Сон наяву 2. Право на оправдание.

Я покинула Журчащую поляну и теперь медленно брела обратно по той же тропинке, по которой пришла. Я думала о ребятах, о том, насколько это все уже вросло в меня, стало частью меня, словно я родилась с этим и прожила всю сознательную часть жизни. Эти удивительные шиноби Скрытого Листа, быстро воспламеняемые, но и такие мужественные, дружелюбные, благодарные. Они благодарят даже тех, кто умудрился одолеть их в бою. Конечно, это вполне естественно благодарить за опыт. Я усмехнулась, вспомнив первые тренировки с Юраги и Хитоми. Как же они меня щадили сначала. Боялись сделать очень больно, унизить, огорчить… Но уже очень скоро поняли, что не это мне нужно. Я всегда говорила, что если они хотят сделать меня сильнее, то им следует обращаться со мной как с врагом. Никакой пощады, никакой жалости. Благодаря им, я теперь такой вот неслабый шиноби. Я подумала, что стоило бы мне как-нибудь использовать Адэи и навестить Юраги, Хитоми и Вицу. Посмотреть, как дела у маленькой Юкки. Все же, я, наверное, скучала по ним. Юраги говорил, что я даже не вспомню о них, а Хитоми заклинала гордиться знакомством с ними. Насколько же разные у людей суждения. Как можно забыть людей, встречей с которыми ты гордишься? Забыть и не вспоминать о людях, которые потратили на тебя часть своего драгоценного времени, своей жизни, которые дали тебе так много и не просили взамен ничего, только не забывать… До чего же смешные люди… Смешные и странные. Все разные, как оттенки разных цветов, и в то же время совершено эмоциональные и чувствительные, словно на одно лицо. Чувства непозволительны в мире шиноби. Они могут причинить боль, в душе будет пусто и безумно… Шиноби может любить, а сочувствие – вообще важная составляющая любви. Шиноби сочувствует даже когда убивает. Но привязанность хуже всякой боли. Это как взять две ладони, смазать между ними клеем Моментом и склеить их. Они пристанут друг к другу, станут одним целым, неразлучным. А потом нечто безжалостно оторвет одну ладонь от другой. Смерть это будет, безразличие, болезнь или что-либо иное… Ладонь исчезнет, а на другой ладони останутся кровавые раны, постоянно кровоточащие и болезненные, постоянно напоминающие о себе, омрачающие душу, делая человека несчастным, больным, пустым растрескавшимся сосудом. И у этого человека все еще будет выбор: найти в себе силы и воспрянуть духом, продолжать жить, ценить прекрасное, чувствовать по-новому, или ненавидеть, не сдерживать в себе боль, желать причинить боль всему миру. К сожалению, в случаях с шиноби чаще всего случается именно второе. Вот почему ниндзя не должны привязываться. Обладая великой силой, не каждый шиноби может пересилить свою боль и свой гнев. И тогда начинается безумство. Весь мир рушится, раскалывается на несколько осколков и этот сосуд, теряя себя как когда-то любящее и счастливое существо. Некоторые осознают это настолько ясно, что всю жизнь живут отшельниками. У таких людей нет настоящих друзей, никогда не будет семьи. Они либо слишком умные, либо слишком слабые, чтобы сдержать себя в случае чего. Некоторые, как, например, Какаши, потеряв объекты своей привязанности когда-то давно, все же нашли в себе силы. Так вот посмотреть на Какаши-сэнсэя – ни семьи у него, ни девушки любимой… Но он не одинок, никогда не будет одиноким. У него много друзей, любимые ученики, в которых он вложил душу. Он, конечно, ленивая задница, но Хатаке никогда не позволил бы никому из нас погибнуть. Скорее, умер бы первым, защищая нас. У сэнсэя красивая душа. Серебристо-белая, добрая и загадочная. Лишь перед лицом опасности она ожесточается, скрывая всю свою серебристую сущность за глухим панцирем решимости защитить. Такой человек на многое способен… И его никогда не назовут безжалостным убийцей, разрушителем, монстром… Просто потому, что когда-то он нашел в себе силы продолжать жить, создавая, а не разрушая… Не знаю… В коем-то веке став сильнее своими силами, я не знаю, что будет дальше… Я не дам сестру в обиду, буду оберегать ее всегда, особенно пока она не научится видеть главную суть этого мира. Здесь действительно выживает сильнейший. И умный. Предприимчивый и душевный. В этом мире нельзя быть слабым. Если ты хочешь жить, конечно… У меня так много друзей здесь. И никого из них я никогда не предам. Я буду платить им той же добротой и искренним желанием помочь, буду благодарить их за все хорошее, что они мне дали. Убью любого, кто посягнет на святыню души моей. Я вздохнула, покачав головой. Было сложно осознавать, что только одно желание защитить никогда не станет той палитрой чувств, доступных человеку. В этом мире мне нельзя даже любить, не то чтобы привязываться. В смысле, любить друзей можно, но нечто большее… Я с мукой думала о подобных вариантах. И в конце этих вариантов меня ждала одна и та же пропасть. Этот мир не мой. Я могу свободно любить в своем, где время не изменяет мне, где все знакомо и возможно. Стоит полюбить здесь, поддаться этому чувству, как ни за что не захочешь возвращаться обратно. Упрекнет ли кто, если останусь тут, заведу семью, проживу эту странную жизнь здесь, с человеком, которого полюблю? И снова мне изменит время. Умирая, я вернусь обратно к себе. Мое тело вновь будет прежним, молодым и сильным. Мне снова нужно будет проживать жизнь до самой старости. Находить свою любовь, заводить семью… Зная, что где-то там, возможно, растут твои потомки, молятся на могиле твоей второй половинки, которую ты оставила там, позади… и все потому, что это не мой мир. Это пропасть слишком велика. Прожив жизнь здесь, такую вот сумасшедшую и насыщенную, богатую на события, мне не нужно будет ничего. Моя привязанность навсегда отяготит меня, и я стану тем самым пустым растрескавшимся сосудом, содержимое которого покоится где-то там, далеко…Там, где я посмела его оставить… - Кристина-тян! Я потрясла головой, отгоняя эти странные, совершенно неуместные и грустные мысли, и посмотрела в сторону зовущего меня голоса. Оказалось, что, пока я думала, я умудрилась добрести до здания Хокаге. Там на лестнице около двери стояла Темари и, улыбаясь, махала мне рукой. - Темари-сан! – обрадовалась я и поднялась к девушке на лестницу. – Рада видеть тебя. Выглядишь, как всегда отлично. - С возвращением, Кристина-тян, - хвостатая сестра Казекаге довольно пожала мне руку. – Выглядишь задумчивой. Жалеешь о чем-то? – Темари всегда умела понять проблему, но на этот раз промахнулась. Я покачала головой. - Нет, что ты, вовсе нет. Просто задумалась, - слегка улыбнулась я. Девушка недоверчиво приподняла бровь и с облегчением вздохнула. - Я-то уже решила, что у тебя что-то стряслось. Не хотелось бы омрачать чем-нибудь такой прекрасный день. - Да, - кивнула я, посмотрев на небо. Оно было нежным и блестящим, как поверхность озера, и солнце теперь вовсю купалось, повсюду разбрызгивая пламенные теплые лучики. – У тебя тоже все хорошо? Как Шикамару? Темари пожала плечами и поджала губы. - Шика – ленивая жопа. Я уже не помню, когда он в последний раз водил меня куда-нибудь. Мы с ним редко видимся, но уж если и видимся, то надоедаем друг другу до полусмерти. Он мне – своей ленью и вечно сонной физиономией, а я – чрезвычайной энергичностью и бодростью. Я улыбнулась. - Ну, так круто, Темари-сан. Вы дополняете друг друга, противоположности притягиваются. Только представь, какими пылкими у вас получатся дети. Как звездочки, - хихикнула я. Темари густо покраснела и отвела глаза. - Угу, если только он не надоест мне раньше… - Не надоест, уверяю тебя. Вы друг без друга не сможете, это стопроцентно. Ты его жизнь делаешь более разнообразной, яркой и эмоциональной, а он для тебя – успокоительное. Держу пари – после разговоров и прогулок с ним твоя энергичность на порядок падает. Подумай об этом, Темари-сан. Я верю, что все у вас будет хорошо, да? – улыбнулась я и, открыв дверь, вошла в темное прохладное помещение. Темари задумчиво смотрела перед собой, рассеянно улыбаясь чему-то. Видимо, думала над моими словами. Я шла по темному коридору, темнота была плотная и тягучая, казалось, ее можно было разрезать кунаем. То и дело ругалась сквозь зубы, спотыкаясь. Интересно, почему Мидайа не дает о себе знать? Ведь он – часть моей темноты, часть меня и моей души. Неужели сейчас мое счастье заглушает даже темноту? Ощущение близости прекрасного, такое приятное чувство, которое сжигает все одиночество и боль, накопившуюся за два года. - Уй! – вырвалось у меня, когда в темноте, задумавшись, в меня врезался кто-то. Удар был таким внезапным и сильным, что я и тот, с которым я столкнулась, полетели на пол. Я ударилась спиной и охнула, но на этом мои страдания не окончились. Некто, ранее потеряв равновесие одновременно со мной, грохнулся прямо на меня и тихо зашипел. Человек быстро слез с меня и, нащупав в темноте мою руку, аккуратно потянул. Я встала и, пошатываясь, недовольно ворчала, потирая ноющую спину. Чья-то рука аккуратно дотронулась до моей щеки. - Я не хотел, извини, Кристина-сан, - прохладный и негромкий, но всегда такой необыкновенный у меня на слуху, голос быстро вернулся в реальность. - Казекаге-сама, - улыбнулась я. – Все нормально… - Не ушиблась? - Я в порядке теперь, - меня переполняло странное счастье. Я улыбалась, как придурок, слепо глядя перед собой, не видя человека, который все еще не убрал руку с моей щеки. Не видела, но чувствовала тихую улыбку, трепещущее горячее сердце, осторожную заботу и бережливость… Мы молча улыбались в темноте, совершенно не видя друг друга, но продолжая чувствовать, словно между нами уже давно протянули невидимые ниточки. - Ты не забыла? - тихо шепнул в темноте Гаара, и его шепот пронесся легким ветром. - О чем? – тоже шепнула я. Рука Казекаге, лежавшая на моей щеке, аккуратно пощекотала меня указательным пальцем и исчезла. - О том, что у нас сегодня свидание… - Мне об этом напоминает даже случайность, - тихо усмехнулась я. – Ты шел от Цунадэ? – шепотом спросила я. - Да, - тихо ответил Гаара. – Я же Казекаге, мне нельзя забывать о делах, - шепот Гаары окончился снисходительной улыбкой. - А почему мы говорим шепотом? – я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Гаара почувствовал мое настроение и рассмеялся первым. Тихо и весело. Даже его смех буквально расстилался по тьме, растекался, преображая до неузнаваемости. В этот миг мне больше всего хотелось узнать, о чем же думает Казекаге Скрытого Песка. - Не знаю, так уж на меня темнота действует, - Гаара смутился. Я протянула руку и предприняла пару попыток нашарить в темноте его ладонь. Гаара вздохнул, как вздыхают братья, с умилением глядя на играющих маленьких сестер, и сам взял меня за руку. Я обхватила ее покрепче (не дай Бог испарится!) и пошла обратно к двери, туда, где свет. Мне нравилась такая темнота, но хотелось видеть. Я могла бы, конечно, посмотреть внутренним зрением, но сейчас у меня в душе был такой фейерверк, что ни о какой концентрации и речи не шло. Мы вывалились из здания Хокаге и дружно посмотрели на небо, все еще не отпуская рук. Солнце ослепило на миг, но я, свыкнувшись с внезапно налетевшим светом, повернулась к Гааре. Тот молча смотрел на меня. Его зелено-бирюзовые глаза блестели на солнце, переливались сотнями искринок, смотрели прямо на меня, не мигая, не бегая, смотрели тепло и ясно. Я засмущалась и почувствовала, что к щекам приливает краска. - Что? – смущенно пробормотала я, отведя взгляд. Казекаге слегка улыбнулся и покачал головой. – Ну, пожалуйста, о чем ты думаешь? Гаара улыбнулся чуть шире, и я поняла, что он сдался. - Я подумал, что ты особенная, Кристина-тян. Я еще никогда не встречал таких, как ты. Я вскинула голову и удивленно посмотрела на юношу. Тот уже не улыбался, глаза все еще искрились и сияли, но в них появилась какая-то задумчивость. - Таких кривых, косых и вредных? – тихо спросила я, слегка улыбнувшись. Гаара покачал головой. - Ты всегда такая разная. Я не перестаю удивляться, насколько разносторонним существом является человек, в частности – ты. Твой характер совершенно… уникальный! Нет еще одного человека, с чьим характером можно было бы сравнить твой. - Все так плохо? – испугалась я. В тот момент, слушая эти странные откровения, мне впервые за очень долгое время стали важны чьи-то мысли, касающиеся меня. И тогда, когда Гаара говорил мне это все, я очень серьезно пожалела о том, что спросила его. Юноша на мой вопрос только пожал плечами. Он уже не улыбался, но и то легкое чувство чего-то особенного, казалось бы, совершенно неизбежного, все еще витало между нами. - Ты никогда не просишь о помощи или об одолжении. Всегда такая ленивая и безразличная, неуклюжая и нерасторопная… Но стоит появиться чему-то, что зацепит тебя, когда ты поймешь, что тебе что-то очень нужно, ты пройдешь через все круги Ада, но получишь, завладеешь, оценишь или присвоишь. Тогда ты добьешься всего. Если бы ты захотела, то давно стала бы Хокаге. Ты всегда говоришь правду в серьезных вещах, и нередко говоришь неправду в том, что быстро забывается. Ты можешь сказать лишь несколько слов, и мир того человека, которому ты их сказала, взорвется фейерверком эмоций. Человек будет светиться от радости, и у него за спиной вырастут крылья. И это – твоя главная сила. Если Наруто меняет людей своей дружелюбностью и общительностью, Саске подчиняет своим безразличием и холодом, Сакура не тонет в водах однообразия из-за раздвоения личности, то ты… Ты лишь словами можешь выстроить чудный город из чувств и мыслей, или разрушить и превратить в прах последнюю надежду, унизить человека, зацепить его так, что тот взвоет… Не потому, что почувствует себя оскорбленным. Просто потому, что даже тогда в твоих словах окажется доля правды, с какой бы стороны ты не посмотрела на мир. Гаара замолчал, не глядя на меня, а я стояла с приоткрытым ртом и пораженно смотрела на Казекаге. Что за? Откуда столько всего? Эти его слова эмоции. С которыми он это все говорит… Откуда взялось все это? Где начало? Неужели меня так просто раскусить и прочитать, просто вот так вот взять и вытрясти мой внутренний мир наружу? Зачем он декламирует то, что сказал мне когда-то папа? Не в таком формате, конечно, но все же… - Как? – только и выдохнула я. Гаара посмотрел на меня. - Ты похожа на кошку, крадущуюся во тьме, сливающуюся с нею в одно целое. Видимо, ни один человек никогда не сможет сказать, о чем ты думаешь, каким будет твой дальнейший поступок, и какой шаг ты сделаешь дальше. Ты веришь во что-то свое, особенное, но никогда никому не скажешь, что же это такое. У тебя острые когти и клыки и ты со звериной ненавистью впиваешься ими в каждого, кто посягнет на твою святыню. Но стоит довериться тебе, протянуть руку и погладить, как ты свернешься в уютный, пушистый и мурлыкающий комочек, такой беззащитный и трогательный, мягкий и теплый. Спрячешь когти в мягкие подушечки лап, и будешь счастливо щурить глаза на восходящее солнце. - Я никогда не стану мурлыкать на коленях у того, кто не понимает меня, - прошептала я, чувствуя, как защипало в глазах. От радости. Впервые кто-то прочел меня от начала и до конца. Вот он, Казекаге… - Не прощу того, кто предал меня. Не прощу, но и не буду мстить. И мне не будет безразлично, если я лишусь чего-то важного. Фактически, я собака в кошачьей шкуре. Только вот… Зачем ты говоришь мне все это? – у меня запрыгали губы, и я еле сдержала свой голос, чтобы он не сорвался. Я стояла напротив Гаары и не смотрела на него, не смея поднять глаза. Впервые парень прочитал мою сущность как по буквам, и после этого я впервые в жизни постыдилась своего характера и восприятия этого мира. Наверное, мне частенько хотелось обладать такой же стойкостью и таким же стремлением, каким обладает Наруто, той решимостью добраться до цели, какой обладает Саске, тем умением видеть людей и чувствовать их, как делает это Гаара. Так вот посмотреть – в каждом есть что-то особенное. Надо только найти, копнуть поглубже. Но иногда лучше не копать. Кто знает – наткнешься ты на чистую и искрящуюся подземную речку, или на грозный бурлящий поток, который снесет тебя с ног и поглотит. Порой лучше, чтобы никто не знал всего того, что творится у тебя на душе. Тогда не придется сохранять это, подтверждая, что да, я такой, какой есть. Не имея шанса изменить свое отношение к чему-то в корне, стать книгой, когда-то интересной и необычной, но уже прочитанной и ненужной. - Я хочу, чтобы ты поняла, каким человеком вижу тебя я. И я говорю это, пока могу говорить, спокойно и свободно. Странно, - я почувствовала, что Казекаге улыбнулся, но лица не подняла, - но ты единственная девушка, с которой мне не приходится подбирать слова и думать, что же сказать дальше. И вообще… Так много я говорю только рядом с тобой. По правой щеке потекло. Что же он делает? Неужели пытается разбить ту стенку, которой я оградила себя, вернувшись сюда? Как же это паршиво, стоять перед человеком, который дорог тебе, наверное, даже больше, чем все остальные, глотать слезы и думать о том, что все это бесполезно. О том, что нужно запретить себе, обернуть в шутку, рассмеяться и превратиться в клоуна. Соврать и заткнуть свои чувства подальше, поглубже, закрыть на ключ и выбросить его далеко и надолго. И забыть… А, может, разбить стенку и пустить все на самотек? Посмотреть, что из этого выйдет? - Кристина-сан, - окликнул меня Казекаге. Я набрала побольше воздуха в грудную клетку и притворно громко чихнула. Потом еще раз и еще раз. Посмотрела на Гаару, теребя кулаком влажные после слез глаза, и расплылась в улыбке. - Кто-то вспоминает… После чиханий всегда так глаза слезятся, - пожаловалась я, вытирая тыльной стороной руки остатки влаги. – Что ж, Казекаге-сама, вы в который раз просто убили меня своим умением читать людей как раскрытые книги. Но Каге обязан уметь это делать, иначе он будет плохим правителем, так? Гаара вздохнул и, нахмурившись, посмотрел на меня. - Почему ты лжешь себе даже сейчас? Почему не позволишь чувствам выйти наружу? Я задумчиво пожевала губами и пожала плечами. - Просто потому, что я так чувствую. Чувствую, что мне следует сдерживать чувства. - В этом есть какая-то необходимость? – тихо спросил Гаара. - Я не знаю. Я просто так чувствую, - ответила я, поворачиваясь. Я собралась уходить. Этот странный разговор дал мне много поводов для размышления. - Скажи мне, если ты страдаешь, - раздался у меня за спиной голос Гаары. Казалось, он и в самом деле не понимал… - Мне нельзя, - ответила я и, махнув рукой, добавила: - Увидимся вечером. Я сама, наверное, до конца не поняла, чего мне нельзя. Чувствовать, или рассказывать о своих страданиях. Я шла, рассеянно улыбаясь, как сумасшедшая… Думалось, что все бы очень забавно изменилось, если бы я вдруг подняла голову и, положив ему руки на плечи, поцеловала бы. Тогда на свете сразу стало бы больше искренности и счастья. И родился бы новый маленький Бог, который спасал бы только нашу любовь, бережно хранил бы ее и оберегал две половинки сердца, не позволяя ни умереть, ни пострадать… Но стоит ли это все грозящих страданий и одиночества? Ведь когда второй половинки нет, то и исчезнет этот маленький теплый бог, нежно греющий грудную клетку и тревожащий мысли каждый раз, когда он улыбается или говорит… Да, эта глупая привязанность… Эти тупые чувства, неизвестно что творящие с человеком. Делающие человека человеком… Если он умрет, я буду плакать. Точно так же, как я плакала, когда погиб Итачи. Я грустно улыбнулась. Да, Итачи был очень важен для меня. Я любила его. Я остановилась прямо посреди улицы, поймав за хвост казалось бы такую нелепую и совсем мимолетную мысль. Я любила? Точно, я любила его. И эта моя привязанность к нему сейчас сделало из меня то, чем я являюсь. Это странное существо, которое боится быть опознанным и прочитанным, которое боится новых чувств, хотя уже давно в глубине души понятно, что я люблю Гаару. Что этот милый мне Казекаге тоже, наверное, дорожит мною. Он видит и чувствует мою боль, но он не сможет понять ее. В конце концов, он никогда до этого не любил. Хорошо, что ему нравится эта Мацури. Может, у них все будет нормально. Посмею ли я разрушить стенку, которой огородила себя ото всех? Что тогда станет со мной? Вольюсь ли я в этот мир бушующим ревущим потоком, сметая с дороги все былое и привычное, сметая все чужие чувства, разрушая их и разбивая сердца? С тех пор, как не стало Итачи, во мне что-то рухнуло. Возможно, если бы не все эти события, война против Паши и Орочимару, мирное вхождение в Акацки в роли доктора и время дало бы мне шанс. Может быть, Итачи ответил бы мне взаимностью. С ним мне никогда не было страшно. Доверить страшную тайну с того самого дня, как он показал мне этот чудесный маленький домик на берегу реки, спастись только благодаря его вмешательству, обрести возможность порхать в пространстве только благодаря его совету… От печали нет никакого толка. Я бежала. Бежала все это время, периодически воя на луну. Боялась своих чувств. Это память моей души. Память боли и страданий всегда сильнее, чем память чего-то хорошего. Я помню все хорошее, что случилось в тот время, когда я была рядом с Итачи. Но одиночество и боль этих двух лет изменило меня. И что мне теперь нужно – вопрос века.