The Big Apple

14 декабря. Стефан закрыл глаза и глубоко вздохнул, прежде чем постучать в дверь. Квартира брата стала его единственным спасением на следующие несколько часов. Он не знал, что делать дальше. Он не знал, как возвращаться домой за вещами. Он не знал, как зайти в номер, где в данный момент веселятся Салли и ее любовник. Он, гениальный врач, блестящий ученик, человек, который распланировал все на ближайшие пятьдесят лет — стоял как маленький мальчик перед квартирой старшего брата, еле сдерживал слезы, и впервые в жизни не имел ни малейшего понятия, как дышать дальше. Три ровных удара в металлическую дверь. Нужно взять себя в руки. Нужно сделать вид, что все хорошо. И звонком пользоваться совсем не хотелось — быть может, его просто не услышат и он исчезнет. — Да? — недовольно пробурчала Ребекка и открыла дверь. Ее поразило увиденное зрелище — Стефан, мокрый от дождя, с взглядом погибающего щенка смотрел на нее и явно нуждался в помощи, — Стефан! Что случилось? — Можно пройти? — буркнул парень и Майклсон отступила на несколько шагов, пропуская его, — Деймон дома? — Нет, — покачала головой блондинка, — он пошел вместе с Клаусом изучать какие-то документы для суда… Я не знаю, не разбираюсь в этом. А что? Что-то случилось? — Ребекке так хотелось, чтобы он рассказал ей все. Ей хотелось, чтобы он нуждался не в помощи. Ей хотелось, чтобы он нуждался в ней. — Есть коньяк? — Сальваторе продолжал увиливать от ответа. — В этой квартире живет твой брат, — фыркнула Бекс, проводив Стефана к дивану, — ты должен знать, что у нас есть только бурбон. Стефан криво усмехнулся, а затем взглянул на нее. Бекка ужаснулась, взглянув в его глаза. Такие живые и добрые раньше, сейчас они зияли пустотой. Ему было больно, это сразу стало ясно, но только сейчас Майклсон поняла, что он пытается спастись от боли также, как спасаются все. Стефан Сальваторе пытался убежать от нее, заполонить боль пустотой. Ему было невдомек, что Ребекка делала так уже сотни раз. Он не знал, что боль всегда возвращается. — Она мне изменяет, — глухо сказал Стефан спустя семь минут молчания. Ребекка резко выдохнула. Какая же его женушка дура. Как можно изменять такому человеку, как Стефану? Как можно изменять человеку, который дарит только свет и счастье? Как можно изменять человеку, который любит тебя всей душой? Еще с самой первой встречи Бекка страдала от чувств к нему. Влюбиться в женатого брата своего лучшего друга — это был прям трехочковый удар в кольцо неудач. Сначала она просто старалась быть ближе, как можно ближе. Ходить гулять и в кино, показывать ему и Салли Нью-Йорк. Она терпела. Она старалась не заплакать. Но когда Стефан поцеловал Салли в ухо, и шепнул ей, что он счастлив, что именно Салли вместе с ним в городе, который никогда не спит, Ребекка быстро ретировалась и решила избегать его. Они не виделись с начала ноября. И вот сейчас — первая встреча за полтора месяца и он сообщает ей, что жена ему изменяет. — Мне жаль, — тихо сказала Бекс, а потом, откашлявшись, продолжила, — завтра, вот увидишь, боль отступит, а послезавтра ты и думать о ней забудешь, поверь мне, от любовных горестей больно только в первые дни, время все худо-бедно лечит. — Ты другая, — мистер Сальваторе решил стать королем наблюдательности, — ты ведь не предала бы меня. — Нет, не предала бы. Эгоистка. Черт, он хотел услышать, что все женщины одинаковые, он хотел понять, что есть люди хуже его супруги. Но она прямо сказала ему — я лучше Салли Сальваторе. Она словно написала на лбу и замахала флагом — выбери меня, выбери меня! Стефан отпил бурбона прямо из бутылки. — Ты лучше ее, — он наклонился к ней. Между их лицами оставалось всего пару сантиметров. — Я всегда это знала, — ухмыльнулась Ребекка перед тем, как он ее поцеловал.

***

18 декабря. Было уже поздно, примерно одиннадцать часов вечера. А завтра нужно было прийти в школу к семи. Город занесло снегом, пробки во всем городе были убийственные, а духа Рождества так и не было. — Скорее бы уже каникулы, — в пустоту сказала Елена, закрывая одну тетрадь из огромной стопки, где все страницы были исцарапаны неаккуратным и неграмотным сочинением. Сколько этих детей не учи, они все равно ничего не поймут. Раздался стук в приоткрытую дверь и в проем просунулась голова старшего Сальваторе. Он фыркнул, смахивая с непослушных волос снег и взглянул на девушку, критически оценивая ее. — Мисс Гилберт, если вы не перестанете носить это пальто, — он кивнул на потрепанное пальто, которое висело на вешалке, — то умрете от пневмонии. Дети же не переживут. — Не переживут? — Елена спрятала глаза в очередной тетради, - пф, поверь мне на слово — они еще придут на мои похороны и попляшут на моей могиле. Им плевать на меня и мои чувства. Им лишь бы пропустить школу. — Так, ты сходишь с ума, — Деймон не понимал, когда та светлая девушка, с которой он познакомился в сентябре, превратилась в эту холодную и ненавидящую женщину. Если раньше она хотя бы пыталась что-то сделать, хоть как-то помочь своим ученикам встать на путь истинный — то теперь она сама свернула с него. Он подошел к столу и вырвал из ее рук тетрадь, — я помогу тебе с проверкой, а потом отвезу домой. Он едва не вздрогнул, когда заметил пачку сигарет в ее сумке. Пачку дешевых, явно плохих сигарет и зажигалку рядом. Он снова перевел взгляд на брюнетку, и уже взглянул на нее другими глазами — это была не молодая девушка, пробивающаяся в Нью-Йорке. Это была плюнувшая на все девочка, которую Большое Яблоко поставило на колени. Он продолжал внимательно смотреть на нее, замечая все новые детали — выбившуюся прядь, потухший взгляд, отсутствие даже малейшего намека на улыбку. Лишь усталая смиренность. — С каких пор ты куришь? — строго спросил Сальваторе, обходя стол и подходя к Елене вплотную, — какого черта ты куришь? — он повторил вопрос уже со злостью. — Это мое дело, — устало хмыкнула Гилберт, ставя оценку и захлопывая в тетрадь. — Купила бы сигареты хотя бы нормальные, — Деймон брезгливо выкинул пачку в мусорку. — Что ты делаешь?! — взорвалась Елена, резко вставая, — верни мне их! У меня больше денег нет на новую пачку, ясно? А ты выкинул почти полную! — Тогда, может, ты бросишь эту заразу, ладно?! — Дей не остался в долгу и также завелся. Его бесило, как Елена ломает свою жизнь, его бесило, что та милая девочка, которая ему так нравилась, стала пофигистичной и серой. — А ты, может, свалишь отсюда, ладно?! — в тон ему завопила Елена, — я и так посылаю почти все деньги своей семье, дай мне наслаждаться хоть одной радостью в жизни. А ты только выкинул радость в мусорку! Деймон выдохнул. Ему хотелось, чтобы она замолчала. Ему хотелось поцеловать ее, и при этом он жгуче ненавидел ее в этот момент. Ему хотелось, чтобы она расплакалась в его объятиях, а он бы ее успокоил и спас. — Вон отсюда, — прошипела Елена, напоминая дикую кошку, - вон! — она кричала. В ее глазах стояли слезы, но в голосе слышалась сталь, а тонкая рука указывала на дверь. Деймон обиженно нахмурился, и решительно пошел к двери. — Потом поговорим, — сказал он, резко захлопывая старенькую дверь. Возможно, она слетела с петель. А Гилберт осталась одна в пустом классе. И ей хотелось рыдать.

***

23 декабря. — Слишком пафосно, Форбс, — прокомментировал Клаус, прочитав запасной вариант речи Форбс на корпоративе его фирмы. Он решил, что во время Рождества ничего не успеет случится. Что его фирму не разорят, что Кэр не создаст проблем из воздуха, что его сестрица не станет еще большей подстилкой для своей начальницы. — Сойдет, — фыркнула Кэролайн, вырывая из его рук бумажку и оглядываясь, — ты же даже не собираешься вызывать меня поднимать рейтинг своей компании. Это так, на всякий случай. А где все остальные? — Бекка и Стеф сбежали отведать яблок в карамели, — пожал плечами Майклсон, — Елена где-то бродит, а Деймон в кладовке с официанткой. Не знаешь, что у них случилось? — Кризис у Гилберт случился, — пробурчала блондинка, поправляя аккуратные локоны. Она старалась не подавать виду, как ее волнует нынешнее состояние Елены. — Весьма иронично, — хмыкнул Ник. Кэр непонимающе взглянула на него, - ну, сама подумай. Стефан и Ребекка радуются и едва не растекаются радужной лужицей от счастья. Елена и Деймон постоянно орут друг на друга, при этом оба тоскуют по своим старым посиделкам. И мы, как всегда. У нас всегда все в порядке и нам приходится расхлебывать чужие проблемы, — он тактично не упомянул о проделках Форбс на свадьбе Хейли. — Майклсон, — насмешливо произнесла Кэр и улыбнулась, — ты ведешь себя как ребенок. У нас все тоже не прекрасно. Просто мы предпочитаем бороться с этим самостоятельно. Мы проходим и через радость, и через горе в одиночку. — Это уже диагноз, — хмыкнул Майклсон, —, но ты не права, — Кэр заинтересованно подняла бровь, — когда человеку больно, он причиняет боль другим. Я понял это, понаблюдав внимательно за собой. Если я был жесток или приносил кому-то боль, то потому, что глубоко внутри страдал сам. Ты думаешь, что никто не замечает, как реальность ставит тебя на колени, но нет, все всё видят. — Знал бы ты, что я делаю, когда кто-нибудь ставит меня на колени, — широко ухмыльнулась Форбс. — Фу, какие пошлости! — рассмеялся Клаус и отпил виски. — Но нет, я с тобою не согласна. Никто не может залезть в мои мысли, так что вы определяете мое эмоциональное состояние по внешнему виду. Но внешность, ясное дело, может быть обманчива. Стоит узнать человека поближе, как все ваши предрассудки и заблуждения отпадут сами собой. Вскоре обнаружится, что сходств между вами больше, чем различий. И покажется сущим пустяком, что они пахнут мускусным маслом и носят заточенный нож на поясе. Никлаус умолк. Он просто внимательно смотрел на свою собеседницу, рассматривая ее. Он умоляет себя запомнить ее именно такой навеки — с заинтересованным взглядом глубоких синих глаз, легкой, наконец-то искренней улыбкой, с черными стрелками и в платье в стиле двадцатых годов. Именно сегодня она наконец была настоящей, и Ник не хотел забывать этот момент. — Потанцуем? — вырвалось у него. — Танцы — начало флирта и любовных отношений, — лукаво улыбнулась блондинка, но кивнула, — давай потанцуем.