Записки из старинного трюмо.

Ирина выскальзывает из салона машины и погружается в снег почти по колено. Дверь со стороны водителя с трудом поддается. Карпов выходит, ворча себе что-то под нос. Как они умудрились въехать в эти снежные зыбучие пески — вопрос, на который они никогда не найдут ответ. Лучше подумать о том, что делать дальше. Они застряли на полпути к месту назначения. Ирина знала эту деревню, не так хорошо, как хотела бы, но избу шептуна Серафима помнила хорошо. Каким образом она опустела, никто не знал. В этом месте сосны лишь немного разошлись в стороны друг от друга, и только благодаря этому образовалась дорога. Если же оглядеться, вокруг них не было ничего, кроме коричневых столбов сосновых стволов и игольчатых хвойных гроздей зелени. И машины, безнадежно увязшей в сугробе. Они видели избу, она была маленькой и черной далеко впереди, но идти до нее нужно было не так долго, как могло показаться. — Не холодно? — спрашивает Стас, добравшись до рыжей. — Придется идти пешком. — Нет, все хорошо. Мне нужно несколько минут, чтобы привыкнуть к холоду. Потом он не влияет на меня. — Ну, у тебя будет даже больше времени. Изба во-о-он где. — Не бойся, — усмехается Ирина и толкает его плечом в плечо. — Доберемся. Мужчина пропускает ее шпильку мимо ушей и ехидно смотрит на женщину. — Идем, — делает знак головой и проходит первых несколько шагов. Он все еще позволяет ей издеваться над собой, потому что в избе он возьмет на себя бразды правления. Ноги утопают в снегу, тот громко хрустит и скрепит в ответ. Погода без осадков, что немного облегчает путь. Ирина намного меньше Стаса, так что это путешествие для нее — настоящее испытание. — Так почему этот старик называл тебя Птичкой? — не выдержал Стас давления интереса и все-таки задал этот вопрос. — И все-то ты хочешь знать, Карпов, — с улыбкой прищурилась Ирина. — Нет, ну интересно же… По-твоему я вторгаюсь в твое личное пространство? — Ну, есть немного, — продолжая подыгрывать, ответила Ира. — Зимина, прекрати со мной кокетничать, — засмеялся Стас. — Я же не спрашиваю, кто он для тебя и все в этом роде. Просто прозвище интересное. — Ладно, — выдохнула рыжая и на несколько минут задумалась. Вокруг них царила волшебная атмосфера. Ноги привыкли к тяжелому передвижению и глаза стали замечать красивые детали: какими яркими блестками искрились горы снега, как лучами прорезался сквозь ветви солнечный свет, как появлялся и исчезал след какого-то мелкого животного, как необычно здесь пах воздух. — Мы часто сидели по вечерам на деревянных ступеньках, — начала Ирина свою историю о старике и прозвище. — Он рассказывал мне, что определенные птицы поют в определенное время. Рассказывал о том, как они выглядят. А потом он сказал, что я похожа на зарянку. Она поет на рассвете. Я маленькой была, и не понимала ничего — какая такая зарянка? Даже, когда он описал мне ее, я все равно не смогла ее представить. Тогда он стал звать меня по-простому: «Птичка!». И я всегда откликалась. Я могла не отвечать на имя, но на прозвище обязана была ответить. Потому что знала — это он зовет. И я, чтобы соответствовать образу, взбиралась на деревья, и когда он звал меня: «Птичка, где ты делась?», я свисала вниз головой и набирала больше воздуха, чтобы свистнуть… Только он называет меня так. И только, ему я, наверное, буду позволять это. Стас крепко задумался. Она знала старика с детства. И говорила о нем с теплотой. На мгновения представил себе девчушку с рыжим хвостиком, которая пристроилась на толстой вишневой ветке. Вот она наблюдает, как муравей прилип к смоле и не может выбраться из ловушки. И тогда она подталкивает его пальцем, пытаясь помочь и слышит: «Птичка!». Спускается на ветку пониже, чтобы тоньше и обхватывает ее ногами. А потом отталкивается руками и виснет вниз головой. И эта рыжая головка вываливается из вишневого цвета. И старик видит ее, а до ушей долетает высокий тонкий свист маленькой девочки.