Умершее воспоминание

Меня одну во всех грехах виня, Все обсудив И все обдумав трезво, Желаешь ты, чтоб не было меня… Не беспокойся — я уже исчезла. Вероника Тушнова

       Я смотрел в глаза Дианны, всем сердцем желая понять: тону ли я в них? О чём мне говорит её взгляд, пронзает ли, пробирает до мурашек? Мы танцевали, но этот танец не зажигал внутри меня ничего… В душе было так пусто и холодно, что казалось, что никто и никогда не сможет заполнить эту пустоту. Никогда.        Мы были в Лас-Вегасе, на свадьбе Эннис, лучшей подруги Дианны. Сюда мы прилетели на следующий день после моего с Кендаллом ночного разговора. Честно признаться, я страшно не хотел ехать сюда, но мне было просто необходимо сменить обстановку. Я чувствовал себя ужасно подавленным все эти два дня, но сегодня я выжимал из себя оставшиеся силы, чтобы быть весёлым для Дианны. Не хотелось, чтобы она догадалась по выражению моего лица обо всём том, что происходило в моей душе.        Эти два дня я старался проводить с Дианной больше времени, старался отдавать ей всего себя, чтобы она чувствовала себя счастливой рядом со мной… Я даже не знал, как нужно было мне относиться к ней после моего недавнего признания, но точно знал, что остро чувствовал необъяснимую вину перед ней. Поэтому, собственно, я и был сегодня здесь.        — Ты не устал? — заботливо поинтересовалась Дианна, обняв меня за шею одной рукой.        По правде говоря, я дико устал от всего, мне хотелось вернуться в Лос-Анджелес к ней, но я не смог сказать Дианне об этом.        — Нет, — ответил я, улыбнувшись своей девушке.        — Просто мы могли бы пойти поесть. Скоро будет торт.        — Давай ещё немного потанцуем.        Улыбнувшись, Дианна коротко поцеловала меня в губы и положила голову на моё плечо. Я прижался щекой к её волосам и, нахмурившись, посмотрел вдаль.        Я не мог избавиться от мыслей об Эвелин, о моих чувствах к ней, в которых я имел смелость себе признаться, и о том, что говорил мне Кендалл. Теперь я начинал понимать, что всё это означало, но понимание это не облегчало моих мучений. Чем больше я думал, тем хуже себя чувствовал.        Кендалл был не прав. Ни в чём. Ни когда пытался доказать мне, что моя любовь — всего лишь жалость, ни когда утверждал, что во мне говорила ревность, самолюбие и гордость. Во мне говорила любовь, большая, искренняя и настоящая любовь. Теперь я отчётливо понимал это: я до сумасшествия любил Эвелин.        Но какую же чудовищную ошибку я совершил, когда позвонил Кендаллу вчерашним утром! Я был не в себе. Я не спал целую ночь, я злился непонятно на кого и непонятно из-за чего… Я был полон неразборчивой ярости, а потому сильно погорячился, отдав Кендаллу Эвелин. Дурак! Я не должен был делать этого! Я был почти у дома Эвелин, я почти признался ей во всём! Она ускользнула от меня. А я был так близок, так близок…        Было невыносимо думать о том, что у меня был верный шанс всё исправить, шанс расставить все точки над i… У меня был шанс. И я упустил его. А сейчас уже ничего не исправишь.        Я не знал, как действовал Кендалл после моего звонка. Мне не хотелось даже думать об этом, потому что одна только мысль о том, что Шмидт может приблизиться к Эвелин хотя бы на полметра, резала моё сердце ножом неистовой ревности. Да, я ревновал Эвелин к Кендаллу, ревновал так сильно, что душу разрывало на части от этого мерзкого чувства. Мне хотелось надеяться непонятно на что, и я надеялся, потому что у меня ничего не осталось, кроме надежды.        Возвращать Эвелин было уже поздно. Нет, она была не игрушкой, которую мы с Кендаллом, как дети, не могли поделить между собой. Но я отдал её ему! Зачем? Зачем я сделал это, ради чего? Наверное, мне просто хотелось быть для Кендалла хорошим другом, вот и всё… Я отчётливо помнил его слова: «Ты будешь последним подлецом, если не позволишь мне попробовать завоевать её сердце». Я не хотел быть подлецом. Поэтому, наверное, и решился на этот благородный поступок. Чёрт возьми, да пусть я лучше буду подлецом, чем буду мучиться без Эвелин! Без моей Эвелин!        Я не меньше погорячился, когда сказал другу, что ненавижу Дианну. Нет, я её не ненавидел. Я тоже любил её, но любил по-своему, по-особенному. Моя любовь к Эвелин была неизмерима, а любовь к Дианне даже рядом с ней не стояла. Не знаю почему, но я чувствовал себя обязанным Дианне — я считал, что у меня не было и права причинить ей боль нашим расставанием. Я больше не мог сказать ей плохого слова, больше не мог когда-либо ударить её, и, главное, не мог расстаться с ней, об этом даже мыслей быть не должно. Всё, что я мог, — это любить её.        Когда музыка перестала звучать, Дианна отстранилась от меня. Мой задумчивый взор всё ещё был направлен куда-то вдаль.        — Куда ты смотришь? — с недоумением спросила Дианна, проследив за моим взглядом. — Что ты там увидел?        «Моё ужасное будущее без Эвелин», — именно так мне хотелось ей ответить. Посмотрев на свою спутницу, я слабо улыбнулся и сказал:        — Я просто смотрел на небо. Следил за звёздами. Ждал, пока хотя бы одна из них упадёт.        — Упала?        — Нет, ни одной.        С каким-то сочувствием подняв брови, Дианна взяла меня за руку и с силой сжала её.        — Что не так, Логан? — тихо спросила она.        Видимо, у меня не особо получалось имитировать веселье. Сердце было не обмануть: оно мучительно колотилось в груди, каждым ударом напоминая мне об Эвелин.        — А что не так? — ответил я вопросом и снова улыбнулся.        Дианна смотрела на меня какое-то время, потом выражение её лица смягчилось, и она тоже улыбнулась.        — Всё в порядке, впрочем… — неуверенно произнесла моя девушка, но я понял, что она заметила моё унылое настроение и придала ему особое значение. — Знаешь, на минуту мне показалось, что ты загрустил…        — Это была всего лишь минута, милая.        — Так в чём дело?        Посмотрев ей за спину, я вздохнул и ответил:        — В том, что я дико хочу этот торт.        Обернувшись, Дианна увидела гигантский белый торт с белковым кремом, украшенный розовыми розами из того же воздушно-лёгкого крема, со съедобными фигурками жениха и невесты на вершине, и засмеялась. Я хохотнул в ответ, но сердце моё не освободилось от тоски, а наоборот только болезненнее сжалось.        Покинув свадебный банкет, мы поехали в центр города, чтобы погулять. Небо на востоке уже приобретало лиловые и светло-синие оттенки; наверное, на часах было около четырёх.        — Ты не устала? — поинтересовался я у Дианны, когда мы проходили по шумной аллее Фремонт. — Можем поехать в отель. Здесь шумно и много света.        — А ты не устал? Не хочешь спать?        Когда я проявлял заботу о Дианне, она делала то же в ответ, и мне нравилось это. Улыбнувшись, я крепче прижал к себе свою спутницу.        — Спать не хочу, — ответил я, прищуриваясь при взгляде на яркие вывески. — Но не отказался бы уединиться в каком-нибудь более спокойном месте.        — Пойдём в кино. Там тихо.        Я принял предложение Дианны, и вскоре мы уже смотрели какой-то фильм в одном из кинотеатров, что окружали нас на аллее. Я не помню даже, что это был за фильм: драма, комедия, фильм ужасов?.. Весь сеанс я глядел перед собой не соображающим взглядом и иногда отвечал на вопросы Дианны что-то несвязное. В мыслях творилась полная неразбериха, и я отдал бы всё на свете, лишь бы больше никогда не пытаться распутать этот клубок собственных мыслей.        Я не мог не заметить, что Дианна то и дело смотрела на меня, но старался не подавать и виду, что замечаю это. Её было не обмануть, и, конечно, она поняла, что веселье, под маской которого я скрывал сегодня своё унылое настроение, было ненастоящим. Возможно, она списала всё на моё расстройство, а потому не стала больше ни о чём спрашивать.        В отель мы с Дианной вернулись около восьми утра. Она выглядела совершенно разбитой, как, впрочем, и я. Но если Дианна жутко хотела спать, то у меня сна не было ни в одном глазу. Поэтому, когда моя девушка уснула, я лёг на кровать животом вниз и открыл ноутбук. Мне хотелось поговорить с Джеймсом. В Нью-Йорке был почти полдень, и я надеялся, что друг не спал.        Я сделал ему видео звонок, и Маслоу сразу же ответил на него.        — Привет, дружище, — поздоровалось со мной лохматое, не выспавшееся, неухоженное существо, разговаривающее голосом Джеймса. — Как оно?        — У меня-то всё в порядке… — задумчиво ответил я, разглядывая лицо друга на экране. — Как ты?        Джеймс устало сжал двумя пальцами переносицу и, вздохнув, посмотрел в камеру.        — Сам видишь.        — Сколько ты спал сегодня? — поинтересовался я, искренне беспокоясь за его состояние.        — Сегодня? Нисколько. Я проснулся вчера в шесть утра и больше не ложился.        — Джеймс… — хотел я сказать что-то, но Маслоу перебил.        — Не могу спать из-за всего этого дерьма, — пожаловался он, с той же утомлённостью пряча осунувшееся лицо в ладонях. — Брэд советует принять снотворное и хотя бы немного поспать, но у меня такое ощущение, что если я усну, то больше не проснусь.        Нахмурившись, я смотрел на друга и молчал. Брэд был адвокатом, которого Джеймс нанял ещё два дня назад, когда я, Карлос и Кендалл улетели из Нью-Йорка.        — Что там творится? — тихо спросил я. — Есть какие-нибудь новости?        Какое-то время Маслоу сидел молча, опустив глаза. Потом он вздохнул и, покачав головой, сказал:        — Если меня и посадят за убийство Брианны, которого я не совершал, то клянусь жизнью, перед этим я доберусь до Эндрю и замочу его самым извращённым способом. Хотя бы будет, за что сидеть…        — Что он опять сделал?        — Знаешь, что этот п…юк подсунул Паркеру? — задал вопрос Джеймс, приблизившись к монитору. — Декоративный нож, который отец подарил мне на мои восемнадцать лет! Откуда он у него, а? Ответь! Я потерял этот нож ещё лет шесть назад, а теперь… Господи! И почему в моей жизни появился этот жалкий, ничтожный ган…        — Что с этим ножом? — оборвал я друга, вопросительно нахмурившись.        — Эндрю якобы нашёл его у себя в подвале, когда убирался там. Нож довольно старый, пыльный, и на нём есть плохо стёртые следы чьей-то крови… Чёрт побери! Я не знаю, что делать, Логан! Сегодня придут результаты экспертизы, и что, если это окажется кровь Брианны? Я знаю, этот долбаный кретин способен на многое! Он мог сохранить или как-то достать кровь своей сестры, которая погибла ещё семь лет назад! Что будет дальше? Мне уже не отвертеться!        — Из-за этого, похоже, ты и не можешь спать, — мрачно проговорил я. — Не паникуй раньше времени. Мало ли, чья кровь это окажется… Может, однажды этим ножом отец семейства разделывал свинью, скажем?        — Спятил? Да что ты несёшь, какая свинья?! Я уверен, это человеческая кровь! Человеческая!        — Мысли материальны, Джеймс, не забывай об этом.        Прижав ладонь к губам, Маслоу облокотился на спинку кресла, в котором сидел, и закрыл глаза.        — Тебя уже вызывали на допрос? — спросил я, помолчав немного.        — Нет, но я чувствую, что скоро вызовут. Эти гады с меня не слезут. Будут сидеть на мне до тех пор, пока не высосут из меня последнюю каплю крови.        — Про суд ничего не известно? Он будет?        — Я пока подозреваемый, а не обвиняемый. Прямого обвинения в убийстве Паркер не делал, поэтому под стражу он меня взять пока не может. Но как только он приедет ко мне и скажет: «Вы арестованы по подозрению в убийстве Брианны Коллинз, вы имеете право сохранять молчание, потому что всё, что вы ни скажете, может быть использовано против вас в суде»… Я не знаю, что будет. Брэд пообещал, что сделает всё ради моего оправдания. Я возлагаю на этого парня огромные надежды, потому что если не он, то больше никто мне не поможет.        — Как мы с парнями узнаем, если они арестуют тебя? — пожал плечами я. — Брэд свяжется с нами?        — О, конечно. Я уже предупредил его. Дал ему указания на всё, что только сможет произойти, не исключил из списка даже возможность моего самоубийства. Доверил ему своё завещание.        Я не знал, шутит друг или нет, поэтому криво улыбнулся.        — А где Дианна? — спросил Джеймс, желая увести тему разговора в другую сторону, и внимательным взглядом обвёл экран.        Я развернул ноутбук так, чтобы Маслоу смог увидеть Дианну, спавшую рядом.        — Ой, а я что-то тут разорался, — опомнился он, виновато прикрыв рот ладонью. — Не знал, что она спит. Постараюсь вести себя потише.        — Можешь забыть, Дианна очень крепко спит. Я могу криком разговаривать с тобой, она всё равно не услышит.        — О, как прошла свадьба, кстати? Повеселились?        — Ага, — ответил я, снова надев улыбку, которую не снимал со своего лица всю ночь. — Всё было отлично. Мы только что приехали в отель.        — А ты чего не спишь? У вас семь утра, если не ошибаюсь?        — Восемь. Я просто… просто не хочу спать.        — Так близко к сердцу принимаешь мои проблемы? — невесело усмехнулся Джеймс, и я сделал то же в ответ. — Спасибо, что позвонил. Я тут с ума без вас схожу.        — Может, нам всё-таки не стоило уезжать?        — Нет-нет, всё окей, я ведь сам хотел, чтобы вы уехали. Но в ближайшее время нам всё равно придётся увидеться.        Я бросил на экран вопросительный взгляд, и Маслоу пояснил:        — Увидимся в суде.        — Это прозвучало как угроза…        — Если только в мой адрес.        В комнате Джеймса послышались какие-то шорохи, и он посмотрел куда-то в сторону усталым взглядом.        — Кажется, Брэд приехал, — сказал мне друг и встал. — Мне нужно идти.        — Да, конечно. Иди. Только держи меня в курсе.        — Я так думаю, следующие новости обо мне ты получишь уже от Брэда.        Закрыв ноутбук, я лёг на подушки и, закинув руки за голову, посмотрел на потолок. Мы с Кендаллом решили не рассказывать о нас с Эвелин Джеймсу и Карлосу. Положение Маслоу мы просто не хотели отягощать лишним грузом проблем, а ПенаВеге решили ничего не рассказывать за компанию. Это было правильным решением, как мне казалось. Я и Кендалл ещё сами ни в чём не разобрались, не стоило втягивать в эту неразбериху ещё и Джеймса с Карлосом.        Дианна заворочалась во сне, и я, посмотрев на неё, улыбнулся. Кажется, это была моя первая искренняя улыбка за последние два дня. Подвинувшись ближе к Дианне, я обнял её и закрыл глаза. Хотелось уснуть, но сон, как назло, не шёл. Поэтому я пролежал с закрытыми глазами два с лишним часа, не переставая думать об Эвелин и о том, что сейчас она, возможно, с Кендаллом… С Кендаллом! Какой кошмар!..        В двадцатых числах марта я, Карлос и Кендалл встретились в кофейне «Литтл Коллинз». Как раз здесь мы вчетвером сидели перед второй частью конференции, посвящённой скорой премьере «Семян прошлого», и именно здесь я говорил по телефону с Эвелин. Я прекрасно помнил, как она говорила, что будет с нетерпением ждать моего возвращения домой… И у меня болезненно кольнуло в груди, когда я снова оказался в этой кофейне.        — Ух, что это? — сморщился Карлос, сделав глоток кофе, который ему принесла официантка. — Я не заказывал холодный кофе!        — За столиком у окна сидит мужик с точно таким же недовольным лицом, как у тебя, — сказал я, размешивая в кофе сахар. — Иди спроси, может, ваши с ним заказы перепутали.        — Лучше пойду сразу к кассе. — Испанец встал, взял стакан с холодным кофе и удалился в сторону очереди из четырёх человек.        Когда он ушёл, Кендалл поднял на меня осторожный взгляд.        — Логан, я хотел поговорить с тобой о…        — Если ты об Эвелин, то заткнись.        — Но я…        — Закрой рот! — не выдержал я. — Я не хочу ни слова об этом слышать, понял? Ни слова!        Какое-то время Шмидт удивлённо смотрел на меня, после чего отодвинул в сторону тарелку с пирожным и положил локти на стол.        — Тебе бесполезно сердиться на меня, Логан, — тихо произнёс друг. — Ты ведь сам захотел, чтобы всё было вот так.        Теперь было поздно доказывать, что я не хотел этого, поэтому я сдержанно промолчал.        — И когда мы, в конце концов, расскажем обо всём парням? — задал вопрос немец, бросив взгляд в ту сторону, куда ушёл Карлос. — У меня такое ощущение, что мы от них что-то скрываем.        — Пройдёт суд, и мы обо всём расскажем.        — И Джеймсу? То есть, если его всё-таки посадят…        — Его оправдают, понятно? — довольно резко спросил я и сделал глоток кофе. — Поверить не могу, что ты не веришь в его невиновность.        — Ты слышишь себя? Я верю, что Джеймс не делал этого. Я просто реально смотрю на вещи.        — Ты сам советовал ему нанять Брэда Флетчера. По твоим словам, он лучший адвокат, которого только можно было бы найти.        — Да, но в жизни всё бывает. Даже самые опытные люди могут потерпеть поражение.        Поставив чашку с кофе на стол, я опустил глаза и замолчал на какое-то время.        — Мы расскажем им в любом случае, — ответил я, снова подняв взгляд на друга. — Даже если Джеймса не оправдают.        Мысленно я взмолился, чтобы Кендалл больше ни слова не сказал об Эвелин, и он, будто поняв моё огромное нежелание, замолчал.        Прошло уже много времени с того момента, когда я и Шмидт говорили ночью в моей кухне, а я так ни разу и не увидел Эвелин. Она часто звонила мне, говорила, что её родители с нетерпением ждут, когда я смогу приехать к ним на ужин, но я постоянно выдумывал какие-то дела, отказывался, извинялся, говорил, что сильно занят. Конечно, я страшно хотел увидеть Эвелин: моё сердце изнывало от любви и от тоски по ней. Но я знал, что, смотря на Эвелин, я буду видеть упрашивающие глаза Кендалла, его измученный взгляд, и мне страшно захочется узнать, что делал Шмидт после того, как я передал Эвелин в его расположение. Где-то в глубине души я хотел узнать это, чтобы унять пламя жгучей ревности в душе и успокоиться, но в то же время я жутко не хотел узнавать всего того, что происходило между ними. Я не был уверен даже, было ли между ними что-то, но точно знал, что слушать не желал Кендалла. Если бы даже он начал говорить против моей воли, я заткнул бы уши руками и не стал бы слушать его разговоры.        Как же мучительны для меня были все эти дни, каким же одиноким я чувствовал себя даже рядом с Дианной… Никто и ничто не смогло бы залечить мою израненную душу: я был именно ранен тем, что произошло. Осознание того, что я мог бы быть рядом с Эвелин, добивало меня окончательно.        На сегодняшний день был назначен суд. Он состоялся спустя две недели после того, как мы с Дианной вернулись из Лас-Вегаса. Я, Кендалл и Карлос приехали в Нью-Йорк ради того, чтобы присутствовать на слушанье по делу Джеймса. Его взяли под арест около пяти дней назад, Паркер всё-таки добился лишения его свободы. Мы с парнями задали Брэду миллион вопросов и взяли с него честное слово, что он сможет оправдать Маслоу в глазах присяжных. От этих людей зависела жизнь Джеймса, а от его — жизни нас троих.        Наконец пробил тревожный час суда, и мы с парнями оказались в зале для судебных заседаний. Народу было много, но журналистов сюда не пустили: таково было распоряжение Мика. Менеджер хотел и сам приехать в Нью-Йорк, чтобы поддержать Джеймса, но дела не отпустили его. Мик передавал через нас Маслоу, что мысленно будет сидеть на скамейке там, рядом с нами. Меня, Кендалла и Карлоса Мик попросил держать его в курсе дел. Он, как и мы, был страшно обеспокоен тем, что происходило с Джеймсом, и старался приложить все свои силы для того, чтобы присяжные оправдали Маслоу.        Было невыносимо смотреть на Джеймса во время суда. Он выглядел нервным, подавленным и испуганным, таким я его ещё никогда не видел. Не знаю, сколько тянулось это заседание. Всё, что я слышал, это разные голоса — мужские и женские. А всё, что я видел, это Джеймс, сидевший за решёткой: его посадили туда как какое-то животное. Это выводило меня из себя, и мне хотелось, не взирая на все доказательства и улики, приведённые Паркером, подойти к присяжным и криком убедить их, что Джеймс ни в чём не виноват.        Такое желание было у меня только в первые минуты заседания. Потом мои мысли и чувства отключились, я уставился в одну точку на стене бессмысленным взглядом и просидел неподвижно до самого окончания судебного процесса. Мысли об Эвелин всё ещё преследовали меня, и казалось, что я никогда в жизни не смогу избавиться от них. Временами я начинал жалеть, что не позволил Кендаллу сказать утром в кофейне: лучше бы я узнал обо всём, что было между ними, и перестал бы мучить себя уязвляющими больное сердце догадками. Это всё становилось невыносимым для меня, но в глубине души я осознавал, что не в состоянии сделать ничего для избавления себя от мучений.        В себя я пришёл только после того, как Карлос и Кендалл пихнули меня в бока с обеих сторон. Удивлённо взглянув на друзей, я увидел их лица, ознаменованные радостными улыбками. Я ничего не соображал, одной ногой всё ещё находясь в мире своих мыслей, но, когда увидел Джеймса, лицо которого выражало сдержанную радость, понял сразу всё. Присяжные решили, что он не виновен.        — Столько нервов, — напряжённо выговаривался Джеймс, когда мы вчетвером были в его нью-йоркском доме, — чёрт возьми, столько нервов они мне вымотали! Столько ночей я провёл без сна, столько успокоительного принял! Мне кажется, я никогда не смогу вернуться к прежней жизни… кажется, что эта лампа, направленная в глаза, и эти решётки никогда не сотрутся из памяти…        — К счастью, наш умный мозг имеет чудесную способность забывать те моменты, воспоминания о которых не приносят нам большой радости, — сказал Карлос, и я помрачнел, услышав эти слова. Разговоры о воспоминаниях всегда и неизменно напоминали мне об Эвелин, и я снова начал думать о ней. Всю дорогу от здания суда до дома Джеймса я думал только о друге и о его оправдании, в которое мы все искренне верили, но в котором имели слабость сомневаться, а теперь… Теперь мои мысли снова стали тяжёлыми, мрачными, а воспоминания — обжигающими.        — О, как бы я хотел поскорее забыть об этом, — со вздохом сказал Джеймс и прижал дрожащую руку ко лбу. — До сих пор не могу поверить, что они оправдали меня… По-моему, Паркер выступал очень убедительно, и, будь я посторонним, вполне поверил бы, что я действительно убил свою бывшую…        — Присяжных не подбирают с улицы, — вставил слово Кендалл, который весь день, к моему удивлению и огорчению, улыбался и выказывал всему миру своё наслаждение жизнью. Это угнетало меня и разжигало в моём сердце пожар ревностной злости. — Они ведь знают толк в этих делах, Джеймс. Скажем так, это дело уже давно потеряло свою актуальность, а потому все улики, найденные Паркером, вызывали сомнение. К тому же Брэд задавал вопросы твоим друзьям из колледжа, их ответы, я думаю, тоже могли повлиять на решение присяжных. И, в конце концов, давайте не будем забывать про связи Мика. Этот парень как бог: он может всё.        — Присяжных не подкупают, к твоему сведению, — мрачно выдал я, не смотря в сторону Шмидта. — Они потому и выносят приговор, что являются незаинтересованными лицами и имеют не предвзятое мнение.        — Я и не сказал, что Мик подкупил их, — вступил в спор Кендалл, сменив тон на более холодный. — И знаешь, я не виноват в том, что ты, Логан, выхватываешь из наших разговоров лишь отдельные фразы, потому что не можешь избавиться от мыслей о себе любимом даже в такой ответственный для нас всех момент.        — А я не виноват в том, — в свою очередь язвительно заметил я, — что мне абсолютно неинтересно слушать то, о чём говорит предатель, потому что его слова уже не имеют никакого веса для меня.        — Эй, эй, эй, парни, брейк! — удивлённо выдал Карлос, встав между нами с Кендаллом. — Вы чего ругаетесь? И ты, Логан, очень бледен сегодня и совсем не выглядишь радостным… Что случилось?        Мы со Шмидтом смерили друг друга ненавидящими взглядами, и я, посмотрев на испанца, ответил:        — Сейчас нет надобности обсуждать то, что омрачает нашу радость. — Затем я попытался выдавить из себя улыбку и воодушевлённо произнёс: — Надо отметить освобождение Джеймса, правильно?        ПенаВега с недоумением нахмурился.        — Но ведь ты и Кендалл… — начал было Карлос, как я настойчиво перебил его.        — Правильно я говорю или нет?        Джеймс и Карлито обменялись вопрошающими взглядами, точно спрашивали друг у друга, в чём дело, но не получали ответа. В конце концов они поняли, что-то, что произошло, связано только со мной и Кендаллом, и не стали ни о чём спрашивать.        — Правильно, — ответил мне испанец, но любопытство и беспокойство, как я заметил, не оставили его.        Возвратиться к работе казалось мне невозможным. Эти две с лишним недели, что я провёл в тоске и избегании встреч с Эвелин, окончательно раздражили мои нервы. Я плохо спал, плохо ел, был вспыльчив и рассеян. С Дианной мы снова начали много ссориться, хотя тогда, на свадьбе Эннис, я убедил себя, что больше никогда не смогу повысить на свою девушку голос. Всё-таки я чувствовал необъяснимый стыд перед ней, но даже эта вина, лежавшая на моих плечах тяжёлым грузом, не останавливала меня в ссорах с Дианной: я срывался и начинал кричать на неё. Должен сказать, что эти ссоры порой были невыносимы и не один раз казались мне последней каплей. Доходило до того, что мы спали в разных комнатах, а иногда я вовсе не приходил ночевать домой. Сначала я просто гулял по городу в ночное время суток, проветривая мысли; это случалось тогда, когда бессонница овладевала мной и моим сознанием. Но потом я начал снимать номера в отелях, чтобы проводить ночи там: недостаток сна плохо сказывался как на моём здоровье, так и на внешнем виде. К тому же мне необходим был сон для того, чтобы хоть на пару часов отключать своё сознание. Если я и засыпал, что удавалось мне только с помощью успокоительного, то не видел никаких снов, но это даже радовало меня: я знал, кто неизменно оказывался бы героем моих снов. Или, вернее сказать, героиней.        Каким бы непосильным испытанием ни казалось мне возвращение в студию, у нас с парнями вновь начались трудовые будни. Мик сказал, что мы упустили чудовищно много времени, пока разбирались со всеми своими неприятностями, а потому теперь нам необходимо плотно и много работать. В студии я страшно уставал и просто валился с ног, возвращаясь вечером домой, но всё же был невероятно счастлив тому, что мы с парнями работали все вместе, вчетвером.        Вечером в пятницу, когда мы с парнями закончили работу, я смог наконец расслабиться и разглядеть своих друзей. Всю неделю я ходил на работе словно зомби, и всё, чем я занимался эти пять дней, это беспрестанно пил кофе; мне было не до остальных. Теперь же я воскресил в себе хорошего внимательного друга и попытался по поведению парней понять, что происходило в их жизнях.        Кендалл, с которым мы после суда обменялись только парочкой фраз, вёл себя неопределённо и неоднозначно: сейчас он шутил и смеялся, а через мгновенье его лицо уже не выражало эмоций. Неужели он всю неделю был таким? Я не понимал, что означало его поведение, но был на сто процентов уверен в том, что это каким-то образом связывалось с Эвелин.        Карлос выглядел радостным, но я замечал какую-то грусть в его взгляде и тоску в голосе. Я мог предположить, лишь предположить, что он снова поссорился со своей женой. ПенаВега шутил, отвечая на редкие замечания Мика, и с улыбкой смотрел на нас, ожидая нашей реакции. Я подумал, что у него в семье не всё было гладко, но он выказывал необыкновенное веселье, словно старался убедить окружающих в том, что всё было в порядке, а потом желал убедиться в этом сам с помощью окружающих.        Наблюдению за поведением Джеймса я уделил особое внимание. Маслоу, хотя и отдавал всего себя работе, выглядел чересчур рассеянным и задумчивым. Два раза он выронил бумажный стаканчик, когда хотел накачать себе воды, и один раз запнулся во время записывания песни, напрочь позабыв слова.        Настроение Мика тоже вызывало не мало вопросов: то он бесился и дико злился на нас с парнями, то тихо и довольно спокойно просил нас собраться и начать песню сначала. Эти смены в его настроении не могли меня не беспокоить.        Я смотрел на друзей и понимал, что все эти две с лишним недели я был как будто потерян: я абсолютно не замечал того, что с ними происходило. О, в какого же ужасного друга я превратился! До этого меня сердило то обстоятельство, что каждый из друзей шёл ко мне со своей проблемой, упрашивал о совете и поддержке, но теперь меня бесило моё неучастие в их жизнях. Теперь я понимал, что Кендалл был прав: я действительно был слишком занят своими переживаниями, в которые сам себя и вогнал, а потому порой пропускал мимо ушей даже разговоры друзей. Всё должно измениться. Сколько, в конце концов, можно думать о ней?        Когда мы с парнями уже собирались распрощаться, чтобы разойтись в разные стороны, я сказал:        — Завтра нам не нужно никуда ехать. Честно сказать, я не отказался бы собраться где-нибудь всем вместе и… поговорить.        Парни переглянулись со слабыми улыбками на лицах: кажется, они тоже заметили, что со мной что-то происходит.        — Смею осторожно предложить в качестве места, где можно собраться, свой дом, — вмешался Мик, до этого разговаривающий с охранником. — Вообще-то вы хорошо поработали на этой неделе, и я просто обязан угостить вас чем-нибудь.        — И мы уже двести лет не были нигде с тобой, — поддержал менеджера Карлос, обняв того одной рукой за шею. — Разве что в казино несколько недель назад, но я это в счёт не беру.        Примерно через час мы сидели на кухне в доме Мика и пили бренди. Хотя мне страшно хотелось заглушить кричащие мысли в голове чем угодно, я сделал только пару глоточков бренди и больше не стал.        Когда мы ехали сюда, я задавался вопросом: почему Мик пригласил нас к себе сегодня? Он никогда не звал нас четверых к себе домой, а если и хотел, чтобы мы собрались все вместе, то выбирал для этого различные общественные места вроде баров, кафе и ресторанов. Но затем я вспомнил, что менеджер рассказывал мне и Карлосу об «ошибке прошлого Бетти», с которой он разбирается по сей день, и тогда всё встало на свои места.        Какое-то время мы разговаривали о работе. Она и так уже в печёнках сидела, но мы, как коллеги, не могли не говорить о ней. На фоне нашего разговора тихо-тихо говорил телевизор.        — Что-то сегодня ночь не очень звёздная, — сказал Мик, сидевший ближе всех к окну.        — Просто небо пасмурное, — высказался Карлос и слегка наклонился, чтобы увидеть небосклон. — И луны тоже нет. Поэтому на улице так темно.        — Ты весь вечер смотришь в окно, — заметил я, обращаясь к Мику, и он поднял на меня замученные глаза. — Ты… кого-то ждёшь?        Хозяин дома вздохнул и сделал глоток бренди.        — Очень не жду, если можно так сказать, — ответил он. — Вернее, я не удивлюсь, если увижу его у себя под окнами, но…        — Именно поэтому мы здесь? — задал вопрос Кендалл, очевидно, поняв, о ком идёт речь.        — Не именно поэтому, но это одна из причин. Я… я просто не хотел ехать домой один.        — Ничего, — решил поддержать друга Карлито и, положив руку на плечо Мика, улыбнулся. — В этом нет ничего… позорного. Когда вы виделись в последний раз?        — Позавчера. Он понял, что я спрятал Бетти подальше от его глаз, и всё пытался выяснить, где его ненаглядная. Ха-ха! Так я ему и сказал!        — Он больше не угрожал тебе? — поинтересовался я.        — Напрямую? Нет.        — А что, были непрямые угрозы?        — Вроде этого… Знаете, парни, на мой взгляд, он просто нездоров. Он может сказать что угодно и сделать что угодно, и я… порой я просто не знаю, чего ждать от него.        — Он вообще в курсе, что у вас с Бетти будет ребёнок? — спросил немец с возмущённым видом. — Какого чёрта он лезет? Что пытается вернуть?        — Про ребёнка он не знает, иначе, я думаю, выкинул бы что-то похуже… Ну, успокоимся на том, что я не видел его уже целых два дня.        — Зато вполне возможно, что он видел тебя, — высказал догадку ПенаВега и с прищуром поглядел в окно. — Знаешь, я даже хочу, чтобы он пришёл. Ух, мы ему!        — Не нужно агрессии, — покачал головой я, краем глаза поглядывая на экран телевизора. — Это может взбесить его, Мик же сам сказал, что от него можно ждать всего что угодно.        — А как ещё отбить у него желание приставать к Мику и его жене? — взвинчено спросил испанец. — Он по-хорошему, то есть словами не понимает! Остаётся только применение грубой мужской силы!        — Карлос прав, выбор не всегда есть, — тихо выдал Джеймс, и мы все вчетвером уставились на него. До этого Маслоу вёл себя довольно тихо, редко-редко вставляя слово в разговор. Он уже был прилично пьян: только сев за стол, друг один выпил чуть ли не пол-бутылку бренди. Возникало ощущение, что он только и ждал окончания рабочего дня, чтобы нажраться до потери сознания.        — Джеймс, ты такой бледный сегодня, — высказал Кендалл общую мысль и прижал ладонь ко лбу друга. — Ты не заболел?        — Заболел, — мрачно ответил ловелас в отставке и оттолкнул руку Шмидта. — Причём давно.        Я нахмурился, смутно начиная догадываться, о чём говорит Маслоу.        — Либо я чего-то не понимаю, Джеймс… — неуверенно начал я, — либо ты говоришь об…        — Об Изабелле? — Заметив мой удивлённо-испуганный взгляд, Маслоу тихо и с горечью рассмеялся. — О, да, мой друг, именно о ней!        Я всем сердцем не желал, чтобы Джеймс подтверждал мою догадку. Я терпеть не мог Изабеллу из-за того, что она ворвалась в жизнь моего друга и так изменила её. Я прекрасно помнил то время, что Маслоу страдал по Изабелле. Да он ведь с ума сходил, думая о своём разбитом сердце, которое не переставало пылать любовью, и о том, что она презирала его чувства и его самого за наличие этих чувств! Я помнил, что однажды Изабелла попросила прощения у Джеймса за то, что так гадко обходилась с ним, но ведь это она стремительно покинула его жизнь, сбежав из Лос-Анджелеса под Новый год! Это она написала ему сообщение, в котором просила оставить её в покое! К тому же из моей памяти никуда не делся поцелуй Кендалла и Изабеллы: она целовала лучшего друга Джеймса ему же назло! Теперь, услышав от Маслоу эти слова и поняв, что означало его странное поведение сегодня, я твёрдо убедился в одном: Изабелла — сумасшедшая заигравшаяся девочка, не сумевшая вырастить в себе зрелую женщину.        — Что с Изабеллой? — нарушил Карлос затянувшуюся паузу.        Я заметил, как дрожали руки Джеймса, и это воскресило в моей памяти то время, когда он, не получив счастья от Изабеллы, пытался отыскать его на дне стакана с бренди. Он хотел сделать глоток своего любимого напитка, но я положил руку на предплечье друга и медленно прижал его к столу. Джеймс бросил на меня удивлённый взгляд, но ничего не сказал.        — Сегодня утром она приехала ко мне, — ответил Маслоу, и мы с парнями ошеломлённо переглянулись.        — Стой, но я думал, что Изабелла уехала из города?.. — неуверенно спросил Кендалл.        — Я тоже так думал! И я был удивлён не меньше вашего, когда увидел её сегодня на пороге своего дома! — Оглядев нас, Джеймс вдруг рассмеялся. — Боже, видели бы вы сейчас свои физиономии!        — Ближе к делу, Маслоу, — произнёс посерьёзневший Мик. Начиная злиться или пьянея, менеджер всегда называл нас по фамилиям.        — Она на самом деле уезжала, — перестав смеяться, продолжал ловелас в отставке. — Изабелла жила в Бруклине все эти три месяца. Помните, она говорила, что до встречи со мной встречалась с одним ган…ом? Так вот, она с ним и уехала в Бруклин. Представляете?! Сначала была в ссоре с ним, из-за чего ненавидела весь мир, а потом вдруг вернулась к нему и сбежала от меня с ним же!        — Стоит ли тебе напомнить, что вы не были вместе? — уточнил я, и Джеймс расплылся в улыбке, услышав это.        — Эй, нет, Логан, ты ещё не до конца выслушал меня. — Он осушил свой стакан с бренди и резко выдохнул. — Сегодня утром Изабелла была совсем другой. Клянусь, я н-никогда в жизни её ещё такой не видел! Рассказывая мне о своей жизни в Бруклине, она сказала, что ни на день не прекращала думать обо мне и о том, что сделала со мной. Вот видите, пар-рни! У неё, оказывается, душа есть, а вы мне тут говорили…        — То есть она раскаялась? — не понял Мик. — Покаялась перед тобой в своих грехах?        — Это как раз меня и удивило! Сначала я подумал, что всё это шутка, не больше, но потом увидел её глаза и понял, что всё по-настоящему… Кажется, это было самое незабываемое мгновение в моей жизни…        — Это, конечно, хорошо, — принял участие в разговоре Карлос, — но что заставило её вновь расстаться со своим молодым человеком?        — Вот это и есть самое ошеломляющее! — с глупой улыбкой воскликнул Джеймс и пожал плечами. — Изабелла все эти три месяца думала, что дарит себя совершенно не тому человеку и находится совсем не в том месте, в котором должна быть. Она сказала, что постоянные мысли обо мне довели её до безумия, и она… влюбилась…        — В т-тебя? — не поверил я своим ушам.        — Я точно так же был удивлён, Логан! И точно так же спросил: «В м-меня»?.. Господи, я даже не помнил себя в то мгновенье, когда услышал от неё эти слова! Такое ощущение, что сейчас я проснусь в своей постели совершенно один, что воспоминание о моей разлуке с Изабеллой снова полоснёт по моему сердцу острым ножом… Это правда похоже на сон. На очень хороший сон, от которого не хочется пробуждаться.        — Стой, и что она сказала потом? — спросил Кендалл. — Она хочет, чтобы… вы были вместе?..        — Не знаю, мы не успели обсудить всего. А нам столько, столько всего нужно сказать друг другу! Я обещал, что мы поговорим, когда я вернусь с работы вечером.        — И где она сейчас? — задал вопрос Мик.        — Видишь ли, Изабелла перед Новым годом продала свою квартиру в Лос-Анджелесе… В общем, теперь ей негде жить. Я оставил её у себя.        — У себя? — переспросил я, с возмущением нахмурившись.        — А что мне оставалось? Я не мог её выгнать! Я боялся, что, если отпущу её, навсегда её потеряю!        — Джеймс, — тихо сказал я, облокотившись на спинку стула. — Я, конечно, рад тому, что на твою пылкую любовь наконец ответили взаимностью… — Сказав это, я почувствовал почему-то неразборчивый укол в сердце. — Но опомнись, дружище. Что с тобой? Разве ты не понимаешь, что Изабелла хочет поиграть с тобой, как кошка? Могу предположить, что она рассталась со своим молодым человеком не по своему желанию, её чувства он, возможно, втоптал в землю… Тогда она и вспомнила о тебе. Только тогда. Теперь она хочет выместить на ком-то свою злобу, а мишенью оказалась твоя любовь.        — Ты совсем не знаешь того, что происходит в её жизни, — холодно выдал Джеймс. — Что ты можешь знать? Что Изабелла — самодовольная стерва, не понимающая, что такое чужая боль?        — Именно это я знаю и именно об этом думаю!        Джеймс со злостью сощурил глаза, потом приблизился ко мне и тихо сказал:        — Тогда ты не знаешь ровно ничего.        — Джеймс, послушай…        — Я уже услышал то, что ты думаешь о любви всей моей жизни! — вдруг повысил голос друг. — Больше этого слушать не желаю! Разве ты был сегодня с ней утром, когда она призналась во всём? Был? Не был! Ты не видел, как блестели от слёз её глаза! Не видел! Ты даже предположить не хочешь, что внутри даже самого холодного сердца есть маленький огонёчек, способный растопить любой лёд!        — Я понимаю твоё негодование, — спокойно высказал я, стараясь призвать к более спокойному тону и собеседника, — я понимаю, что сейчас ты будто одурманен её словами и думать не хочешь ни о чём другом, кроме как о её любви к тебе. Но Джеймс, пожалуйста, прислушайся к моим словам.        — Я слишком долго страдал по ней, — шёпотом произнёс Маслоу, и его глаза замучено уставились в мои. — Слишком долго я тщетно пытался склеить своё сердце, которое почти каждый день разносило на куски от этих страданий. А теперь пришла она и сама склеила моё сердце. Она не такая, какой кажется тебе, потому что… Изабелла больше никогда не причинит моему сердцу боль.        — Как раз эта уверенность потом и разобьёт твоё сердце, — не оставлял попытки вразумить друга я. — Прошу, опомнись, Джеймс! Разве ты не понимаешь, что делает с нами их любовь? Ты даже не заметишь, как она, вскружив твою голову, сломает тебе шею! Она не осчастливит тебя, этого не случится…        — Почему тебе просто нельзя порадоваться за меня? — возмутился Джеймс. — Я о многом прошу? Скажи, что ты счастлив видеть меня счастливым, только и всего!        — Да, Джеймс, я невероятно счастлив от того, что теперь ты не будешь исполнять роль несчастно влюблённого романтика, но я буду невероятно несчастлив, когда Изабелла явится перед тобой такой, какая она есть! Это же убьёт тебя!        Маслоу помолчал немного.        — Тогда я хочу умереть, узнав, что такое рай рядом с ней, — наконец ответил он.        — Ваша любовь — туман, — не отступал я. — Туман, за которым ты не можешь разглядеть настоящую Изабеллу. Возьмём даже меня с Чарис. Скажи мне кто-нибудь два года назад, что однажды она так бесчестно предаст меня и мои чувства, я всёк бы этому человеку в челюсть! Я тоже не мог поверить, Джеймс, что моя Чарис способна на что-то подобное, потому что был одурманен своей любовью, её красотой и, главное, её любовью ко мне! Теперь вспомни, на чём завершились наши отношения. Что скажешь теперь, Джеймс?        — Скажу, — произнёс Маслоу, вновь приблизившись ко мне, — что моя Изабелла очень-очень далека от твоей шлю…        — Кто-то должен прекратить это, — вмешался Мик, ударив ладонью по столу. — Хватит. Оба. Иначе сейчас вы вдрызг переругаетесь.        Мне не удалось убедить Джеймса в том, что Изабелла — фальшивка, как, впрочем, и её чувства; а Джеймсу не удалось убедить меня в обратном. На этом бессмысленный спор и завершился.        Я не знал, что думали по этому поводу Мик, Карлос и Кендалл: они сидели молча во время нашего с Маслоу противостояния и безмолвно наблюдали за нами, поворотом головы прослеживая переход права говорить от меня к Маслоу и обратно. Но я и не желал знать их мнения, потому что знал, что они встанут на сторону Джеймса, дабы поддержать его в этот чрезвычайно важный для него момент. Для того чтобы быть до конца убеждённым в сущности Изабеллы, мне не нужно было чужое мнение.        — Всю эту неделю мы были очень заняты, — сказал Джеймс, вновь наполняя свой стакан бренди, — и я не мог как следует всё спланировать… Короче, завтра ночью я хочу устроить вечеринку свободы.        — Вечеринку свободы? — переспросил Мик.        — Да. В честь моего возвращения в Лос-Анджелес.        — А, король вечеринок снова в деле? — с ироничной ухмылкой произнёс Кендалл, не поднимая взгляда на друга. — Кажется, в последнее время ты затевал этих вечеринок больше, чем их проходит во всём Голливуде за целый год.        — А мне это нравится, — улыбнулся Джеймс. — Люблю, когда в моём доме собираются люди и выгоняют прочь моё одиночество. А вообще это будет первый вечер, когда компанию мне составит Изабелла. Помните, как я ждал её на последнем чуде? И на новогодней вечеринке, помните? Ну, так теперь она будет со мной. Изабелла будет моей спутницей.        — Не повод ли это выпить? — с усмешкой спросил Карлос.        — О, ещё какой повод! — засмеялся Джеймс и поднял стакан с бренди. — За исполнение самых заветных и самых нескромных желаний!        Когда разговор ушёл совсем в другую сторону, ПенаВега вдруг опомнился и спросил:        — Кендалл, Логан, кажется, у вас тоже что-то было не в порядке?        Мы со Шмидтом переглянулись, и я слабо улыбнулся.        — Да, Кендалл, — поддержал испанца я и выжидающе скрестил руки на груди. — Что у нас там было не в порядке?        Немец на мгновенье растерялся. До этого момента парням всё ещё не было известно о наших чувствах к Эвелин, и мне было до жути интересно, расскажет ли Кендалл о них теперь.        — Да обычный конфликт на нервной почве, — улыбнулся Шмидт и пожал плечами. — Не уделяй этому внимания, Карлос. Ты же знаешь, мы с Логаном оба такие нервные.        Мы с немцем снова переглянулись, только на сей раз на моём лице не просияло улыбки.        — Хорошо, — ответил Карлито и, потянувшись, спросил: — Позвольте спросить, вы не одни завтра к Джеймсу на вечеринку приедете? Логан, в частности это вопрос к тебе. Алекса меня с ума сводит разговорами об Эвелин. Она придёт?        Я бросил на испанца холодный взгляд и тихо ответил:        — Ты же знаешь, что я встречаюсь с Дианной. С какой стати я должен приходить на вечеринку в компании Эвелин?        Улыбка сползла с лица ПенаВеги, и он забормотал:        — Ну… просто я подумал… Алекса ведь с меня не слезет…        Заметив, что я помрачнел, Кендалл торжествующе улыбнулся и с довольной физиономией облокотился на спинку стула.        — А я приду не один, — сказал Шмидт и замер, ожидая реакции друзей.        — Не один? — переспросил Джеймс, остановив на немце разбегающийся взгляд. — Дружище, я ушам не верю! Ты явишь миру свою тайную возлюбленную?        — Ну, не такая уж она и тайная…        — Тайная, раз ты не хотел рассказывать нам о ней! — поддержал Джеймса Карлос. — Ну, расскажи теперь, кто она? Мы её знаем?        Я сердито смотрел на Кендалла, чувствуя, как внутри разгорается огонь ревности. Как он смеет говорить о ней, при этом так нахально улыбаясь?        — Вы сами всё увидите завтра, — всё так же неоднозначно отвечал Шмидт, успевая замечать мою реакцию на его слова. Я бесился из-за его наглого выражения лица, из-за его слов, а друг, кажется, был безумно доволен собой.        Что ж… Радоваться можно не бесконечно, Кендалл. Ещё посмотрим, кто в конце этого забега будет победно улыбаться.        Домой я вернулся примерно в полночь. Мик предлагал остаться на ночь у него, но мы с парнями отказались: мне нужно было домой к Дианне, Джеймсу — к Изабелле, Карлосу — к Алексе, а Кендаллу… Кендалл, наверное, спешил к Эвелин.        Страшная усталость вдруг навалилась на мои плечи, когда я ехал домой в такси. Я чувствовал усталость и перед тем, как поехал домой к Мику, но разговоры с друзьями смогли отвлечь меня от неё. Теперь же я был абсолютно изнурён и подавлен; надоедливые мысли вернулись ко мне, и это только хуже сказалось на моём состоянии.        Дианна не спала, когда я тихо, стараясь не разбудить её, вошёл в дом. Она встретила меня прямо в прихожей, и по выражению её лица я понял, что моя девушка была чем-то рассержена.        — Ой, ты не спишь? — Прищурившись, я потёр уставшие глаза и зевнул. — Не нужно было ждать меня. Могла бы лечь без меня, если хотела спать…        — А ты мог бы предупредить, что задержишься на работе, — сурово проговорила Дианна.        Бросив на неё короткий взгляд, я ответил:        — Ты права. Да, извини, я просто задержался у Мика… Не заметил, как пролетело время.        — Кто же был там у Мика?        Я почувствовал, что назревала ещё одна ссора. Дианна разговаривала таким тоном, словно слышала от меня ложь, а сама знала какую-нибудь не очень приятную правду; словно у неё в рукаве был козырь, который она вот-вот готовилась вынуть.        — Я, Кендалл, Карлос и Джеймс, — терпеливо ответил я, научившись спокойно реагировать на частые вспышки ревности Дианны. — Мы поехали туда сразу после работы. Сидели, разговаривали…        — И выпивали, — добавила за меня Дианна, слабо улыбнувшись.        — И это тоже, — без желания подтвердил я. — У нас была тяжёлая трудовая неделя, и мы выпили по стакану бренди, чтобы чуть-чуть расслабиться. Всё? Теперь я могу пойти спать, мамочка?        Ничего не ответив, Дианна отошла от лестницы и скрылась в кухне. Меня насторожило её поведение, но я, не желая выяснять, что происходит с моей девушкой, молча поднялся вверх по лестнице. Хотелось лечь спать, чтобы снова на несколько часов отключить свои мысли.        Когда я вошёл в спальню, увидел на кровати включённый ноутбук Дианны. Подойдя ближе, я нахмурился и взглянул на экран. Там было открыто старое фото, на котором были запечатлены я и Маккензи. Услышав за спиной шаги, я обернулся и вопросительно взглянул на Дианну.        — Что это? — не понял я, указывая на ноутбук.        — Я надеялась, Логан, что ты ответишь мне. — Скрестив руки на груди, Дианна прижалась плечом к стене. — Что это?        — Это моё фото.        — Это твоё фото с другой девушкой, — нетерпеливо поправила меня собеседница. — И меня, если ты не заметил, очень не радует это фото!        — О господи, Дианна, взгляни на дату! Это было давно!        — Там стоит вчерашняя дата, Логан! — произнесла Дианна и, подойдя к кровати, закрыла крышку ноутбука. — С кем это ты?        — Я рассказывал тебе о ней, — устало выдал я и без сил опустился на постель. — Ещё давно, если ты помнишь. Это Маккензи. Сестра жены Карлоса.        — О! — улыбнулась моя девушка и села на кровать рядом со мной. — Теперь понятно, почему ты так любишь бывать дома у Карлоса.        Сердито нахмурившись, я посмотрел на неё.        — Всё это чушь, — произнёс я, начиная злиться. — Мы с ней не виделись уже очень давно, так что это фото никак не может быть датировано вчерашним числом. Выкинь всё это из головы.        — А ты её уже успел выкинуть из головы? М? Ты с таким увлечением смотришь на неё здесь, на снимке.        Я сделал глубокий вдох, стараясь взять себя в руки.        — Какое тебе дело до того, что было со мной до тебя? — спросил я Дианну, метнув в её сторону гневный взгляд. — Сейчас мы с тобой вместе, именно сейчас, именно мы!        — Но прошлого не забыть, Логан!        — Тогда позволь мне самому помнить своё прошлое. Не лезь в него. Я ведь не выискиваю фото твоих бывших и не ревную тебя к ним!        — Не ревнуешь, — согласилась Дианна, с сожалением закусив губу. — Это потому, что тебе всё равно, что было со мной и что будет!        — А тебе в голову не приходило, что это потому, что мне не важно, кто был с тобой до меня? Мне важно, что ты сейчас со мной!        — Да даже если я с тобой, я чувствую, как ты медленно уходишь, — выпалила она. — С каждым днём всё дальше и дальше.        — Потому что у каждого есть предел терпения, — тихо ответил я после недолгой паузы.        — Где же предел твоего терпения?        — Наверное, именно здесь.        Когда я встал на ноги, Дианна бросила на меня удивлённый взгляд и с недоумением спросила:        — Что ты имеешь в виду?        — Мне уже невыносимо терпеть твои подозрения, Дианна! — не выдержал я, резко посмотрев на собеседницу. — Ты будто постоянно ищешь повод поссориться со мной, делаешь из мухи слона и обвиняешь меня в измене, которой никогда и не было! Я миллиард раз говорил тебе, что меня это оскорбляет, но ты не слушаешь! Это становится невыносимым, понимаешь? Я чувствую, что ещё немного, и моя чаша терпения наполнится до краёв!        — Тише, Логан…        — Хватит успокаивать меня! — Я оттолкнул от себя Дианну, когда она, как обычно это делала, попыталась охладить мой пыл. — Хватит выводить меня из себя, а потом с невинным выражением лица просить успокоиться! Хватит! Я устал!        Она молча смотрела на меня. Её глаза блестели.        — Сегодня я не буду ночевать дома, — уже более спокойным тоном произнёс я.        — Логан…        — Бл…, закрой рот! Неужели непонятно, что всё, в чём я нуждаюсь сейчас, — это минутка отдыха?!        — Отдыха от меня?        Смерив её холодным взглядом, я ответил:        — И от тебя тоже.        Дианна отвела глаза и медленно опустилась на кровать.        — Не понимаю, — сказал я, стоя спиной к собеседнице. — После моего возвращения в Лос-Анджелес всё было в абсолютном порядке. Мы даже не ссорились… А потом всё резко изменилось. Ты изменилась.        — Просто я не могу забыть то, что ты сделал, — почти шёпотом ответила она.        Повернувшись, я посмотрел на Дианну.        — Кажется, мы всё обсудили ещё тогда, — произнёс я ледяным тоном. — Я не собираюсь больше разговаривать об этом.        — Конечно, тебе-то гораздо проще…        — Ты думаешь, мне просто чувствовать свою вину?!        — Ты уже не чувствовал её после того, как я тебя простила!        — О, ты так много знаешь о том, что я чувствую? — Я сделал глубокий вздох и помолчал какое-то время, пытаясь себя успокоить, но ничего не выходило. — Знаешь, на какие мысли меня натолкнули твои подозрения, Дианна?        Она молча смотрела на меня, и я, злорадно улыбнувшись, произнёс:        — Может, нет никакой неуверенности в себе? Может, ты никогда меня по-настоящему и не ревновала, а?        — Что за чушь? — насторожилась Дианна.        — Твоя ревность становится нездоровой. И… Просто, может быть, это я должен ревновать тебя? Я, а не ты? Может, ты бессовестно изменяешь мне, прикрываясь истеричной ревностью как бородой?        Дианна нахмурилась, потом нервно усмехнулась и негромко сказала:        — Я поверить не могу, что слышу от тебя эти слова.        — А что?! — развёл руками в сторону я. — Что? Это правда, да?        — Нет, Логан! Это у тебя нездоровые мысли, ясно? Они на самом деле бредовые!        Услышав это, я замер на месте. Дианна, кажется, даже не поняла, что сказала; она смотрела на меня, и в её глазах плясали огоньки ярости.        — Вот как ты обо мне? — спросил я ничего не выражающим тоном.        Она замерла, и её взгляд стал напуганным.        — Логан, я…        — Завтра ночью меня тоже не будет дома, — перебил её я, уже покидая спальню. — Приеду послезавтра утром, если пообещаешь больше не тыкать меня носом в фотографию, на которой меня случайно запечатлели с рядом идущей девушкой.        — Прости меня… — отрывисто произнесла Дианна, не поднимая взгляда.        — Мне не нужны извинения, не нужны, Дианна! Я ведь знаю, что всё это повторится, и неоднократно. Мы будто идём по вечному кругу.        — Ты же хорошо знаешь, что я борюсь с собой… — дрожащим голосом отвечала она.        — И я был бы рад помочь тебе в этой борьбе, но каждый мой шаг ты расцениваешь как поход налево, так что…        — Хватит! — не выдержала Дианна. — Раз решил уходить, уходи! Убирайся!        Ни слова не ответив, я уехал из дома в ближайший отель, где нередко снимал номер на ночь. Ссора забрала у меня последние силы, а потому я уснул сразу после того, как моя голова коснулась подушки, и даже не стал ничего обдумывать.        — Привет, дружище, — пожал мне руку Джеймс, когда в субботу вечером я приехал к нему домой на вечеринку. — Ам… Где Дианна? Почему ты один?        Я огляделся вокруг, точно только сейчас заметил своё одиночество, и, пожав плечами, ответил:        — Дианна дома, скорее всего. Я точно не знаю.        — Так… — вздохнул друг, поставив руки на пояс. — Ты снова не ночевал дома?        — Снова.        — Что же послужило причиной?        — Джеймс, пожалуйста, я так устал, — умоляюще произнёс я, рассматривая толпу танцующих людей в надежде столкнуться взглядом с человеком, появление которого я так томительно ждал. — Не нужно. Всё, чего я хочу сейчас, это немного расслабиться.        — А, — понял Джеймс и, взяв меня за плечи, развернул в сторону бассейна. — Вон там есть бар, мой приятель Тайриз делает отличные алкогольные коктейли…        — Нет, я не собираюсь пить, Джеймс. В слово «расслабиться» я вкладываю немного иной смысл.        Маслоу засмеялся и хотел сказать что-то, но замер в покорном почтении, когда к нам подошла Изабелла. Честно признать, она значительно похорошела с момента нашей последней встречи; улыбка, озаряющая её лицо, заставляла свою хозяйку светиться радостью изнутри.        — Доброй ночи, Логан, — поздоровалась со мной «молодая женщина» и обняла Джеймса, точно стараясь показать, что именно они вдвоём были хозяевами сегодняшней вечеринки. Мне было очень непривычно видеть счастливую Изабеллу рядом с Джеймсом, и, какие бы мысли у меня ни возникали по поводу избранницы друга, я был невероятно рад видеть Маслоу счастливым.        — И тебе доброй ночи, — улыбнулся я и заглянул Изабелле за спину, всем сердцем желая увидеть там её. — С возвращением в Эл-Эй.        — Спасибо, — улыбнулась в ответ «молодая женщина» и посмотрела на Джеймса снизу вверх. — Я чертовски рада, что вернулась сюда. — Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, и Маслоу, улыбнувшись, прижал её к себе; их губы встретились. — А почему ты один, Логан? Где твоя спутница?        — Сначала я хотел соврать, что она отошла за коктейлями, но теперь передумал. Моя спутница… Она просто отошла попудрить носик.        Изабелла засмеялась, очевидно, догадавшись, что я всё равно солгал, и я невесело усмехнулся в ответ. Одна только мысль о Дианне и о том, кто мог бы быть сегодня моей спутницей, уязвляла меня острым жалом сожаления.        Глядя на Изабеллу, я пытался воскресить в своей памяти то, что говорил о ней Джеймсу вчера. Я наблюдал за её действиями, вслушивался в её слова и отчётливо понимал, что всё это ненастоящее, что сама она ненастоящая. Но рассуждать сейчас о сущности Изабеллы у меня не было желания — голову занимали совершенно другие мысли.        Ещё немного поговорив с «хозяевами», я растворился в толпе и начал заглядывать чуть ли не в каждые глаза, чтобы увидеть те самые. Сердце разрывалось на части от томительного ожидания. Мне нужно было увидеть её, нужно, мне было это очень-очень нужно!        Примерно через час, когда я убивал время у бассейна, я вдруг столкнулся с Кендаллом. Он дружески улыбнулся, увидев меня, и мы молча пожали друг другу руки.        Моё неистовое желание увидеть Эвелин сейчас же растворилось в воздухе. Смотря на Шмидта, я мысленно повторял: «Хоть бы он приехал один. Пожалуйста, пусть он будет один, пусть он будет один, один, один…»        — Ты только что приехал? — осмелился спросить я и понял, что мой голос заметно дрожал. — Я не видел тебя до этого…        — Да, только что, — кивнул в ответ друг и, сунув руки в передние карманы, принялся озираться по сторонам. Мы оба не знали, как относиться друг к другу после всего того, что случилось, а потому в наших диалогах нередко возникали неловкие паузы.        Мы замолчали, и казалось, что это молчание продлится до тех пор, пока один из нас не решит отойти к бару, например… Но это «казалось» исчезло, когда из-за спины Кендалла вынырнула Эвелин.        Я замер, увидев её, а она искренне улыбнулась, заметив моё удивление и смятение. Да, я знал, что она будет здесь, и нетерпеливо ждал её, но её появление оказало на меня странное влияние. Кажется, я даже покраснел от волнения и на мгновенье лишился дара речи. Я дико ненавидел этот ступор, случавшийся со мной после того, как я, с откровенностью признавшись себе в наличии чувств к девушке, встречался с этой девушкой лицом к лицу. В такие моменты я чувствовал себя полнейшим идиотом и мне казалось, что любое неверно сказанное слово может стоить мне жизни. Помнится, в подобный ступор я впадал во время разговора лишь с двумя людьми… И один из них стоял сейчас передо мной.        — Привет, Логан, — поздоровалась со мной Эвелин, и я неразборчиво закивал в ответ. — Рада тебя видеть.        — Я тоже, — выпалил я и попытался выдавить из себя улыбку. — Я тоже нев-вероятно рад…        Она улыбнулась, потом бросила взгляд в сторону, потом сказала что-то Кендаллу… Я не мог отвести глаз от неё, но точно знал, что моё беспомощное, истощающее обожание приносит бешеное удовольствие Шмидту. Я не видел выражения его лица, я видел только глаза Эвелин — светящиеся, блистающие, оживлённые… Когда я пришёл в себя, этих двоих уже не было. Я огляделся с некоторым испугом, но ни Эвелин, ни Кендалл не промелькнули в толпе незнакомых людей. Как давно они ушли?..        И зачем я только приехал на эту вечеринку? Кретин! Я ведь прекрасно знал, что она будет здесь, что она будет здесь с ним… Так ли необходимо мне было увидеть их вдвоём? Необходимо ли было убедиться в своих догадках и успокоить себя этим?        Как можно было подумать, что твёрдая убеждённость в их принадлежности друг другу сможет меня утешить? Нет! Ни черта! Это только больше разозлило меня, это только усилило огонь моей ревности, это только глубже убедило меня в том, что я совершил чудовищную ошибку! Я сидел у бара, но даже не помнил, как пришёл сюда. Я смотрел на людей, купающихся в бассейне, но перед глазами стояли только они вдвоём. Мысли оглушали меня, чувства — безжалостно резали моё сердце. В груди томилась целая гамма этих медленно убивающих меня чувств: обида, страх, исступление, сожаление, гнев, жалость, сомнение, робость…        К чёрту это всё! Единственный способ заглушить уязвляющие мысли и притупить болезненно-обострённые чувства — это выпить. В моём случае нужно было много выпить. Так что там Джеймс говорил об алкогольных коктейлях?        Примерно через полтора часа я сидел на кухне в доме Джеймса и пытался прикончить, кажется, вторую по счёту бутылку бренди. Никого в доме не было: гости веселились на улице, и я сидел в кухне один. Один… Ну и отлично. Это как раз то, в чём я остро нуждался.        Услышав, как хлопнула входная дверь, я настороженно посмотрел в сторону прихожей. Из-за шкафа выглянул Кендалл и, убедившись, что я здесь, сделал пару уверенных шагов в сторону кухни.        — Знал, что найду тебя на кухне, — сказал друг, присаживаясь напротив.        — Кто же тебе подсказал? — спросил я, пьяно нахмурившись.        — Шестое чувство и… Джеймс, вообще-то.        Я наполнил свой бокал бренди, и бутылка опустела. Шмидт наблюдал за мной с грустной улыбкой.        — Зачем ты пришёл сюда? — не самым дружелюбным тоном задал вопрос я. — Чтобы посмотреть на меня, получившего пинок под зад от самой судьбы, и злорадно похихикать надо мной, да?        — Нет.        — Тогда не смотри так на меня. — Я осушил стакан в несколько глотков и, сделав глубокий вдох, замолчал на какое-то время. — Эвелин уехала?        — Не уехала, я оставил её с Алексой. Знаешь, они очень сблизились за сегодняшний вечер, и я думаю, что они станут очень близкими подругами.        Я искренне улыбнулся, услышав эти слова, и тихо сказал:        — Хорошо, Эвелин нужны друзья…        Немец молча смотрел на свои руки, сложенные замком, после чего поднял на меня усталый взгляд и признался:        — Я привёз её сюда только ради тебя, Логан.        С недоумением посмотрев на него, я поднял левую бровь.        — Ради меня? — переспросил я. — Желал посмотреть, как я буду мучиться, видя её рядом с тобой?        — Всё совсем наоборот. Я знаю, что вы с ней не виделись уже почти месяц, поэтому… Вообще-то она сама очень хотела увидеть тебя.        Я снова улыбнулся, подумав об Эвелин, и с волнением принялся вертеть пустой стакан вокруг его оси.        — Просто я немного подтолкнул вас навстречу друг другу, — продолжал друг, опустив глаза. — Я ведь вижу, что она страдает без тебя точно так же, как и ты без неё. Она не сможет скрыть свои страдания даже за самой ослепительной улыбкой.        Я молчал, глупо уставившись в одну точку, и пытался осознать то, что говорил мне Кендалл. Что же значило его нахальное выражения лица вчерашним вечером? Неужели оно было… ненастоящим?..        Так же безмолвно я открыл новую бутылку бренди и снова наполнил им свой бокал.        — Знаешь, я так устал от этого, — продолжал свою исповедь Шмидт, нахмурив брови. — Так устал… Хм, а налей-ка мне тоже. Чуть-чуть. Столько хватит. Благодарю. — Он залпом выпил содержимое своего бокала и глубоко вздохнул. — Я устал. Просто дико. И признаюсь честно, что всё это бессмысленно, всё это абсолютно, откровенно бессмысленно!        — Что ты имеешь в виду? — тихо спросил я, чувствуя, что мне становится тяжелее шевелить языком.        — Мою напрасную попытку. Господи, я не знаю, чем я думал, когда решился на всё это!.. Налей ещё.        Мы с Кендаллом выпили ещё по стакану бренди, и немец зажмурился, с силой сжав двумя пальцами переносицу.        — Надо остановиться сейчас, — сказал он, посмотрев на меня. — Потому что потом станет только хуже, я только болезненнее перенесу это…        Я мало что соображал, но очень старался переварить слова Шмидта и молчал, точно вовсе не слышал этих слов.        — Ты спросил, зачем я пришёл сюда, — произнёс Кендалл со слабой улыбкой, глядя куда-то в пол. — Зачем? Затем чтобы сказать… сказать, что я схожу с дистанции.        — Что? — не понял я, сделав глоток бренди.        — Она любит тебя, Логан. Тебя. И я не изменю это, этого никому нельзя изменить, никому…        — Это она сама тебе сказала? — задал вопрос я, чувствуя, как внутри всё напряжённо замирает.        — Нет, но это сильно заметно. Особенно теперь. А мне, впрочем, и не нужны слова, чтобы понять, что творится у неё в душе, Логан.        Я осушил бокал и вслушался в свои мысли. В голове царил сплошной хаос, но в этом хаосе отчётливо выделялась лишь одна мысль: Эвелин любит меня.        Я постарался подумать о чём-то другом, но эта мысль, как стремительный ветер, снова ворвалась ко мне в голову, и я больше не пытался прогнать её. Эвелин… любит… меня… Только теперь я заметил, что моё сердце билось с нечеловеческой скоростью; чтобы как-то унять своё сердцебиение, я прижал руку к левой груди.        — Как же это всё было? — поинтересовался я, по-прежнему не глядя на собеседника и не умея прийти в себя от услышанного. Теперь, когда я знал, что Эвелин и Кендалл никогда не принадлежали друг другу, мне хотелось знать всё — всё до последней мелочи.        — Я чуть с ума не сошёл от мысли, что Эвелин может быть со мной. Когда ты позвонил мне, я так растерялся… Несколько минут не мог прийти в себя, правда. — Я заметил, что у Кендалла дрожали руки; друг сжал запястье левой руки, чтобы унять дрожь. — Налей ещё бренди, Логан… Спасибо. — Мы выпили, и Шмидт глубоко вздохнул. Возникало ощущение, что ему становится тяжело говорить. — Я не хотел терять ни минуты, поэтому почти сразу начал действовать… Нет, Логан, не смотри на меня так, между мной и Эвелин ничего такого не было. Один раз я пригласил её к себе домой, мы…        — Что вы делали? — резко спросил я, оборвав собеседника. — Как далеко ты зашёл, Кендалл? А? Отвечай!        Какое-то время немец молча смотрел на меня, потом его губы расплылись в улыбке, и он ответил:        — Мы просто поужинали. Посмотрели фильм. Поговорили.        — Она так слёту согласилась поехать к тебе домой? Это было свидание, так?        — Не обвиняй её ни в чём, Логан, ты не можешь… Нет, просто я считаю… Из памяти Эвелин могли исчезнуть некоторые фрагменты, она могла… Не надо, Логан, не обвиняй её ни в чём, прошу… А вообще знаешь, что я думаю? Она хотела отомстить тебе в какой-то степени. А что, не так? Она видела, что ты с Дианной, и тут появляюсь я с навязчивым предложением… Она в большей степени согласилась приехать ко мне лишь из подлости, хотя я даже думать не смею, что она способна на подлость… Здесь не было жалости ко мне, нет, ничего подобного. Лишь бешеное желание отомстить тебе, нанести ответный удар. Боль за боль.        «Этой подлости я её научил», — сокрушённо подумал я и страшно разозлился на себя за всё плохое, что когда-либо говорил ей, и за все свои резкие движения, что я когда-либо позволял себе при ней.        — Нет, я не думаю, что это было свидание, — продолжал друг, — но для меня это был самый незабываемый вечер. Клянусь.        — И чего это ты так лыбишься? — сердито спросил я, чувствуя, что не могу больше выдержать его улыбки. В моей душе теснились такие чувства, которые ни за что не смогли бы вызвать улыбку на моём лице.        — Просто меня так веселит твоя злость… Не понимаю я тебя, Логан. Ты ведь сам передал Эвелин в моё распоряжение, а теперь так яростно пытаешься выяснить, что я с ней делал…        — Я просто хочу знать, что твои действия не вышли за рамки приличного!        — О, будь уверен, всё было на приличном уровне.        Когда мы выпили ещё, я уставился на Кендалла разбегающимся взглядом и спросил:        — Ты сказал ей?        Шмидт помрачнел, точно вспомнил о чём-то неприятном. Признаться честно, мне тоже был неприятен этот разговор: я просто думать не мог о том, что Эвелин могла согласиться на свидание с Кендаллом!        — Сказал, — полушёпотом ответил друг.        — Правда? Прямо так, напрямую?        — Да, Логан, прямо так! — вдруг повысил голос он. — Что ты хочешь знать? Что она мне ответила или что я собирался делать дальше?        Я бросил на него неясный взгляд и тихо ответил:        — И то, и другое.        Кендалл прижал ладони к глазам, поставил локти на стол и просидел так какое-то время.        — Она не ответила ничего однозначного, — сказал Шмидт, подняв на меня взгляд, и жестом попросил ещё бренди. — И ничего из того, что я так хотел бы услышать… Боже мой, о чём я только думал! На что можно было рассчитывать? Я ведь знал и знаю, что её сердце уже занято, и всё это заведомо не имело никакого смысла… Теперь я заставил её страдать. Воспоминание о моём признании будет ужасно мучить её, ужасно…        — Тогда зачем ты привёз её сюда сегодня?        — Я ведь уже говорил, что это всё из-за тебя… Но я должен обнажить всю правду: я сделал это даже назло тебе. Да, назло, назло! Чтобы ты помучился немного, как всё это время мучилась она! Это ты мучил её, Логан! Именно ты!        — Я знал, что в тебе говорит одно предательство, — тихо проговорил я. — И всегда говорило.        — Это не предательство, — сквозь зубы процедил друг, и его изумрудные глаза заблестели. — Как же ты не можешь понять! Чёрт, да ты сидишь здесь и втираешь мне что-то о предательстве, а у самого прямо в руках находится такая драгоценность, которая стоит больше, чем все в мире деньги! И я просто не понимаю, я действительно не понимаю, почему ты всё ещё здесь! Как можно оставаться таким безмятежным, когда к тебе приходит сознание того, что она здесь, близко, и что сердце её пылает любовью к тебе! Ты кретин, Логан, и всё! Больше никак тебя не назовёшь!        Я молча выслушал его крик души и отвёл глаза. Может, снаружи я и выглядел безмятежно-спокойным, но внутри меня всё пищало, кричало и рыдало. Я хотел, я ужасно хотел увидеть Эвелин сейчас и, чтобы разрушить все болезненные сомнения, теснящиеся в моей грудной клетке, спросить: «Ты любишь меня?» Но в то же время я дико боялся услышать её ответ: а что, если нет?.. Я умер бы, услышав такой ответ!        Нет, нет, нет, мне нельзя к ней сейчас. Я пьян, в конце концов, а в таком виде я ещё ни разу не являлся перед Эвелин… Нет, не сейчас. Леденящий душу страх, сидевший внутри меня, не позволял мне пойти к ней, хотя сердце бешено колотилось в груди, упрашивая об одном: «Скажи, скажи, скажи…»        — Не могло быть такого, чтобы она ничего не ответила, — спокойно проговорил я в ответ на эмоциональную речь Кендалла. — У Эвелин не каменное сердце. Она не жестока.        Свирепо дыша, друг смотрел на меня; взгляд его метал огненные искры. Постепенно он взял себя в руки и, без сил повиснув на своём стуле, вполголоса сказал:        — Она дала ответ в несколько иной форме.        Я побледнел, когда услышал это. Стихотворение? Кендаллу от… неё?.. Жало ревности остервенело впилось в моё сердце, когда я подумал о том, что Эвелин могла посвятить ему строки. О, нет, Эвелин… Ведь до этого ты писала только для меня… только для меня…        — С-стихотворение? — тихо спросил я с самым равнодушным выражением лица, на которое только был способен. Наверное, моя бледность предательски выдала все мои эмоции.        — Да, — безрадостно ответил Кендалл и залез рукой во внутренний карман пиджака. — Знаешь, я нашёл его в своём доме после того, как она уехала… Не думаю, чтобы она нарочно оставила его. Возможно, она просто забыла…        — Какой же ты наивный, — горько усмехнулся я и почувствовал, как что-то сдавило мне горло, почти лишая возможности говорить. — Она бы ни за что случайно не забыла в твоём доме листок со стихотворением. Она хотела, чтобы ты прочитал его, просто… Просто она не смогла сказать тебе всего прямо в лицо.        Собеседник молча протянул мне сложенный листок, и я так же безмолвно взял его в руку. Что же там были за строки? В праве ли я читать их?..        Но руки, даже не дождавшись моего окончательного решения по поводу чтения этого стихотворения, принялись разворачивать листок. Я прищурился, чтобы лучше видеть расплывавшиеся перед глазами строчки.

Да, твой нежный взгляд бесценен. Да, твой голос мне приятен. Ты бесподобен, будь уверен, Но… помни: солнце не без пятен. От слов твоих бегут мурашки, Ты их так нежно говоришь… А грусть твоя — мой камень тяжкий: Мне тяжко, если ты молчишь. Но, может, ты меня невзлюбишь, Когда скажу: мне всё равно. Ты чувства ненавистью сгубишь, Не злись, прошу. Мне не дано Ценить твои слова, улыбку И отвечать на них самой… Прошу. Из жизни делать пытку Не нужно. Думай головой! Прошу прощенья твоего За то, что сделать нужно это. Не потому, что ты такой, А потому, что чувства где-то Прячу. Но не стоит злиться: Не я решенья принимаю… Мне тоже по ночам не спится. Я тоже, как и ты, страдаю.

       Дочитав последнюю строчку, я вдруг заливисто рассмеялся. Кендалл с недоумением и даже с каким-то оскорблением смотрел на меня, а я продолжал смеяться: не в моих силах было остановиться.        — Ты что, больной? — сердито спросил меня немец и вырвал из моих рук листок. — Над чем ты ржёшь, кретин?        — Не злись, — сквозь слёзы, выступившие на глазах, проговорил я, — я смеюсь не над твоим фиаско, я просто…        Новый приступ смеха оборвал меня на полуслове, и я, положив голову на стол, захохотал ещё громче. Брови Шмидта были гневно соединены вместе; он наполнил свой бокал бренди и залпом выпил его.        Наконец непонятный смех оставил меня, и я теперь сидел молча, вытирая слёзы и восстанавливая сбившееся дыхание. Честно сказать, меня дико напугал мой смех: до этого момента я даже улыбаться искренне не мог, а тут начал так откровенно и открыто смеяться… Я уже давно начал понимать, что моя болезнь начала будто… осложняться… Сначала та «внутренняя» вспышка гнева, когда я зачем-то поцеловал Ольгу, теперь — этот приступ отчаянного смеха… Будто расстройство проявляло себя не через мои слова и моё поведение, а через что-то, что находилось глубоко внутри меня.        — Прости, — извинился я перед Кендаллом, и он поднял на меня суровый взгляд. — Это так некрасиво получилось…        — Так что вызвало у тебя такой дикий хохот? — холодно спросил немец и достал из кармана пачку сигарет.        — Не знаю на самом деле, — грустно сознался я. — Просто я подумал… Ты посвятил ей столько песен, и эти песни о стольких вещах сказали… А тут это стихотворение, в котором она откровенно плюёт на твою любовь. Господи, я не знаю, что здесь смешного!        Какое-то время мы сидели молча. Кендалл задумчиво пускал кольца дыма в потолок и, скорее всего, думал о ней. Да? А о чём думал я? Я думал о том, что он думал о ней, и это почему-то холодило моё сердце.        Вдруг в мою голову влетела очень ясная, но до этого не замеченная мною мысль. Я резко поднялся на ноги и ошарашено посмотрел на Кендалла.        — Ты чего вскочил? — всё тем же ледяным голосом задал вопрос он.        — Шмидт, она ведь страдает из-за меня! — воскликнул я, в ужасе думая о той боли, что причинял ей. — Что там было в последних строках?        — Мне тоже по ночам не спится, — ровным голосом выдал немец, и его взгляд помрачнел. — Я тоже, как и ты, страдаю.        — Вот! Да, Кендалл, она ведь…        Я без сил опустился на стул и уставился в стену не смыслящим взглядом.        — Кендалл, она ведь и понятия не имеет, что я люблю её…        Он молча смотрел на меня и продолжал курить.        — О, моя бедная, бедная, бедная Эвелин… — проговорил я и, схватившись за голову, замычал. — О-о-о, я должен видеть её! Скажи же, скажи, где она!        Немец с важным видом стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, будто понимал, что от его ответа зависела вся моя жизнь.        — На веранде, — приглушённо ответил Кендалл. — Они с Алексой пьют чай на веранде.        — О-о-о, она узнает! — не успокаивался я. — Я больше никогда не заставлю её страдать, я скажу, скажу… Теперь она будет знать, что я люблю её!        Я даже не помнил, как ушёл из кухни. Сердце рвалось из груди, в ушах шумело, ноги не слушались и подкашивались чуть ли не на каждом шагу. Весь этот путь от кухни до веранды остался в моей памяти большим чёрным пятном. Я совершенно не помнил себя в те минуты; могу поспорить, если бы меня тогда спросили моё имя, я бы с невероятным трудом вспомнил его. А может, так и не вспомнил бы.        Алекса и Эвелин действительно пили чай. Я замер на месте как вкопанный, когда увидел их. Неужели я правда стою здесь, перед ней?..        — П-привет, Логан, — слегка удивлённо выдала жена Карлоса, но я смотрел только на Эвелин, не замечая Алексу. Она, девушка, воспламеняющая моё сердце и зажигающая во мне жизнь, тоже смотрела на меня. — Я не видела тебя целый вечер… И, кажется, я догадываюсь, чем ты занимался всё это время.        На негнущихся ногах я подошёл к столу и присел рядом с Эвелин. Вообще-то я не контролировал свои действия и чуть не сел мимо стула… Эвелин, заметив моё смятение, слабо улыбнулась.        «Ах, вот как ты? — с непонятной злостью подумал я. — Улыбаешься?» Секундный ступор вдруг прошёл, и я почувствовал, что кровь вновь начала приливать к рукам, ногам и голове, а шум в ушах понемногу улёгся.        — Неприлично надолго затянулось ваше чаепитие, — сказал я, опустив глаза и стараясь не смотреть на Эвелин. — Кажется, ваши спутники начинают скучать. У вас вовсе нет желания к ним вернуться? Нет?        — Логан, тебе лучше уйти, — вставила слово Алекса, но я сделал вид, что не услышал её реплики.        — Особенно Кендалл, — продолжал я, развязно положив ногу на ногу. — Он уже третью сигарету курит там, на кухне… Верный признак тоскливого одиночества.        Эвелин смотрела на меня с удивлением в красивых глазах. Алекса была явно недовольна тем, что я тут говорил.        — Так иди и скрась его одиночество, — снова заговорила ПенаВега.        — О, я не имел в виду себя, — со слабой улыбкой сказал я и посмотрел на Эвелин. — Ну что, дама немецкого сердца? Не совестно тебе?        — Логан, пожалуйста! — взмолилась Алекса, и я не мог не заметить, что она начала сердиться. — Хватит! Ты пьян, и твои слова не очень ласковы.        — О тебе я ещё ни слова не сказал, — холодно выговорил я, повернув голову в сторону Алексы. — Не стоит делать мне бесполезных замечаний. Лучше следи за своим мужем: сейчас он наверняка проигрывает кому-нибудь свои наручные часы.        Алекса тихо засмеялась, опустив голову. Эвелин смотрела на меня широко распахнутыми глазами; она явно была ошарашена моим поведением.        — Эвелин, не бери его слова во внимание, — сказала ПенаВега своей подруге. — Уверена, ты в первый раз видишь его таким… Надеюсь, что и в последний. Я могу понять твоё удивление.        Иронично улыбнувшись, я медленно перевёл взгляд на Эвелин.        — Ну и что ты молчишь? — загадочным голосом задал я ей вопрос и положил свою руку на её. — Я ещё слова от тебя не услышал…        — Что ты хочешь от меня услышать? — спросила Эвелин, и звук её голоса заставил моё сердце учащённо забиться. Девушка непонятным взглядом смотрела на мою руку, так отчаянно сжимающую её ладонь.        — О, всё очень просто, Эвелин… — прошептал я, не отрывая от неё взгляда. — Я хочу услышать… Хочу услышать, что ты любишь меня.        Как-то испуганно нахмурившись, Эвелин попыталась вырвать свою руку из плена моих пальцев, но я только крепче сжал её и прижал к своей груди.        — Признай же это! — воскликнул я. — Признай! Признай, что ты любишь меня!        — Логан, перестань, — убедительным тоном произнесла Алекса и попыталась ослабить мою хватку, но я был сильнее. Эвелин смотрела прямо мне в глаза, и в её взгляде читался необъяснимый испуг. — Логан! — вновь прозвучал голос Алексы, но на сей раз я услышал его как-то отдалённо. — Хватит! Разве ты не понимаешь, что пугаешь её своим поведением?        — Ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов, — дрожащим голосом сказал я, не взирая на просьбу Алексы оставить Эвелин в покое, — но я хочу быть уверенным больше всего на свете! Чёрт возьми, Эвелин! Перестань играть со мной! Просто скажи, что любишь меня! Скажи, что любишь!        — Ладно, Логан, я серьёзно, хватит, — вновь вклинилась Алекса. — Уходи. Пожалуйста. Иначе я позову Джеймса.        Не найдя во взгляде Эвелин того, что могло бы удовлетворить мою просьбу, я устало взглянул на Алексу. Она была настроена решительно и действительно всем сердцем желала, чтобы я отстал от Эвелин, и очень хотела защитить её от меня. Что ж… Воля твоя, Алекса.        Я молча отпустил руку Эвелин; на ней после моих пальцев остались белёсые следы. Бросив на девушек взгляд, наполненный сожалением и горечью, я не спеша спустился по ступенькам веранды и, пошатываясь, направился к воротам.        Откуда же взялась моя непоколебимая уверенность в том, что она любит меня? Что именно заставило меня так думать? Стихотворения, наверное… Чёрт, как же это глупо! Я был абсолютно уверен в том, что она действительно любит меня, я лишь хотел услышать это от неё… Почему она молчала? Почему, почему нельзя было прямо сказать обо всём?        Я понял почему, когда мой разум немного остыл. Она промолчала и прямо не призналась во всём потому, что она меня не любит. Нет! Эвелин меня не любит! Эта мысль часто посещала мою голову, но я никогда не позволял себе думать, что это правда. Наверное, я старался зачем-то убедить себя, что она никогда не сумела бы полюбить меня, — так обычно поступают до беспамятства влюблённые люди: придумывают себе недостатки, изъяны, чтобы доказать непонятно кому, что таких людей, как они, любить нельзя. Эта мысль вновь появилась в моей голове, когда я слушал слова Кендалла. Я допускал мысль о том, что она не любит меня, — всего лишь мысль. Эта мысль сладко мучила меня, ныла где-то в области сердца, и я позволял себе думать об этом лишь потому, что не хотел сойти с ума от счастья. Сердце же моё, в отличие от разума, твёрдо знало, что Эвелин любит — любит горячо и отчаянно. Но после того, как она промолчала в ответ на мою просьбу, сердце предательски оттолкнуло своё твёрдое знание и сказало: «Я всегда знало, что она не любит тебя».        От этого происшествия на веранде в душе моей остался неприятный осадок, и я мычал от чувства безысходности, разрывающего меня изнутри. Я ехал домой, домой, к Дианне. Она, верно, не оттолкнёт меня теперь. Я знал это наверняка! Она не промолчит, когда я скажу, что люблю её, и признается в любви в ответ. Да, мне нужно было к Дианне! И мне было абсолютно всё равно, что до этого мы поссорились. Нужно было любым способом погасить в себе вспыхнувшие чувства.        Дианна не спала, когда я приехал. Я нашёл её в спальне: моя девушка сидела в кресле с ноутбуком на коленях.        — Я не ждала тебя сегодня… — растерянно выдала она, и я улыбнулся, поняв, что в её душе всё ещё был осадок от нашей последней ссоры.        — Знаю, что обещал вернуться только утром, — проговорил я, расстёгивая запонки, — просто решил не дожидаться рассвета, чтобы вернуться к тебе.        Дианна ничего не ответила, лишь безучастно перевела взгляд на экран ноутбука.        — Что ты делаешь? — поинтересовался я, подойдя к плотно занавешенному окну. — Ищешь фотографии, где я иду рука об руку с чужой девушкой?        Моя девушка издала звук, похожий на смешок, но ничего не ответила. Я посмотрел на неё через плечо.        — А ты не выглядишь весёлой, — тихо сказал я.        — А ты не выглядишь трезвым.        — Ну, Диа-а-анна, — протянул я, устало нахмурившись. — Что тебе с того, что я пьяный, а?        Дианна снова ничего не ответила, и я вздохнул.        — Но я тебе любым нравлюсь, так ведь?        — Не хочешь прилечь, Логан? Тебе бы выспаться…        — Не укладывай меня в постель, Дианна! И перестань злиться, в конце концов. Знаю, что ты всё ещё помнишь нашу ссору, и сердишься, но… Всё, что я могу предложить, это вытеснить из Интернета мои старые фото, заменив их новыми.        Дианна засмеялась, и я искренне улыбнулся, услышав её смех.        — Как ты себе это представляешь? — спросила она с прелестной улыбкой.        — А так. — Я раздвинул занавески в разные стороны, и янтарный свет из окна пролился в тёмный двор. — Так! Пусть все видят, чем мы с тобой тут занимаемся!        Моя девушка вновь рассмеялась, и я, тоже рассмеявшись, подошёл к креслу, в котором она сидела. Затем я поднял Дианну на ноги, а в следующее мгновение она оказалась прижатой спиной к стене. Я посмотрел в её глаза и поцеловал её с такой страстью, с какой раньше никогда с ней не обходился.        Когда я разорвал этот дышащий страстью поцелуй, Дианна, задыхаясь, посмотрела на меня.        — Что с тобой? — спросила она с удивлённой улыбкой на губах. — Я тебя таким ещё не видела…        — Ну, смотри же! Я просто невероятно счастлив рядом с тобой.        Я прижался носом к её, и мы простояли так какое-то время, стараясь перевести дыхание.        — Но от тебя ужасно пахнет, Логан, — с усмешкой заметила Дианна.        — Да? А ты меня не любишь такого, любимая, а?        Она игриво смотрела на меня и молчала, но я испугался этого молчания и, отчаянно впившись пальцами в её талию, чуть ли не криком спросил:        — Любишь или нет?!        — Что за глупости? — рассмеялась она, приняв мой испуг за шутку. — Ты знаешь, Логан, ты очень-очень хорошо знаешь, что я люблю тебя любого.        Услышав это, я улыбнулся и снова поцеловал её, теперь ещё более страстно, чем прежде.        — Мне так не хватает тебя по ночам, — прошептала Дианна, на мгновение разлучив наши губы.        — О, мне тоже, тоже, тоже… — задыхался я, выговаривая это. — Мне тоже, любимая…        Я согнул её правую ногу в колене и, плотнее прижавшись к Дианне, с силой сжал заднюю поверхность её правого бедра. Наши губы на несколько минут слились в долгом и проникновенном поцелуе.        — И каждая наша ссора убивает что-то внутри меня, — тем же шёпотом говорила моя девушка, прижимаясь ко мне, — клянусь, я ненавижу, когда мы друг на друга кричим…        — О Дианна… — прошептал я и принялся покрывать горячими поцелуями её шею. — Дианна… Ты не знаешь, насколько сильно я люблю тебя.        — Кажется, знаю.        Я поднял на неё вопрошающий взгляд, и она с улыбкой ответила:        — Ты уже давно упираешься в моё бедро, Логан.        Я рассмеялся и подхватил Дианну на руки. Моя девушка, обвив руки вокруг моей шеи, нежно и осторожно поцеловала меня в ухо, от чего по всему моему телу пробежало стадо мурашек. Это было невообразимо прелестное мгновение, и мне ни за что не хотелось портить его так больно уязвляющими воспоминаниями.        На следующий день я чувствовал себя просто ужасно. Во-первых, похмелье отзывалось в моих висках острой болью и вызывало невероятную жажду; во-вторых, мне было стыдно перед Эвелин за то, что я позволил себе вчера, на веранде; и в-третьих, я почему-то чувствовал себя виноватым и перед Дианной. Мысль о том, что моя девушка стала для меня отчаянной попыткой заглушить бушующие в моей душе чувства, добивала меня окончательно. Я не знал, каким будет мой первый шаг на пути к возвращению в прежнюю жизнь, но точно знал, что позвоню Эвелин. Даже если она и не помнила всего того, что я сказал ей вчера, я собирался понять всё по её голосу и извиниться.        Но когда я услышал её голос, все слова, что я собирался сказать ей, вылетели у меня из головы; по интонации её голоса мне ничего определить не удалось, и я вовсе забыл, что хотел попросить прощения. Я слышал сумасшедшее биение своего сердца и понимал, что не прощу себя, если не предложу ей встретиться.        — Эвелин, — неуверенно проговорил я, когда с начала нашего разговора прошло чёрт знает сколько времени, — а… а предложение о семейном ужине всё ещё в силе?..        — Конечно, — ответил её голос на том конце провода, — родители будут рады тебе.        — Так… когда мы сможем увидеться?        — Завтра вечером, если ты не будешь занят.        Моё лицо вспыхнуло при одной мысли о том, что я чуть ли не целый месяц упорно избегал любых встреч с Эвелин.        — О, я не буду занят, — поспешно ответил я. — Жду не дождусь завтрашнего вечера.        — Я тоже. — По её интонации я понял, что она улыбнулась, и улыбнулся тоже. — Приезжай к семи, Логан. И постарайся без опозданий.        — Ну, когда я опаздывал, Эвелин?        Весь ужин я сидел как на иголках, порой с трудом впихивая в себя еду, порой запинаясь и невпопад отвечая на вопросы. Я видел только лицо Эвелин перед собой и не понимал: как раньше я мог жить без неё? Как мог видеть её рядом с собой чуть ли не каждый день и не думать о том, что больше всего на свете хочу поцеловать её?        — Логан, — услышал я голос миссис Блэк и, вздрогнув, посмотрел на неё, — кажется, тебе нужен отдых, ты совсем заработался…        Я окинул взглядом всех присутствующих: и Дженна, и Джонни, и Уитни, и Дейв, и, наконец, Эвелин выжидающе смотрели на меня.        — Да всё в порядке, — улыбнулся я, виновато пожав плечами. — Наверное, я просто задумался…        — О наших авиалиниях? — спросил Дейв с никогда не проходящей усмешкой на губах.        — Что? — не понял я, посмотрев на жениха Уитни.        — Мы как раз о них сейчас и говорили, — вставила слово Уитни, подцепив на вилку лист салата. — Да что с тобой?        Я перевёл взгляд на Эвелин; она ободряюще улыбнулась, и это вернуло мне силы.        — Просто мне не нравится говорить об американских авиалиниях, — ответил я, стараясь придать своему голосу максимально бодрое звучание. — Бывало такое, что они доставляли мне немало хлопот, поэтому…        — И то верно, — быстро согласился со мной Дейв. — Однажды, когда я летал в Испанию…        Мои мысли заглушили слова Дейва; я смотрел на него и с участием кивал, когда он переводил взгляд на меня, но мысли мои были далеко отсюда. Я размышлял о границах человеческого терпения: насколько широки эти границы? Сколько времени невысказанные слова и чувства могут томиться в груди?.. Нет, размышления эти были бесплодны. Если я действительно хотел разрушить сомнения и наполнить свою жизнь любовью, я должен был действовать, а не размышлять.        После ужина миссис Блэк обещала чай и свой фирменный десерт. Её супруг, чувствуя, что «в желудке не осталось места для восхитительных пирожных», предложил сделать небольшой перерыв, и все согласились. Пока миссис Блэк хозяйничала на кухне, сервируя стол к подаче десерта, я и Эвелин поднялись к ней в спальню. Здесь мы немного поговорили, после чего я поднял на собеседницу замученный взгляд и спросил:        — Как думаешь, ты достаточно терпелива?        — Терпение непредсказуемо, — ответила она, подумав с мгновенье, — его может не хватить на одно, а на другое, что-то нестерпимо ужасное и сильное, его может хватить с головой.        — А я? — тихо спросил я. — Я, по-твоему, терпелив?        Эвелин подняла на меня слегка удивлённый взгляд.        — Смотря о чём идёт речь, потому что…        — А если речь идёт… — прервал её я и затаил дыхание, — о… моей любви?        Кровь начала пульсировать у меня в висках, щёки запылали огнём. Серо-голубые глаза Эвелин испуганно округлились, и она еле слышно переспросила:        — Что ты сказал?..        — Мне надоело, Эвелин, — тихо сказал я и, подсев ближе к ней, сжал её руку, — если бы ты знала, как мне надоело слышать твои косвенные признания! Ты зачем-то прячешься от меня, а я… Я с ума схожу, я до дрожи в коленях боюсь услышать твой ответ, но молчать… молчать я больше не могу.        Она молча смотрела на меня, точно выжидала, что я ещё скажу ей. Сердце отчаянно колотилось в моей груди, я не помнил себя и просто поверить не мог, что говорил это всё.        — Эвелин… — прошептал я, не отрываясь от её глаз. — Эвелин, я так люблю тебя. Люблю до безумия, до исступления и до… изнеможения. Боже, я изнемогаю от своей любви! И у меня разрывается сердце, когда я смотрю на тебя! Я… я… я даже дышать не могу, когда думаю о тебе. Моя душа из-за чувств к тебе слабеет, а сердце… сердце стучит только медленнее и тяжелее. Боже, Эвелин, я так мучаюсь! Мучаюсь, будто моя любовь — суровое наказание!        Дыхание сбилось, сдавило горло. Я до боли в пальцах сжимал руку Эвелин, она же внимательно смотрела на меня и… молчала. О, нет! Только не молчание, пожалуйста, только не молчание!        Я медленно отпустил её руку, и моё лицо приняло мрачное выражение.        — Если дико боишься услышать ответ, лучше всего, наверное, услышать молчание… — проговорил я, отвернувшись от Эвелин. — Но чёрт! Я не знаю, что хуже: признаться в любви и не услышать ответа или так никогда в ней и не сознаться!..        Я спрятал лицо в ладони и шумно вздохнул. Я всё ещё не мог поверить, что действительно сказал это Эвелин. То, что мучило меня столько времени, то, в чём я так боялся сознаться, совершилось…        — Ты ведь любишь Дианну, Логан, — прозвучал растерянный голос Эвелин, и эти слова острым лезвием впились в моё сердце.        Медленно переведя взгляд на свою возлюбленную, я спросил:        — Ты собираешься убедить меня в этом?        «Как же так можно, Эвелин?! — в отчаянии думал я, глядя на неё. — Как ты можешь говорить о Дианне после того, как я самым откровенным образом признался тебе в любви?»        — Но как же… — продолжала собеседница после недолгого молчания, — ты говорил, что, возможно, никого не сможешь полюбить после… Чарис…        — Ты сама убедила меня в том, что моя любовь к ней была ненастоящей.        Эвелин испуганно взглянула на меня и отрицательно замотала головой:        — Н-нет…        — Да, Эвелин! Да! Не знаю, насколько сильными ты считала мои чувства к Чарис, но нашей любви больше нет в живых. Слышишь? Да, я очень любил её, но готов поклясться всем, что у меня есть: моя любовь к ней даже близко не стояла с любовью к тебе! О Эвелин, я не смею вас сравнивать!        Эвелин выглядела как-то подавленно, цвет её лица казался мне мертвенно бледным.        — Для чего же тебе Дианна, Логан?        «И снова о ней...»        Я посмотрел на неё взглядом, умоляющим о пощаде, и через несколько секунд беспомощно выдал:        — Я не знаю…        — Но если ты не любишь? Зачем мучаешь её?        — Я боялся признать, что сумел снова полюбить кого-то горячо, по-настоящему сильно. Я… я долгое время был уверен, что моя любовь к Чарис была потолком моих чувств, и это убивало меня.        — Но ты не счастлив осознавать обратное… Что убивает тебя теперь?        — Ты.        Она удивлённо взглянула на меня, и я отчаянно схватил её руку.        — Я был с Дианной только потому, что хотел заглушить мои чувства к тебе, я был чертовски напуган! Я не люблю её, Эвелин, и мне невыносимо горько от этого.        — А она?        — Что — она?        — Дианна любит тебя?        Я молчал какое-то время, пытаясь осознать: а любит ли?        — Я не знаю, — наконец сознался я. — Если судить по тому, как бешено она ревнует меня к тебе, то… Эвелин! Хватит о ней! Я перед тобой, видишь? Ты слышишь, что я говорю тебе? Эвелин! Ответь же мне! Прошу, умоляю, пожалуйста, ответь! Я умру, если не услышу от тебя ответа!        Она смотрела на меня, с сожалением подняв брови вверх. Не дождавшись ответа, я опустился перед ней на колени, сжал обе её руки и проникновенно заглянул в её красивые глаза.        — Я знаю, что слов иногда бывает недостаточно, — вполголоса проговорил я, — недостаточно для того, чтобы выразить своё душевное состояние… Порой слова не значат ничего, ничегошеньки, ведь так?        — Логан, что ты имеешь в виду?        — Эвелин, дорогая, ты даже понятия не имеешь, как сильно во мне бурлит желание поцеловать тебя!        — Что?..        — Поцелуй меня. Это то, чего я хочу больше всего на свете, Эвелин… О, Эвелин...        Я погладил её по волосам и приблизился к её лицу; она же, положив ручки на мои плечи, мягко отстранила меня от себя.        — Я не хочу, чтобы ты совершал ошибку… — проговорила она, нахмурившись и глядя на мои губы.        — Ошибку? Ты про Дианну? Нет, Эвелин, перестань!        — Ты не можешь обманывать её.        — Я никогда не обманывал её и не собираюсь делать этого… Я приеду домой и расскажу ей, расскажу обо всём. Я уйду от неё, Эвелин, уйду! Просто позволь мне…        Я замер, когда дверь в спальню без стука отворилась и на пороге показался мистер Блэк. Он был изумлён, увидев меня, сидящим перед Эвелин на коленях, и наши лица, находящиеся в нескольких сантиметрах друг от друга.        — Эвелин… — проговорил он в недоумении и несколько раз кашлянул, желая сгладить неловкость, — милая, ты уже приняла лекарство?..        — Ещё нет, папа.        Мистер Блэк старался не смотреть на меня, чтобы не заставлять меня смущаться.        — Так в чём же дело, дочка?        Эвелин бросила на меня вопросительный взгляд, словно спрашивала, можно ли ей уйти. Я молча поднялся с колен, и она спешно покинула свою спальню. У меня было ощущение, что всё внутри сжалось в один сплошной тугой комок.        Мистер Блэк, кажется, хотел сказать что-то, но не находил слов, молча топчась на пороге. Я взял с кресла свой пиджак, надел его и, направляясь к выходу, тихо сказал:        — Спасибо, мистер Блэк.        — Логан, я… — поспешил оправдаться Джонни. — Клянусь, я не хотел мешать…        — Я сказал спасибо без всякого сарказма или иронии. Вы… вы, вполне возможно, уберегли меня от ошибки.        Мистер Блэк настороженно посмотрел в ту сторону, куда удалилась Эвелин, и спросил:        — Что тут только что произошло?        — То, чему я никогда в жизни не дам повториться.        Когда я обувался в прихожей, ко мне подошла Эвелин. По её радостному взгляду, я понял, что разговор, только что случившийся в её спальне, безвозвратно утонул в её памяти.        — Разве ты не останешься на чай, Логан? — поинтересовалась она с ноткой грусти в голосе.        — Нет, — ответил я, стараясь не смотреть ей в глаза, — не могу, мне уже пора…        Эвелин с беспокойством коснулась моей руки и спросила, что случилось. Я с неким испугом отдёрнул руку и открыл дверь.        Меня посетила странная мысль: а может, Эвелин только притворялась, что не помнит ничего? На моих глазах убила своё воспоминание, но в своей душе оставила его в живых?.. Она ведь совершала подобный трюк с Уитни, чтобы избежать неприятного разговора. А наш с ней сегодняшний разговор был куда важнее и болезненнее, и Эвелин просто испугалась… Всё верно. Она не захотела говорить со мной, потому и сделала вид, что утратила всякое воспоминание о причине этого разговора!        Раз ты, Эвелин, сделала больно мне своей ложью, значит, я сделаю тебе больно напоминанием о Дианне. О, я ведь знаю, что Дианна не даёт тебе покоя ещё с того дня, когда ты узнала о её существовании!        — Ничего не случилось, — ответил я Эвелин, одной ногой уже стоя за порогом. — Мне просто нужно к себе домой. К моей Дианне.        Пока я шагал по тёмной улице, меня одолевали навязчивые мысли. Что за подлость, что за чертовщина такая? Я был несчастлив, когда молчал о своей любви, но стал втрое несчастнее, признавшись в этой любви! И что за бессердечие, что за жестокость со стороны Эвелин? Её беспощадность ко мне убивала меня, вонзая холодный нож равнодушия в моё сердце по самую рукоять. Теперь я отчётливо понимал: Эвелин меня не любит. И не любила. Никогда.        Но как же предательски и легкомысленно она повела себя! Эвелин приняла любовь от Кендалла и от меня, но в ответ не сказала ничего такого, что могло бы утешить страдающее сердце… Как же это подло, как холодно, как оскорбительно!..        Я замедлил свои шаги и постепенно остановился. Где это я? В голове был какой-то туман, и я совершенно не помнил, как оказался в этом месте.        Прислонившись к стене какого-то здания, я поднял задумчивый взгляд на звёздное небо и вздохнул. Душа была переполнена сожалением, горечью и обессиливающей злостью; казалось даже, что у меня в горле застряли рыдания. Но что же это?.. Если тебе безразличен как Кендалл, так и я, то… Кто тебе нужен, Эвелин?