She never

Я до сих пор так и не понял, зачем люди подолгу сердятся друг на друга. Жизнь и так непростительно коротка. Наберитесь смелости и напишите, позвоните, встретьтесь, пока не стало поздно. (с) Боб Марли.

      Когда видишь, что у любимого человека есть кто-то, кого он любит так же сильно, как ты любишь его, весь мир ломается. А самое страшное в такой ситуации это понять, что ты вовсе не тот человек. Внутри тебя поселяется такое состояние, будто тебя подвесили за ноги и начали очень сильно трясти, чтобы вытрясти все твои внутриности; они, кстати, совсем не сопротивлялись, без какой-либо на то причины просто вылетели наружу, а те органы, что всё ещё находились внутри тебя, просто размололи в муку. И теперь в тебе нет ничего, кроме ветра. Своеобразная пустота внутри тебя. И каждую секунду ты понимаешь, что не живешь: потерян смысл жизни, и всё, что могло хоть каким-то образом задержать тебя на этой земле, которая пародирует ад. Мир в такие моменты начинает вертеться перед твоими глазами с такой бешеной скорость, что вот-вот сойдёт с орбиты и полетит, к чертям, в другую галактику, а ты вместе с ним полетишь, только в пропасть. Я уже где-то на половине пути к полному падению.       Когда я увидел того парня, который так безумно безупречно похож на меня, я осел на землю, стараясь исчезнуть, провалиться в самый ад – хотя, если честно, мне хватило и этого ада на земле. Я слышал, как Мелл смеялась, наверное, даже обнимала его, когда прощалась с ним. Внутри меня всё сгорало, и я даже не знаю от чего именно: то ли от злости, то ли от того чувства, которое должно называться любовью. Но эта «любовь» больше похожа на профессиональное самоуничтожение. Это когда ты целенаправленно влюбляешься в того, с кем ты точно не сможешь быть вместе, и ты терзаешь себя, мучаешь; а потом, чуть позже, начинаешь мечтать и представляешь, как же вам было хорошо вместе, будь вы рядом, и эти мечты и надежды становятся последней точкой кипения твоей жизни. А в ней – в твоей жизни – все эти мечты/надежда и твоя глупая вера во что-то хорошее, медленно и постепенно подогревали небольшой ад, который в один момент просто вскипел и вырвался наружу.       Как только я услышал, как этот зеленоглазый парень подходит к забору, за которым сижу я, сорвался с места и побежал. Мне кажется, что я бежал бесконечно долго, но слишком медленно, чтобы убежать от собственной участи, которая по-прежнему преследовала меня и просто шла по пятам. Я не знал, что мне делать и куда мне подастся. Мысли в голове сбились в огромный клубок, который запутались так, что всё это можно только разрезать на части, а потом склеить клеем, чтобы хоть как-то было похоже на что-то приличное. Я не заметил, как добежал до того самого кафе, где очень часто бывает Мелл. Как будто что-то внутри меня притащило сюда. И только сейчас я до конца осознал всю ничтожность моего существования. Потому что единственное, что у меня было – моя Мелл, но и она оказалась не моей вовсе. Я посмотрел в окна этого кафе и улыбнулась. Внутри поиграла память, которая показывала картинки и те самые фотографии, которые я когда-то сделал здесь, сидя в этом кафе или стоя за его стенами. Я закрыл глаза и попытался не заплакать. Что происходит?       К половине десятого вечера я вернулся домой. Я не грел чайник, а когда вошёл в квартиру, я даже не включил свет, потому что меня встречают глаза не моей Мелл, на меня смотрят глаза той девушки, которая никогда не будет принадлежать мне, как бы я этого не хотел. Я боялся заходить в свою комнату, потому что там слишком много Мелл, я боялся задохнуться от грусти и непонятной ненависти к тому парню с кудрями и зелёными глазами. Это должен был быть я. Только у меня должно быть такое преимущество… Но нельзя же быть эгоистом, верно? Я долго сидел на кухне, рассматривая голые стены и пустой стол. Не представляю, чем можно будет заменить всё, чем можно будет заменить этот непонятный и слишком большой недостаток Мелл в моей жизни. Часы пробили ровно одиннадцать, и в мою голову пришло бешенное и самое сумасшедшее желание. Я хочу увидеть Мелл в последний раз, а потом просто исчезнуть. Уехать отсюда, чтобы никогда не чувствовать такую черную дыру в себе.       Я влетел в свою комнату и схватил фотоаппарат. Пролистав последние фотографии, понял, что там очень мало место для новых фото. Я подключил фотоаппарат к компьютеру и скинул все фотографии на него, чтобы сегодня у меня была возможность сделать как можно больше фото, хотя бы одна улыбка Мелл во сне должна принадлежать мне, и я поймаю эту улыбку, чего бы мне это не стоило. Ещё раз, посмотрев на экран фотоаппарата, улыбаюсь. Теперь там достаточно место для новой и последней недо-фотосесии Мелл. Всё, что мне сейчас хотелось, это увидеть в последний раз, как она спит, как улыбается во сне, укутывается в одеяло, а потом сдергивает его и сбрасывает на пол, подкладывает ручки по голову и тихо посапывает, облизывая губы. Я безумно и почти безудержно сильно хочу увидеть её в последний раз. Сделать полсотни фотографии, с разных ракурсов, снова почувствовать то, незабываемое и почти неописуемое чувство, когда ты видишь того, кого любишь в таком беззащитном положение, не пытаясь при этом ничего сделать, потому что это не нужно. Тебе достаточно только присутствия рядом. Мне этого было достаточно. А после того, как я сделаю сотню фотографий – или две сотни – поправлю одеяло и посмотрю на неё в последний раз. На неё такую любимую, простую, по-детски наивную и не мою.       Не мою.       И это самое страшное, что я мог когда-либо услышать.       Я сидел за компьютерным столом, чувствуя, как на меня нападают эти стены, на которых только фотографии Мелл, на которых сама Мелл. Мне хотелось сделать из этих фотографий одеяло, а потом завернуться в него, чтобы пролежать в нём две тысячи лет. Но эти фотографии душили меня, они не давали вдохнуть, казалось, что в этом у меня даже нет необходимости. Нет нужды в воздухе и в самом дыхании. Я даже не знаю: хорошо это или плохо. Наверное, никак. Глубоко вдохнув последний воздух, что остался в этой комнате, я встал со стула, попутно выключая компьютер. Схватив фотоаппарат, я пошёл в прихожую. Медленно и нехотя, я обувался и надевал джинсовую куртку, в которой невероятно неудобные карманы.       Из дома я выходил так же медленно, как и одевался. Что-то тащило меня обратно, к компьютеру, будто я должен был что-то заметить на экране, пока одевался. Но я уверено решил, что это мне совсем не нужно, у меня ещё будет время, чтобы узнать, что же там было. Я вышел из подъезда и поплелся в сторону дома Мелл. На часах было уже без двадцати минут двенадцать, но я никуда не спешил: у меня ещё целая ночь, чтобы попрощаться с Мелл. Я неохотно обходил лужи, а то и просто ступал ногой прямо в них, мои кроссовки, наверное, весели уже целую тонну – столько в них было воды. Я еле волочи ноги, поднимая их над промокшим асфальтом и перешагивая лужи, которые будто специально сыпались под ноги. На небе появлялись звезды, свет которых пробирался сквозь огромные облака, заслонившие всё ночное небо. В городе была полная тишина, будто кто-то самый главный выключил звук: тот мешал ему смотреть новую невероятно интересную передачи по телевизору, которая вела грудастая блондинка; она даже, наверное, заслоняла весь экран своим достоинством. Я наступил в ещё одну лужу и провалился почти по щиколотки. Воды залилось в кроссовки ещё больше, теперь в моей обуви можно было бы устраивать гонки на катамаранах или ещё что-то подобное.       Я перестал шагать по ночному и очень мокрому городу только тогда, когда я дошёл до квартала Мелл. Только тогда, как я увидел ряд небольших одноэтажных домиков. Во многих ещё горел свет или светились фонарики в маленьком саду перед домом, но в доме Мелл был темно: она спала. Без особого страха быть замеченным, но с каким-то непонятным тянущем и ноющим чувством где-то возле сердца – или в самом сердце - я поплёлся к тому самому дому, где не горел свет. На небе появлялось всё больше и больше звёзд – они освещали мне дорогу прямиком до маленького домика не моей Мелл. Я шагал по тропе, освещенной ночными солнышками - они, кстати, выбрали самую хорошую дорогу: мне на пути не попалось ни одной лужи. Мне даже не приходилось ничего перепрыгивать и обходить.       Когда я подошёл к дому Мелл, я ещё раз посмотрел во все окна, который были видны с дороги, и, убедившись, что ничего не горело, поплелся к открытому окну в спальне Мелл. На аккуратном подстриженном газоне были только маленькие капельки воды. А всё вокруг будто искрилось и пахло настоящей свежестью лугов. Я смотрел на звёзды: их становилось всё больше и больше, а светили они всё ярче и ярче. Подкравшись к открытому окну, заглянул внутрь. На кровати были скомканы одеяла, а Мелл, кажется, спала, отвернувшись лицом к стене. Абрикос сидел возле самого окна. Я только перекинул ногу через подоконник, как он на меня зарычал. Я отпрянул назад, испугавшись:       - Абрикос, ты чего? Это же я. Это же Гарри! – я протянул к нему руку, и он дал себя погладить. Я улыбнулся и потрепал этого малыша за ухом.       Убрав от него руку, я снова перекинул ногу через окно. Абрикос снова зарычал, но посмотрел на меня без злости, будто умолял о чем-то.       - Абрикос, пожалуйста, не рычи. Я хочу увидеть её в последний раз. Пропусти меня.       И снова тот же умоляющий и просящий о чем-то взгляд. Ты уж прости меня, Абрикос, не научился я ещё понимать собачьих взглядов. Я перекинул ногу ещё раз, и Абрикос не зарычал на меня, только тихо и очень жалобно заскулил, отступая назад. Я залез в комнату Мелл, стараясь не топать ногами и сильно не шуметь. Мне казалось, что любой малейший шорох мог разбудить Мелл, а рычание или скулёж Абрикоса точно должен был подействовать на её сон не самым лучшим образом. Я глубоко вдохнул и достал фотоаппарат из небольшой сумки. Включив его и пощелкав по кнопочкам, чтобы убедиться, что все настройки верны, я встал в удобную позу и приготовился фотографировать. Но тут случилось то, чего я никогда не смог бы предугадать….       Ручка двери повернулась, и дверь начала открываться. Моё сердце ухнуло в пятки, а Абрикос на заднем плане заскулил ещё жалобней, чем прежде. Если Мелл сейчас спит вот здесь, на кровати, то кто же там, за дверью? Я не стал долго думать об этом, а просто ринулся под кровать, по моей самой отточенной методике. Дверь полностью открылась, и Абрикос ринулся к дверному проёму с радостным лаем. Я смотрел из-под кровати на ноги, которые вошли в эту дверь. Это были не мужские ноги.       Маленькие босые ножки прошлись по полу и замерли возле кровати. Эти ножки принадлежали Мелл. Получается, на кровати никого нет? И именно поэтому Абрикос выл? Он не хотел меня сюда пускать? Но почему? Вопросы, вопросы, вопросы, но никаких ответов. Мелл присаживается на корточки и гладит Абрикоса по мягкой пушистой шерстке. Я снова увидел тот браслетик с велосипедом, историю которого я совсем не знаю. Теперь я точно понимаю, что это Мелл. Абрикос преданно сидел на месте, почти не шевелясь, а я затаил дыхание, чтобы не выдать своего присутствия здесь ни одним шорохом или звуком. Мелл снова выпрямилась, но с места не отошла и не стала ложиться на кровать. Я начал паниковать. А что, если тот зеленоглазый парень в этом доме? Что, если… Я не хочу быть свидетелем всего этого.       Я тихо выдохнул, когда Мелл отошла от кровати. Она снова пошла в сторону двери, будто намеревалась уйти отсюда, будто чувствовала, что кто-то присутствует тут. И этот кто-то совсем не тот, кого она хотела бы видеть здесь. Она подошла к двери и снова замерла. Она не стала открывать её, она села у стены, повернувшись лицом к кровати. Я видел её ноги. В комнате повисла такая тишина, в которой так и хотелось удушиться. Я пытался не дышать, не двигаться, не думать, но всё, что было в моей голове - это Мелл, и она совсем не собиралась уходить оттуда. Я услышал движение возле кровати. Всё, что могло бы сохранять сейчас рассудок во мне, тут же выскочило наружу, и я вовсе потерял спокойствие: дыхание стало сбивчивым, мысли завязались плотным узлом, но всё это мгновенно прошло, когда я увидел, что Мелл всё так же сидит возле стены, а под кроватью появилась лапа Абрикоса. Но я снова перестал думать разумно, когда услышал её голос:       - Я знаю, что ты здесь.       Мир рухнул к моим ногам, а мысли вылетели из головы, оставив меня ни с чем.       - Да, я точно знаю, что ты тут, - её голос звучал как самый настоящий гром среди ясного неба. – Я хочу, чтобы ты вышел.       Я помотал головой, отвечая самому себе. Я ни за что не покажу, кто я.       - Если ты думаешь, что я не знаю, кто ты – ты ошибаешься. Я знаю, что это ты, Гарри …. – мир сделал тройное сальто вокруг меня и снова встал на своё место. – Я заметила тебя однажды у себя дома. Ты, наверное, думаешь, что я должна была тебя испугаться, но я не сделала этого. Почему? Не знаю. Я сама мучила себя этим вопросом, ведь увидеть незнакомого человека у себя в квартире – очень страшно. Но я не испугалась тебя: ты только фотографировал меня… - снова та же, убивающая тишина, - а потом, когда уходил, ты поправлял на мне одеяло. Ты делал это, чтобы я не замёрзла, верно?       Я кивнул.       - Я не испугалась тебя даже тогда, когда увидела тебя в кафе. Ты снова фотографировал меня. Для чего ты это делаешь, Гарри?       Чтобы у меня была хоть какая-то частичка тебя. Я хочу, чтобы ты была моей. Но у тебя есть кто-то, кто полностью может заменить меня.       - У тебя, должно быть, очень много моих фотографий? – она тихо смеётся, а потом говорит чуть громче, будто приказывает: - ты обязан показать мне каждую! Мне до жути интересно, что же ты такое нашёл во мне, раз решил фотографировать в таком количестве.       Но я больше не появлюсь в твоей жизни, Мелл.       - Послушай, ты, наверное, увидел того парня, который выходил из моего дома? Видел же? Я знаю, что сейчас ты мысленно говоришь «да».       Да…       - Правда, мы с ним очень хорошо смотримся? – мне кажется, в её голосе слышна насмешка. – Ты тоже считаешь, что мой брат очень красивый? – если бы я сейчас пил сок, то обязательно подавился бы им. – Только не говори, что ты подумал, что это тот самый парень, про которого я говорила в кафе!       Я именно это и хотел ей сказать.       - Знаешь? Если бы кто-нибудь сейчас увидел меня, то обязательно подумал, что я чокнутая. Потому что ни один нормальный человек не стал бы разговаривать с пустотой.       Я сейчас смотрю на тебя и думаю, что ты совсем не чокнутая. Чокнутый – я.       - Пожалуйста, вылезь оттуда, где ты сейчас находишься. Или я сейчас попрошу Абрикоса, и он живо тебя найдет! – она снова шутит. – Гарри, я знаю, что ты учился в моей школе. Это ты тот мальчик, который выпрямил свои кудри. Глупый! Они у тебя потрясающе. А ещё очень мягкие, но ты это, наверное, уже знаешь, - её голос звучит расслабленно и почти невесомо. – А ещё твои глаза… Они такие… Потрясающе.       Я моргнул пару раз, постарался себя мысленно ущипнуть, чтобы убедиться, что я действительно сейчас не сплю.       - Ты делал мои фотографии так часто. Сколько у тебя их? Сотня? Две? Три? Мне так было интересно, сколько же у тебя моих фото. Мне не верится, что кто-то может фотографировать меня так часто, - она вздыхает. – Мы, кстати, помирились с Луной. Она сказала, что я была права, а она просто не выслушала до конца. А ещё, Гарри…       Я замер. Перестал дышать, думать.       - Ты же любишь меня, Гарри? Любишь?       Я снова кивнул.       - Тебе было больно, когда ты увидел того парня вчера.       Тишина уже успела проесть мне легкие, чтобы я разучился дышать.       - Извини, я не хотела делать тебе больно. Я не хотела причинять тебе боль. Надеюсь, что ты меня простишь.       Да.. Уже простил.       - Абрикос, где он?       Я замер. Абрикос дёрнул лапой и забрался под кровать, начав гавкать.       - Спасибо, Абрикос. А теперь, Гарри, покажись и выбирайся из-под кровати, пожалуйста.       Я понял, что мне больше ничего не остается делать.       - Спасибо, Гарри.       - Мне нужно уйти, верно? Ты не хочешь меня видеть сейчас.       - Ты глупый. Не веди себя так.       - Но…       - Никаких «но», просто послушай меня.       - Хорошо.       Мелл похлопала ладошкой рядом с собой, но я не сел туда. Я плюхнулся на пол возле кровати, поджав под себя ноги. Мелл улыбнулась и продолжила свою речь:       - Я сначала не поняла, как я должна реагировать на то, что ты следишь за мной. Что я должна делать, и как далеко ты заёдешь со своей «слежкой». Но потом я поняла, что ты не собирался переходить рамки приличия, ты не собирался проникать на ту территорию, которая была скрыта от глаз посторонних людей. Мне это понравилось, и я поняла, что тебя не стоит бояться. Это ведь ты защитил тогда меня? Это ведь ты тогда был в клубе, верно?       Мне даже не надо было отвечать. Мелл смотрела на меня, и, кажется, даже в темноте видела, что я улыбаюсь.       - Спасибо тебе большое, Гарри. Я бы не смогла что-либо сделать тогда без тебя. Что я могу сделать для тебя, чтобы ты понял, как я тебе благодарна?       Разрешить поцеловать тебя, Мелл.       - Ничего.       - Я не верю в твоё «ничего», но не будем останавливаться на этом. Я знаю, что я сделаю. Ты делаешь волшебные подарки. Спасибо за книгу и за воздушные шары, они подарили мне улыбку. Книгу я перечитываю уже во второй раз. Она чудесная. А шары остались в моей кухне, хотя некоторые успели перебраться уже сюда.       Я поднял голову и посмотрел на потолок. Действительно, парочка шаров болтались возле самой люстры. Я улыбнулся.       - Вот видишь, как простые шары могут поднять настроение. Ты улыбаешься сейчас. И даже не смей отрицать это. Гарри, ты когда-нибудь пытался меня поцеловать, когда я спала?       - Нет.       - Почему?       - Я не смогу это сделать без твоего разрешения.       - Почему?       - Я боялся, что ты этого не хочешь.       - Гарри, ты любишь меня?       - Люблю.       Она встаёт с пола, немного медлит, а потом подходит ко мне ближе. Я вижу, как она улыбается. Она садится рядом со мной, придвигаясь ко мне максимально близко. А воздуха в комнате становится всё меньше и меньше.       - Знаешь, чтобы я ответила, если бы спросил меня разрешения на поцелуй?       Я качаю головой.       - Я бы сказала «да». Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, Гарри. Потому что я люблю тебя. Я тоже люблю тебя, Гарри.       Я улыбаюсь и целую её. Её губы очень мягкие, а по вкусу похожи на апельсины. Мне кажется, я в раю.