понять. Как можно быть настолько сильной? Хотя нет, я неправильно выразился. Ей больно, даже больнее, чем многим другим людям, но Гермиона скрывает это. Она терпит. Терпит всю боль. Как можно быть настолько терпеливой, но в то же время ранимой? Я боюсь, может скоро «сильная девочка» сорвётся. Лучше бы она всё выплёскивала наружу. Оставляя всё в себе, Гермиона может не выдержать душевной боли. Это слишком трудно для такой добросердечной девушки. Она никогда не любила показывать свои слабости. Даже узнав о предполагаемой болезни, Гермиона Грейнджер находит силы смеяться и радоваться жизни. Я удивляюсь её доброте и уму, столь редких в наше время. Она мудрее, чем многие другие взрослые люди. В свои восемнадцать лет, Гермиона уже пережила сильную боль, отчаянье и страх. Она некогда мой школьный враг, стала мне так дорога. Иногда, эта удивительная девушка единственная, кто понимает меня в этом мире. И принимает таким, какой есть. Сейчас мне стыдно и противно от прошлого себя, который издевался и портил жизнь Гермионе. Я был таким идиотом, застрявшим в грязи, из которой она меня и вытащила. Как ей хватило терпения, чтобы не кинуть такого неблагодарного кретина? В голове всплывает лишь: «Это же Гермиона. Чего ты ожидал?». Её сердце слишком доброе и наивное. Она верила, что каждый может измениться. Но я действительный пример её мыслям. Именно с её помощью я смог поменять взгляды на жизнь. Раньше я думал: «Если я — Малфой, мне можно всё. Если захочу, всё будет принадлежать мне». Да, я действительно так думал. Мысли одинокого, гордого и озлобленного мальчишки. И почему я не мог усмирить свою гордость? Ведь только из-за того, что Гермиона не приняла моё рукопожатие в знак дружбы*, я начал так гнусно травить её школьную жизнь. Чёрт, я такой придурок! Я ведь был не достоин её дружбы. Может, если бы кто-то мог читать мои мысли, подумал бы, что я слишком преувеличиваю достоинства Гермионы. Но всё мною сказанное — правда. Может, подумали, что я слишком боготворю её? Но она действительно мой ангел, спасшая мою никчёмную жизнь. И я благодарен, что моя судьба проходит рядом с её судьбой. Я рад, что наши дороги сплелись. Не могу представить себе жизнь без Гермионы. Кажется, мои слова слишком пафосны. Но правда заключается в том, что она слишком важный человек для меня. Не знаю, как ей это удалось, но теперь я научился ощущать все её чувства. Когда ей грустно, я грущу вместе с ней, когда радуется, радуюсь с ней, когда злится, злюсь вместе с ней. Это так удивительно! Видя лишь её лицо, могу понять, что она чувствует, так как она, как открытая книга. Когда её нет рядом, я сильно волнуюсь за неё, ведь она любит искать приключения на свою голову. Если что-то утаивает, не могу успокоиться и всё равно узнаю то, что она скрывала. Могу понять, когда она врёт или нет. Мне удалось узнать Гермиону лучше, чем Гарри и Рон за целый год. Иногда, они даже ревнуют её ко мне, что становится даже приятно. Это означает, что я тоже стал значимым и важным человеком для неё. Видел ли я её «странности»? Да. Но, что я мог сделать? Сказать Гермионе, что это ненормально? Да, мог. Каждый день я говорил себе: «Сегодня точно поговорю с ней на эту тему!», но видя её беспечную и беззаботную улыбку, просто не мог ей об этом сказать. Я — эгоист? Ведь хотел видеть её с улыбкой на лице, хотел защищать Гермиону, чтобы улыбка никогда не пропала. Я хотел этого, не она. Но сейчас не время предаваться глубоким размышлениям, ведь надо быть рядом с ней и поддерживать! Чем она заслужила такое горе? Сам Мерлин желает проверить её на прочность? Но он не подумал об одном: Гермиона — девушка, которая и так видела много несчастья в жизни. Что, если она не выдержит такую непосильную ношу? Я так хочу облегчить её груз! Хоть немного, чтобы она могла жить дальше и радоваться жизни! Она слишком молода, чтобы умирать. Что? Неизлечимая болезнь? Вы серьёзно? Ей всего восемнадцать лет! Какого драккла, Гермионе приходится это терпеть и жить с этим? Я найду лекарство от этой чёртовой болезни, чего бы это мне ни стоило...» * * * Прошла неделя. В воскресенье Гермиона должна была пройти обследование. В этот день решалась её дальнейшая судьба. Она чаще стала падать в обмороки. Никто не знал, что всё это было из-за недосыпания, ведь девушка умело скрывала мешки под глазами. Ночью она пыталась не спать, выпивала кофе и читала учебники, одолженные в библиотеке. Почему Грейнджер себя так загоняла? Ей снились кошмары. С присутствием родных ей людей, которые отчаянно рыдают, хороня её. После первой же ночи, гриффиндорка побывала в лазарете и взяла оттуда Зелье Без Сновидений. Но представляете, это не помогало?! И поэтому, смирившись, девушка продолжала не спать сутками напролёт. Гермиона понимала, что только ухудшает свою ситуацию, а точнее своё здоровье. Но она не могла видеть те лица, наполненные отчаянием и ужасом, самых дорогих ей людей. Друзья сильно за неё волновались, но не знали, как им быть. Несколько дней они ходили растерянные и совсем потерянные. Девушка пила Зелья Восстановления, чтобы ходить на занятия. А походка еле заметно стала неустойчивой. Ноги иногда просто подкашивались и совсем не хотели ходить. Гермиона не могла бегать, тело её уже не слушало. Она устала от такой жизни, хотя и прошла только неделя. Удивительно, почему только у недавно быстро бегающей девушки, появились эти «странности»! Всё говорило само за себя. Она была уверена в том, что в Малфой-меноре действительно была описана ЕЁ БОЛЕЗНЬ. Здесь уже даже совсем тупой человек бы догадался. Но почему гриффиндорка была так уверена в этом? Зачем пытаться знать наперёд? Чтобы облегчить боль? Но это самая глупая отговорка! Да потому что Грейнджер уже видела и знала, как действует эта болезнь. Она была действительно ужасной: вместо мгновенной смерти, заставляла отказывать конечности, затем переходила на органы чувств и человек, который был болен, становился узником в своём же теле. Приходилось полагаться на помощь близких и родных, а может и просто добрых людей. Но это так больно осознавать, что им ты только мешаешь жить дальше, становишься обузой. И вот ждёшь лишь момента смерти, чтобы умереть и никогда не мешать другим, даже если они и говорят, что всё в порядке. Это ведь так ужасно: быть в плену тела, с сознанием, которое отчаянно борется с чёртовой болезнью и знать, что делаешь жизнь близких тяжелее и намного сложнее! Но Гермиона решила, что никогда не пойдёт на суицид. Девушка будет бороться до конца. Не будет грустить и предаваться отчаянию. Если ей жить осталось недолго, то она хотя бы проживёт его с радостью. Она будет смотреть смерти в лицо и на её лице будет улыбка. Гермиона, приведя себя в порядок, пошла к кабинету директора. Поздоровавшись с профессором, девушка приблизилась к камину. Директор ободряюще кивнул. Девушка слегка улыбнулась. Зашла в камин и, сказав назначенное место, скрылась в зелёном пламени. Гриффиндорка вышла из камина и к ней сразу бросилась мама. Миссис Грейнджер плакала и обнимала дочь. Она погладила дочку по щеке и вновь зарыдала. Гермиона, ничего не говоря, просто стояла и обнимала мать. Отец Герми стоял поблизости. Он незаметно стёр слёзы. Ему было трудно осознавать, что его единственная дочь неизлечима больна, но он держался изо всех сил. Ради жены, которая вообще почти впала в стресс. Ради дочери, которая больна. Ради семьи... Постояв так, мать и дочь сели на диван. Отец сел на кресло рядом с диваном. — Доченька, ты в порядке? — спросила миссис Грейнджер. Такой банальный вопрос, но сколько же в нём было чувств: беспокойство, грусть, отчаяние! — Всё в порядке, мама, — сказала Герми и улыбнулась в виде доказательства. Улыбка получилась вымученной, хотя Гермиона скрыла с помощью заклинаний, все видимые дефекты на лице, даже репетировала перед зеркалом. И только, чтобы облегчить боль своих любимых родителей! — Доченька, не переживай, мы что-нибудь придумаем, — высказался глава семьи. Гермиона лишь кивнула. Но знала, что в такой ситуации нельзя ничего придумать. Через час Грейнджеры стояли возле больницы, не решаясь войти. Но вскоре семья сидела в кабинете доктора: кто-то нервно стучал пальцами по столу, кто-то утирал слёзы, а кто-то перебирал ногами. Доктор Бенсон был добрым и отзывчивым. Он выслушал девушку, иногда сильно хмурясь и изменяясь в лице, при её рассказе. На вид, Бенсон был очень добродушным: седые волосы, которые только-только начали появляться, глубокие морщины на лице, и добрые глаза, которые смотрели поверх квадратных очков. Услышав Гермиону, доктор Бенсон переместил их. На другой стороне кабинета всё было для небольшого обследования, место было скрыто белой ширмой от рабочего стола, кресел и книжного шкафа, наполненного книгами на тему медицины. Затем врач попросил закрыть глаза, вытянуть руки и соединить указательные пальцы. Потом стучал молоточком по коленкам Гермионы. Затем девушке предстояло стоять на одной ноге, лежать на кушетке и сгибать ноги. — А сейчас сделаем компьютерную тормографию, — сказал доктор. Его ласковую улыбку сменила серьёзность. Девушка лишь кивнула. На голову Гермионы медленно опустился большой аппарат, под нервный и быстрый стук её сердца... После обследования, Гермиону и её родителей отпустили домой, перед этим дав какие-то лекарства. Надо было дождаться результатов обследования.