Игрушка

Ты все-таки чертовски везучий ублюдок: только что пришел посыльный от человека, который поможет тебе. Правда он сейчас занят, и у тебя в запасе есть еще несколько часов, которые ты можешь использовать по своему усмотрению. Надо же… в этом мире оказывается есть хоть что-то хорошее. Теперь, пожалуй, настало время, покопаться в своей душонке и понять, за что же эта стерва-судьба оказалась к тебе так жестока. Почему она отняла у тебя практически все, почти уничтожила тебя как личность, заменив искусственными воспоминаниями твою телесную оболочку, провела через пытки, на целый год бросила в психушку к этому врачу Аврелию, снова вернула тебя к ней? Для чего? Неужели только за тем, чтобы дав тебе ложную надежду – уничтожить ее одним махом? Если да, то она слишком жестока к своей маленькой марионетке. Она словно ребенок пыталась сломить тебя, подсовывая все новые испытания, усложняя задачки для спасения тех, кто был тебе дорог. Надо быть с собой честным, ты с честью выдержал почти все ее испытания, но последнее… Ты сломался-таки в жестоких ручонках судьбы. Испытание любовью: самое сложное, что только может быть – оказалось тебе не по силам. Жизнь странная штука, не так ли? Ты всегда это подозревал, еще с того времени когда только начал осознавать себя, но после того как первый раз пришел в школу – все изменилось окончательно и бесповоротно. Это был теплый сентябрьский день. Запахи свежих булочек с козьим сыром, и пшенной похлебки с самого утра заполонили собой дом твоих родителей. Да, это всегда был их дом. Ты уже в четыре года начал понимать, что тебе не так уж и рады здесь для них ты оказался обузой, совершенно нежданным ребенком, в уже сложившийся семье: отец, мать и два старших братца. Тебя же всегда воспринимали как довесок, неприятный но, тем не менее, терпимый. Хотя лучше от этого тебе не становилось – неприятно осознавать себя лишним. Впрочем, ты был не одинок. Родители иногда с неприязнью посматривали на проходящих мимо жителей Шлака: иметь трое детей, там было вполне себе обычным делом, а некоторые семьи, вроде Браунов или Хорнетов имели и больше. Зачем плодить нищету? Так говорила твоя мать, с брезгливостью смотря, в окно на пробегающую мимо дома ораву детей, которая своим гамом и трескотней, по окончании уроков в школе нарушала покой сонного городка. О, твоя дражайшая мамаша с искренней любовью, чистой и безоглядной, смотрела на этих ребятишек. Мальчиков и девочек, чьи родители не имели денег, чтобы обеспечить своим детям достойное существование. Бледные, худые, с перепачканной сажей лицом, они то и дело сновали туда-сюда, изредка бросая взгляд на витрину булочной. Иногда ты мог замечать, что иные дети слишком худые, а у некоторых появляется то самое затравленное выражение, которое ты не мог понять, но которое вызывало в твоей душе странное чувство неловкости. Лишь спустя несколько лет, ты начал понимать, что чувствовали эти несчастные дети. Голод. Как впоследствии показала жизнь, в таком «райском» месте как Панем, где, казалось бы, есть предел всему, иногда стоит понять, что «предел» на самом деле всего лишь очередная дверь в стене, открыв которую, можно наткнуться на что-то худшее. И смерть от голода, нередко встречавшаяся в Двенадцатом дистрикте, была этому доказательством. Особенно ярко всю несправедливость жизни ты начал осознавать первого сентября, когда первый раз пошел с отцом в школу. Завистливые взгляды шлаковских детей, шепотки за спиной, когда они увидели, что у тебя с собой есть деньги, пусть и немного, но они были! Это все заставило тебя чувствовать вину перед ними, хотя, казалось бы, тебе винить себя не в чем. Чтобы заглушить эту неприятную занозу, жалящую в самое сердце ты, будто бы случайно уронив пару монет на пол, побежал на урок. Радость в глазах мальчика, что поднял деньги, стоило того, чтобы остаться без обеда в тот день. Впоследствии ты часто стал брать с собой из дома пару бутербродов, которыми делился на переменах в школе с голодными детьми. А потом ты увидел ее... Китнисс. Она к счастью не выглядела такой же забитой и голодной как многие ее соседи, но тебе все равно хотелось угостить ее чем-нибудь вкусным. Но возможности не представлялось, да и потом – Китнисс была слишком гордая, чтобы принимать, чьи бы то ни было подачки. Однажды она, подняв выпавшие из твоего кармана, как бы случайно, деньги – отдала их тебе. В следующий раз – их получил один из ее соседей – Марк Хорнет. Ты краем уха слышал их спор, и железобетонные доводы Китнисс убедили мальчишку, что его семье деньги нужнее, что в прочем не удивительно, с пятью детьми в семье... А перед Рождеством, когда ты учился в шестом классе тебе, наконец, удалось сделать ей подарок, хоть она никогда об этом и не узнает. Даже сейчас – после стольких лет, ты до сих пор хранишь эту тайну. На сэкономленные деньги, которые ты копил целых два месяца – тебе удалось купить плитку шоколада, и не какую-нибудь, дешевую подделку, из заменителей, а настоящий шоколад, из масла какао! Разумеется, ты не собирался дарить такой дорогой подарок лично, это было бы слишком глупо – подставляться так явно. Ты просто угостил бутербродом одного из своих приятелей на школьной перемене, и небрежно, ничем не выдавая своего интереса, попросил положить запечатанный в разноцветную обертку пакет в сумку Китнисс. При этом сделав вид, что жутко торопишься и намекнув сделать эту маленькую услугу сразу после урока пения. Разумеется, у тебя уже был план, как избежать ненужных вопросов – благо учителя пения не составило труда уговорить вызвать Китнисс для «срочного дела» насчет репетиции в школьном хоре. Операция прошла блестяще, ты мог собой гордиться: Китнисс так ничего и не узнала. Ее лицо, когда она видимо чувствуя, что сумка несколько потяжелела, чуть приоткрыла пакет – ты запомнил навсегда. Такого шока, с оттенками радости, изумления и какого-то детского восторга, ты не видел у нее никогда, даже в тот дождливый день, когда спас ей жизнь ценой подпорченного хлеба. Она была счастлива, чуть ли не бегом помчавшись домой, видимо, рассчитывая угостить шоколадом свою сестру - единственное, что она всегда любила по настоящему. Это стало особенно заметно, после смерти ее отца. Только с Прим она всегда была сама собой, только с ней могла не лгать, не притворяться и не играть в любовь. И теперь ты начинаешь понимать это особенно ясно. О, твоя ненаглядная Китнисс мастерски умела играть в любовь, куда там панемским актерам в тех слезливых мелодрамах что часто крутили зимними вечерами по телевидению! Наверное, излечение от охмора помогло тебе хоть частично избавиться от слепой любви и неясных идеалов которые ты приписывал своей дражайшей охотнице за разбитыми сердцами. Три года жизни с ней бок о бок после Революции, долгие разговоры у камина, появившиеся крохи тепла между вами постепенно разжигали в твоей душе слабый огонек надежды. Надежды на то, что у вас все может получиться. Что у тебя может быть семья с тем кого ты любил всю свою жизнь, кто может быть тоже… любит? Огонек свечи, плавно превратился в большой, ревущий огонь костра, когда вы первый раз оказались близки. Ее стоны, когда твои ласки заставляли ее задыхаться от наслаждения, ее влажные от пота волосы, жаркий шепот и закушенная губа, когда она мягко раскачиваясь на тебе, сдерживалась из последних сил, чтобы не огласить весь дом своими криками. Теплая девичья грудь в твоих ладонях и ее глаза кипящие от страсти… И все… все это рассыпается словно ворох листьев на ветру, стоило только увидеть ее с ним! БАМС! Смотришь в разбитое зеркало и не можешь сдержать болезненного стона. Кровь из порезанных пальцев темно-красной лужицей стекает в раковину, складываясь в причудливый узор. Внимательно рассматриваешь кровоточащую ранку и переводишь взгляд на свое отражение, покрытое сеточкой трещин. Пожалуй, тебе не помешает небольшой макияж, все равно через пару часов все уже будет не важно. Пальцем макаешь в кровь и проводишь две линии под глазами. Теперь твое отражение плачет кровавыми слезами по тем сладким денькам, когда ты был юн и наивен. Небольшой смешок проносится по комнате. Игрушка, наконец, обрела свободу. Безвольная марионетка обрезала все нитки, которыми опутала ее ловкая рука кукловода и теперь ей уже ничего не страшно. Твое самолюбование в зеркале снова прерывает стук в дверь. Наконец-то! В несколько шагов подходишь к двери и резким движением открываешь ее. Кажется твой последний пассаж, про разрезанные нити – был неверным, промелькнула мысль, в твоей голове. Внимательный взгляд серых глаз, твоей пока еще хозяйки говорит это ярче всяких слов.