Друзья или...

Сыр, арахисовое масло, чуть-чуть острой итальянской приправы, кукурузные чипсы и ледяное пиво. Вкуснятина. У Лео потекли слюнки. Он пошел на кухню, открыл холодильник. Какие загадочные существа эти женщины! Он знал Алису десять лет, и все же она не сказала ему, что порвала со своим парнем; в то время как Фил, которого он видел всего дважды и не питал к нему никакой симпатии, сразу все ему выложил. Мужчины слишком прямолинейны. Лео все еще не знал настоящей причины разрыва, но ему было совершенно ясно, что Фил Алису не ждет. Когда Лео сказал ему, что Алиса больна и ей надо где-то приклонить голову, Фил прямо заявил: «Она твоя подруга, ты о ней и позаботишься». Конечно, ему хорошо давать советы. Невыполнимые. Ему, Францу Леопольду, надо писать роман. Лео провел пальцем по внутренней кромке банки с арахисовым маслом и засунул палец в рот — восхитительно. В любом случае заботиться о Алисе — все равно что опекать саблезубого тигра. Алиса всегда делала то, что хотелось ей, и сегодняшний день — не исключение. Она сама виновата в том, что так и не устроила себе приличного гнездышка, что так и не нашла квартиру, которую могла бы назвать своей, оправдывая себя тем, что любит свободу. Лео выдавил чуть-чуть острой итальянской приправы на сыр, прижал к нему кусочек слегка черствого хлеба и откусил большой кусок. Как Алиса и Фил вообще могли сойтись, для Лео было загадкой. Что она нашла в этом «белом воротничке», торчащем в своем офисе каждый день с девяти до пяти, в этом стряпчем из какого-то захолустного штата на Среднем Западе? К тому же парень оказался настолько примитивным, что стал жаловаться Дракасу, мол, ужин в «Фуд» обошелся ему в триста шестьдесят пять долларов, «не считая чаевых». Лео рассмеялся, уронив несколько крошек. Ему это начинало нравиться. Фила можно охарактеризовать тремя словами. Вышло так ладно, что ему захотелось записать свои мысли. Прихватив с собой бутерброд, он вошел в кабинет, чтобы забить получившееся творение в компьютер — в файл, который он так и назвал: «Идеи». Туда заносились наблюдения, остроты и обрывки подслушанных диалогов. Все, что угодно, кроме собственных мыслей. Этот файл по количеству знаков был на самом деле больше, чем тот, основной, с романом. Когда Лео открыл дверь в комнату для гостей, то есть в свой кабинет, первое, что бросилось ему в глаза, — его узкая кушетка. Обычно она служила корзиной для бумаг, грязного белья, сломанных электрических приборов и прочего мусора, но сейчас была аккуратно, с поразительной симметричностью застелена, в центре красовалась стопка аккуратно сложенного постельного белья, его столь же тщательно сложенная полосатая рубашка и десятидолларовая купюра, на которой лежала записка: «За постель. А.». Лео взял записку и улыбнулся, глядя на хорошо знакомый почерк. Какая она все-таки забавная при всех ее снобистских замашках. Ему припомнились все эти безумные, обильно сдобренные кофеином диспуты, на которых она председательствовала; вечеринка-сюрприз, которую она организовала для Маурицио, когда он получил свою первую работу на телевидении; бессчетное количество старых фильмов — они просмотрели их вместе, положив ноги на сиденья предыдущего ряда, поглощая поп-корн с двойной порцией масла. Досадное чувство вины, смутно терзавшее его все утро, разрослось до гигантских размеров, превратилось в чувство… сожаления? Заботы? Симпатии? Стыда? Когда он спросил ее, куда она направляется, она ответила — домой, конечно. Но у Алисы не было дома. Ее семья жила в тысячах миль от Нью-Йорка, в Англии. Фил вышвырнул ее на улицу. Она осталась одна в самом одиноком городе на свете. Лео выставил ее из дома и после этого еще смел называть себя ее другом. Лео бросил остаток бутерброда на стол. Глупая женщина! Ну почему она родилась такой гордой? Лео схватил ключи и помчался к входной двери. Так, секунду: а как насчет велосипеда? Лео вытащил его на улицу, выругался — жирные от масла руки соскальзывали с руля. Перебежками пересек тротуар, выскочил на дорогу и, оседлав велосипед, помчался в том направлении за ней. Машины сигналили, кто-то высунулся из окна: «Эй, кретин, движение одностороннее!» Да знаю, знаю. Лео изо всех сил жал на педали. Но ее нигде не было видно. На перекрестке Лео ненадолго остановился. Автобус, двигавшийся в северном направлении, подъезжал к остановке. Лео заглянул внутрь, но за грязью, покрывавшей окна, ничего рассмотреть не сумел. В любом случае к Филу она не поедет, а значит, и на севере ей делать нечего. Великолепно, Ватсон. Так куда же она пошла? Лео петлял среди транспорта, не дожидаясь зеленого огонька, и мчался что есть мочи к Седьмой авеню, к остановке автобуса, что шел в центр. «Ты безумец», — говорил он себе, старый велосипед трещал и скрипел под ним. Она могла свернуть на любую из дюжины улиц. Или зайти в кафе. Могла в конце концов поймать такси, если, конечно, у нее осталось хоть немного денег, что маловероятно. Ты ублюдок, сказал себе Лео, переключая проржавевшую передачу на номер первый. Когда ему исполнилось четыре, родители его развелись, и мать взяла его который, к себе в Атланту. Дом на Беннинг-стрит был первым домом, который остался у него в памяти, — кровать орехового дерева, горничная по имени Абигайль, лущившая пекановые орешки на заднем крыльце, в школе девочки в платьицах, которых он дергал за ленточки. Лео почти не помнил мать — она часто бывала в отъезде, однако помнил, что был счастлив. Но однажды все изменилось. Он узнал, что мать вновь собирается замуж и будет жить где-то далеко. Она хотела взять Лео с собой — разумеется, хотела, — но отец не допустил бы этого. Настало время для «мальчика» ощутить себя сыном и наследником, почувствовать себя одним из Мэдисонов. Лео помнил бурные семейные советы поздно вечером, «чтобы не беспокоить детей», взволнованные голоса в гостиной. Помнил, как приходили письма, от которых голос у матери становился испуганным и хриплым, и наконец, вскоре после его седьмого дня рождения, прибытие шикарной сверкающей машины и его, Лео, чемоданы на пороге, плачущую мать, утиравшую фартуком слезы, и отца, высокого и недосягаемо прекрасного, как золотое божество, незнакомца, который, опустив ему тяжелую ладонь на плечо, сказал: «Сын, я пришел забрать тебя домой»… Это не она? Лео заметил высокую женщину в черном, она куда-то спешила. — Алиса! — закричал он. Но когда подъехал поближе, оказалось, что это не Алиса, а молодой индеец с подкрашенными глазами и губами — «голубой крейсер», ищущий приключений. Проехав еще квартал, он свернул налево вместе с потоком машин. Черт, впереди был автобус, из него выходили две «крольчихи»-гимнастки с объемистыми спортивными сумками. К автобусу выстроилась очередь. Лео затащил свой велосипед на тротуар и поехал к остановке, лавируя между пешеходами. «Простите, сэр… простите, мэм». Он заметил фигуру в темном со светлыми волосами. Она? Нажал на звонок. Раз, другой. К тому времени как он подъехал к остановке, она была уже одной ногой в автобусе, рука на поручне. — Алиса, подожди! — крикнул он. Она обернулась с отсутствующим видом, будто только что очнулась ото сна, нашла его глазами. Ему показалось, что она плачет. Но тут он вспомнил, что Алиса никогда не плачет. — Лео?.. В чем дело? — Я знаю о Филе, — прокричал он через головы пассажиров. — Я звонил ему утром. Тебе ведь некуда идти, так? Алиса открыла рот и снова его закрыла. — Есть куда. — Правда? Куда же? — Господи, как же она упряма. Осторожно балансируя на носках, он подъехал ближе. Она так и стояла — наполовину в автобусе, наполовину на тротуаре. Другие пассажиры протискивались мимо — двое стариков в плотно облегающих череп шапочках, несколько домохозяек с набитыми сумками, толстая черная дама с букетом увядших цветов. — Оставайся у меня. Пока не найдешь где жить. — Нет, Лео. У тебя работа и все твои… студентки. Я буду тебя стеснять. — Не будешь! — Конечно же, она будет его стеснять. — Я пойду к тебе жить, красавчик, если она не хочет, — со смешком сказала черная леди, потрясая громадным животом. — Эй, Ромео, убирайся! — это гаркнул водитель. Его зеркальные солнечные очки бросали грозные отблески, а руки, налитые мускулами, с трудом втиснутые в короткие рукава рубашки, напоминали цветом свиное сало. Он осклабился, взглянув на Алису, — в его улыбке было что-то зловещее, паучье. — Давай, дамочка, проведем веселый денек вместе. Алиса спрыгнула на тротуар. Дверь с шипением закрылась, и автобус поехал дальше. — Все в порядке, Лео, в самом деле. — Она сверкнула на Лео глазами и снова опустила их. — У тебя есть где остановиться? — настойчиво спросил Лео. — Пока нет. Но… — Тогда идем ко мне. Она не отвечала. Он хотел обнять ее за плечи, но не решался. — У тебя на джинсах велосипедная смазка, — сказала она наконец. Лео улыбнулся. Как всегда, ушла от темы. Он развернул велосипед, не торопясь, медленно, давая и себе и ей время. Внезапно ему пришла в голову мысль: — Честно говоря, Алиса, мне нужна рента. Алиса насторожилась: — Тебе… рента? Да не смеши меня!.. О Боже, ты ведь не серьезно, правда? — Абсолютно серьезно. — С осторожной медлительностью, так, будто он собирался взнуздать лошадь, норовящую лягнуть, Лео взял ее сумку с плеча и положил в корзину велосипеда. Она будто и не заметила. — Двадцать долларов в день, две недели — самое большее. — Он протянул ей руку. — Идет? Поколебавшись несколько секунд, она решительно хлопнула Лео по руке. — Предупреждаю, со мной тебе жизнь покажется адом. Лео кивнул. Он в этом и не сомневался.