Тени прошлого

Май 1998 года Северус Снейп, устав мерить шагами директорский кабинет, опустился в кресло и, откинувшись на спинку, уставился в потолок: наверное, уже скоро. Он давно ждал этого, это было его единственным и самым большим желанием — чтобы все закончилось. После того, что случилось в прошлом году, он знал, что будет тяжело, но все же, не предполагал, насколько. Когда-то давно, когда он только начинал работать в Хогвартсе, тоже было невыносимо. Тогда почти все, начиная с Дамблдора и заканчивая мадам Пинс и Хагридом, смотрели на него с жалостью. Он понимал, что они знают, кем он был, и справедливо считают, что директор пригрел его тут фактически из милости. Поначалу это бесило, но с течением времени он привык, а, кроме того, ему, честно признаться, было наплевать, как к нему относятся. Сейчас же на него смотрели с ненавистью. В общем-то, ему и сейчас по большому счету было наплевать. Но иногда охватывала тоска и усталость, казалось, что у него ни на что уже не осталось сил, и желание покончить со всем разом становилось почти что навязчивым. Останавливало только обещание, данное Дамблдору: защитить школу и помочь мальчишке — единственное, что держало его сейчас на этом свете. Главное, успеть поговорить с Поттером, сказать ему правду. Он не представлял пока, каким образом это сделать, но еще есть время. Снейп устало прикрыл глаза. Да, он сделает то, что должен, а потом… Что будет потом, уже неважно, даже думать об этом не хотелось. «Уж не привязались ли вы к мальчику?» — снова прозвучал в ушах голос Дамблдора. Как ему удавалось читать в чужих душах, словно в открытой книге, без всякой, заметим, легилименции? Впрочем, в этом случае он не то чтобы угадал, но… Северус уже и сам не мог сказать, что он чувствует. С самой первой минуты, как он увидел мальчишку на распределении, в его душе боролись несколько чувств: старая обида на Лили, ненависть к Поттеру, с которой он ничего не мог поделать, и разочарование. Пока он не увидел сына Лили, он, пусть сам себе не решался в этом признаться, надеялся, что, возможно… Но стоило только взглянуть на него, от этой надежды и следа не осталось. Тем не менее, он постоянно напоминал себе, что это ее сын, убеждал себя, что стоит относится к мальчику, как к ее сыну, и только. Получалось плохо, потому что никуда от этого было не деться: он смотрел на Гарри и видел перед собой Джеймса Поттера в миниатюре. Правда, у мальчишки были ее глаза, но от этого становилось еще больнее: лишнее напоминание о том, что его жизнь рухнула. Он изводил Поттера придирками, цеплялся по любому поводу так, что сам себе иной раз становился противен, выходило, что он мстит Джеймсу через его сына, это было…мелко, мерзко и недостойно, но это было свыше его сил. Вместе с тем, годы шли, и видеть его рядом, стараться хоть как-то защитить его, вошло в привычку. Кроме того, ему и впрямь стало казаться, что так он может искупить свою вину перед Лили. Поначалу он не верил в это, чтобы там Дамблдор не говорил, но как можно искупить то, что ее больше нет по его, и только по его, вине. То, что он потом попытался все исправить, ничего не меняет, она ведь все равно погибла! Если бы это было возможно, он изменил бы все, и, возможно, Лили осталась бы с ним. Он постоянно думал о том, что он мог тогда сделать, чтобы не произошло того, что произошло. Ведь им же было так хорошо вдвоем, как же могло случиться так, что все рухнуло в один миг из-за такой ерунды. Иной раз, вспоминая тот день, когда они расстались, он злился на Лили. Почему она его тогда не выслушала, почему с легкостью поверила в такую чушь?! А иногда он больше злился на себя, что не смог ничего объяснить ей, сначала мямлил, как последний идиот, что «ничего не понимает и ни в чем не виноват», а потом и вовсе выгнал ее. Вот уж воистину, язык его — враг его. Один раз он уже обжегся, на пятом курсе, когда оскорбил ее, и два года потом не находил себе места, не зная, как это исправить. И вот опять! А самое главное, он так до сих пор и не смог понять, где она нашла тот пресловутый пузырек с зельем, который стал причиной их разрыва. Поначалу он посчитал ту ссору пустяком, ну вспылили, завтра она вернется, и все наладится. Но она так и не пришла ни завтра, ни на другой день, ни через неделю. Он с завидной регулярностью пять дней подряд ходил к ней домой, и всякий раз ему открывала дверь ее мать и отвечала, что Лили нет дома. Когда он пришел на шестой день, ему открыла Петунья: — Снейп, прекрати уже сюда таскаться каждый божий день! Ты что, плохо понимаешь по-английски, вроде не настолько уж ты ненормальный? Лили не желает тебя видеть, понятно? — и, не дав ему сказать ни слова, захлопнула дверь прямо у него перед носом. А через две с половиной недели он прочел в «Ежедневном пророке», что сын аврора Чарльза Поттера Джеймс женится на юной и чрезвычайно талантливой маглорожденной волшебнице Лили Эванс. Он сжег ни в чем неповинную газету, переколотил на кухне чуть ли не всю посуду, потом отправился в «Кабанью голову» и напился буквально до потери сознания. Дальше он помнил смутно, кажется, кому-то жаловался на предательство той, которую любил; кто-то пытался вытолкать его в шею и он пытался запустить в него оглушающим заклятьем, но ни руки, ни язык его не слушались; потом его таки подхватили под руки и вывели, а после Люциус Малфой протягивал ему бокал и говорил: «Не бойся, Снейп, это всего лишь отрезвляющее». Затем они сидели с ним еще в какой-то полутемной забегаловке, и бывший староста Слизерина говорил что-то о Темном Лорде, о том, что еще не поздно, что Снейпа там примут охотно. Хорошие зельевары, вроде него, на дороге не валяются, и он со временем может многого добиться. — А твоя грязнокровка сама приползет к тебе на коленях и будет умолять о прощении, — усмехнулся Малфой. Он ответил, что подумает. Двадцать первого ноября тысяча девятьсот семьдесят девятого года, в день свадьбы Лили и Джеймса, он под дезиллюминационными чарами пришел в Годрикову впадину, к дому Поттеров, и весь вечер простоял под окнами. Когда все разошлись, и в окнах погас свет, он вынул из кармана конверт с фотографией, правда, он разорвал ее, в тот самый день, когда узнал о скором замужестве Лили, двумя обручальными кольцами, купленными месяц назад, он готовил ей сюрприз — вот и пригодились; и клочком бумаги, на котором он вывел «поздравляю». Он подсунул конверт под дверь, аппарировал домой и написал Малфою, что он согласен вступить в ряды помощников Темного Лорда. Мать кричала, что он сошел с ума, она ему не позволит, и сама, прямо сейчас, пойдет и придушит эту глупую девчонку голыми руками без всякой магии. — Ты же из-за нее, думаешь, я не понимаю?! Но я не позволю тебе калечить свою жизнь! — Она уже и так покалечена, мама! — огрызнулся он. — Не в последнюю очередь благодаря тебе и папочке, — он знал, что делает ей больно, и испытывал при этом какую-то мстительную радость. — Слава богу, что он давным-давно исчез в неизвестном направлении, но до этого он порядочно отравил жизнь и тебе, и мне! — Северус, зачем ты так? — казалось, мать сейчас расплачется. — Как? Чего ты от меня хочешь? У меня ничего больше не осталось, понимаешь, ничего! Там я смогу чего-то добиться, а если нет — тем лучше. Убьют — вот и превосходно! — Северус… — Хватит мама, я не хочу больше говорить об этом. Он ушел и на прощание как следует хлопнул дверью. То, что произошло после, он предпочел бы стереть из памяти навсегда: как он сам передал Волдеморту то треклятое пророчество, как на коленях молил его не убивать Лили. Как, хрипя под круциатусом, стонал, что это вовсе не любовь, он просто хочет ее, нужно проучить ее за то, что она его отвергла. Как потом так же унижался перед Дамблдором, прося его о том же — спасти единственного человека на земле, которого он любил. И как он узнал, что ее больше нет. Дамблдору удалось убедить его, что отныне смысл жизни заключается в том, чтобы защитить ее сына, но теперь выходит, что все было зря. Мальчишка должен умереть. Это было так несправедливо, что иной раз казалось, что такого просто не может быть. Ему же чертовски везет, как некогда всегда везло его отцу. Вдруг повезет и в этот раз, ну вдруг? Тогда можно будет, наконец, сдохнуть не только с облегчением, но и с радостью оттого, что и его жалкая, ничтожная жизнь была все же не совсем напрасной. Размечтался! От воспоминаний его отвлекла внезапно вспыхнувшая в метке боль. Что там еще у них стряслось? Алекто поймала Поттера?! Ну, надо же, хоть какой-то толк от этой идиотки. — Ну, вот и конец, директор! — повернулся он к портрету Дамблдора. — Час настал, не так ли? — Гарри здесь? — взволнованно спросил Дамблдор. — Да. Он в башне Рейвенкло. Я должен успеть. Снейп быстро собрал бумаги со стола, убрал их в ящик, пробормотав пароль, и, закрыв глаза, стоял какое-то время, не двигаясь. Он вспомнил первую встречу с Лили: жаркий летний день, две девочки на детской площадке, и взмахнул палочкой, вызывая патронуса, и передал сообщение, конечно, это не слишком осмотрительно, но он не мог не проститься с матерью. Северус дождался, пока серебристая лань исчезнет, — вот теперь все; и решительно направился к двери. — Удачи тебе! — донеслось ему вслед с портрета покойного директора. — Ну, Поттер, не подведи! — усмехнулся он про себя. — Северус, — Снейп обернулся, рядом с ним стоял Малфой. — Что еще? — этого только не хватало, теперь не отвяжешься, а ему сейчас меньше всего хотелось общаться со своими «соратниками». Нужно найти в этом хаосе какое-нибудь более-менее укромное место, чтобы подумать. В замок теперь не пробраться, что-то там теперь делается, страшно представить. Одна надежда, что Минерва защитит и школу, и учеников; она справится, можно не сомневаться. Вот только… Поттер! Где его теперь искать? Этим двум уродам, брату и сестре Кэрроу, он лично не доверил бы и навоз за гиппогрифами Хагрида убирать, не то чтобы в школе работать, или выполнять хоть сколько-нибудь важные задания. Разумеется, Поттера Алекто упустила, правда, не без помощи МакГонагалл. Минерва вообще появилась как нельзя некстати, приди она чуть позже, возможно, все было бы иначе, не пришлось бы прыгать в окно, и наверняка он успел бы сказать мальчишке то, что нужно. Ведь Поттер же был там в своей дурацкой мантии, где-то буквально в двух шагах. Ну, а если уж Минерва взялась защищать своих «львят», то…кошка превратилась в львицу. Если уж начистоту, то Северус всегда восхищался Минервой МакГонагалл, еще со школы, она была сильной волшебницей и столь же сильной личностью. А в эту ночь она просто превзошла саму себя! Ожившие доспехи, огненные стрелы… Нет, можно было, конечно, сразиться, и таким образом выиграть время. Но там же и остальные подоспели, да и не открывать же, в самом деле, бойню. Не говоря уж о том, что сражаться против тех, с кем ты бок о бок прожил долгие годы, и кто некогда относился к тебе с пониманием… Черт бы побрал все на свете! — Лорд… — надтреснутый голос Люциуса вернул его к действительности, — хочет тебя видеть. Он в Визжащей хижине. Час от часу не легче! Что, интересно, ему понадобилось? — Иду, — бросил он через плечо. — Северус! — окликнул его Малфой. — Ну, — повернулся он к своему старому приятелю. Малфой подошел и что есть силы сжал его руку. — Северус, скажи…мой сын, ты его видел? Он остался в замке? С ним все в порядке? — Не волнуйся, с ним все будет в порядке, — отозвался он. — Северус… — Ну что еще? Меня ждут, Люциус, Лорд не любит, когда к нему опаздывают. Он высвободил ладонь из мертвой хватки Малфоя и направился к Визжащей хижине. Люциус стоял, кусая губы, и молча провожал его взглядом. Проклятье! Надо же было так глупо проколоться: ведь понял же, что Темный Лорд зовет не чаи распивать. Снейп почти не слушал, что говорил ему Волдеморт, только смотрел, не отрываясь, на эту тварь, любимицу Лорда, в зачарованной сфере. Неужели конец? Что ж, вполне предсказуемо, рано или поздно это должно было произойти. Жаль, конечно, что он так и не успел отыскать Поттера, выходит, господин директор, вы не все предусмотрели. Что ж, Поттер, придется тебе уж самому, — промелькнуло у него в голове. Все произошло слишком быстро, Лорду надоело ломать комедию, и он решил закончить спектакль. Миг — и змея оказалась у него над головой, а вслед за этим он почувствовал ослепительную, раздирающую боль и услышал чей-то страшный крик. Еще через мгновение Свеверус понял, что кричит он сам. Кровь текла и текла, казалось, что все вокруг пропиталось ею, стало тихо, очевидно, Лорд ушел. Выходит, вот как все закончится: в этой пыльной мерзкой хижине, видно, это судьба, однажды он чуть не умер здесь, теперь-то уж смерть его из своих лап не выпустит. Неожиданно он увидел склонившееся над ним лицо. Глаза…это были ее глаза. Лили, ты все-таки пришла? Неужели это и в самом деле ты? Нет. Не ты. Поттер, черт тебя раздери, ты и сам не знаешь, как ты вовремя. Правда, сказать он уже ничего не сможет, значит, пусть так, он напряг последние силы, чтобы произнести про себя заклинание извлечения воспоминаний: — Собери…собери их! Давай, Поттер, не такой уж ты и тупой, каким иной раз казался! Вот так, все правильно, посмотришь и во всем разберешься. А там — да поможет тебе Мерлин, пусть тебе повезет еще раз, ты же везучий, Поттер! Как тихо, и холодно, ну когда же? Боль постепенно утихала, хотелось спать. Это был, конечно же, сон, он увидел вдруг самого себя, словно бы со стороны, ему было восемь, и выбросом стихийной магии он разбил старую вазу, которая стояла на журнальном столе. Не устояв на ногах, он упал прямо на осколки. Из порезанной ладони хлынула кровь, и Северус оглушительно заревел больше от страха, нежели от боли. — Не надо плакать, — мама подняла его с пола и усадила в кресло. — Потерпи, мой хороший, сейчас все пройдет. Мама. Как давно это было. Какой хороший сон, и как жаль, что он закончился. Значит, вот как это бывает: боль ушла совсем, ему стало тепло, глаза сами собой закрылись, тело стало вдруг легким, невесомым, он почувствовал, что отрывается от грязного дощатого пола и взмывает вверх, а сгущающаяся вокруг него темнота шептала знакомым голосом: — Потерпи, Северус, ничего, все будет хорошо, слышишь? Все…будет…хорошо. А потом наступила блаженная тишина.