Умершее воспоминание

Улеглась моя былая рана — Пьяный бред не гложет сердце мне. Сергей Есенин

       — Мне нужен бренди, — сказал я сразу после того, как передо мной отворилась дверь и я увидел перед собой озадаченного Джеймса.        — Бренди?.. — переспросил он, оглядывая меня изучающим взглядом. — Может, заварить тебе крепкого чая?        Моё состояние в ту минуту не поддавалось никакому описанию, и я, сердито сдвинув брови, громко ответил:        — Бренди!        Маслоу вздрогнул и, бросив короткий взгляд на потолок, тихо сказал:        — Не нужно повышать голос, Логан. — Он закрыл за мной дверь. — Наверху спит Изабелла, я не хочу, чтобы что-нибудь тревожило её сон.        Я не мог не замечать того восторга и блеска, что появлялись в глазах Джеймса, когда он говорил об Изабелле. Ещё несколько недель назад я с трудом поверил бы, что друг может думать или говорить о своём предмете воздыхания без горечи в голосе и сожаления во взгляде, но теперь… За последнее время всё так изменилось, что порой я смотрел на свою жизнь и просто не понимал, что это всё действительно происходило.        — А бренди я тебе налью, — продолжал друг всё тем же не нарушающим тишины тоном, — если ты расскажешь мне, что с тобой происходит и почему ты такой взбаламученный.        На самом деле я и сам не понимал, что со мной происходило, а потому не мог дать точного ответа на вопрос Джеймса. Я чувствовал себя абсолютно потерянным последние два дня — те два дня, что Эвелин знала о моей любви — сильной, горячей и… безответной. Во мне, казалось, угасли все чувства: я не чувствовал вкуса еды, не чувствовал дуновения ветра, не чувствовал прикосновения чужих рук; сердце сгорело, превратившись в горстку пепла. Пламя любви выжгло всю мою душу, и вместо неё теперь остались дотлевающие угли.        Эти два дня тянулись вечность: мою голову наполняли навязчивые и надоедливые мысли, мне казалось, что я никому не нужен, что миру всё равно, есть я или нет, что в моём существовании на этой планете нет ни малейшего смысла. Как бы ни тяжело мне было признавать, но я не раз позволял себе думать об уходе из этого мира, мой взгляд всё чаще обращался в сторону того комода, где под кучей одеждой был спрятан пистолет… Но, к счастью, в моей жизни были люди, которые не позволяли мне покончить с собой, тем самым освободив сердце и мысли. Одной из таких людей была Дианна.        После того как я вернулся с «вечеринки свободы» Джеймса, наши отношения с Дианной полностью восстановились, приобрели ровный и размеренный ритм, мы с ней перестали ссориться. Возможно, этому во многом способствовало и моё невозмутимое состояние, в котором я находился эти два дня: мне просто было фиолетово на всё — абсолютно на всё. Я лишь наблюдал за своей жизнью со стороны, не являясь её участником, и бесцельно плавал в беспрестанно волнующемся море событий. Мною овладело бессилие, я полностью бездействовал и позволял течению нести меня туда, куда оно несло каждого участника этой жизни.        Даже после того, как я признался в любви другой девушке, даже после того, как понял, что я любил Дианну совсем не той любовью, какой молодой человек должен любить девушку, я не спешил разрывать отношения с Дианной, и это если не пугало меня, то сильно настораживало.        Проснувшись сегодня утром, я понял, что мне просто необходимо было кому-то излить душу: держать всё в себе и дальше казалось мне уже невозможным. Дианне, которая всегда готова была помочь мне, я не мог высказаться по понятным причинам. Вторым в списке предполагаемых слушателей был Джеймс: в конце концов, не он ли плакался мне в жилетку, тоскуя по Изабелле, и не я ли помогал ему пережить непростой жизненный период? Он обязан выслушать меня — таковы были мои мысли, и с этими мыслями я приехал вечером в дом Маслоу. А бренди… Бренди был мне необходим для того, чтобы заглушить мысли, только и всего.        Я и не заметил, как выпил первый бокал. Алкоголь сразу ударил в голову, и я, зажмурившись от боли, тихо проговорил:        — Ещё.        Джеймс с удивлением поднял брови и вопрошающе взглянул на меня, но, не получив никакого ответа, покорно наполнил бокал бренди.        — А ты не будешь? — спросил я друга, взглядом указывая на бутылку.        — Не буду, — с томительным вздохом отозвался Маслоу, — не буду. Хотя очень хочу.        — Совсем не узнаю тебя. В чём дело? Ты всё-таки сходил к врачу и он сказал, что у тебя серьёзные проблемы с печенью?        — Иди к чёрту, Логан! Я решил временно завязать с бренди ради… ради Изабеллы.        — Очень романтично, — заметил я, взяв в руку бокал и посмотрев на свет люстры сквозь бренди. — Ради любви человек готов на невообразимые жертвы.        Джеймс свёл брови, потом слабо улыбнулся и сказал:        — Я понял, зачем ты приехал.        Я молча поднял на друга ничего не выражающий взгляд.        — Дело в любви, — продолжал он, — или в её отсутствии. Ты хочешь поговорить по поводу Дианны, ведь так?        — Я, конечно, ценю твои глубокие познания в этой области, но ты не прав. Вернее, прав, но не совсем.        — То есть дело не в Дианне?        — Совсем не в ней.        Глаза Маслоу загадочно блеснули, затем его лицо выразило сдержанную радость, и он, открыв рот и сделав глубокий вдох, затаил дыхание.        — Боже мой, это то, о чём я думаю? — спросил он так тихо, будто боялся спугнуть свою мысль. Моё же лицо по-прежнему не выражало эмоций. — Скажи, Логан, это то, о чём я думаю, да?        — Я не умею читать мысли, — вяло отозвался я и сделал глоток бренди.        — Да чёрт возьми, ты говоришь об Эвелин или нет?        Когда я услышал её имя, внутри меня всё перевернулось, и я заново ощутил всю горечь, возникшую в моей душе после разговора с Эвелин, всю ту обиду и несправедливость, которую я ощутил значительно позже. К этим чувствам прибавились даже раздражение и злость.        — Да, я говорю о ней! — вдруг повысил голос я, и Джеймс прижал указательный палец к губам, тем самым упрашивая меня о тишине, и указал взглядом на потолок. Но я даже не собирался унимать чувства, птицами вырвавшиеся из груди, и начинал только больше горячиться. — Господи, Джеймс, я никогда бы и не подумал, что ты можешь быть таким… проницательным! Ты чуть ли не каждый день твердил мне, что рано или поздно между мной и Эвелин вспыхнет любовь, что это чувство может проснуться в любом из нас, но я не верил… Я ни на минуту не верил тебе и дико сердился, когда ты пытался свести меня с ней. А теперь я чувствую себя совершенным идиотом, потому что я слишком много времени сознательно прятал от других и от самого себя свои чувства! — Я заметил, что мой голос начал дрожать, и, стиснув зубы, попытался унять эту дрожь. — Что за бессмыслица! Я понял, что влюблён в Эвелин, причём влюблён давно, а она… Она играла со мной. Всё это время. Всё это время, Джеймс, она издевалась надо мной! Издевалась и тогда, когда я признавался ей во всём, она бессердечно проигнорировала это признание! Не удивлюсь, если она потом посмеялась над моей беспомощностью, я выглядел просто жалко в её глазах!        Джеймс смотрел на меня, с изумлением приоткрыв рот. Я допил бренди и, поставив пустой бокал на стол, нервно выдохнул. Сердце отчаянно колотилось в груди. Всё, что копилось в моей душе долгие дни, недели, месяцы, в одном мгновение вылилось на Маслоу.        — Вау, — наконец выговорил друг, не глядя мне в глаза. — Логан… Ты и Кендалл не перестаёте меня удивлять. Даже не знаю, когда я удивился больше: когда увидел Эвелин в сопровождении Шмидта на моей вечеринке или когда услышал от тебя… это…        Я засмеялся непонятно чему, и Маслоу, тяжело вздохнув, вновь наполнил мой бокал бренди.        — Кажется, нет смысла злорадно доказывать: «А я ведь тебе говорил!» — сказал друг полувопросительной интонацией. — Не буду. Я нередко оказываюсь прав, я ведь не дилетант в этих делах… Ладно, ладно, не смотри так на меня. Но чёрт, я поверить не могу, что она ничего не ответила тебе! Я долгое время пытался анализировать все её поступки, стихотворения… Помнишь даже последнее? Я был непоколебимо уверен в том, что она… л-любит тебя… Нет, бесполезно предполагать, что однажды мы сможем до конца понять этих чудных существ. Это невозможно. — Помолчав, он вздохнул и спросил: — Значит, ты её всё-таки любишь?        — Всё-таки, — с горечью в голосе выдал я. — Нет, знаешь, теперь я чувствую что-то другое. Да-а… Мне кажется, я её ненавижу. Ненавижу за то, что она так бессердечно отнеслась ко мне, ненавижу за то, что сумел полюбить её, ненавижу за то, что она вообще появилась в моей жизни! Я ненавижу её!        — Аккуратнее с выражениями, Логан, не будь так резок. Через несколько часов тебе полегчает, и ты рассердишься на себя за такие слова. Нельзя ненавидеть того, кого любишь.        — Можно, — мрачно сказал я. — Сегодня я люблю её, а завтра ненавижу, это вполне нормально. Не говори мне, что ты никогда не ненавидел Изабеллу.        Джеймс задумчиво опустил глаза, но всё же не ответил на мой вопрос. Какое-то время мы молчали, и я понимал, что эта тишина начинала выводить меня из себя.        — Как обстоят ваши с Дианной дела? — спросил он, и меня почему-то разочаровал этот вопрос. Нет, Дианна — это не та тема, которую мне хотелось обсуждать. — Она… знает?        — Ни о чём она не знает, — мрачно проговорил я, — ты представляешь, что будет с ней, когда она поймёт, что всё это время она была права насчёт… насчёт меня?        — Так, стоп. Ты считаешь, что виноват перед ней?        — А как же ещё! На протяжении всех наших отношений она подозревала меня в неверности, а потом, познакомившись с Эвелин, она вдруг начала думать, что я люблю Эвелин, а не свою девушку. Что же будет с ней, когда она поймёт, что на самом-то деле я любил и люблю Эвелин? Только Эвелин?!        — Выкинь из своей головы эти идиотские мысли, — с раздражением в голосе произнёс Джеймс. — Ты совсем не виноват в том, что влюбился в Эвелин, ты же знаешь моё мнение по этому поводу. Ты не виноват: сердцу не прикажешь. И Дианна должна понять это. Она поймёт.        — Нет, — сказал я, слабо качнув головой, — не поймёт. Ни за что на свете. Она не умеет понимать меня.        — Да ты что? Но разве не Дианна простила тебе твой поцелуй с Ольгой?        — Ни черта она не простила! Я клянусь! Она сказала мне, что мои извинения приняты, но на самом деле в её душе есть тёмный-тёмный угол, в котором она сохранила воспоминание о моём предательстве! Она злопамятна, она всё прекрасно помнит и готова в любой момент напомнить мне о моём поступке!        — Ш-ш-ш, — зашипел Маслоу и, покачав головой, налил мне ещё бренди. — Тише, Логан. Выпей ещё.        Я практически залпом осушил бокал и, глубоко вздохнув, зажмурился.        — Я, конечно, не в восторге от того, что ты встречаешься не с любимой девушкой, — заговорил он, — но мои симпатии к Эвелин глубже, чем мои симпатии к Дианне. Я ещё с самого моего знакомства с Эвелин ждал, что вы будете вместе, но… Ладно. Если ты такого невысокого мнения о Дианне, то почему ты всё ещё позволяешь ей жить в своём доме?        Какое-то время я пялился перед собой затуманенным взглядом, после чего перевёл взор на собеседника и снова вздохнул.        — Я не могу оставить её, — тихо признался я, думая о Дианне. — Я не люблю её и понимаю, насколько это низко — позволять ей меня любить, но… Я не могу оставить её, Джеймс, не могу! Она столько для меня сделала, она так мне верит, так на меня рассчитывает!..        — Да, да, да, — тут же забормотал друг, стараясь немного отвлечь меня от мучающих мыслей, и налил ещё бренди. — Я понимаю. Я всё понимаю, мужик. Выпей ещё и успокойся.        Я сделал глоток бренди, но понял, что он нисколько не облегчает моих страданий, не помогает, не утешает, и сердито поставил полный бокал на стол. Маслоу с удивлением следил за моими действиями.        — Так. Не думай о ней, если тебе не просто делать это, — сказал он, отодвигая в сторону бренди. — Не надо. Пусть всё пока что остаётся так, как оно есть. Не готов расстаться с Дианной? Ну и не расставайся, Логан! Это твой личный выбор.        Я с благодарностью взглянул на него, но промолчал и с тоской посмотрел на полупустую бутылку бренди. На вопросы, которые я беспрестанно задавал себе, я так и не нашёл ответа; сердцу не стало легче от того, что я рассказал всё Джеймсу, и даже его поддерживающий взгляд не оказывал влияния на моё состояние. А я так надеялся, что мне полегчает, так рассчитывал, что из сердца выйдет весь негатив после излития души Джеймсу… На что, если не на это, нужно было надеяться дальше, что ещё сможет мне помочь?        — Стой, но что с Кендаллом? — нахмурился друг, подняв на меня глаза. — Он же… Не хочешь ли ты сказать, что он тоже любит Эвелин?..        — Да, видишь, какая она чертовка? — с усмешкой спросил я. — Дьявол в ангельском обличии. Как может человек так холодно, так безразлично относиться к любви со стороны сразу двоих людей? Как он после этого может оставаться человеком?        Какое-то время Джеймс молча смотрел на меня, после чего напряжённо вздохнул.        — Поверить не могу, что ты говоришь о ней, — сказал он. — Эвелин… Она ведь не такая. Я просто не могу поверить, что ты смеешь называть её чертовкой! Эвелин? Такую чуткую, внимательную? Да чёрта с два!        — Считаешь, я всё это придумал? — стиснув зубы, спросил я.        — Я сейчас не об этом. Ты осознаёшь, что происходит?        — Мне кажется, я ни на что уже не способен. Не способен видеть, чувствовать, понимать, что происходит… Я уже как будто не живу.        — Не надо так говорить… Логан… Всё поправимо. Всё наладится.        — Да что может измениться? — с отчаянием в голосе выкрикнул я, ударив обеими ладонями по столу. Меня бросило в краску от бренди и от того, что я думал об Эвелин. — Что может измениться? И что мне остаётся, кроме как бросить всю свою жизнь на произвол судьбы? Может, мне потерпеть три года, пока моя любовь не умрёт, а? Подумаешь! Всего лишь три года, чего мне это стоит! Знаешь, иногда я завидую Эвелин, потому что её воспоминания умирают каждый день; даже её любовь не живёт три года, как у всех людей: она живёт пару минут, пару часов, пару дней! Никаких страданий, никаких! Почему я не могу просто убить свои воспоминания о ней? — Я почувствовал, что часть сил оставила меня, и, замолчав, повис на спинке стула. — Почему, Джеймс?        Он смотрел на меня с сочувствием во взгляде.        — Я понимаю тебя, дружище, — прозвучали слова Джеймса, в которых отчётливо слышалось участие. — Ты даже понятия не имеешь, насколько я тебя понимаю и насколько тебе сочувствую. Я тоже прошёл через это, и этот период своей жизни я вспоминаю с неприязнью, ужасом и даже с дрожью. Всё пройдёт, я тебе обещаю. Просто надо переждать первое время, оно самое тяжёлое.        Мне было нечего ответить ему, не о чем подумать; мой взгляд не выражал ни одной эмоции, а в голове было пусто: ни одной мысли. Догадавшись, что на данную тему мы больше не заговорим, Джеймс решил вернуться к предыдущей:        — Слушай, а ты не думал о том, что Кендалл… Как бы поточнее выразиться? Он не мог соврать тебе о своей любви к Эвелин, чтобы… побесить твои чувства?        — Что? — не понял я, приподняв одну бровь. Мой рассеянный взгляд упирался в стену.        — Ну, знаешь, в последнее время Кендалл не выделялся за счёт благородных поступков… Не хочу оскорблять его, он мой друг, но согласись, он вполне мог поиздеваться над тобой, зная, как ты мучаешься из-за… из-за своей любви.        — Нет, — тихо ответил я, вспоминая взгляд Шмидта в ту ночь. — Он был искренен. Тем более он не знал о моих чувствах тогда, когда признался в любви к Эвелин самому себе и… мне. Мы оба жертвы. Кендалл не подлец.        Знаю, что мои слова были противоречивы, но я говорил именно то, что чувствовал. Ещё несколько недель назад я в открытую оскорблял Шмидта, утверждая, что в нём нет ни капли благородства, но теперь я так не думал. Теперь мы с ним были товарищи по несчастью, и я приблизительно понимал то, что чувствовал он, не получив ответа на своё признание.        — Ладно, — согласился Джеймс с моими словами, — Кендалл не подлец. Но я ведь видел, что между вами двумя что-то происходило, что это было?        Я молчал. Маслоу так же безмолвно поворачивал бокал с бренди вокруг его оси и ждал моего ответа. Но я с ним не торопился. Я думал о Кендалле.        — Логан, — наконец заговорил друг, вырывая меня из омута моих мыслей, в который я погрузился с головой, — что было, ты мне ответишь?        — Что бы-ы-ыло? — задумчиво протянул я, переведя взгляд на Джеймса и невольно переняв от Шмидта привычку отвечать вопросом на вопрос. — Она чуть было не поссорила нас. Меня и Кендалла! Можешь себе представить?        — То есть вы её не поделили? Я так и думал. К этому всё и шло, впрочем.        — Я не мог допустить, чтобы он признался ей в любви, — высказал я с непонятной злостью и стиснул зубы. — И когда он попросил у меня разрешения быть с ней… я отказал. Не смотри так на меня! Что я ещё должен был сделать? Я сказал ему, что опережу его: признаюсь, и после моего признания Эвелин захочет быть со мной! Со мной! Не с ним!        Джеймс снова зашипел, указывая пальцем на потолок и прося меня успокоиться, но я не уделил его жесту особого внимания.        — Я представляю, как он будет ржать надо мной, когда узнает, что я тоже потерпел фиаско! — Произнеся это вслух, я вдруг осознал весь комизм моего положения и рассмеялся. — О боже, а я ведь выглядел таким самонадеянным, таким уверенным! — И я снова озлобленно засмеялся.        Печально глядя на меня, Джеймс без слов подвинул ко мне полный бокал бренди, и я, схватившись за него как за необходимое лекарство, сделал несколько глотков. Бренди обжёг горло, и я с шумом выдохнул.        — Ты давно говорил с Кендаллом? — спросил друг тихо, словно прислушивался к каждому шороху на втором этаже.        — Последний раз на твоей вечеринке, — безмятежно проговорил я. — Вообще мы мало обсуждали всё это. Я не хотел слушать его. Я знать не хотел того, что происходило между ними.        — Так между ними было что-то?        — Шмидт сказал, что ничего особенного… Не знаю, стоит ли ему верить. Чёрт, не знаю! А вдруг что-то всё-таки было?        — А тебе что с того? Было — и пусть. Не было — ещё лучше. Не думай об этом, Логан, что за дурацкая привычка мучить себя? А знаешь, как я считаю? Тебе нужно поговорить с Кендаллом.        — Это ещё зачем?        — Ты только представь, каково ему теперь. Ты сидишь здесь, у меня на кухне, хлещешь бренди в три горла, а он один, понимаешь? Совсем-совсем один. Думаешь, ему проще переживать всё это, чем тебе? Думаешь, тебе больно от безразличия Эвелин, а ему нет?        Я отрешённо пялился на свои колени и молчал. До этого мне и мысли в голову не приходило, чтобы приехать к Кендаллу и постараться поддержать его, ободрить нужным словом. Я знаю, что в последнее время у меня со Шмидтом было много разногласий и ссор, но мы ведь всё ещё были друзьями… Стоит ли разрывать эти нити, связывающие меня и моего друга, только из-за того, что в наши с ним жизни ворвалась непредсказуемая бестия и полностью разрушила то, что было раньше?        Я допил бренди и, поставив пустой бокал на стол, внимательно посмотрел на Джеймса.        — Скажи, как я поступил с ним? — тихо спросил я, всем сердцем желая услышать ответ Маслоу и одновременно понимая, что его мнение ничего не изменит в сложившейся ситуации. — Я всё правильно сделал?        — Ну, Логан, на это можно посмотреть с разных сторон…        — Отвечай прямо, Джеймс! Что бы ты сделал на моём месте?        Примерно минуту он безмолвно размышлял, потом пожал плечами и ответил:        — Конечно, по некоторым соображениям я бы уступил свою любовь другу, потому что всё во мне говорит чувством дружеского долга, но… С другой стороны, я бы никому не позволил и на метр приблизиться к ней: я люблю её, и она только моя, какого чёрта я разрешу остальным даже смотреть в её сторону? Пусть даже своему другу; никто не лишал меня права на счастье. — Он помолчал, после чего раздражительно добавил: — На самом деле вопросы дружбы и любви всегда были самыми сложными для человека, даже смысла нет обсуждать их. Если ты решил сделать так, как ты сделал, то так тому и быть. Не спрашивай, правильно ты поступил или нет, говорило в тебе благородство или подлость. Всё так, как есть. Ничего не вернёшь и не исправишь.        Я с благодарностью во взгляде смотрел на друга; он слабо улыбался. Тоже улыбнувшись, я налил себе ещё бренди и сказал:        — Честно говоря, я не почувствовал облегчения, когда приехал к тебе и рассказал обо всём… Думал, что легче будет сдержать всё в себе: мысли причиняют не столько боли, сколько её причиняют высказанные слова. Но всё оказалось по-другому, я действительно освободился от некоторых вопросов и избавился от… страданий. Не совсем, конечно, но мне полегчало.        — Я чувствовал себя обязанным тебе, — ответил друг, пожав плечами. — Ты ведь так мне помог, когда я был… Ну, ты знаешь. Я рад, что смог хоть немного помочь тебе.        Допив очередной стакан бренди, я нервно выдохнул. В отдельные мгновения, когда я не вспоминал об Эвелин, моя жизнь казалась мне прежней: счастливой, свободной, беззаботной. Но стоило мне хотя бы мельком вспомнить о ней, стоило хотя бы одной вещи, связанной с Эвелин, промелькнуть в моих мыслях, как моё сердце болезненно сжималось и сознание заполнялось каким-то тёмным, неразборчивым туманом.        — Мне нужно уехать отсюда, — вдруг сказал я. Эта мысль показалась мне очень правильной, а решение — обдуманным. — Хотя бы на два дня, хотя бы на день! Меня даже воздух этого города мучает, я уже не могу терпеть всё это. Не хочу слышать о ней, не хочу видеть её, не хочу думать о ней, не хочу, чтобы она существовала в моей жизни, не хочу! Боже-е-е… Нужно уехать. Хоть куда, хоть на сколько, главное — поскорее.        Джеймс сосредоточенно смотрел на меня и думал о чём-то, потом облокотился на стол и приподнялся на стуле.        — Вообще-то я хотел поговорить с Миком о том, чтобы взять недолгий отпуск за свой счёт, — признался друг, глядя прямо в мои глаза. — И дело не в том, что я устал от работы, совсем нет.        — Какая ещё может быть причина? — не понял я, медленно открывая бутылку бренди.        — Ах, ты не в курсе… Я и сам узнал об этом только несколько дней назад. В общем, если говорить короче, у Изабеллы… астма. — Он остановился, будто попытался осознать то, что только что сказал. — Врач советует ей уехать, отдохнуть и полечиться. Я хочу свозить её в Мансанильо.        — В Мексику? А чем наши родные Штаты тебя не устраивают?        — Меня устраивают вполне, но в Лос-Анджелесе, ты знаешь, отвратительная экология. Ингалятор, конечно, помогает переживать Изабелле приступы болезни, но этот город… Ей нужно уехать и подышать чистым, не загрязнённым воздухом. Мне небезразлично её здоровье.        — Я не знал, что у неё астма… — растерянно произнёс я.        — Представь себе, я тоже. Бруклин, где Изабелла жила три месяца, не улучшил её положения. Боже, я прислушиваюсь к каждому её вздоху и дико боюсь повторений приступов удушья! Это так страшно, Логан!        — Да, я знаю, но она ведь лечится… И это главное.        Я сделал ещё несколько глотков бренди, и Джеймс, глаза которого начали смотреть тоскливо, будто вспомнил что-то и продолжил:        — Так к чему я это тебе рассказываю. Я думаю, Мик будет милосерден и позволит нам с тобой уехать из города на пару дней.        — Нам с тобой?        — Да. Ты поедешь с нами в Мансанильо и отдохнёшь от напряжённых мыслей, как тебе такая альтернатива?        Нахмурившись, я попытался представить нас троих в Мансанильо: испуганный Джеймс и больная Изабелла, влюблённые друг в друга, и я — одинокий, как остров.        — Не уверен, хочу ли я быть там с вами двумя, — честно высказал свои мысли я. — Знаешь, я не горю желанием быть третьим лишним…        Джеймс засмеялся и после моего вопрошающего взгляда сказал:        — Ты не будешь третьим лишним, Логан. Ты сам сказал, что насчёт Дианны пока ничего не решил, вы ведь всё ещё вместе. Возьми её с собой.        — Дианна? — переспросил я, вдруг вспомнив о своей девушке. Мысли лихорадочно завертелись в голове. — О, Дианна… Хм. А что? Можно взять её с собой. Да, мы можем поехать все вместе. Вчетвером.        — Что ж, я рад, что ты не отказал, — снова улыбнулся друг. — Мне нужна компания. Знаешь, иногда я странно чувствую себя наедине с Изабеллой. Возникает такое чувство, будто у неё вот-вот случится приступ, понадобится моя помощь, а я не сумею помочь… Я так боюсь, что это случится.        — Не нужно волноваться. Даже если приступ удушья случится внезапно, тебе просто необходимо вести себя спокойно рядом с ней, не пугай Изабеллу своим волнением, она и без того, должно быть, напугана. У неё ведь ингалятор всегда с собой?        — Конечно. У меня на всякий случай есть запасной.        — Ну вот, — несильно обнажил зубы я, — ты больше, чем просто готов. Не переживай. С Изабеллой всё будет в порядке.        — Эти слова утешают меня больше всего на свете. — Он поднял взгляд на потолок и добавил: — Ты не будешь против, если я отлучусь на минуту?        — Пойдёшь прислушиваться к дыханию Изабеллы?        — Да, если честно, — усмехнулся друг. — Не то что я какой-то там параноик, просто…        — Иди, — прервал я Маслоу и налил себе ещё бренди. — Я без тебя тут не заскучаю.        — Мне так не нравится то, что с тобой происходит, Логан, — призналась Дианна, когда поздно ночью я вернулся от Джеймса. Она выглядела заспанной, её голос звучал устало. — И, признаться, мне страшно из-за этого.        «Мне сначала тоже было страшно, — подумал я, медленно расстёгивая пуговицы рубашки и глядя на свою девушку, — а потом я просто перестал ощущать страх, как, впрочем, и любые другие эмоции и чувства».        Дианна с сожалением подняла брови, сделала шаг ко мне и коснулась моей ладони.        — Пожалуйста, расскажи, в чём дело, — тихо попросила она, глядя мне в глаза. Я же старательно отводил взгляд, избегая вызова на откровенный разговор. — Я хочу, чтобы ты знал, что можешь доверять мне. Я уже не могу притворяться, что не замечаю твоего состояния. Сначала я хотела молчать, но теперь просто не могу не сказать. Ты очень изменился, и меня очень не устраивают такие изменения. Ты перестал искренне улыбаться (ты же не думал, что меня устроит твоя фальшивая улыбка?), перестал быть внимательным ко мне, перестал нормально спать и есть и, самое главное, начал часто выпивать… Как и сегодня. Что происходит?        Я надел майку, в которой обычно спал, и взглянул на Дианну.        — Чёрные и белые полосы сменяют друг друга на протяжении всей человеческой жизни, — сказал я с плохо скрываемой злобой в голосе, — а если ты отказываешься понимать это и собираешься упрекать меня за попытку пережить непростой период в жизни, то… Что ж. Мне очень жаль.        Я хотел уйти, но Дианна схватила меня за плечо и резким движением развернула меня лицом к себе.        — Наш разговор не закончен, — жёстко выговорила она, и я удивлённо усмехнулся, услышав эту фразу.        — Я спать хочу, мам.        — А я хочу выяснить, в чём наша проблема! — Нервно выдохнув, она заправила за ухо прядь волос. — Неужели ты не понимаешь, что я беспокоюсь за тебя?        — Беспокойся за себя, это будет гораздо разумнее. Не нужно пытаться взять надо мной опеку.        — Ты совсем не понимаешь, о чём идёт речь, — с сожалением и отчаянием выдала моя девушка. — С тобой бесполезно разговаривать. Вообще.        — Я многое понимаю, — не переставал защищаться я, — а то, чего не понимаешь ты, это личные границы, за которые переходить непозволительно.        — О каких личных границах может идти речь, если мы с тобой встречаемся?! Я не понимаю. Почему ты так говоришь, Логан? Неужели так сложно рассказать мне обо всём?        — У меня нет сил говорить с тобой. Я уже излил душу Джеймсу.        — И бренди, кажется?        Я ничего не ответил, и Дианна, горько вздохнув, с укором покачала головой.        — Поверить не могу, что ты делаешь это, — негромко произнесла она и, пожав плечами, медленно двинулась к выходу. — Я отдаю тебе всё, что только возможно, а ты мне взамен даже слова не хочешь сказать.        — Куда ты уходишь? — спросил я, не найдя, что ещё можно сказать.        — Иду спать в соседнюю спальню. Я даже видеть тебя сейчас не хочу.        Когда Дианна была уже на пороге, я виновато поднял брови и сказал:        — Проблема не в нас, милая.        Она сделала вид, что моей реплики даже не прозвучало, и ушла. А потом я услышал, как хлопнула дверь соседней спальни.        Усталый выдох вырвался из моей груди, и я лёг в постель. На самом деле мне и самому не нравились те изменения, которые произошли в моей жизни, как и то, что я так остро на них реагировал. Мне не нравилось моё пассивное отношение к Дианне, моё нежелание делиться с ней своими проблемами — тем, что терзало мою душу. Мне не нравилось то, что я всё ещё не мог разобрать своих чувств к этой девушке: я не мог понять, почему я относился к ней именно так, а не иначе, и почему у меня не хватало сил для того, чтобы прекратить эти непонятные отношения.        Эти мысли никогда не покидали меня, так что голова к концу дня уже шла кругом. Я лежал в постели с закрытыми глазами и пытался разложить все свои поступки, чувства и эмоции по полочкам, но у меня, как обычно, ничего не выходило. Каждую ночь я осознавал, что иду по вечному кругу, и каждый день пытался сойти с него, но разве может быть конец бесконечности? Иной раз я пытался убедить себя, что все свои проблемы я выдумал себе сам, но потом оглядывался и понимал: вот оно, оно здесь, и оно реально. А осознание реальности своих проблем приводило меня к осознанию никчёмности своей жизни, и тогда я начинал ненавидеть всё то, что происходило со мной. Откровенная ненависть к своей жизни рождала во мне неисчерпаемую ненависть к самому себе, и всё внутри меня шипело и клокотало, всё говорило: «Я ненавижу тебя, Логан Хендерсон».        А Дианна… Она просто была рядом. Всегда. Именно поэтому, наверное, меня порой раздражало её присутствие, её желание всесторонне участвовать в моей жизни. В этот тяжёлый период мне нужны были свобода и одиночество, а Дианна этого, к сожалению, не понимала. Временами ко мне приходило осознание того, что эта девушка была лишним элементом в моей жизни, никчёмным звеном, дополнительным источником проблем. Я давно понял и то, что Дианна была для меня не кем иным, как средством заглушки чувств; моя нелюбовь к ней отошла на второй план по той причине, что Дианна проявила ко мне заботу с самых первых дней нашего знакомства. Она с абсолютной искренностью показывала, как небезразлично ей то, что происходило со мной, и это подкупило мои чувства. Чувство своеобразного долга удерживало меня рядом с этой девушкой — именно поэтому мы были вместе уже почти четыре месяца, и именно поэтому мне было так непросто оставлять её одну. Я всегда называл её «милой» и почти никогда — «любимой». Нет, единственный раз я назвал её «любимой» — после вечеринки свободы. Но тогда я был сам не свой, а потому ответить за свои слова теперь я точно не смог бы.        То же чувство долга побудило меня согласиться на предложение Джеймса поехать в Мексику. Может, где-то в глубине души я надеялся, что благоприятная остановка в Мансанильо заставит меня пересмотреть моё отношение к Дианне; возможно, мои мысли освободятся, и тогда я взгляну на свою девушку свежим, совсем другим взглядом… Пусть эта надежда была мала и ничтожна, но любая, даже самая маленькая надежда должна быть спрятана в любом человеческом сердце.        Эти мысли преследовали меня ночью. Они же вернулись ко мне и утром, когда я проснулся. Меня разбудил будильник, который, по всему видимому, завела Дианна. Голова раскололась на тысячу осколков, когда я поднял голову с подушки, и я зажмурился от этой нестерпимой боли. Мой палец скользнул по дисплею мобильного телефона, я выключил раздражающий будильник и, осторожно выдохнув, посмотрел на часы. Было восемь утра. Мне понадобилось около минуты на то, чтобы понять, что мне нужно быть на работе через час. Я совсем не думал об этом вчера, когда ехал к Джеймсу, и тем более не думал об этом, когда допивал вторую бутылку бренди. Мик убьёт меня, если я не явлюсь в студию, но, если он увидит, в каком состоянии я приеду туда, он и за это меня явно не похвалит. Боже, за что ты придумал работу на следующий день после пьянки?..        Дианна ещё не встала. Какое-то время я стоял у двери спальни, в которой она ночевала сегодня, намереваясь войти и проведать свою девушку. А если она не спала? Что мне нужно было бы сказать, если бы я вошёл и увидел, что она бодрствует? Моя рука уже потянулась было к ручке двери, чтобы открыть её, но я в одно мгновение передумал и опустил руку. Нет, не нужно мне сейчас видеть Дианну. В этом нет острой необходимости.        Спустившись в кухню, я сразу же заглянул в аптечку: нужно было выпить лекарство, чтобы избавиться от головной боли. Пока я копошился в аптечке в поисках нужных таблеток, дрожащими руками наливал воду и пил лекарство, я совсем не услышал осторожные шажки у себя за спиной. Дианна подкралась сзади незаметно, совсем как мышка. Обернувшись, я даже вздрогнул: я не ожидал увидеть её.        — Доброе утро, — с виноватым видом выдал я, и Дианна сухо кивнула в ответ. — Мне… нужно на работу.        Она молча уступила мне дорогу. Я уже сделал шаг в сторону прихожей, когда Дианна сказала:        — Понятия не имею, чем ты думал вчера, если знал, что сегодня тебе нужно ехать в студию.        Вздохнув, я медленно повернулся к ней лицом и ответил:        — У меня совсем вылетело это из головы.        Дианна безучастно промолчала в ответ, и я, понимая, что продолжения разговора можно не ждать, двинулся к лестнице.        — Стоять, — властно скомандовал голос Дианны. Я замер в изумлении и развернулся. Поведение Дианны удивляло меня в последнее время: она изменилась, и, кажется, эти изменения двигались в благоприятном направлении. Она не боялась сказать мне слово поперёк, как это было раньше, она научилась владеть собой и даже командовать, а я в свою очередь научился повиноваться её просьбам, которые временами звучали как приказы.        — Две таблетки — это весь твой завтрак? — спросила моя девушка, строго приподняв брови и сделав ко мне пару шагов.        — Дианна, мне нужно торопиться, — выдал я оправдывающимся тоном и сам себе удивился: прежде я старался быть непреклонным и никогда не оправдывался перед Дианной. Что же со мной происходило теперь? — Я не могу позволить себе опоздать, Мик оторвёт мне голову.        — Спешка — это не оправдание. Сядь и нормально позавтракай, хотя бы раз.        Где-то в груди родилось раздражение из-за материнских наказаний Дианны, но я вспомнил наш ночной разговор и постарался взять себя в руки.        — Сейчас мне кусок в горло не лезет, — тихо сказал я. — Я поем на работе.        Я предпринял третью попытку пойти собираться в студию и развернулся, чтобы уйти, но Дианна снова не позволила мне этого сделать.        — Немедленно вернись, Логан, — сквозь зубы процедила моя девушка, — сядь и позавтракай. Я знаю, как ты ешь на работе.        — У меня нет времени, — стоял на своём я, — нет времени! Я не могу одновременно мыться, одеваться и есть!        — Ничего страшного, — со слабой улыбкой проговорила Дианна. — Если хочешь, я могу позвонить Мику и сказать, что ты немного задержишься.        Спорить с ней сейчас было бесполезно, это я понял ещё с самого начала, когда увидел её настойчивый взгляд. Устало вздохнув, я сдался и, вернувшись в кухню, сел за стол.        — Подожди пару минут, — сказала Дианна уже более спокойным тоном и подошла к холодильнику, — я сейчас что-нибудь приготовлю.        Я смотрел на Дианну, и ко мне приходило осознание того, насколько искренний, бескорыстный и понимающий человек находился рядом со мной. Она заботилась обо мне так, как этого никто не делал до неё: ни друзья, ни любимые девушки. Она заботилась даже тогда, когда была сильно рассержена на меня и когда я был бесконечно виноват. Это осознание подняло в моей душе волну стыда. Я встал, подошёл к Дианне и взял её за руки.        — Давай я сам, — предложил я, заглянув в глаза своей девушке. — Присядь.        Дианна ничего не ответила, но послушно опустилась на стул. Осматривая полки холодильника, я лихорадочно соображал, что можно приготовить на завтрак. Попутно я подбирал слова, которые в самый раз подошли бы для извинений.        В конце концов в холодильнике нашлись яйца, ветчина, овощи и творог. Я пожарил яичницу, сделал сэндвичи с ветчиной, огурцами и салатом и заварил чай. Дианна любила горячий чай с сахаром и лимоном, поэтому я ровным и дольками нарезал ещё и лимон.        — Спасибо, — тихо и без тени улыбки на лице сказала она, когда я поставил перед ней чашку с чаем.        Присев напротив, я вздохнул и внимательно взглянул на свою девушку.        — А ты сама почему ничего не ешь? — спросил я, тыкая вилкой в яичный желток.        — Ни кусочка в рот не возьму, пока не удостоверюсь, что ты нормально поел.        Хмыкнув, я посмотрел на неё и приподнял одну бровь.        — Забастовка? — поинтересовался я.        — Называй это как хочешь.        Мне по-прежнему кусок в горло не лез, но я пересилил себя и, отрезав ножом часть яичного белка, положил этот кусочек в рот. Моя собеседница сидела молча и неподвижно; она ничего не ела и не делала даже глоточка чая.        — Слушай, Дианна, я так виноват перед тобой, — заговорил я, отложив вилку в сторону и с проницательностью взглянув на свою девушку. Она подняла на меня ничего не выражающий взгляд. — Я сам понимаю, что со мной что-то происходит, но я не хочу, чтобы это сильно тебя беспокоило. Я стараюсь во всём разобраться. И разберусь. Не беспокойся, пожалуйста.        — Я уже поняла, что беспокоиться за себя для меня будет разумнее, — с язвительной желчью в интонации ответила она.        — Прости-и-и, Дианна, я вчера наговорил много неприятных вещей… Забудь их, прошу. Я беру их обратно. Прости меня.        Она ничего не отвечала и по-прежнему не притрагивалась к своему завтраку. Я хотел коснуться её руки, чтобы хоть немного разрядить напряжённую обстановку, но Дианна отдёрнула её и спрятала под стол.        — Нет? — удивлённо спросил я, слегка нахмурившись.        — Думаешь, я сержусь из-за твоих грубых слов? — задала она вопрос сквозь стиснутые зубы.        — Дианна…        — А то, что ты отказываешься доверять мне свои проблемы, по-твоему, меня совсем не волнует и не оскорбляет?        — В такие проблемы, которые возникли у меня сейчас, я не могу тебя посвятить, — сказал я, покачав головой.        — А Джеймса, то есть, можешь?        — Тебе следует отличать дружеские отношения от романтических. То, что я рассказываю тебе, я не рассказываю Джеймсу. И наоборот.        — А тебе следует понимать, что нет таких проблем, которыми ты не можешь со мной поделиться!        — Дианна! — в ответ повысил голос я. — Даже то, что мы с тобой вместе, не лишает меня глубоко личной жизни! Уважай мои границы и не переходи за них!        Её лицо приняло оскорблённый вид, Дианна медленно вздохнула и спросила:        — Это ты мне говоришь про уважение?        Я раздражённо замычал и, прижав пальцы к вискам, попросил:        — Пожалуйста, хватит копать эту тему. Чем глубже, тем хуже, Дианна, всё только хуже…        — Хуже только для тебя. — Она отвела взгляд в сторону и замолчала на какое-то время. — Я стараюсь думать об этом как можно меньше, но меня не перестают преследовать мысли, что мы с тобой друг от друга отдаляемся.        — Я пытаюсь удержать наши отношения на прежнем уровне. Ничего не выходит.        — Знаешь почему?        Я не хотел знать этого, поэтому промолчал в ответ.        — Потому что твои мысли забиты совсем другим, — холодно выговорила Дианна.        — Не начинай всё сначала, пожалуйста… Я уже сыт твоими догадками по горло.        — Это не мои догадки, Логан, это констатация фактов. Всё так и есть. Тебе нужен кто-то другой, не я.        — Если бы это было возможно, мы с тобой уже давно разошлись бы в разные стороны.        Дианна прищурилась, потом на её губах заиграла лёгкая улыбка, и девушка, усмехнувшись, облокотилась на спинку стула.        — Мне всё ясно, — сказала она таким обыденным тоном, будто всего этого неприятного разговора вовсе не было.        — Что тебе ясно?        — А я не могла понять, что с тобой происходит! Почему ты ходишь такой грустный, мало ешь и спишь… Как же я сразу не догадалась? Ты влюбился, Логан?        Всё внутри меня вспыхнуло, когда я услышал этот вопрос. Он совершенно выбил меня из колеи, я растерялся и не сразу нашёлся, что ответить. С одной стороны, мне не хотелось говорить Дианне правду и портить тем самым наши отношения (хотя в тот момент казалось: куда ещё хуже?), а с другой — я не мог врать. Я ещё ни разу не врал Дианне, и ничто не заставило бы меня солгать ей.        Не знаю, насколько странно это прозвучит, но, услышав звонок своего мобильного, я невероятно обрадовался тому, что Мик может надрать мне задницу за опоздание на работу. Да, именно этот дурацкий рингтон спас мою жизнь: Мик позвонил мне как раз в то мгновение, когда Дианна готовилась услышать мой ответ.        — Секунду, — бросил я своей девушке и, достав мобильный из кармана, взглянул на дисплей. — Я должен ответить.        — Конечно, — кивнула Дианна, отвернувшись от меня. — Отвечай. Пусть весь мир подождёт, пока ты будешь отвечать на этот проклятый звонок.        — Это Мик, — попытался оправдаться я и повторил: — Я должен ответить.        Дианна закусила внутренние стороны щёк и повернула голову в сторону, явно давая мне понять, что она крайне недовольна тем, что происходит. Моралист внутри меня пытался отговорить меня отвечать на этот звонок: «Это неприлично, некрасиво, невежливо. Ответь на вопрос Дианны, не игнорируй её, не ставь свои интересы выше её». Но непонятный страх перед Дианной, который я никогда прежде не испытывал, заглушил все эти мысли, и я с совершенно невозмутимым видом ответил на звонок.        — На часах без пяти девять, — проговорил вялый голос Мика на противоположном конце провода. — Тебя сегодня ждать вовремя или нет?        Сегодня наш менеджер был не вспыльчив: скорее всего, он не выспался и просто был не в настроении повышать на меня голос. Это как раз не играло мне на руку. Дианна должна была убедиться, что этот звонок был чрезвычайно важен как для меня, так и для Мика, поэтому я решил разыграть перед ней небольшую постановку под названием «Мой начальник чертовски зол на меня».        — Да, я знаю, — с виноватым видом проговорил я и прижал ладонь ко лбу, — я встал не вовремя и совсем не успеваю собраться…        — Ладно, — слегка удивлённо выдал Мик, — через полчаса будь на месте. У нас в планах запись новой песни, помнишь?        — Не надо, Мик, я всё прекрасно помню, — с неким раздражением произнёс я.        — Ну и отлично. Я рад, что у тебя такая хорошая память.        — Я буду в студии в десять часов, — сказал я тоном, не терпящим возражения, и сделал особое ударение на слово «десять».        — В десять? — изумился голос менеджера. — Ты что там, охренел совсем? Я ведь сказал тебе быть на месте через полчаса.        — Ты думаешь, меня это е…т?        — Логан, что с тобой? Ты не выспался? Или ты пьян?        — И то, и другое.        — Ах, вот как, — вздохнул менеджер и усмехнулся. — Решил отмазаться своим похмельем от работы?        — Нет. У меня этого и в планах не было.        — Только попробуй не явиться в студию через полчаса, я тебе последние мозги вышибу!        — Не нужно повышать голос, Мик, — сказал я. — У меня и без того голова на части от боли раскалывается.        — Это потому, что ты совсем не ею думал, когда бухал вчера!        — Ладно тебе, перестань орать. Я тоже не в восторге от своих поступков.        — Ох и выбесил ты меня, Хендерсон, — заскрипел голос менеджера. Я усмехнулся, услышав, что он назвал меня по фамилии: мне всё-таки удалось разозлить его. — С тебя крепкий кофе, понял?        — Понял.        — И без опозданий. Я не шучу.        Сбросив вызов, я посмотрел на Дианну и закусил нижнюю губу.        — Прости меня, Дианна, — начала моя девушка, имитируя мой голос и стараясь угадать, что я буду говорить, — но Мик так сердится на меня, я просто не могу не поехать в студию сейчас же. Да?        — Да, — виновато ответил я.        — Тогда поезжай, — пожала плечами девушка и встала из-за стола. — Карьера важнее всего.        — Дианна, ты ведь так ничего и не съела…        — А ты тоже. Ты тоже ничего не съел.        — Повторяю: я могу поесть на работе.        — Действительно. — Дианна взяла наши тарелки и подошла к раковине. — Завтракать вместе нам совсем ни к чему, а зачем? — Она открыла шкафчик под раковиной и вывалила содержимое тарелок в мусорное ведро.        — Ты когда-нибудь перестанешь выбрасывать еду? — раздражённо спросил я.        — А ты когда-нибудь перестанешь уходить от проблемы, воображая, что таким образом ты можешь её решить?        — Дианна, — выговорил я, пытаясь взять себя в руки, — я ведь не виноват в том, что из-за обстоятельств мы вынуждены были…        — Вот видишь? Для тебя всегда и во всём виноваты обстоятельства, а не ты.        — Хочешь сказать, я источник всех наших проблем?        — А ты можешь назвать другую причину, по которой мы так часто ссоримся?        — В последнее время мы меньше ссорились, — тихо выговорил я. — Разве ты этого не заметила?        — Ссор не было только потому, что ты находился в подавленном состоянии, а я просто старалась тебя не трогать.        — Какая ты молодец, — язвительно высказался я. — Ты одна и вытягиваешь наши отношения из трясины. Браво.        Дианна взглянула на меня и плотно сжала губы.        — Ты, кажется, опаздывал на работу, — ледяным голосом произнесла она и продолжила убирать со стола. — Поезжай.        Я смотрел на неё какое-то время сочувствующим взглядом, затем сжал её запястье, взял из её рук полную чашку чая с лимоном и, поставив её на стол, с участием заглянул в глаза своей девушки.        — Я никуда не поеду с таким отвратительным настроением, — твёрдо выговорил я, сжимая её запястья. Где-то в глубине души я радовался тому, что Дианна не вернулась в нашем разговоре к тому вопросу, тому самому вопросу, который ударил меня под дых.        — Можешь никуда не ехать, я тебе ничего не запрещаю, — тихо сказала она, пытаясь высвободить кисти рук из плена моих пальцев.        — Дианна, перестань сердиться. Я прошу прощения и хочу, чтобы всё было как раньше… Мне не нравится видеть тебя такой.        — Если хочешь всё вернуть, начни с возвращения самого себя. Подумай, какие изменения произошли с тобой за последнее время, и исправь всё. Давай же, верни нас в прошлое. У тебя получится?        — Мне очень хочется на это надеяться, — прошептал я, глядя Дианне в глаза и всё ещё сжимая её запястья. — Я сделаю всё, на что только хватит моих сил.        — А силы у тебя, кажется, достаточно.        Я с недоумением взглянул на неё, и девушка, сжав губы, дёрнула руками. Я ослабил свою хватку, и Дианна, высвободив покрасневшие запястья, осторожно их потёрла.        — И с чего же ты начнёшь? — спросила она, заправив прядь волос за ухо и посмотрев на меня.        Знакомые для меня интонации прозвучали в её голосе, и я улыбнулся, поняв, что первые шаги на пути к примирению мы уже сделали.        — С Мансанильо, — ответил я с той же улыбкой на губах.        — Что?        — Мы побудем в Мексике несколько дней. Согласись, нам обоим нужно немного отдохнуть, расслабиться, остыть.        — Но… как же твоя работа? — спросила Дианна, слегка нахмурив брови.        — Отпуск за свой счёт ещё никто не отменял. Я уверен, мне удастся уговорить Мика, и… ещё кое-что. Мы поедем туда вместе с Джеймсом и его девушкой.        С тем фактом, что Джеймс теперь встречается с Изабеллой, я всё ещё не мог смириться, поэтому словосочетание «его девушкой» вызвало у меня чуть ли не тошноту. Я заметил, как изменился взгляд Дианны, и узнал тот огонёк ревности в её глазах, который так раздражал меня.        — Ты не хочешь ехать? — упавшим голосом задал вопрос я. Признаться, до этого я совсем не думал о том, что там, в Мансанильо, Дианна будет неистово ревновать меня к Изабелле.        — Я хочу быть рядом с тобой, — ответила она, слабо пожав плечами и приблизившись ко мне, — и это всё. А те, кто будут рядом с тобой, не должны меня волновать, ведь так?        — Ты убеждаешь в этом меня или саму себя?        — Саму себя на самом деле, — почти шёпотом сказала Дианна и обняла меня. Я прижал её к себе и поцеловал в макушку. — Не знаю, как нам можно исправиться, — зазвучал её дрожащий голос где-то внутри меня, — не знаю, пойдёт нам эта поездка на пользу или нет… Но давай поедем.        — Хочу верить, что никакого вреда нашим отношениям это не причинит.        Дианна поцеловала меня в щёку, но я почему-то ощутил неприязнь из-за этого поцелуя. На протяжении нескольких недель меня преследовало отвратительнейшее ощущение: каждый раз, когда я обнимал или целовал Дианну, я полагал, что предаю Эвелин. О, Эвелин… Воспоминание о ней грело мою душу сильнее, чем грели мою душу объятия с Дианной.        — Зачем ты меня терпишь? — почему-то спросил я.        Она, не разрывая наших объятий, подняла голову и посмотрела на меня. Её глаза блестели.        — Я ни за что не отпущу тебя, — прошептала она, и я заметил твёрдость в её взгляде, точно этим взглядом она хотела показать, что была готова к любым сражениям, — и никогда не позволю нашим дорогам разойтись.        Мы немного помолчали, потом Дианна отстранилась, украдкой вытерла слезинку и сказала:        — И всё-таки тебе пора ехать на работу. Ты ведь не хочешь, чтобы Мик оторвал тебе голову?        Приехав в здание под красным фонарём, я понял, зачем Мик просил меня привезти ему крепкий кофе: наш менеджер, оказывается, этой ночью не спал и, как и я, предпочёл бутылку виски сну. Вот почему его голос звучал так вяло, когда я говорил с ним по телефону. Свой поступок Мик объяснять не стал, но я догадался, что это связано с его женой Бетти и её бывшим ухажёром, с которым Мик выяснял отношения до сих пор.        — Да, я немного подвёл вас, — каялся менеджер, делая маленькие глоточки крепкого кофе, — прошу извинений, но ещё прошу поставить себя в моё положение. Просто я не видел Бетти уже несколько недель, а пустоту в сердце ничем другим заполнить не удалось.        — У Логана очень хорошо получилось поставить себя в твоё положение, Мик, — сказал Карлос, бросая на меня насмешливые взгляды. — Вы как будто вместе сегодня ночью пили.        — Нет, Логан был со мной, — с той же усмешкой вставил слово Джеймс. — Если б не я, он бы допился до такого состояния, что сегодня в студию приполз бы на корячках.        — Ой, смотри не лопни от гордости, — пробубнил я. Таблетки, принятые перед завтраком, не избавили меня от головной боли, а лишь притупили её. Слушая разговор парней и участвуя в нём, я чувствовал, как боль возвращалась пульсирующими ударами в области затылка. — Но ты тоже хорош, дружище, мог бы и напомнить, что сегодня у нас рабочий день.        — Ты думаешь, я сам помнил об этом? — подняв брови и указывая пальцем на себя, спросил Джеймс. — Да у меня всё из головы вылетело, когда я увидел твоё лицо.        — А что не так было с его лицом? — поинтересовался Карлос, краем глаза поглядывая на экран телефона, который держал в руках.        — Это было не лицо, а жуткая кислая мина, — отвечал Маслоу, кажется, вовсе не замечая моего рассерженного взгляда. Мне не нравилось то, что ловелас в отставке разбалтывал всем о моей ночной слабости, и я, в конце концов, чувствовал непонятную вину перед Кендаллом. Всё утро немец выглядел подавленным и разбитым, и я, пытаясь представить, что творится у него в душе, чувствовал непреодолимое сожаление. — Даже смотреть на него было тошно, — продолжал Джеймс, — но я постарался вытащить из него весь негатив.        — Вытащил его не ты, а бренди, — с раздражением добавил я, испепеляя Маслоу взглядом, но Джеймс даже не смотрел в мою сторону и не замечал моего взгляда.        — Откуда негатив? — спросил Кендалл с отсутствующим видом и слегка нахмурил брови. Я бросил быстрый взгляд в его сторону и понял, что он догадался о причине моего плохого настроения, но решил спросить для успокоения совести.        — Да не бери в голову, — махнул рукой я, не желая произносить настоящую причину вслух. — Всё вскоре забудется и наладится.        Шмидт натянуто улыбнулся и кивнул, давая мне понять, что он обо всём догадался и что поддерживает меня в сложившейся ситуации. Я улыбнулся тоже, с благодарностью, но дал себе обещание поговорить с Кендаллом после работы.        — Так, хватит обсуждать моё состояние и состояние Логана, — заключил наш разговор Мик и поставил стакан с кофе на стол. — Это не должно мешать нашей работе, а её у нас хоть отбавляй.        — Мик, — окликнул менеджера Джеймс, когда тот сел за свой стол, а Кендалл и Карлос уже зашли в будку, — пока мы не приступили к работе и ты не вышел из себя, я хотел бы поговорить с тобой кое о чём.        — Если тебе нужны деньги в долг, то пошёл на хрен, — отрезал Мик, читая текст какой-то песни и слушая Маслоу в пол-уха.        — Нет, деньги у меня, слава богу, есть. — Джеймс отодвинул кипу бумаг в сторону и присел на край стола. — Я хотел у тебя… отпроситься.        Мик ничего не отвечал и продолжал читать, тем самым давая понять Маслоу, что он внимательно его слушает.        — Видишь ли, в моей жизни возникли некоторые обстоятельства, — продолжал ловелас в отставке, — которые просто вынуждают меня уехать.        — Уехать? — переспросил Мик без видимого интереса, продолжая заниматься своим делом.        — Да. Мне нужно уехать из страны на какое-то время, дня на три или четыре. Я хочу взять отпуск за свой счёт.        — А ещё чего ты хочешь? — задал вопрос менеджер и, наконец оторвавшись от чтения, поднял на Маслоу глаза. — Может, лобстеров на золотом блюде? А может, крови моей попить хочешь, а?        — Ми-и-ик, — протянул Джеймс, устало нахмурив брови, — для меня это правда очень важно, я бы сказал даже жизненно важно.        — А для меня жизненно важно работать по контракту! Но тебя это волнует? Что-то мне подсказывает, что нет.        — Пожалуйста, — умолял менеджера друг, сложив руки молящимся образом, — пожалуйста, Мик, пожалуйста! От этой поездки зависит здоровье моей любимой женщины!        Кажется, на Мика эта фраза подействовала; он молча поднял на Джеймса понимающий взгляд.        — Раз дело в женщине… — задумчиво проговорил менеджер и медленно отложил в сторону бумагу с текстом песни. — Надо было с этого и начинать. Хорошо, Джеймс, можешь взять отпуск на четыре дня, мы с парнями поработаем вчетвером.        — Спасибо, дружище! — обрадовался Маслоу и похлопал Мика по плечу, но потом взгляд ловеласа в отставке скользнул по мне, и он добавил: — Но я хотел попросить ещё кое о чём.        — Что ещё?        — Я хочу, чтобы Логан поехал со мной. Ты же видишь, что ним творится, а я как друг просто не могу видеть его таким. Позволь нам обоим взять отпуск за свой счёт.        Мик посмотрел на меня, в изумлении приподняв одну бровь.        — Да вы рехнулись, что ли? — разозлился менеджер. — Как, по-вашему, Кендалл и Карлос будут записывать песни вдвоём, а? Как?        — Никак, — пожал плечами я и тоже подошёл к столу Мика. — Сделаем внеплановый перерыв, тебе ведь тоже минутка отдыха не помешает. Или хочешь сказать, что с тобой всё в порядке?        Менеджер опустил глаза и ничего не ответил.        — У нас и так готово четыре с половиной песни, — тоже вступил в схватку Джеймс, — мы работали упорно и плодотворно, разве не так?        — И тем более ты сам говорил, что сильно скучаешь по Бетти. Неужели тебе не хочется съездить на недельку в Сан-Диего и навестить её?        Мик бросил взгляд на фото Бетти, поставленное в рамку, и его лицо озарилось тёплой улыбкой. Мы с Джеймсом многозначительно переглянулись; наши взгляды выражали радость от предчувствия скорой победы.        — Чёрт с вами, — прошипел менеджер и взял со стола стакан кофе. — Ладно, уговорили. Сделаем перерыв на неделю.        — Да! — одновременно воскликнули мы с Маслоу и стукнулись кулаками.        — Но, — строго вставил Мик, — сегодня нам придётся поработать плотнее, чем я задумывал.        — Без проблем, — улыбнулся Джеймс, пожав плечами.        — Это сейчас у тебя нет проблем, а к вечеру ты вымотаешься, устанешь и озлобишься. Ладно, хватит разговоров, живо в будку. Выйдете вы оттуда не скоро.        Мик сдержал слово: закончили мы только ближе к полуночи. Я, хотя и вымотался донельзя, всё-таки решил не откладывать разговор с Кендаллом в долгий ящик. Карлос и Мик уехали сразу же после того, как мы закончили работу, а я, Джеймс и Кендалл ещё немного задержались в студии.        — Так, надо вызвать такси, — вздохнул Маслоу, набирая какой-то номер. — У меня в голове бардак, глаза свинцовые, так что вряд ли я сяду сегодня за руль.        — Вызови и мне тоже, — попросил я и бросил взгляд в сторону молчаливого Кендалла. Он стоял у кулера и маленькими глоточками пил воду. Джеймс проследил за моим взглядом, задержал его на немце, а затем заговорщически мне подмигнул.        — Пойду позвоню с улицы, — сказал ловелас в отставке и надел рюкзак на одно плечо. — Глотну немного свежего воздуха.        И он ушёл, оставив меня и Кендалла наедине. Шмидт бросил взгляд на закрывшуюся дверь, затем на меня и слабо улыбнулся.        — Чем планируешь заняться в ближайшую неделю? — спросил я друга, намереваясь хоть как-то завязать разговор. Наблюдая за поведением немца, я чувствовал некий холод в его ко мне отношении, и это меня задевало. После всего того, что случилось, между нами была какая-то недоговорённость; мы оба знали больше того, о чём говорили, и оба притворно вежливо улыбались друг другу. Таких отношений между друзьями быть не должно, не должно…        — Не знаю, — пожал плечами Кендалл и застегнул свой рюкзак. — Если честно, этот внеплановый перерыв сбил меня с толку, в самом плохом смысле этого слова.        — Что ты имеешь в виду? — не понял я.        — Понимаешь ли, работа в студии до настоящего момента являлась для меня единственным спасением от одиночества. Хоть какая-то компания, пусть даже компания уборщика листьев на улице оживляла меня и не позволяла думать о… о ней. Ты знаешь. А теперь я проведу целую неделю в полнейшем одиночестве у себя дома, и эти мысли будут загонять меня в угол. А я так не хочу, Логан.        Я со стыдом опустил глаза и, кажется, даже покраснел. Как могу я ехать отдыхать в Мансанильо в то время, как мой друг так страдает, так мучается, так болеет своими чувствами?        — Я заметил, твоё положение тоже не из лучших, — сказал Шмидт, поняв, что я не собираюсь ничего говорить, и указал на меня. — Причина всё та же?        — О, да, — почти шёпотом ответил я и посмотрел на друга, желая найти какое-то утешение в его взгляде. Но изумрудные глаза Кендалла выражали только сожаление. — Всё та же.        — Я поверить в это не могу! — высказался он и, проведя рукой по волосам, сел в кресло. — Как такое могло случиться с нами?        — Я и сам не знаю, Кендалл, — беспомощно выговорил я. Во мне горели дружеские чувства, и я всем сердцем желал, чтобы Кендалл, выговорившись, избавился от страданий. Но другая часть моей души страшно не хотела, чтобы Шмидт хотя бы слово говорил об Эвелин: казалось, что теперь я могу только думать о ней, а стоит мне высказать свои мысли или услышать их от других — и сердце моё разлетится на куски.        Я хотел сказать ещё что-нибудь, но ни слова из себя выдавить не смог.        — Я ещё могу понять, что она отвергла меня, — произнёс Шмидт, делая особое ударение на последнее слово. Я понимал, что другу хотелось высказаться, поэтому благородно молчал и со вниманием слушал его. — Но ты? Как она могла так поступить с тобой? Разве не с тобой она проводила столько времени, разве не тебе полностью доверяла? Гм… Если честно, я всегда думал, что она по уши влюблена в тебя. А тут такое…        — Я тоже так думал, — с горьким смехом признался я. — Я и не ожидал услышать от тебя такие слова.        Кендалл бросил в мою сторону вопросительный взгляд, и я, пожав плечами, сказал:        — Я до последнего не хотел признавать перед тобой своё поражение, но, увидев сегодня утром твоё лицо, я понял, что ты обо всём уже догадался. И, если честно, я ждал от тебя унизительных оскорблений, подтруниваний и злобного смеха.        — Плохо ты меня знаешь, — улыбнулся немец, опустив голову, — или просто плохо обо мне думаешь.        — Я не хочу думать о тебе плохо. В последние несколько месяцев у меня, конечно, было много поводов, чтобы считать тебя не самым лучшим другом… Но теперь я чувствую, что у нас есть много общих тем для обсуждений и, в конце концов, нас объединяют общие поражение и… унижение.        — То есть тебя унижает тот факт, что ты совершил признание и не услышал на него ответа?        Я отвёл взгляд в сторону и задумался на какое-то время.        — Меня унижает не тот факт, что я признался и не услышал ответа, — размеренно начал говорить я, — а то, что я был невероятно жалок в её глазах. Моя непоколебимая уверенность была слишком смешной, и слишком высокими были мои запросы.        — Элементарный ответ — не важно, положительный он или отрицательный, — не является таким уж высоким запросом.        — Да не про ответ я говорю, — махнул рукой я и нахмурился от воспоминания о том вечере, когда я присутствовал на очередном семейном ужине Блэков. — Я требовал гораздо большего.        — Поцелуя? — с удивлением прошептал друг. — Логан…        — Мне этого действительно хотелось! — перебил я его. — Мною руководствовались чувства, а не разум. Чёрт, не могу даже вспоминать об этом! Ненавижу её немногословность, ненавижу! Лучше бы она ответила твёрдое «нет», чем ушла бы вот так просто, ни слова не сказав… Мне бы сейчас было гораздо легче.        — Не стоит отравлять свою жизнь только ввиду того обстоятельства, что она ничего не ответила, — сказал Кендалл, облокотившись на спинку кресла. — Молчание — это тоже ответ, особенно молчание Эвелин. Ты ведь знаешь, как она болезненно реагирует на многие вещи. Она могла просто испугаться, или из её памяти могли исчезнуть очень-очень важные моменты… Такой, например, что она любит тебя.        — Не нужно утешать меня фальшивыми надеждами, — резко бросил я, но тут же осёкся. — Пожалуйста. Я уже тысячу раз всё обдумал.        — А чтобы во всём разобраться хорошенько, нужно всё обдумать ещё две тысячи раз. Ты же не знаешь, что творится у неё в душе! Но ты точно знаешь, что нужно, чтобы это узнать.        — Нет, я больше ни ногой в этот дом. Никогда туда не вернусь. Я не хочу снова читать её стихи и пытаться понять, что она старается этим сказать, не хочу! Меня уже раздражает это всё, и я жажду забыть её и то, что было между мной и ней!        — А я бы не хотел забывать её, — с какой-то мечтательной улыбкой на лице произнёс Шмидт. — Потому что вместе с воспоминанием о ней умрёт и весь смысл моей жизни.        — Как смысл жизни можно найти в безответной любви? — со слабым раздражением и обидой в голосе сказал я. — Безответная любовь убивает, она не придаёт смысла жизни, совершенно.        Кендалл поднял на меня улыбающийся взгляд, потом вздохнул и осторожно начал:        — Я не хочу тебя обидеть, Логан, но у меня возникает ощущение, что в твоей любви есть что-то эгоистичное. Кажется, у нас с тобой совершенно разные взгляды на это… Ты любишь для того, чтобы получить любовь в ответ, а я — лишь для того, чтобы любить. Просто я поэт. Я не могу не любить.        Я молча смотрел на своё отражение в окне и думал над словами немца. Разговор с Кендаллом, вопреки моим ожиданиям, оказался очень расслабляющим и мотивирующим, я чувствовал, что хочу говорить об Эвелин и что сердцу моему становится легче, легче и легче.        — В моей любви говорит не эгоизм, — покачал головой я, всё ещё глядя в окно, — в ней говорит обида, в ней говорит оскорбление, нанесённое мне Эвелин. Но чем больше я думаю об этом, тем меньше мне становится жаль, тем меньше я злюсь на Эвелин… Может, так оно и должно быть. Может, я долгое время был несправедлив по отношению к ней, а теперь я наказан.        — Это слишком жестокое наказание за такое незначительное преступление, — высказал свою мысль Кендалл. — Вот увидишь, всё ещё наладится. Я не верю, что Эвелин могла промолчать в ответ на твоё признание… Ей просто нужно время, чтобы немного подумать, она просто испугалась.        — Откуда в тебе столько уверенности?        Шмидт улыбнулся и, пожав плечами, вздохнул.        — Когда в твоей жизни счастья не случилось, ты пытаешься устроить счастье в чужой жизни, — ответил друг. — В моей ситуации ни о какой надежде и речи быть не может, всё безнадёжно. А вот в твоём случае ты можешь надеяться на самое лучшее.        Подойдя к окну, я открыл его и посмотрел вниз. Джеймс сидел на скамейке под красным фонарём и, кажется, переписывался с кем-то по СМС. Я подумал, что его собеседницей была Изабелла, и ко мне впервые пришло осознание того, что я был чертовски рад за друга. Видимо, это было потому, что данный период моей жизни был ознаменован не самыми приятными событиями; а если счастье не строилось у меня, то стоило искренне порадоваться за Маслоу. Он интересовался моей личной жизнью даже тогда, когда у самого всё шло под откос, он страдал от неразделённой любви к Изабелле, но в то же время его интересовало то, что происходило между мной и Эвелин. Его стойкость, сила и благородство впоследствии окупились: теперь он с Изабеллой. Так стоит ли сейчас отчаиваться мне? Стоит ли прятать в тёмном углу души самую светлую надежду?        — Не хочешь поехать ко мне? — спросил я Кендалла, чувствуя, что вся недоговорённость, вся неловкость, что витали в студии после ухода Джеймса, испарились в воздухе, будто их и не было. Передо мной сидел уже не тот подлец, который часто действовал мне назло, руководствуясь только своими личными интересами, а прежний, старый добрый Кендалл, которого я знал уже долгие и долгие годы. — У меня дома есть виски и коньяк, но мы можем купить пива, если хочешь.        — Давай в следующий раз? — виновато поднял брови Шмидт. — У меня сейчас не то настроение, чтобы пить пиво, к тому же я чувствую, что в моей голове уже рождаются строчки новой песни.        — О, конечно, — понимающе закивал я. Когда я вспомнил о Дианне, которая ждала меня дома (а воспоминание это было волнующе тяжело), желание пригласить к себе Кендалла сразу же исчезло. — Тогда в другой раз, да?        — Да. С меня пиво.        — С меня новый фильм.        — Постарайся угадать с жанром, — усмехнулся Кендалл, открывая дверь. — Потому что в прошлый раз ты попал не совсем точно.        — Я просто не знал, что тебе так не понравится первый эпизод сериала «В семье».        — Зато ты прекрасно знал, что я ненавижу всё, что хоть как-то связано с Бразилией!        Усталость, которую мы приобрели к концу рабочего дня, как рукой сняло, и мы втроём покинули здание под красным фонарём в самом весёлом расположении духа. Мне значительно полегчало.        Я, Джеймс, Дианна и Изабелла улетели в Мансанильо вечером, на следующий день после того, как Мик дал нам с парнями недельный перерыв. Во время полёта настроение моё было не к чёрту, но, когда мы приземлились, оно подпрыгнуло до небес. Завораживающие пейзажи Мансанильо, солнце и тяжёлый от влаги воздух благоприятно влияли на моё состояние. Мы заселились в отель «Пепес Хадйэвей», который был похож вовсе не на отель, а на райский уголок. Да, моё сравнение совсем не преувеличенное, «Пепес Хайдэвей» — это настоящий рай на Земле.        Наш номер представлял собой приподнятый над землёй домик, крыша которого была устелена соломой. Дверная арка из спальни вела на балкон, где располагались гамаки и деревянные столики со стульями; вид с балкона открывался более, чем просто завораживающий. Хотелось сесть на стул, вытянуть ноги, положить их на деревянное ограждение и, взяв в руку бокал с шампанским, наслаждаться драгоценными минутами, проведёнными здесь, на берегу океана. Шум волн, разбивающихся о прибрежные камни, ласкал слух и чудесным способом залечивал душевные раны; сочно-зелёные ветви пальм заглядывали в окна, а солнце, отражаясь в лазурных водах океана, слепило глаза. Внизу, на улице, был бассейн, окружённый шезлонгами и диванами. Вокруг самого домика разросся густо-зелёный мягкий газон; тут и там стояли горшки с растениями, ярко-розовые цветки которых выделялись среди изумрудного моря. Мы облюбовывали это место и осваивались здесь целый день, так что надоедливые дела и суета оставили нас только вечером.        Весь этот день настроение у меня было приподнятое, и, что самое главное, меня яростно не бросало из одного состояния в другое. Даже так остро беспокоящие меня мысли об Эвелин отошли на второй план. Мансанильо в самом деле благоприятно действовал на меня, ввиду чего изменилось даже моё отношение к Дианне. Её постоянное присутствие и желание участвовать в моей судьбе больше не раздражали меня; я хотел смотреть на неё, я хотел говорить с ней, я хотел быть с ней — и это действительно всё, чего мне хотелось в тот день. В отдельные мгновения, когда мне позволяли остаться наедине со своими мыслями, я с удивлённой усмешкой вспоминал свою лос-анджелесскую тоску: как можно думать о недосягаемой Эвелин, когда рядом со мной такая близкая, такая родная, такая доступная Дианна?        Кстати сказать, перед самой посадкой на самолёт Дианна и Изабелла увиделись впервые. Я с интересом наблюдал за реакцией своей девушки, ожидая, что она будет ревностно хватать меня за руку и отвлекать меня от Изабеллы разговорами, как она обычно это делала в присутствии посторонних девушек. Но Дианна повела себя совсем по-иному: она улыбнулась Изабелле абсолютно искренне, затем девушки обменялись парой комплиментов и признались, что очень рады друг с другом познакомиться. Это обстоятельство тоже расположило меня к Дианне и, честно сказать, даже немного удивило.        Вечером мы решили поужинать в ресторане «Cool and calm cafe», а затем погулять немного по городу и, возможно, даже сходить на пляж. Позже выяснилось, что для Изабеллы целого часа на сборы было чрезвычайно мало, и мы втроём — я, Джеймс и Дианна — терпеливо дожидались избранницу Маслоу на диванах у бассейна. Красно-оранжевые лучи опускавшегося к океану солнца пробивались сквозь пальмовые ветви и ныряли в бассейн, доставая до самого его дна.        — Она всегда так долго собирается? — спросил я Джеймса и посмотрел на наручные часы. Моё терпение уже было на исходе.        — Всегда, — со вздохом отозвался ловелас в отставке. — Но я не осуждаю её за это. Что такого в том, что человек хочет хорошо выглядеть?        — Стремление хорошо выглядеть — это одно, я его тоже не осуждаю, — сказал я, бросив взгляд на окно спальни. — Но заставлять людей ждать — это не прилично и не пунктуально, между прочим.        — Девушкам это простительно, — улыбнулся Джеймс. — Подождём ещё пару минут, чего нам это стоит?        Нетерпеливо вздохнув, Дианна поднялась с дивана и, пройдясь вдоль бассейна, подошла к ограждениям. Облокотившись на них, девушка наклонилась вперёд и с прищуром взглянула на солнце.        — Надеюсь, это ожидание оправдает себя, — сказала моя девушка, не отрывая взгляда от заката. — Я ничего не ела с самого утра и просто не вынесу, если ваш ресторан окажется самым настоящим дерьмом.        — Ну-ну, аккуратнее со словами, — попросил Джеймс, достав мобильный и пару раз проведя пальцем по экрану. — Между прочим, это один из самых престижных ресторанов в Мансанильо. Высшее качество блюд и обслуживания.        Лицо Дианны выражало крайнюю степень её недовольства. Чтобы хоть как-то расслабить свою девушку, я подошёл к ней сзади и, обняв обеими руками, прижался щекой к её волосам.        — Меньше нервов, Дианна, — прошептал я, копируя фразу, которую она так часто говорила мне. Слабо улыбнувшись, Дианна положила свои руки на мои и шёпотом сказала:        — Я не нервничаю. Просто я не думала, что мы столько времени потратим на бессмысленное ожидание.        Я улыбнулся, услышав эти слова: хотя Дианна и выразила радость при знакомстве с Изабеллой, я знал, что в своей душе она спрятала самую настоящую неприязнь к избраннице Джеймса. И здесь даже не было вины Изабеллы: Дианной руководствовалась либо ревность, либо обычная женская ненависть.        — Джеймс, это ожидание действительно неприлично затянулось, — высказался я, повернувшись и взглянув на друга. — И фраза «Девушкам это простительно» уже не сработает.        Маслоу посмотрел на меня исподлобья и, ударив себя по коленям, поднялся с дивана. Он подошёл к домику, с прищуром взглянул на открытое окно и громко сказал:        — Изабелла, ещё пять минут, и мы уезжаем в ресторан без тебя.        Из спальни послышался беззаботный смех, плавно сменившийся слабым кашлем, а затем голос Изабеллы ответил:        — Ты не уедешь без меня, Джеймс! Думаешь, я тебя не знаю?        — Думаю, не знаешь, — сказал ловелас в отставке и достал из кармана джинсов мобильный. — Я уже вызываю такси.        Подняв руку как можно ближе к окну, он принялся набирать какой-то номер так, чтобы звуки нажатия клавиш отчётливо слышались в спальне.        — Ладно, я верю тебе, — произнесла Изабелла, выглянув из окна и с улыбкой посмотрев на Джеймса. — Дайте мне две минуты. И я спущусь.        — Вот видишь? — улыбнулся мне Джеймс, убрав мобильный обратно в карман. — Ожидание было не таким уж и долгим.        — Хочется верить, что её «две минуты» не превратятся в два часа, — ответил я с недовольным выражением лица. Океан уже вовсе поглотил багровый солнечный диск, и у нашего домика начали зажигаться фонари. Небо приобрело тёмно-фиолетовые и сине-бордовые оттенки.        — Мы могли бы заказать еду и в номер, — проговорила Дианна, глядя на океан.        — Могли бы, — подтвердил Джеймс и сделал пару шагов в сторону отеля, — но посмотреть Мансанильо дорогого стоит. Я сейчас и о времени говорю. — Маслоу взглянул на наручные часы и добавил: — Пока две минуты Изабеллы не истекли, пойду поговорю с персоналом и узнаю, приносят они завтрак в номер или нет.        — Не забудь узнать про ассортимент бара, — бросил я вслед другу, и он ответил мне ироничной ухмылкой.        — Я пройдусь вместе с тобой, — вызвалась Дианна и, отойдя от ограждений, приблизилась к Джеймсу. — Хочу ещё немного полюбоваться местными пейзажами.        — О, чтобы ими налюбоваться, одного вечера не хватит, — улыбнулся друг и взял мою девушку под руку. — Логан, идёшь с нами?        — Нет, — отказался я, сделав пару шагов по направлению к нашему номеру, — я оставил бумажник в комнате, схожу возьму.        — Тогда мы будем ждать вас с Изабеллой у ворот.        Глаза Дианны сверкнули, точно сочетание слов «вас с Изабеллой» как-то на неё подействовало. Её недоверие не могло испортить моего хорошего настроя, а потому я только улыбнулся, заметив на себе ревнивый взгляд своей девушки.        Оказавшись в нашей с Дианной спальне, я взял бумажник, положил его во внутренний карман пиджака и потянулся за мобильным, что лежал на прикроватной тумбе. Сердце отчего-то взволнованно колыхнулось в груди: а что, если Эвелин звонила или писала мне? Вдруг она хотела встретиться, поговорить — да что угодно! Что, если она хотела меня увидеть, а я здесь, в Мансанильо?..        Но пропущенных звонков, ровно как и непрочитанных сообщений, не оказалось. И с чего я вообще решил, что нужен ей? Будь это так, меня бы не было сейчас в Мексике, ведь сюда я сбежал, в частности, от неё и от мыслей о ней. Да, сбежал, но ведь мысли мои никуда не исчезли. Даже смена обстановки, смена настроения не способствовали забвению. Наоборот, ежеминутно вспоминая об Эвелин, я осознавал, что воспоминания эти только острее и больнее впивались в моё сердце.        — Джеймс, это ты? — послышался приглушённый голос Изабеллы из ванной.        Убрав телефон в карман пиджака, я бросил взгляд на дверь, ведущую в ванную, и ответил:        — Не совсем.        Изабелла заглянула в спальню и, увидев меня, дружелюбно улыбнулась.        — О, Логан. Я думала, вы уже собираетесь уезжать без меня.        — Собираемся, — подтвердил я, рассматривая Изабеллу и стараясь понять, закончила она со своим марафетом или нет. — Машина уже давно стоит у ворот.        — А где Джеймс?        — Ведёт диалог с персоналом, узнаёт, сколько выпивки вмещает бар этого отеля.        — Выпивки? — переспросила «молодая женщина» таким тоном, точно спрашивала про какую-нибудь неприятную болезнь.        — Да я шучу, — улыбнулся я, но заметил, как изменилось выражение лица Изабеллы, когда я связал слова «алкоголь» и «Джеймс» в одном предложении. — Он выясняет какие-то подробности подачи завтрака.        — А. — Тонкая улыбка скользнула по губам избранницы Маслоу, и Изабелла, нахмурившись, сказала: — Мне нужен был Джеймс, я хотела спросить у него кое-что, касающееся моего наряда.        — Нет больше времени, — произнёс я, бросив беглый взгляд на наручные часы. — Обещанные тобою две минуты уже прошли. К тому же каждая лишняя секунда ожидания отпечатывается хмурыми морщинами на лбу моей девушки.        «Молодая женщина» коротко засмеялась, затем подошла к зеркалу и, принявшись рассматривать своё отражение, поинтересовалась:        — Ты всегда с таким беспрекословным повиновением относишься к желаниям Дианны?        — Что именно натолкнуло тебя на подобный вопрос? — спросил я, самую малость оскорбившись вопросом Изабеллы.        — Просто ты так ведёшь себя с ней, будто в чём-то провинился, и в отдельные минуты, — её слова на мгновение прервались кашлем, — и в отдельные минуты напоминаешь мне маленького послушного пёсика.        — Наши с Дианной отношения не строятся на моём беспрекословном подчинении, — довольно резко выдал я и хотел добавить: «В отличие от ваших с Джеймсом отношений», — но вовремя себя остановил.        Изабелла взглянула на меня с серьёзно-обеспокоенным выражением лица, но в глазах была какая-то злобная насмешка.        — Извини, — сказала она, приподняв одну бровь, — не знала я, что ты так остро реагируешь на вопрос о ваших отношениях…        С трудом усмиряя в душе огонь неприязни к Изабелле, я вздохнул и поинтересовался не столько ради интереса, сколько ради вежливости:        — Что ты хотела спросить у Джеймса?        Бросив изучающий взгляд на своё отражение в зеркале, «молодая женщина» провела руками по своей талии, затем по бёдрам и, повернувшись, оценила свой вид сбоку.        — Как думаешь, — задумчиво спросила Изабелла, — моё чёрное бельё слишком заметно?        Я с недоумением нахмурился и с тем же недоумением обвёл собеседницу взглядом. Волосы Изабеллы, старательно завитые и уложенные, вьющимися локонами опускались на её обнажённые плечи. Стройную шею украшало замысловатое ожерелье с белыми камнями, отдающими бриллиантовым блеском, а фигуру обтягивало красное шёлковое платье весьма откровенной длины.        — Может, прекратишь меня рассматривать и ответишь наконец на мой вопрос? — спросила Изабелла и повернулась, будто нарочно красуясь передо мной, но в то же время запрещая мне смотреть на неё. Избранница Джеймса взглянула на меня, ожидая ответа, затем повернулась спиной и слегка наклонилась вперёд. — Что скажешь, Логан? Сильно заметно или нет?        Я прочистил горло, глядя на нижнюю часть спины Изабеллы, затем сунул руки в карманы брюк и ответил:        — Думаю, тебе лучше спросить об этом Джеймса.        «Молодая женщина» бросила на меня вопрошающий взгляд через плечо, затем рассмеялась и, вздохнув, сказала:        — Наверное, я не ошиблась в трактовке ваших с Дианной отношений.        — Не предписывай себе тех качеств, которыми не обладаешь, — высказался я, чувствуя, что в сердце моём зарождается сильная неприязнь к Изабелле. — Ты не знаешь, какие у нас с Дианной отношения, к тому же тебе не дана способность видеть людей насквозь.        — Ладно, ладно, ладно, — с улыбкой проговорила избранница Джеймса и, переложив волосы на левую сторону, подошла ко мне. — Не хочешь помочь с ответом на вопрос, помоги хотя бы с этим.        Изабелла повернулась ко мне спиной и указала пальцем на наполовину застёгнутую молнию платья.        — Помоги мне только застегнуть молнию, — попросила «молодая женщина», — и мы поедем в ресторан. Я не заставлю себя ждать больше ни минуты.        С недовольством поджав губы, я положил одну руку на поясницу Изабеллы, а другой застегнул молнию до конца. Избранница Джеймса с благодарностью улыбнулась, затем поправила причёску и, кашлянув, сказала:        — Теперь можем ехать, да? — Заметив мой помрачневший взгляд, она рассмеялась и взяла в руки красную сумочку. — Ладно тебе, Логан, не злись. Если тебе так угодно, я больше ни слова о вас с Дианной не скажу. Хочешь?        Я бросил на неё ничего не выражающий взгляд и хотел уже было сказать, что причина моего негодования была не в бесцеремонности и бестактности Изабеллы, а в ней самой, но вовремя передумал.        — Пойдём, — коротко произнёс я и двинулся к выходу. — Джеймс и Дианна ждут нас внизу.        Изабелла бросила на меня насмешливый взгляд, но ничего не ответила и покорно последовала за мной.        Во время ужина в ресторане «Cool and calm cafe» ко мне пришло прочное осознание того, что я просто терпеть не мог Изабеллу. Более того, я не мог даже находиться с ней в одной комнате. Но если бы кто-то спросил меня, чем именно были вызваны моя ненависть, моя вражда и даже отвращение к избраннице Джеймса, в ответ я не сказал бы ни слова. На самом деле я и малейшего понятия не имел о том, почему моё отношение к Изабелле было именно таким. Меня раздражал её внешний вид, её манера говорить, я не мог слушать её голос, а в моменты, когда «молодая женщина» обращалась ко мне, я чувствовал даже слабую тошноту. Сколько бы я ни пытался заставить себя уважать её мнение, её интересы, её точку зрения, у меня ничего не выходило. Абсолютно ничего. И каждый раз, когда Изабелла начинала говорить, мне хотелось вскочить на ноги, опрокинуть на пол свою тарелку и закричать: «Закрой свой рот, стерва!» Была лишь одна причина, по которой я держал себя в руках и терпел присутствие Изабеллы. И имя этой причине Джеймс.        Глубоко в моём сознании давно окрепла мысль, что спутница Маслоу буквально вся была пропитана фальшью. Взгляд Изабеллы был фальшивым, её слова — ещё более фальшивыми, а про её отношение к Джеймсу даже говорить не хочется. К тому же она откровенно флиртовала со мной в нашей с Дианной спальне! Когда я думал об этом, сердце моё разрывалось на части от обиды за друга и от осознания несправедливости, выпавшей на его несчастную долю. Конечно, Джеймс был всецело поглощён вниманием Изабеллы, её «любовью» к нему, загоревшейся так внезапно и так отчаянно, и как раз за этой неземной радостью он не видел отравляющей горечью правды. «Молодая женщина» пустила Маслоу пыль в глаза, а её поведение и отношение к нему были всего лишь отвлекающим манёвром. Она отвлекала его от чего-то, что ударит его стремительно, больно и беспощадно.        О своих догадках по поводу Изабеллы я Джеймсу не говорил. Мне не хотелось рушить его новый мир, который он выстроил совсем недавно и в котором жил благополучно и счастливо уже несколько дней. Но мысль о том, что я, не предупредив обо всём друга, обреку его на ещё большее несчастье, не давала мне покоя. Нет, говорить ему о своём предположении не стоит: он всё равно мне не поверит, и я окажусь в глупом положении в любом случае. Придётся молча наблюдать за Изабеллой и терпеливо ждать, что она сумеет выкинуть.        Отвлечься от этих мыслей мне помогало общение с Дианной. Мне казалось даже, что я влюбился в неё в тот вечер — и только тогда. Этому способствовали романтическая обстановка Мансанильо, вино, которое мы пили вдвоём, и ненавистная мною Изабелла, на фоне которой Дианна нравилась мне до невозможности. Эта непонятная мгновенная влюблённость исходила из глубины моей души, и я с абсолютной искренностью обнимал и целовал Дианну, чувствуя, что никогда не смогу насладиться ею в полной мере. Мою спутницу такое поведение вдохновило и воодушевило: весь вечер Дианна прижималась ко мне, точно никак не могла поверить, что наши отношения вышли на такой уровень после всех тех неприятных слов, ссор и слёз, что имели место быть в прошлом.        После ресторана, как и задумывали, мы вчетвером отправились на пляж. Бледный свет луны, слабый и такой приятный шум океана, влажно-солёный воздух — всё это только усилило моё романтическое настроение. Я был счастлив сам и, казалось, способен был осчастливить всех людей на планете, всех до единого. Счастье моё выражалось во всём: в каждом дуновении тёплого ветра, в каждом всплеске воды, в звучании ночной тишины и, конечно, в каждом нежном взгляде Дианны. Ночь была прекрасна, и мне думалось, что никакие мысли и никакие обстоятельства не смогут омрачить невообразимую красоту этой ночи… Но я ошибся.        Покинув пляж, мы вернулись в свой номер, где нас ждала корзина фруктов и бутылка шампанского — своеобразный подарок от персонала отеля. Изабелла, настроение у которой тоже было весьма приподнятое, предложила включить музыку и потанцевать. Джеймс охотно принял её предложение, я же, будучи не большим поклонником танцев, предельно вежливо отказался и присел на мягкий уютный диван рядом с Дианной. Сначала мы с ней пили шампанское и разговаривали, наблюдая за танцами Изабеллы и Джеймса; затем, когда гремящая музыка сменилась на плавную, а энергичный танец — на медленный, Дианна положила голову на моё плечо и замолчала.        Маслоу, с трепетом обнимая свою избранницу за талию, нашёптывал ей что-то на ухо. Она умиленно улыбалась, слушая его слова, и иногда нежно посмеивалась, но совсем скоро улыбка на её лице сменилась выражением испуга и напряжённости. Она оттолкнула от себя своего партнёра и, прижав руку к правой груди, медленно опустилась на стул; Джеймс, схватив пульт от музыкального центра, выключил музыку. Я с опаской наблюдал за этой картиной, чувствуя, что не в силах даже пошевелиться.        Изабелла сидела на стуле, слегка наклонившись вперёд и прижимая к животу побледневшую руку. Воздух из её горла вырывался со свистом и неприятным хрипом, «молодая женщина» сдавленно кашляла, стараясь вытолкнуть из дыхательных путей что-то, что мешало ей дышать. Джеймс, лицо которого приняло каменно-спокойное выражение, в мгновение ока оказался рядом со столом и дрожавшими от напряжения руками достал из сумочки Изабеллы ингалятор.        — Без паники, Изабелла, — ровным голосом выговорил Маслоу и присел на колени рядом со своей избранницей. Дианна, до этого дремавшая на моём плече, пробудилась и теперь округлёнными от страха глазами смотрела на этих двоих. — Вдыхай носом, выдыхай ртом, слышишь? Вдыхай носом.        Изабелла продолжала кашлять и прижимала одну руку к груди: кажется, она чувствовала невыносимую боль в грудной клетке, это было понятно и по слезам, выступившим у неё на глазах. Джеймс взял белую руку Изабеллы и, вложив в её ладонь ингалятор, который перед этим тщательно встряхнул, поднёс его к её губам.        — Глубоко выдохни, насколько это возможно, — сказал друг всё тем же невозмутимым тоном и, подняв подбородок Изабеллы, заставил свою избранницу плотно сжать губами воздушную камеру. — Умница, теперь дыши спокойно, дыши спокойно. Держи ингалятор, я расстегну твоё платье, чтобы тебе легче дышалось. — Изабелла сжала побелевшими пальцами ингалятор, её корпус всё так же был наклонён вперёд. Маслоу встал на ноги и расстегнул молнию её платья. — Вот так. Дыши спокойно и размеренно.        Глядя на «молодую женщину» в минуту приступа, я ощущал непонятный стыд. Её болезнь смягчила моё отношение к ней, как это обычно происходит со всеми людьми на планете: узнавая о какой-либо болезни человека, мы невольно начинаем относиться к нему более снисходительно, полагая, что наше отношение сможет как-то облегчить состояние этого человека. Аналогичным было и моё положение. Испуганно наблюдая за приступом удушья у Изабеллы, я искренне недоумевал, как я мог так грубо, так ужасно рассуждать о ней там, в ресторане. Как я мог с такой пылающей неприязнью думать о её поведении и её отношении к Джеймсу? Разве можно думать таким образом о человеке, который, сильно наклонившись вперёд, сидит на стуле и задыхается в ничтожной попытке сделать хотя бы глоток воздуха? Разве можно быть таким чудовищем, как я?..        Изабелла контролировала поступление лекарства сама, Джеймс лишь помогал ей удерживать ингалятор у губ. Грудная клетка «молодой женщины» уже перестала лихорадочно подниматься, Изабелла дышала спокойно и размеренно, как и советовал ей Джеймс. Мы с Дианной смотрели на них с испугом в глазах и не в силах были даже пошевелиться или вымолвить хотя бы слово. Маслоу обернулся, взглянул на нас и, усмехнувшись, сказал:        — Расслабьтесь, ребята. Всё уже в порядке.        Мы с Дианной не сговариваясь посмотрели друг на друга; лицо моей девушки было до безобразия бледно. Моё, как я мог догадаться, было точно таким же.        Изабелла провела четыре ингаляции с перерывами примерно в две минуты. Джеймс, окончательно убедившись, что опасность миновала, отошёл от своей возлюбленной и удобно расположился в плетёном кресле. Его поведение во время приступа удушья, должен признаться, несказанно удивило меня. Маслоу был изумительно спокоен, движения его — точны, хотя его глаза, как я мог заметить, выражали сильнейшее беспокойство. Меня восхитили стойкость и выдержка друга, его невозмутимость действительно заслуживала уважения. Хотелось верить, что Изабелла тоже замечала это и понимала, как много делал для неё Джеймс.        Всё моё воодушевление исчезло, когда я увидел страшную картину приступа; душа моя встревожилась, мысли помрачнели, а чувства обострились. Даже былая влюблённость, которую я чувствовал по отношению к Дианне, растворилась в воздухе. И именно таким образом закончилась первая ночь, проведённая нами в Мансанильо.        Я и Джеймс запланировали провести в Мексике четыре дня, а потому я, проснувшись утром второго дня и осознав, что половина нашего кратковременного отпуска уже почти прошла, заметно погрустнел. В постели я был один, место Дианны пустовало. Отбросив в сторону одеяло, я сел в кровати и взглянул на часы. Было одиннадцать утра.        Джеймс был первым, кого я увидел после пробуждения: я нашёл друга на балконе. Он сидел за столом один, завтракал салатом — одним из тех блюд, которые подавались здесь на завтрак, — и внимательно читал какую-то статью в Интернете. Увидев меня, Маслоу приветливо улыбнулся и отложил в сторону телефон.        — Привет, — поздоровался я и бросил взгляд в сторону лазурного океана, над которым уже вовсю сияло палящее солнце. — Ты чего здесь один? Где Дианна и Изабелла?        — Ну, я и Изабелла проснулись рано, — начал объяснения друг, глотнув апельсинового сока, — затем встала и Дианна. Мы хотели поехать куда-нибудь, развеяться, но я сказал, что не хочу никуда ехать без тебя, а Дианна в свою очередь заявила, что не хочет беспокоить твой сон, мол, в последнее время ты и так почти не спишь. Мы ждали твоего пробуждения час; два. А затем наши дамы просто собрались и уехали, сказав, что хотят провести немного времени в чисто женской компании.        Улыбнувшись, я выдвинул стул и присел на него.        — Может, это даже к лучшему, — сказал я и подвинул к себе пустую тарелку. — Последние несколько дней Дианна проводила время только со мной и совсем не виделась с подругами. Пусть они погуляют немного вдвоём.        Честно говоря, меня слегка удивило то, что Дианна уехала куда-то с Изабеллой. Мне казалось, что моя девушка не испытывала к избраннице Джеймса ничего, кроме ненависти и раздражения, а теперь… Вполне возможно, что на Дианну тоже своеобразно подействовал вчерашний приступ Изабеллы.        С улыбкой наблюдая за тем, как я с волчьим аппетитом расправлялся со своим завтраком, Маслоу сказал:        — Я так рад видеть тебя посвежевшим и отдохнувшим. Кажется, Мексика действительно идёт тебе на пользу.        — О, да, ты прав.        — И, похоже, ты даже не возвращаешься к мыслям об Эв-в…        Заметив, как изменился мой взгляд, Джеймс виновато замолчал. Я медленно положил вилку на стол и, сжав двумя пальцами переносицу, устало вздохнул.        — Я не понимаю, — сказал я, подняв горький взгляд на друга, — сегодняшняя ночь была волшебной, я был абсолютно счастлив и свободен. А потом я лёг в постель, и мысли об Эвелин вернулись, как будто никогда и не покидали меня. Я стараюсь, я так стараюсь направить мысли в другую сторону… Но не выходит! Я не могу думать о ней, но в то же время не могу не думать о ней, что за идиотизм! В ней одной теперь заключён весь смысл моей жизни, вся моя жизнь, вся моя вселенная, абсолютно всё!        — Но Дианна… — растерянно произнёс Джеймс. — Я видел, ты вчера выглядел таким счастливым рядом с ней…        — Да, да, да, всё было отлично, всё было прекрасно… В этом-то и дело. Но я не могу допустить и мысли, что могу быть счастливым без Эвелин! Это невозможно!        Джеймс устало выдохнул и облокотился на спинку стула.        — Остынь, Логан, — тихо сказал друг, — оставь в покое свои мысли. Просто смотри на океан и получай наслаждение, мы же в Мексике, чёрт побери! Подумаешь обо всём завтра. Или через два дня. А ещё лучше в Лос-Анджелесе.        — Я не хочу в Лос-Анджелес, — с мучением в голосе выговорил я. — Не хочу возвращаться к ней. Лос-Анджелес представляется мне домом, охваченным огнём… Я знаю, что там, внутри, есть что-то невообразимо ценное для меня, но не могу войти туда… Не могу. Огонь сожрёт меня заживо.        — Не хочу тебя огорчать, но рано или поздно тебе придётся вернуться, и уже никто не спросит тебя, желаешь ты этого или нет.        Я промолчал в ответ и решил больше не возвращаться к разговору об Эвелин. Джеймс был прав: мы в Мексике! Надо было ловить этот момент и извлекать из этого как можно больше хорошего.        — Знаешь, раз Дианна и Изабелла уехали, — начал я, отодвинув от себя тарелку, — давай тоже куда-нибудь съездим вдвоём.        — Куда ты предлагаешь?        — Куда угодно! Или в Мансанильо так мало мест, куда можно съездить?        — Нет, — улыбнулся Джеймс и взял со стола телефон. — Поехали, по дороге всё решим. Я только позвоню Изабелле, узнаю, как у неё дела, и предупрежу, что мы тоже уезжаем.        Поздний вечер, медленно перетекавший в ночь, мы вчетвером проводили у бассейна. Целый день, проведённый порознь, оказал своеобразное влияние на наши с Дианной отношения, и к вечеру мы стали друг к другу даже ближе, чем вчера. Что касается Изабеллы, моё отношение к ней было нейтральным… до определённого момента.        Если говорить начистоту, Изабелла являлась для меня крепким орешком, который я всё никак не мог раскусить. Да, в глубине души я был убеждён, что она пропитана ложью и фальшью, но из какой почвы произрастали корни этого убеждения? Каждый раз я смотрел на Изабеллу новым взглядом и, казалось, каждый раз видел в ней что-то новое. Вот она холодная, жестокая и неприступная; уже через минуту избранница Джеймса видится мне искренней и по-настоящему любящей, а в следующее мгновенье Изабелла — ребёнок, заключённый в тело женщины и позволяющий себе неприемлемые вольности. Где она настоящая? Неужели Изабелла всё время прикрывала своё истинное лицо масками и если да, то являлась ли она когда-нибудь передо мной в своём истинном обличьи? Ответов на эти вопросы у меня не было, равно как их не нашлось бы и у самой Изабеллы.        Весь день я размышлял только над одной вещью: флиртовала со мной вчера Изабелла? А если так, то стоило ли мне рассказать обо всём Джеймсу? Пытаясь поставить себя на место друга, я воображал, что было бы, если Дианне вдруг вздумалось бы пофлиртовать с Джеймсом, и хотел бы я узнать об этом от него. В итоге все сомнения разбились о прочное убеждение: Джеймс должен знать.        Но я не мог рассказать ему обо всём этим вечером, когда мы отдыхали у бассейна: обстановка была не та, к тому же Изабелла постоянно находилась рядом с Маслоу. Я не желал искать поводов постоянно откладывать неприятный разговор, а потому решил, что введу друга в курс дел завтра же, когда мы с ним останемся вдвоём.        Так я думал, сидя один на шезлонге. Джеймс, Дианна и Изабелла были в бассейне, они ели виноград, целая тарелка которого стояла на самом краю бортика. Сегодня вечером моё настроение было менее романтичным, чем вчера, к тому же всю мою радость омрачало осознание того, что совсем скоро нам нужно было возвращаться домой. Именно поэтому я не нашёл места в компании Джеймса, Дианны и Изабеллы и теперь одиноко сидел на шезлонге.        Мой задумчивый взгляд приковала Изабелла, поднимавшаяся из бассейна по лестнице. Тоже взглянув на меня, «молодая женщина» улыбнулась и попросила:        — Не мог бы ты принести мне полотенце, Логан?        Я оценил расстояние между бассейном и шезлонгами и, недовольно вздохнув, взял с соседнего лежака розовое пушистое полотенце. Когда я был уже на полпути к бассейну, Изабелла, всё так же улыбавшаяся, сделала пару шагов мне навстречу, как вдруг поскользнулась на мокром кафельном полу. Избранница Джеймса испуганно вскрикнула и в то же мгновение проскользнула вперёд — прямо в мои объятия.        — Боже… — вырвалось у неё, и Изабелла, сжимая мои плечи, подняла голову и заглянула мне в глаза. — Я тебя не ударила?        — Нет, — ответил я, держа её за талию. — Ты в порядке?        Избранница Джеймса с трудом отвела взгляд и, наклонившись, аккуратно потрогала свою левую щиколотку.        — Хочется верить, что я не подвернула ногу, — проговорила она сквозь сжатые зубы.        — Могу посмотреть, если хочешь, — предложил я, разглядывая лодыжку Изабеллы. — Я не врач, но первую помощь, если что, оказать смогу.        «Молодая женщина» взглянула на меня, затем обворожительно улыбнулась и, бросив взгляд в сторону шезлонгов, спросила:        — Не поможешь мне?        Я молча кивнул, и Изабелла, почти вплотную приблизившись ко мне, обвила мою шею одной рукой. Я помог ей дойти до шезлонга и присесть на него; к тому времени к нам подоспел Джеймс, Дианна же осталась наблюдать за происходящим из бассейна.        — Что случилось? — обеспокоенно спросил Маслоу, коснувшись плеча своей избранницы.        — Я просто поскользнулась, милый, — улыбнулась ему Изабелла и погладила его руку.        — Ничего серьёзного?        — Сейчас узнаем, — ответил я за «молодую женщину» и, присев перед ней на корточки, положил её ногу на своё колено. Аккуратно потрогав щиколотку, я надавил на неё большим пальцем и поднял взгляд на Изабеллу. — Так больно?        — Не больно.        Я надавил с другой стороны и спросил:        — А так?        — Мне кажется, ты слишком сильно давишь, — с улыбкой сказала «молодая женщина» и после моего сосредоточенного взгляда добавила: — Чуть-чуть болит.        — Больно только когда давлю?        — Да.        Я поставил ногу Изабеллы на пол и велел ей попробовать встать. Она повиновалась и перенесла вес тела на левую ногу, после чего посмотрела на меня и сказала:        — Я чувствую какую-то притуплённую боль с внутренней стороны.        — Это не вывих, — произнёс я и протянул Изабелле её полотенце, которое так и не отдал ей, — так что нет поводов для волнений. Боль утихнет через несколько минут. Можно приложить что-нибудь холодное.        — Спасибо. — Избранница Джеймса приблизилась ко мне и вдруг коротко поцеловала меня в щёку. Я отпрянул от Изабеллы как от огня, удивившись её бесцеремонности: вот Джеймс, её так называемый возлюбленный, он ведь стоит прямо перед ней! Где её совесть, где его бдительность? Значит, я всё-таки не ошибся насчёт неё: вчера Изабелла действительно флиртовала со мной.        В следующее мгновенье после поцелуя я, зная Джеймса, был абсолютно уверен в том, что кто-то из нас с Изабеллой сейчас же получит по лицу. Но, подняв взгляд, я с удивлением обнаружил смиренное выражение лица Маслоу. Он был абсолютно спокоен. Он был абсолютно спокоен!        Опустив гневный взгляд, я тихо проговорил:        — Я бы на твоём месте так не делал, Изабелла.        Мне было страшно взглянуть в сторону Дианны. Я даже представить не мог, что она сказала бы Изабелле, стой она здесь, перед нами.        — А что не так? — не поняла избранница Джеймса. — Ты мне помог — я тебя поблагодарила.        — Для благодарности есть слово «спасибо», — резко высказался я и посмотрел на Джеймса. — И ты даже ничего не скажешь?        Маслоу тоже взглянул на меня, затем перевёл взгляд на свою возлюбленную и произнёс:        — Ты же видишь, Изабелла, что пол здесь очень скользкий. Нужно ходить аккуратнее.        Его фраза ударила меня под дых. Я ушам поверить не мог! Джеймс! Джеймс, который всю свою сознательную жизнь стремился к независимости от манипуляций со стороны слабого пола, который твёрдо был убеждён в неоспоримом превосходстве мужчин над женщинами, излюбленная фраза которого была «У кого яйца, тот и прав», — Джеймс говорит это?! Неужели он поддался, неужели он добровольно сдался Изабелле в плен? Он был жалок и одновременно вызывал жалость. Он решил для себя, что поцелуй Изабеллы был абсолютно невинен; было невинным абсолютно всё, что она делала. Джеймс прощал ей всё и терпел всё только потому, что боялся потерять её. О боже! Как он мог опуститься до унизительного подчинения, куда делось его самоуважение, его чувство собственного достоинства? Что же с тобой стало, Джеймс? В кого ты превратился?..        Бросив на друга испепеляющий взгляд, я резко повернулся и уверенными шагами направился к бассейну.        — Куда ты? — врезались мне в спину слова Маслоу.        — К Дианне.        — Не забудь, здесь очень скользко.        — А ты не забудь снять каблук с головы, — бросил я ему в ответ и злобно усмехнулся, увидев его оскорблённый взгляд. Что, Джеймс, неприятно? Но не менее неприятно, чем быть послушным пёсиком, ведь так?        Дианна, вполне возможно, видела, как Изабелла целовала меня, но ничего мне об этом не сказала. Когда я спустился в бассейн, моя девушка минуты две внимательно изучала меня, после чего, поняв, что я тоже был не в восторге от действий Изабеллы, благородно промолчала. Но я заметил, что раза три она бросила в сторону избранницы Джеймса ненавидящий взгляд.        — Может, закажем вина? — предложил я Дианне, стараясь придать себе максимально непринуждённый вид.        — Раньше ты не особо любил вино, — заметила она, приподняв одну бровь.        — Да, а сейчас мне очень его хочется. Ну, так что? Пойду куплю одну бутылочку?        Дианна слабо улыбнулась и, коротко поцеловав меня в губы, сказала:        — Иди.        На неприятном происшествии и моём пугающем открытии наша ночь не закончилась. Джеймс и Изабелла отказались выпить со мной и Дианной, но не ушли, и мы вчетвером просидели у бассейна примерно до двух ночи. Потом Изабелле захотелось спать, и Маслоу (или какой-нибудь Марлоу — такая кличка больше подходит собаке), решив поддержать возлюбленную, ушёл спать вместе с ней. Мы с Дианной, оставшись вдвоём, заказали ещё бутылку вина, затем ещё и ещё… В конце концов мы опьянели, но даже это не остановило нас перед финальным купанием в бассейне. Это было около пяти утра.        Надо заметить, что Джеймс совершенно не зря предупреждал меня и Изабеллу о скользком поле у бассейна. Жаль только, он не предупредил об этом Дианну. Мы с ней целовались в бассейне, когда алкоголь, ударивший по моим мозгам, заставил меня начать приставать к ней. Дианна не любила этого, поэтому начала с улыбкой сопротивляться и отталкивать меня. Я смеялся тоже, но отказ меня не устраивал — я начал вести себя настойчивее, стал нырять под воду и хватать Дианну за ноги. Моя девушка со смехом уплывала от меня, двигаясь всё ближе к лестнице. И вот, когда я нырнул в очередной раз и открыл под водой глаза, увидел лишь ускользающие ноги Дианны: она поднималась из бассейна по лестнице. Вынырнув и протерев покрасневшие глаза, я с улыбкой посмотрел на свою девушку, но тут же перестал улыбаться, увидев её сидящей на скользком кафельном полу. Правая нога Дианны была согнута в колене и находилась под ней. По искажённому от боли лицу девушки и её слезам я понял, что не всё в порядке.        — Дианна, — сорвалось с моих губ, и я, тоже выйдя из бассейна, скользя, подбежал к своей даме и опустился на колени рядом с ней. — О боже! Тебе сильно больно?        — Если мои слёзы тебе ни о чём не говорят, то да, мне сильно больно!        — Тихо, тихо, тихо. — Я обошёл Дианну и аккуратно коснулся её правого колена. — Можешь выпрямить ногу?        — Не знаю… — сквозь слёзы говорила она, — не знаю, я могу попробовать…        Девушка хотела выпрямить правую ногу и для удобства упёрлась ладонями в пол позади себя, но вскрикнула и оставила попытки.        — Да, здесь точно не вывих… — обеспокоенно проговорил я, сжимая плечо Дианны, и оглянулся в поисках помощи. — Милая, посиди здесь минутку, я сейчас сбегаю к отелю, попрошу, чтобы позвали врачей.        — Только скорее, — всхлипнув, проговорила она. — Скорее, пожалуйста.        — Я мигом.        Поцеловав Дианну в губы, я убежал в сторону отеля. Час от часу не легче, вот честное слово!        Прибывшие врачи осмотрели мою девушку и объявили весьма неутешительную новость: Дианна сломала ногу. Они сразу наложили гипс и велели обеспечить покой сломанной конечности. Затем ей прописали лекарства, которые она должна была принимать в течение месяца, и посоветовали делать массаж ноги выше и ниже гипсовой повязки. Это происшествие позволило сделать вывод: о нашем скором возвращении в Лос-Анджелес речи пока и быть не могло. Может, это неправильно и аморально, но я был рад этому несчастному случаю. По меньшей мере ещё неделю я мог провести в волшебном Мансанильо, не принуждая себя возвращаться в Лос-Анджелес, где всё до последнего камня на дороге напоминало мне об Эвелин.        — Сломать ногу по пьяни? Боже, что может быть ещё более глупым и нелепым? — смеялась Дианна следующим вечером, когда мы вчетвером сидели на балконе и ужинали. Сломанная нога моей девушки не позволила нам поехать ужинать в город, поэтому мы ограничились ужином, который приготовил шеф-повар нашего отеля.        — Могу сейчас же придумать миллион более глупых и нелепых ситуаций, — с улыбкой сказал Джеймс. — Ничего, Дианна, всё в жизни бывает.        За ужином мы с Маслоу пили виски. Да-да, Изабелла позволила своему обожателю выпить немного: она сделала это так, будто поощрила его, бросила косточку своему послушному псу. Дианне же страшно не нравилось то, что я снова пил, но она не запретила мне пригубить стаканчик-другой за ужином.        За весь прошедший день мне ни разу не представилось удобной возможности поговорить с Джеймсом: всё моё внимание было устремлено на Дианну. Но теперь, немного выпив, я ощущал, что полностью готов говорить с Маслоу, и меня вовсе не смущало присутствие дам, от чьих ушей я хотел бы отдалить этот разговор.        — Ночь сегодня звёздная, — мечтательно вздохнула Изабелла в середине ужина, когда первая бутылка виски была опустошена, а вторая только начата. — Сейчас бы куда-нибудь в парк, на травке поваляться.        — Сейчас Джеймс доест, — сказал я с некоторой издёвкой в голосе и бросил взгляд в сторону друга, — и, может быть, исполнит твою очередную прихоть. Да, Джеймс?        Маслоу перевёл на меня недоумевающий взгляд, его брови были сердито сдвинуты. Дианна и Изабелла тоже смотрели на меня; на губах избранницы Джеймса играла лёгкая ухмылка.        — К чему это было сказано? — холодно спросил «Марлоу».        — А ты сам не понимаешь, что ли? — засмеялся я. Подчинение Джеймса Изабелле убивало меня и в какой-то степени даже оскорбляло, но в тот момент я не мог говорить без иронии. — Господи, да стоит Изабелле хотя бы звук произнести — и всё! Ты уже у её ног.        — Логан, — выговорила Изабелла всё с той же ухмылкой на губах, — не стоит говорить такие глупости. Молчание — золото. Нужно знать, когда вовремя остановиться.        — Не надо даже пытаться, — издевающимся тоном бросил я «молодой женщине», — на меня, к твоему сведению, никакие женские чары не действуют. Я никому не позволял и не позволяю делать из себя покорного раба, никому!        Джеймс вдруг рассмеялся, и я, нахмурившись, посмотрел на него.        — Забавно слышать это от тебя, — сказал друг и, отодвинув свою тарелку в сторону, положил локти на стол. — Разве не ты готов был целовать песок, по которому ходила Чарис, а?        Я озверел, услышав это имя, и в бешенстве ударил обеими ладонями по столу. Тарелки и стаканы слегка подпрыгнули. Дианна положила руку на моё плечо и обжигающе прошептала мне на ухо:        — Меньше нервов, Логан.        — Ты считаешь, что можно сравнивать влюблённого человека с подкаблучником? — взвинчено спросил я, совсем не обратив внимания на реплику Дианны.        — Подкаблучник? — с неприязнью выговорил Джеймс и приподнялся на стуле. — Это ты меня так называешь?        — У меня других слов не находится.        Маслоу яростно сдвинул брови вместе и встал на ноги, но Изабелла, положив обе руки на его большие плечи, усадила его обратно на стул.        — Не поддавайся, Джеймс, — сладко пропел её голос, и ловелас в отставке, точно по взмаху волшебной палочки, остыл, — это всё провокации. Не будешь ведь ты опускаться до уровня Логана?        — Если из нас четверых кто-то и опущен ниже всех, то это явно не я, — с желчью в интонации проговорил я.        — Следи за языком, кретин! — всё-таки не выдержал Джеймс и, взяв со стола тарелку с салатом, бросил ею в меня. Удар пришёлся прямо по лицу, меня даже отшатнуло назад от этого удара, и я схватился за стол обеими руками. Дианна и Изабелла испуганно ахнули.        — Очень метко, — заметил я и, смеясь, снял со своей щеки прилипший салатный лист. Дианна, прижав одну руку ко рту, взяла салфетку и поднесла её к моему лицу, но я озлобленно крикнул: — Убери руки! — И Дианна в то же мгновенье подняла вверх обе ладони, показывая, что и не собиралась трогать меня. — Очень метко, Джеймс, даже для тебя.        Взяв со стола пустую стеклянную бутылку, я замахнулся ею на друга. Джеймс уже закрыл голову обеими руками, готовясь принять удар, когда Дианна толкнула меня в плечо, и я неуклюже выронил бутылку.        — Ты с ума сошёл! — выкрикнула моя девушка, испуганно глядя на меня.        Бросив на неё уничтожающий взгляд, я вскочил на ноги и громко сказал:        — Да это вы тут с ума посходили! Особенно ты, — обратился я к Джеймсу, — я даже ожидать от тебя такой низости не мог. Смотреть на тебя тошно, бесхарактерная размазня!        Маслоу вспыхнул, услышав от меня эти слова, и резко встал на ноги, опрокинув свой стул.        — Джеймс, пожалуйста! — взмолилась Изабелла и, тоже встав, обняла сзади своего «возлюбленного». Одной рукой она обвила его шею, а другой гладила его по затылку. — Тише, Джеймс, тише… — Изабелла с нежностью поцеловала его ухо: это, кажется, был её фирменный приём. — Ты ведь не драться с ним собрался?        Маслоу шумно дышал. Он не смотрел на меня, я не видел его взгляда, а потому не мог понять, что он чувствовал в тот момент. Какое-то время он, казалось, размышлял над чем-то, после чего оттолкнул от себя Изабеллу и, подняв стул, сел на него.        — Логан, — тихо позвала меня Дианна, и я посмотрел на неё. — Не нервничай, — прошептали её губы. Я перевёл взгляд на Джеймса, и в одно мгновенье вся ярость и весь гнев, испарившись, оставили меня. Я послушно опустился на стул.        Примерно минуту за столом была тишина, её нарушало лишь покашливание Изабеллы.        — Всё сказал, что хотел? — спросил Маслоу, выпив почти целый стакан виски.        — Джеймс, ты опять начинаешь, — тихо пожаловалась Дианна.        — А мне нужно молча согласиться с тем, что я бесхарактерная размазня? — повысил голос ловелас в отставке. — Ага! Чёрта с два!        — Мои слова способны что-то изменить в твоём характере? — невозмутимым тоном спросил я.        — Твои слова способны изменить что-то в моём отношении к тебе. — Джеймс вдруг рассмеялся. — А я и не знал, дружище, что ты такого плохого мнения обо мне!        — Я тоже.        — Мне как-то и на ум не приходило, что обычное мужское благородство может расцениваться как подкаблучничество. Или я не прав?        — Не прав, — кивнул я, с вызовом глядя на Маслоу, — в подкаблучничестве нет ничего мужского.        — Вот уж спасибо! — развёл руками Джеймс и снова засмеялся. — Что же в твоём понимании мужество, Логан? Способность поднять руку на любимую девушку? — Взглянув на Дианну, друг затаил дыхание и добавил: — А может, даже на нелюбимую? Или как там говорят? Бьёт — значит любит?        Его бесцеремонность заставила меня вспыхнуть от ярости, и я, в бешенстве сбросив со стола несколько тарелок и стаканов, вскочил на ноги.        — Ты действительно думаешь, что можешь говорить об этом?! — закричал я и, сердито зарычав, ударил кулаком по стене. — Знаешь ли, Джеймс, у всякого терпения есть пределы! И у моего тоже! Или ты считаешь, что если я чуть ли не каждый час выплёскиваю свои эмоции, то мне легче становится? Мне хуже с каждым днём! С каждым днём только хуже!        — Логан… — чуть ли не со слезами на глазах прошептала Дианна и протянула ко мне руку.        — Да оставьте вы все меня в покое! — в неконтролируемом гневе закричал я. — Как могу я находиться рядом с людьми, которые моё мнение ни во что не ставят? Которые меня самого ни во что не ставят? Вы считаете, что я ничего хорошего сказать не могу… Конечно! Что вообще путёвого может сказать сумасшедший? Да! Идите все к чёрту!        Я не дождался, пока кто-нибудь скажет хотя бы слово, и ушёл с балкона. В то мгновенье я чувствовал невыразимую обиду, и эта обида вот-вот готова была выплеснуться через слёзы. Я сжимал зубы и огромным усилием сдерживал в себе предательские рыдания. Этим вечером в одно мгновенье рухнула одна из самых крепких опор, которая всё это время поддерживала меня на плаву, не позволяя уйти на дно, — опора по имени Джеймс.        Зазвонивший мобильный на минуту отвлёк меня от моих размышлений, и я, недовольно нахмурившись, вытащил его из кармана джинсов. Голова пошла кругом, когда я прочитал имя, высветившееся на экране. Эвелин.        — Эвелин?.. — спросил я со злобной ухмылкой и, отведя взгляд в сторону, сбросил вызов. — Как же ты не вовремя, л-любимая.        Размахнувшись, я со всей силы бросил мобильный. Он с треском разбился о стену.