Страсти в гареме Сайхитея

      Твердо решив завоевать сердце Императора, пока не явилась наглая девица из другого мира, Корин с подругой развела кипучую деятельность, их примеру тут же последовали и другие наложницы. В гареме то и дело происходили какие-то волнения и движения — деятельные красавицы то и дело объединялись в альянсы, которые с треском проваливались и образовывались в новые; бурно обсуждали «планы битвы» по привлечению внимания Императора или же тихушничали по углам все о том же — как завлечь его пресветлую персону в гарем; атмосфера конкуренции, несмотря на общего врага, никуда не ушла, но тем не менее все как одна гаремные девушки считали, что пусть лучше уж Сайхитей достанется одной из них, нежели пришлой выскочке — Жрице Судзаку.       Первое, что предприняли Корин и Хооки, — это предложили всем наложницам написать по красивейшему любовному признанию и передать эти «письма счастья» Сайхитею через все того же Гентокуина.       — Что может быть романтичнее письменных признаний в любви? — с жаром уверила сомневающуюся Хооки Корин, когда девушки, раздобыв бумагу и писчие принадлежности, расположились в покоях Корин, готовые претворять свой план в жизнь.       — Но я... мне не в чем признаваться Сайхитею, — просто ответила Хооки, смущенно качая головой.       — Ай, ну так представь, что пишешь кому-нибудь еще! — с досадой цокнула языком Корин — она уже вся была в мыслях о том, с чего же начать свое письмо, что даже и не заметила за этими раздумьями, как щеки Хооки порозовели, а тихая нежная улыбка сделала лицо подруги еще более красивым.       Корин склонилась над бумагой, вывела аккуратными иероглифами: «О, достопочтенный Сайхитей!», — но тут же скривилась и скомкала лист бумаги — благо, той во дворце было предостаточно.       «Не пердун же он старый, чтобы так к нему обращаться! — с мысленным возмущением на саму себя размышляла Корин. — Может, „О, пресветлый Император“? Не-е-е, казенно-то как... „Друг сердечный“? Пффф, да он меня знать не знает, в глаза не видел! „Любовь всей жизни моей“? Да так каждая вторая напишет — безвкусно и банально! Нужно что-то совершенно особенное, необычное, обращающее внимание, но не переступающее рамки приличий и выказывающее любовь и всепоглощающее уважение и восхищение его персоной...»       Тряхнув головой, Корин оторвала взгляд от нового чистого листа, который уже минут пять гипнотизировала взглядом, и с удивлением обнаружила, что Хооки увлеченно строчит красиво выведенными иероглифами — пол-листа уж исписано.       — А ты молодец, — одобрительно заметила Корин, пытаясь заглянуть в письмо подруги, но та вздрогнула и закрыла написанное руками, смущаясь донельзя. — Что, прониклась-таки нашим красавцем-Императором?       Хооки открыла рот, потом закрыла рот, потом снова открыла и закрыла — она явно не знала, что ответить, чтобы не соврать, — Корин же проницательно наблюдала за этой пантомимой, затем кокетливо захихикала, прикрыв ладонью рот, и взмахнула второй, красочно иллюстрируя свои последующие слова:       — Да бро-ось, сестричка, чего так смущаться, Хотохори-сама очень красивый и не менее благородный! — тут она застыла, широко раскрыв глаза во внезапном озарении. — Хотохори-сама?.. Точно! Вот то, что мне надо! — забыв о Хооки, Корин кинулась вдохновенно строчить, а Хооки с облегчением выдохнула — не придется рассказывать подруге, кому именно она адресует свое письмо.

***

      Когда послания были готовы, а чернила полностью просохли, девушки бережно свернули письма и отправились ни к кому иному, как к Гентокуину — он единственный мог передать их адресату. Как обычно, возле дверей главного евнуха императорского гарема уже сгрудились и все остальные, они галдели, то и дело отпихивая друг друга от дверей и споря, чье письмо первым прочтет Сайхитей.       Кинбо настрочила целую стопку листов, которые ей пришлось даже перевязать шелковой лентой, поэтому выглядела купеческая дочь очень довольной — то и дело горделиво задирала подбородок повыше и свысока посматривала на товарок. Но никто и знать не знал, что в этой пухлой стопке все место занимают подсчеты состояния отца Кинбо, расписаны его доходы и расходы, а также высчитано, какая часть этого всего пойдет в приданное Кинбо. Ради справедливости стоило заметить, что меркантильная девица изрядно приукрасила истинное положение финансовых дел отца в надежде, что это сделает ее привлекательнее в глазах Сайхитея. Впрочем, другие девушки о содержании ее «любовного послания» ничего не знали, поэтому то и дело завистливо поглядывали на счастливую обладательницу столь бурной фантазии и словарного запаса, что превратила письмо в целый философский трактат.       На галдеж, как обычно, вышел Гентокуин, и девушки тут же с удвоенной энергией замахали перед его носом своими сложенными всевозможными способами письмами.       — Что еще такое вы тут выдумали, красавицы? — с хитрой ухмылкой спросил евнух, разглядывая содержимое рук той или иной девушки.       — Это письма, господин Гентокуин, — с достоинством заметила Корин, которая, в отличие от других, стояла с таким независимым видом, словно вовсе это и не ее идея была.       — Но время отправки писем домой еще не пришло, да и занимаюсь этим не я, — поторопился навести порядки смотритель гарема, пока сюда не сбежались все обитатели дворца.       — Это не просто письма, — с видом полного превосходства многозначительно продолжила Корин. — Это любовные письма Его Императорскому Величеству пресветлому Сайхитею!       — А, ну это меняет дело, — расплылся в обнажающей десна приторно-фальшивой улыбке Гентокуин, мысленно уже представив, как рвет письмо этой выскочки на мелкие кусочки, кидает на пол и прыгает по ним. — Давайте их все мне, давайте-давайте, не стесняйтесь! — с этими словами он выхватил из рук Корин письмо, а затем и вовсе вынужден был подставить полы своего кимоно, держа их обеими руками на манер корзины — в них бумажным дождем посыпались многочисленные послания наложниц, а последней — перевязанная лентой стопка бумаг от Кинбо.       — Эй, дядя, ты смотри, лично в руки передай мое послание! — высокомерно заявила она, бочком протискиваясь к Гентокуину и украдкой пихая ему в карман шаровар золотые монеты.       — А то как же... — болванчиком закивал евнух.       — И мое!       — И мое тоже лично! Корин промолчала, с подозрением заметив, что ее письмо Гентокуин так и сжимал в руке вместе с полой своего халата.       — Кстати, а что до тебя, милая Хооки? Я вижу, тебе нечего передать нашему благородному Императору? — ехидно заметила Кинбо. Хооки отчаянно покраснела и обреченно соврала:       — Я уже кинула свое письмо!       — Да нет же, как стояла ты у колонны, так и стоишь! Я все видела! — не унималась Кинбо. — Наверное, хочешь лично попробовать передать свое письмо? Я все-о-о знаю! Я видела, как ты его прятала за пазуху!       Хооки ничего не оставалось, как отдать письмо, которое адресовала она совершенно не Императору, в руки евнуха-почтальона, при этом на глазах ее чуть ли не слезы застыли. На этом эпопея с письмами и закончилась — дамы принялись с нетерпением ждать, чьи же письма прочтет Сайхитей и что он на них ответит.

***

      Каково же было разочарование красавиц гарема, когда через неделю томительного ожидания Гентокуин с притворным сожалением и непритворной досадой заявил, что Император отказался читать все их письма! Узнав это, наложницы погрустнели, лишь Хооки тихонечко вздохнула с облегчением, что, впрочем, не укрылось от наблюдательного взгляда Корин. А больше всех кипятилась Кинбо, еще бы, ведь она — бедолага! — несколько ночей не спала, готовя свой «финансовый отчет», который, по ее разумению, никак не мог оставить равнодушным Императора. Купеческая дочь аж заскрипела зубами, услышав такое печальное известие.       — Могу я хотя бы получить мое письмо обратно? — сверкая глазами, потребовала она, мысленно прикидывая уже, как еще она может использовать ту информацию, что в нем приведена.       — Конечно, все могут забрать свои письма в моих покоях после ужина, — важно закивал Гентокуин.       Забирали свои послания девицы не с таким энтузиазмом, как отдавали до этого, и, как ни странно, своего письма не нашла именно Корин.       — Он точно его сжег тайком! — возмущенно поделилась она своими подозрениями с Хооки в коридоре.       — Или сжевал! — захихикала ее подруга.       — Или в штаны подложил, хотя тут ему больше пригодился бы «отчет» Кинбо! Что можно было понаписать на такую стопку листов?       И все бы ничего, но хихиканья подруг услышал вышедший в этот момент из комнаты Гентокуин. «Ну получишь ты у меня, нахалка! Устрою я тебе еще более райскую жизнь!» — в бессильной злобе сжимая кулаки, подумал он.