Умершее воспоминание

Я ненавидел просыпаться, но еще больше ненавидел спать — нельзя слишком много времени проводить наедине с подсознанием. Дэн Уэллс

      «Я не хочу смотреть на то, как мир постоянно меняется… Когда мы не вместе, моё сердце трепещет. Закрыть свои глаза и остановиться, сделать выстрел в темноту, чтобы быть там, где ты…»        Я обвёл взглядом танцующую толпу. Замечая мой взгляд, некоторые девушки начинали визжать и выше поднимали свои самодельные, но очень милые плакаты. Среди них были такие, как «Карлос, ты мой супергерой», «Улыбнись мне, Джеймс», «Женись на мне, Кендалл», «Логан, сходи со мной на свидание» и множество других. Эти надписи не могли не вызывать улыбку на моём лице, поэтому, выступая на сцене, я всегда улыбался.        Продолжая рассматривать плакаты, я заметил очень знакомое лицо. Я прищурил глаза, чтобы лучше видеть, и понял наконец, что среди толпы стояла Изабелла. Её присутствие не вызвало в моей душе никаких чувств, кроме искреннего удивления. Я бросил взгляд на Джеймса, который как раз пел свою партию, но его лицо не выражало никаких других эмоций, кроме бесконечного восторга от пения перед людьми, которые в свою очередь были в восторге от него самого и от его голоса. Значит, Маслоу ещё не заметил любовь всей своей жизни, стоящую среди беспрестанно кричащих и прыгающих фанаток.        Сегодня была презентация нашего нового альбома в Лос Анджелесе, но на концерте мы решили немного потомить заждавшихся фанатов и спеть сначала песни из предыдущих альбомов. Из-за этого пришлось разделить концерт на две части, чтобы в перерыве мы с парнями смогли отдохнуть, а восторженные фанаты — купить диски нового альбома. Как раз в этом перерыве мы с парнями отправились в гримёрку, а я, пользуясь моментом, вернулся обратно к сцене.        Фанаты, оставшиеся у сцены, начали кричать моё имя и звать меня. Приветливо улыбнувшись, я помахал им рукой и спустился вниз по боковой лестнице. Во время выступления здесь стояло несколько охранников, один вид которых внушал ужас, и сдерживали ограждения, не давая возможности безумным фанатам прорваться к сцене. Но сейчас, во время перерыва, охранники разошлись кто куда, поэтому я сильно рисковал, осторожно подбираясь к ограждениям.        Изабелла стояла у самого ограждения, прислонившись одним плечом к основанию сцены. Я мог попасться на глаза другим фанатам, если бы подошёл ещё ближе, а потому решил не испытывать судьбу и приглушённо позвал «молодую женщину»:        — Изабелла.        Она медленно повернула голову и посмотрела на меня, вопросительно приподняв одну бровь. Жестом подозвав её к себе, я отошёл назад ещё на пару шагов и с облегчением заметил, что ко мне подошли двое охранников.        Изабелла нагнулась, чтобы выйти за ограждение, и один из охранников, Майк, мигом кинулся к ней.        — Майк, — резко произнёс я, и мужчина, как изваяние, застыл на месте. — Оставь. Я её знаю.        Изабелла бросила на Майка насмешливый взгляд и, элегантно покачивая бёдрами, подошла ко мне.        — Привет, Логан, — первой поздоровалась она.        — Ты помнишь, как меня зовут?        — А что тебя удивляет?        — Зачем ты здесь? — тихо спросил я, решив перейти сразу к делу, и слегка наклонился вперёд. — Ты приехала сюда, чтобы посмеяться над Джеймсом?        «Молодая женщина» даже не улыбнулась. Она молча опустила печальные глаза и поджала губы.        — Что ты молчишь? — спросил я, начиная сердиться. — Джеймс был сам не свой после того нашего разговора, ты и твоё отношение к нему медленно, но верно убивает его. Знаю, что сказано громко, но это так. Да что ты молчишь?! Я сам с собой разговариваю?        Покачав головой, Изабелла заговорила:        — Скорее, всё совсем наоборот. Я слышала, что у вас сегодня презентация нового альбома, и приехала на концерт, чтобы поддержать вас. В особенности Джеймса.        Я даже рассмеялся, услышав это от неё. Но Изабелла своим выражением лица не выдала ни одной эмоции.        — Чушь, — сказал я, прекратив смеяться. — Кончай шутить и говори реальную причину твоего присутствия на нашем концерте.        — Я не соврала в первый раз.        Я смотрел на неё с недоверием, и Изабелла, вздохнув, сказала:        — Я вижу, что ты мне не веришь, и могу это понять. До этого я не давала вам повода думать обо мне хорошо, и мне, честно признаться, даже стыдно за наш с тобой последний разговор. А извиняться за него я не стану, согласись, это глупо. Однако я даже представить не могу, что думает сейчас обо мне Джеймс…        — Не волнуйся, — с мрачным тоном сказал я, — он не изменил своего отношения к тебе.        — Это делает всё только хуже. Я знаю, что вела себя ужасно по отношению к нему, это действительно было некрасиво с моей стороны. Но теперь я хочу исправиться, пусть даже это не принесёт никаких плодов.        Я молча смотрел на неё, слегка нахмурив брови, и Изабелла вдруг рассмеялась.        — О чём ты думаешь сейчас? — спросила она. — Наверное, что-то вроде: «О, глядите, старая злющая ведьма решила превратиться в молодую и непорочную принцессу». Верно?        Я не ответил.        — Думай что хочешь, — продолжала она, не переставая улыбаться. — Мы друг друга совсем не знаем, и именно поэтому мне наплевать. Но скажу сразу, мне так же безразлично то, что вы думали обо мне до этого, как и то, что вы будете думать обо мне теперь. Виной моему поведению были проблемы на работе с одним козлом, который раньше был моим молодым человеком. Я была на взводе и, может, именно поэтому так болезненно отреагировала на признание Джеймса в своих чувствах.        «Это не походит на правду, — думал я, с презрением глядя на Изабеллу. — Не походит. Разве люди умеют меняться? Или она действительно с самого начала была не той, кем мне казалась?»        — Но проблемы я решила, — произнесла «молодая женщина», — решив уйти с нынешней работы.        — Мы ведь работаем в одном здании. Какую должность ты занимаешь? Я никогда тебя не видел там до момента твоей встречи с Джеймсом.        — Я работаю в сфере рекламы. Вернее сказать, работала. Сейчас я увольняюсь и бегу ко всем чертям с этой работы.        — Так… — со вздохом попытался подвести итог я, — ты приехала сюда, чтобы поддержать Джеймса или чтобы показать нам себя с другой стороны?        — И то, и другое. Я намереваюсь поговорить с твоим другом после концерта.        — Ты выбрала слегка неудачное время. Во-первых, после выступления он будет уставшим и голодным, и во-вторых, после концерта мы поедем отметить удачную презентацию нового альбома. А уж на пути к алкоголю Джеймса не остановит ничто.        Изабелла некоторое время молчала, опустив глаза и нервно перебирая пышный подол своей юбки.        — Что ж, — пожала плечами она, — постараюсь найти способ удержать его возле себя хотя бы на пять минут.        Краем уха услышав разговор охранников, я понял, что до конца перерыва осталось пятнадцать минут.        — Мне пора, — сказал я, вновь повернувшись к Изабелле. — Ты остаёшься на вторую часть концерта?        — Разумеется.        — Тогда прощаться не будем.        Я вернулся в гримёрку и, взяв бутылку с водой, сел на диван. Парней в помещении не было, наверное, все разошлись по делам. Я думал об Изабелле, размышлял, сказала она правду или всё-таки соврала. Я вспоминал её жесты: грустно опущенные глаза, нервное перебирание подола юбки, покусывание нижней губы… Неужели она действительно волновалась и всё же сказала мне правду? Если это так, то Джеймса после концерта ожидает приятный сюрприз.        И это действительно случилось. Когда наш концерт (который, к слову сказать, показался мне одним из самых лучших) подошёл к концу, Джеймс увидел Изабеллу и спустился к ней. Потом ловелас велел нам идти без него: «Я догоню вас позже».        Мы сидели в лимузине, и я наблюдал за разговаривающими Джеймсом и Изабеллой сквозь тонированное окно автомобиля. Её мимика действительно изменилась: её брови больше напряжённо не хмурились, а губы не были плотно сжаты от того же напряжения. Я начинал верить её словам, но старался всё же не опускаться до детской наивности. Джеймс слабоумно улыбался и сильно сжимал лямки своего рюкзака, побелевшие костяшки явно выдавали его волнение.        — Концерт был просто фееричным, — нахваливал нашу работу Мик, — вы прекрасно потрудились! Но сильно не расслабляйтесь. Тот факт, что альбом хорошо приняли в Эл-Эй, не отрицает того, что его могут не принять в других городах и даже странах.        — Мик, это просто чушь, — устало отозвался Кендалл. — Наш альбом будет иметь большой успех, вот увидишь. Я не уверен, что он сможет кому-то не понравиться, тем более, почти все билеты на «Большой Тур» уже проданы.        — Именно эта слепая вера в успех обычно сбивает звёзд с пути. Ладно, закончим на том, что презентация прошла с головокружительным успехом. Я думаю, мы должны это отметить.        — Даже так? — с удивлением спросил я, повернувшись лицом к Микки. — Последние несколько недель я даже мечтать не мог услышать от тебя такое.        — Скажу тебе больше, Логан, я готов отвезти вас в паб за свой счёт!         Я, Карлос и Кендалл одобрительно захлопали в ладоши. Мик иронично улыбнулся.        — А вот и Джеймс, — произнёс я, снова обратив свой взор к окну. — А лыбу-то давит, того и гляди щёки порвутся.        Маслоу сел в лимузин, и Мик дал указание водителю ехать.        — Как прошёл ваш разговор? — поинтересовался испанец.        Джеймс открыл рот, чтобы сказать что-то, и застыл в такой позе на какое-то время.        — Это было чудесно, — наконец выдавил он. — Мне кажется, я влюбился в неё ещё больше. Чёрт возьми, я так счастлив!        — Что она сказала?        — Уже почти ничего не помню… — проговорил он, облокотившись на спинку сидения, — мне кажется, я ничего не слышал из-за биения собственного сердца. Но Изабелла попросила у меня прощения за то, что так вела себя со мной, и это так меня удивило! Оказывается, я ей не безразличен, а это… это звучит чудесно! Ах, Изабелла…        Он скатился вниз, а на лице его застыло блаженное выражение.        — Ты так уверен в том, что ты ей не безразличен? — поинтересовался я. — Тебя не посещала мысль, что она извинилась не столько ради тебя, сколько ради себя?        Джеймс не отвечал, сохраняя на лице глуповатое выражение.        — Не порть пацану праздник, — грозно прошептал мне Карлос. — Видишь, он даже говорить не может, не веря своему счастью, а ты тут…        Я упрямо смотрел на Маслоу, дожидаясь его ответа. Но он по-прежнему молчал.        — Просто я говорил с ней в перерыве, — решил применить секретное оружие я. Ловелас тут же обратил на меня внимание и переменился в лице. — Изабелла сказала, что ей плевать, что мы о ней подумаем, но я знаю, что всё как-раз-таки наоборот. У всех девушек одна природа. Если она говорит «да», можешь смело принимать это за категоричное «нет». Так и с Изабеллой. Она говорит, что ей наплевать на наше мнение о ней, но она попросила у тебя прощения, Джеймс, только ради того, чтобы вырасти в твоих глазах. Никаких чувств здесь нет.        Маслоу с недоверием смотрел на меня.        — Ты говорил с Изабеллой в перерыве? — спросил он голосом человека, преданного кем-то очень близким. — Почему ты не рассказал мне?        — Тебя бы это расслабило, — спокойно объяснил я. — Ты бы немедленно разглядел Изабеллу в толпе и, смотря только на неё, заикался бы во время пения. Поэтому я посчитал более разумным сказать тебе о ней после концерта.        По выражению лица Джеймса было видно, что он расслабился. Облокотившись на спинку сидения, он с насмешкой взглянул на меня.        — Как бы там ни было, ты не прав, Логан. Я видел глаза Изабеллы, когда говорил с ней. И в них была абсолютная искренность.        А потом он закрыл глаза и, трагически вздохнув, вновь повторил:        — Ах, Изабелла…        Мы с парнями с улыбками переглянулись. Но чувство недоверия к «молодой женщине» не покинуло моей души.        Девушка, одетая в стиле восьмидесятых годов, подошла к нашему столику. В руках она держала круглый разнос, накрытый белой салфеткой. Нежно улыбнувшись Мику, который сидел к ней ближе всех, она по очереди поставила на стол пять бокалов ирландского эля.        — Сердечно вас благодарю, — произнёс Микки, улыбнувшись ей в ответ.        Когда официантка ушла, мы с парнями тихо рассмеялись.        — Ой, Мик, — покачал головой Кендалл. — Ещё пара таких сладких улыбочек, и я позвоню Бетти.        — Пожалуйста, — пожал плечами менеджер, — у тебя нет никаких доказательств.        — Мне они не нужны. Я обладаю просто феноменальным даром убеждения.        Мы взяли каждый по своей кружке и громко «чокнулись», выплеснув на стол добрую половину пива.        — Ирландский эль? — оценивающим тоном спросил Джеймс и принялся причмокивать губами, чтобы ощутить послевкусие. — А ничего покрепче мы сегодня пить не будем?        — От ирландского мы можем перейти к русскому имперскому, как тебе такая стратегия?        Маслоу тоскливо посмотрел в сторону барной стойки.        — Нет, нет, нет, — замотал головой Мик, словно он был отцом Джеймса, а Джеймс — маленьким мальчиком, захотевшим новую, но дорогую игрушку, — даже не смотри туда. Мы не будем брать ни бренди, ни виски.        — К тому же, — начал я, положив руку на плечо ловеласа, — у тебя нет повода для того, чтобы напиваться. Ведь правда?        — Да, но Изабелла…        — Хватит о ней, — сурово прервал я Джеймса. — И вообще хватит на сегодня о девушках.        — Почему? — не понял Карлос. — У тебя снова с ними что-то не клеится?        — Дело не в том, — высказал своё предположение Кендалл, — просто девушки усложняют нашу жизнь, да?        — Да, — согласился я, — но не существуй на этой планете женщин, наша Земля превратилась бы в кучу мусора, а в жизни не было бы ничего прекрасного. Наша жизнь стала бы просто ужасной, а перед собой мы не видели бы ничего, кроме ящика, по которому идёт футбол, тарелки с чипсами и гигантской бутылки пива.        — Ходили бы в грязной, не глаженой футболке, — добавил Карлос.        — И небритые, — вмешался в наши рассуждения Джеймс. — Для кого бы мы брились? Для самих себя?        — А ещё, — продолжил Кендалл, прищурив один глаз, — в мире не было бы стеклянной посуды. Производили бы одноразовую, чтобы после обеда не мыть кучу грязных тарелок.        — Точно, — согласился Мик и сделал большой глоток пива. — Не будь в моём доме женщины, у меня в комнате давно бы завелись тараканы и крысы. А этих тварей я просто терпеть не могу.        — Созрел тост, — с торжественной улыбкой заявил Маслоу и поднял свой бокал. — За милых дам, без которых мы не видим смысла в своей жизни!        Мы снова дружно «чокнулись» и выпили. Пиво было некрепким, но сразу же ударило мне по мозгам. Я зажмурился и тряхнул головой, стараясь прогнать боль. И она прошла.        Мик подозвал официантку и заказал ещё пять бокалов пива, только теперь тёмного. Мы с парнями совсем расслабились, осознавая, что сегодня нам не придётся платить за напитки.        — Кстати о птичках, — опомнился испанец и поставил локти на стол, — как твоя Эвелин? Всё ещё не призналась тебе?        Я безрадостно вздохнул, услышав о ней, и вспомнил наш последний разговор.        — Начнём с того, что она не моя, — сказал я, держа руку на холодном бокале. — К тому же наша последняя встреча прошла не очень хорошо.        — Кто в этом виноват? Ты или она?        — Она! — с возмущением сказал я, всё ещё недоумевая, почему Эвелин так вела себя со мной в тот день. — Я не понимаю. Я купил её любимые цветы, приехал к её дому в шесть утра, дождался десяти часов, чтобы только не разбудить её… Я подготовился к этой встрече, а она, чёрт её дери, так холодно и нагло себя повела! Эвелин обиделась на меня за то, что я так долго не приезжал к ней. А я просто не мог! Я был занят. И я извинился за это, потому что для неё это действительно могло быть неприятно... Я ведь приехал, а это главное, да? По-моему, да. Но Эвелин этого не поняла. Она даже не приняла мои цветы, мне пришлось их выбросить. А в итоге она просто хлопнула дверью перед моим носом, и на этом наш разговор закончился. Занавес.        Парни молча смотрели на свои бокалы с пивом.        — Что ж… — первым опомнился Джеймс. — Это довольно странно, потому что сердца девушек обычно таят от цветов и искренних сожалений со стороны парней.        — Вся соль как раз в том, что Эвелин не обычная девушка, Джеймс.        — А почему ты приехал к ней так рано? — поинтересовался Шмидт. — У тебя что, была бессонница?        — Нет, просто… просто это было сразу после вечеринки Карлоса и Алексы.        — А, — коротко выдал ПенаВега и понимающе закивал. — Понятно. Ты поехал к Эвелин сразу после ночи, проведённой с Маккензи.        — К чему ты клонишь?        — Точно, — поддержал друга Маслоу, — я тоже видел, как вы танцевали. А потом она тебя целовала — или ты её, я этого не разобрал, мне было плохо видно. Но суть в том, что ты буквально сбежал от Маккензи, чтобы быть рядом с Эвелин. Неужели это тебе ни о чём не говорит?        Это мне о чём-то говорило, но я и виду не подал, лишь растерянно пожал плечами.        — Да она же тебе нравится, квадратноголовый ты кретин.        — Нет, это не так, — покачал головой я, слегка прикрыв глаза. — Эвелин — мой друг, и, кажется, я уже об этом говорил.        — Слова ничего не значат. Оценивай поступки и тогда ты поймёшь, что чувствуешь.        — Да нет же, говорю вам. Может быть, у неё довольно милое личико, но я никогда не думал об Эвелин в этом плане. Поверьте.        Джеймс улыбнулся с видом знатока и сделал большой глоток пива.        — Отрицание — первая стадия принятия болезни, — сказал он. — Глубоко в душе ты понимаешь, что давно уснувшие чувства наконец-то пробуждаются, но не можешь этого принять. Очнись, чувак! Встряхнись! Чарис — слава тебе, господи, — улетела в далёкую Германию, и вас больше ничего не связывает. Тебе стало легче, и ты уже можешь чувствовать к другим девушкам то, что когда-то чувствовал к Чарис.        Какое-то время я молча смотрел на пенящийся напиток, после чего сказал:        — Наверное, я и сам рад бы был вновь ощутить эти чувства в груди. Но такое ощущение, что там уже всё мертво.        — Не хорони себя раньше времени. Тебе двадцать пять! Ты молодой человек, а не дряхлый старик!        В чём-то Джеймс, конечно, был прав. Я действительно боялся своих чувств, боялся вновь чувствовать даже элементарную симпатию к другим девушкам. Но я просто не знал, как от этого можно было избавиться. Я сделал попытку в ту ночь на корабле, которая не увенчалась успехом, и решил, что больше не стоит пробовать. Но я был не прав, я был чертовски не прав. Пробовать стоит — и много раз. Много! Раз за разом, пока не добьюсь того, к чему стремлюсь.        Исколесив добрую половину Соединённых Штатов, в которую вошли такие города, как Нью-Йорк, Атланта, Бостон, Остин и Сакраменто, мы отправились в Мексику. Там у нас был запланирован один-единственный концерт в Мехико, после чего мы летим в Бразилию, а затем — в Колумбию. В целом, мы потратим на эту поездку около полутора недели. После Колумбии следует Британия, но перед отправлением на другой континент Мик разрешил нам сделать двухдневный перерыв. Эти выходные мы решили провести дома — в Лос Анджелесе.        После громкого концерта в Боготе — столице Колумбии — мы поехали в местный отель «Моррисон 114» и разошлись по номерам. Вечером у нас было запланировано что-то вроде красной дорожки. Это мероприятие проходило в честь премьеры нового фильма, главную роль в котором играл уроженец Боготы. Мне не хотелось идти туда, но Мик считал, что наше появление на этой дорожке жизненно важно и для нас самих, и для всех колумбийцев.        Я решил не ложиться спать после концерта, иначе я мог бы проспать и ковровую дорожку. Поэтому я достал из рюкзака упаковку своего лекарства и, выдавив сразу две таблетки, налил себе стакан воды.        Дверь в мой номер была открыта, а потому я увидел, как мимо прошли Карлос и Алекса. Эта семья любила Мексику, и Алекса не смогла упустить возможность побывать в Мехико. Но после мексиканского концерта она не изъявила желания возвращаться домой, а потому полетела со своим мужем и в Бразилию, и в Колумбию.        — Карлос, помоги же мне с чемоданом! — пожаловалась Алекса, таща за собой большой чемодан на колёсах. — Вообще-то мне не положено носить тяжёлое.        Карлос резко остановился, а Алекса, не увидев этого, натолкнулась на него. Я тоже замер на месте, с изумлением глядя на семью ПенаВега.        — Что? — почти беззвучно переспросил глава семейства.        — Ну, да, — пожала плечами Алекса и заправила прядь волос за ухо, — я не должна носить тяжёлое, если ты хочешь, чтобы я носила твоего ребёнка.        Карлос даже рот открыл. В этом исступлении прошло меньше минуты, после чего Алекса звонко рассмеялась.        — Мой глупый, глупый муж, — со смехом произнесла она и чмокнула Карлито в нос. — Эта шутка звучит уже в сотый раз, а ты по-прежнему ведёшься на неё, как ребёнок.        Он тоже рассмеялся.        — Алекса, — с несерьёзным упрёком в голосе сказал Карлос, — а что, если однажды это случится на самом деле, а я тебе просто не поверю?        — Поверишь. Месяца четыре спустя, когда меня разнесёт, как плюшку.        Я тоже смеялся, наблюдая за ними.        — Ладно, — произнесла Алекса, — я просто хотела, чтобы ты взял мой чемодан.        — Здорово. А нормально об этом нельзя было попросить?        Всё ещё продолжая улыбаться, Карлито взял чемодан за ручку и сказал мне:        — Рано или поздно я сойду с ума. Я просто сойду с ума, Логан.        Когда они ушли, я закрыл дверь своего номера и выпил лекарство. Затем я подошёл к окну и уставился на голубое небо, которое уже начинало кое-где розоветь, и задумался. Я вспоминал Эвелин, наш с ней разговор о сказочных героях, об исполнении желаний и понял, что мне этого не хватает. Да, в этом грубом, лишённом сочувствия мире мне не хватало её детских, немного наивных рассуждений. Разговоры Эвелин заставляли меня верить, что мир ещё ни лишился таких искренних, добродушных людей. И в конце концов я решил, что после приземления нашего самолёта в Лос Анджелесе я сразу же поеду к ней. Если я хочу, чтобы наши отношения развивались дальше, я должен этому содействовать.        В дверь постучали. Обернувшись, я негромко сказал:        — Не заперто.        В номер вошёл Карлос, и я сделал пару шагов ему навстречу.        — Что? — со слабой улыбкой спросил я. — Алексу уже на солёненькое потянуло?        ПенаВега как-то неискренне усмехнулся, и тогда я насторожился.        — На самом деле я здесь по другому поводу, — тихо произнёс Карлито и присел на тумбочку, что стояла у кровати. — Что за таблетки ты выпил только что?        Я бросил испуганный взгляд на упаковку лекарств, что всё ещё лежали на столе, и не сразу нашёлся, что ответить другу.        — После громкой музыки что-то голова разболелась, — пожал плечами я, — решил выпить таблетки. Сейчас боль уже отпустила, не переживай.        На губах Карлоса заиграла улыбка, и он сказал:        — Только не надо держать меня за дурака, Логан. Может, тебе удастся обмануть кого-нибудь из парней: Джеймса, Кендалла, даже Мика, — но не меня.        Я с изумлением смотрел на него, не желая верить, что действительно слышу это.        — Я прекрасно видел, что ты пил эти таблетки не один и не два раза. Перед каждым концертом, перед каждой встречей с фанатами, даже во время обеда или завтрака! Неужели у тебя так часто болит голова? Может, лучше стоит обратиться к врачу?        Карлос прекрасно знал, что эти таблетки не от головы; он иронизировал. А я просто понятия не имел, что можно было ответить, поэтому сдержанно молчал.        Тогда испанец схватил со стола упаковку с лекарством и, поднеся её близко к моему лицу, вспыльчиво спросил:        — Что это за таблетки, Логан?        Я медленно взял из его рук упаковку и вздохнул.        — Они безвредны, — тихо произнёс я, почему-то со стыдом опуская глаза. — Их можно принимать даже без рецепта врача. Они… они просто контролируют выброс адреналина в кровь, уменьшая при этом эмоциональную активность. С их помощью я могу отвечать за всё, что говорю и делаю.        Какое-то время Карлос молча смотрел на меня в упор, после чего со вздохом прошептал:        — Вот как…        — Да. Но они действуют. Правда действуют. Конечно, побочных эффектов не избежать, у меня от этих таблеток появляется жуткая сонливость… Но без них я уже просто не могу.        ПенаВега ходил по номеру, скрестив руки «замком» на затылке.        — Как долго ты их принимаешь?        — Почти месяц.        — Каждый день?        Я безмолвно кивнул, и Карлос, приблизившись ко мне, вырвал из моих рук упаковку таблеток.        — Ты больше не будешь их пить.        — Что, прости? — усмехнулся я и снова присвоил лекарство себе. — Кажется, это не тебе решать.        — Одумайся, Логан! Это не лекарство! Оно действует на тебя как наркотик!        — Что ты несёшь, Карлос? Ты вообще себя слышишь?        — Ты не видишь смысла без этих глупых таблеток. Ты пьёшь их ежедневно, как витамины, а это, прошу заметить, совсем не витамины! От постоянной сонливости ты становишься похожим на зомби, и после этого ты говоришь, что они приносят тебе пользу?!        — Ты меня совсем не понимаешь! — закричал я, неожиданно схватив друга за плечи. — Ты никогда не был на моём месте, и тебе неоткуда знать, каково мне! Ты просто не представляешь, как страшно думать о вещах, которые никогда не могли бы прийти в твою голову исключительно по твоей воле, и понимать, что в любой момент можешь элементарно сойти с ума от этих мыслей! Ты не представляешь, как сложно держать себя в руках, когда хочется ненавидеть весь мир!        Карлос сердито оттолкнул меня от себя, и это заставило меня остыть.        — Видишь, в кого ты превращаешься? — вполголоса спросил он. — Это всё твоё «лекарство».        Я молча делал глубокие вздохи, чтобы прийти в себя. Напряжённый взгляд испанца был направлен куда-то в сторону, Карлос не смотрел на меня. Я виновато поднял брови и сказал:        — Прошу, не говори ничего парням. Особенно Мику. Пожалуйста. Я что-нибудь с этим сделаю.        Какое-то время Карлос изучающе меня разглядывал.        — Скажи мне, Логан, ты хотя бы понимаешь, какой вред они тебе приносят? Или за радостью, ознаменованной мнимой победой над болезнью, ты не можешь разглядеть их вреда?        — Я понимаю. Вернее, начинаю понимать. Они действительно мне помогают, и я… я просто теряюсь.        — Хочешь совет?        Я не хотел, поэтому безмолвно взглянул на друга.        — Сходи к врачу, Логан. Ты болен. Да, и не смотри на меня так, я знаю, как ты к этому относишься. Но научись принимать правду. Тебе нужен врач. Хороший невролог, который действительно сможет помочь тебе. Прекрати заниматься самолечением, оно большой пользы тебе не принесёт.        Я слушал его, мрачно уставившись в пол. Карлос был абсолютно прав, и я понимал это. Я прекрасно понимал и то, что мне нужен врач, но идти в больницу и лечить свои мозги не спешил. Возможно, я не делал этого потому, что ещё не до конца осознал свою болезнь. Она казалась мне чем-то иным, тем, что не поддавалось никакому лечению...        — Но ты пообещаешь сохранить мой маленький секрет?        — Если ты пообещаешь посетить невролога после окончания «Большого Тура».        Вздохнув, я всё же согласился, и мы с Карлосом стукнулись кулаками в знак заключения сделки. Потом он ушёл, а я ещё долго стоял у окна, бесконечно размышляя над его словами.        Наконец-то. Наконец-то я снова вижу этот дом из красного кирпича, эти клумбы с какими-то цветами голубоватого оттенка, эту дорожку, ведущую прямо к крыльцу. И наконец-то я ощущаю уже полюбившийся запах розовых роз.        После того, как я нажал на звонок, за дверью началась суета. Затем я услышал звон ключей, и дверь открылась. На меня смотрели выразительные, но такие чужие глаза Эвелин…        — Привет, — произнёс я, но почти не услышал своего голоса, — а… вот цветы… они для тебя…        Она нахмурила брови, но оставалась в неподвижном положении. Розы она не приняла, как и во время нашей последней встречи.        — Для меня, прости? — спросила она после моего долгого смущённого молчания. — Но… зачем?        — Как зачем? Ты ведь любишь розы, разве я не прав?        — Прав. Но зачем ты даришь их мне? Ты хочешь, чтобы я дала тебе что-то взамен?        Я начал смутно о чём-то догадываться и, затаив дыхание, спросил:        — А ты з-знаешь, кто я?        В ответ последовало молчание, от которого по спине моей побежал непонятный холодок. Эвелин отрицательно покачала головой.        — А кто ты? — почти шёпотом спросила она, приблизившись ко мне.        — Не имеет значения. Просто… просто возьми эти цветы.        Со слабой улыбкой она приняла из моих рук розы, и я грустно улыбнулся в ответ.        — Эвелин, — прозвучал из глубины прихожей знакомый женский голос, — я ведь сказала, что сама открою дверь.        Увидев меня, Уитни замерла на месте. Я глядел на неё, стараясь не выдавать своим выражением лица ни одной эмоции, и, кажется, у меня это получилось. Взгляд Уитни стал ледяным.        Я заметил некоторые изменения в девушке. Её лицо как-то похудело, и теперь эти впалые щёки смотрелись не сильно привлекательно. Тушь под глазами растёрлась, и возникало ощущение, что Уитни — обладательница ярких синяков под обоими глазами.        — Мне было несложно, — сказала Эвелин своей сестре и с наслаждением понюхала бутоны роз. — Они прекрасны, правда? Этот очень щедрый молодой человек только что подарил их мне.        Отвернувшись, Уитни чихнула, и Эвелин вдруг рассмеялась.        — Да, — согласилась Уитни с сестрой, вытирая выступившие на глазах слёзы. — Отнеси их в комнату, пожалуйста.        Эвелин послушно удалилась, и я с сожалением посмотрел ей вслед.        — Зачем ты снова сюда пришёл? — тихо, но довольно грубо спросила Уитни.        — Ты не можешь запретить мне приходить сюда.        — Я буквально заменяю Эвелин мать, так что я в полной мере могу отвечать за то, что с ней происходит. Пошёл прочь отсюда!        Уитни собиралась хлопнуть дверью, но я выставил руку вперёд, не позволив ей этого сделать.        — Криками нам ничего не решить, — сдержанным шёпотом сказал я. — Позволь мне войти, мне нужно с тобой поговорить.        — Эвелин этого не хочет.        — Я сейчас говорю не об Эвелин. И вообще, откуда тебе знать, чего она хочет, а чего нет?        С досадой поджав губы, Уитни обратила свой взор в прихожую. На кухне шумела вода: это Эвелин ставила мои розы в вазу с водой.        — Что тебе от меня нужно? — спросила недовольная собеседница, вновь опустившись до полушёпота.        Я молча смотрел на неё, и Уитни, напряжённо вздохнув, сделала шаг в прихожую, приглашая меня войти. Я торжествующе улыбнулся и вошёл.        Жестом указав мне на гостиную, Уитни отправилась на кухню, и я услышал её приглушённый голос:        — Можешь немного посидеть у себя в комнате? Мне надо поработать.        — Конечно.        Затем старшая из сестёр снова чихнула.        — И забери с собой розы, пожалуйста.        Я с интересом рассматривал фотографии, вставленные в красивые рамки. Здесь были фото маленьких Эвелин и Уитни, и я улыбался, глядя на них. На каминной полке я заметил наполовину пустую бутылку мартини, рядом — стеклянный стакан. Я поднёс стакан к лицу и наполнил лёгкие воздухом, пытаясь ощутить аромат. Как раз в этот момент в гостиной появилась Уитни.        — Убери руки, — сурово бросила она.        Поставив стакан на место, я бросил на собеседницу равнодушный взгляд.        — О чём ты хотел поговорить? — спросила она и, взяв с каминной полки бутылку мартини, села на диван.        Я сел напротив Уитни и, вздохнув, поднял на неё печальный взгляд.        — Почему она меня не помнит, Уитни?        Какое-то время мы сидели в тишине, после чего девушка сказала:        — А я думала, ты уже сам догадался о её несчастье.        — Догадался. Но ничего конкретного я об этом не знаю. Спрашивать у Эвелин… это как-то слишком. Это будет невежливо.        — А спрашивать у меня — это, по-твоему, вежливо?        Уитни тяжело вздохнула и сделала большой глоток из бутылки.        — Итак, ты хочешь, чтобы я рассказала тебе всё?        — Ты этого не сделаешь, но да. Я этого хочу.        — Зачем? Господи, да зачем? Почему люди всегда создают себе проблемы?        — Я их не создаю, они сами собой появляются в моей жизни.        — Вот как? — Она сделала ещё один глоток. — Честно говоря, впервые встречаю человека, так яро интересующегося жизнью Эвелин. И я так понимаю, если я не расскажу тебе всего, ты от меня не отстанешь, да?        Я не отвечал. Уитни была пьяна — не сильно, но пьяна. Это был идеально подходящий момент для того, чтобы вытянуть из неё всю правду.        — Её болезнь... осложнилась, — наконец заговорила Уитни. — Эвелин лечится у невролога уже год, но результатов пока нет. Это настораживает и меня, и врача. У неё антероградная амнезия, моя сестра помнит только то, что было до начала болезни. А остальное…        — А когда началась её болезнь?        — Очень давно. Когда Эвелин было пять лет. Это был совершенно нелепый несчастный случай. Совершенно! И он так изменил её жизнь!        Уитни сделала сразу два глотка мартини.        — Эвелин просто упала с качелей. Она упала и ударилась головой о железку. Сначала она долго не приходила в себя, что очень сильно напугало меня и родителей. Потом она всё же очнулась, и мы сразу показали её доктору. Он сказал, что это простой ушиб, даже сотрясения мозга нет. А потом мы стали замечать, что Эвелин постепенно теряла память. Сначала она не помнила, что ела на завтрак, потом перестала помнить имена своих друзей, а потом начала забывать, как читать…        Я с ужасом вспомнил нашу первую встречу с Эвелин, когда та спрашивала меня: моим ли был стакан кофе, который минуту назад она пила сама? Я тогда принял её за сумасшедшую, а она, оказывается, ни в чём не претворялась…        — И вот сейчас, когда Эвелин находится под постоянным присмотром невролога, болезнь начинает прогрессировать. Эвелин периодически теряет память. Сегодня она может помнить абсолютно всё, а завтра не вспомнит даже вкуса её любимых фруктов. Это осложняет ей жизнь. Действительно, это, чёрт возьми, тяжело, когда каждый день узнаёшь о себе новые, иногда потрясающие сознание вещи!        — Так вот оно как, — задумчиво прошептал я и поднял глаза на собеседницу. — Уитни, что мне сделать для того, чтобы она меня вспомнила?        Девушка рассмеялась, опрокинув голову назад. Я с недоумением смотрел на неё.        — Это амнезия, Логан. Ты не можешь просто приказать Эвелин вспомнить тебя. Для этого нужно время.        — Много времени?        — Не знаю. Но я бы посоветовала тебе запастись терпением. Выздоровления, конечно, можно добиться, но я просто не знаю, как долго должно длиться лечение, если даже год регулярного посещения невролога не дал никаких результатов!        Потом Уитни сделала ещё несколько глотков из бутылки и сказала:        — А вообще, Логан, мой тебе совет. Беги отсюда. Зачем тебе все эти сложности?        Я растерянно пожал плечами. Я действительно не знал, зачем мне это всё, но бежать отсюда не собирался. У меня этого даже в мыслях не было.        — Отношения с Эвелин будут сложными, — продолжала Уитни, — это однозначно. Именно поэтому у неё нет ни одного друга, да и молодого человека никогда не было. Она сама этого не хочет, понимаешь? Она не хочет осложнять жизнь и другим людям.        — Отношения с Эвелин не осложнят мою жизнь.        — Думай, о чём говоришь.        — Я думаю. К тому же прекрасно понимаю, о чём говорю. А у неё правда нет ни одного друга?        — Правда. Я её лучший друг, понятно?        Мне стало безумно жаль Эвелин. Ей не дано понять, каково это иметь лучших друзей. У меня они были, и соглашусь, что порой я принимал это как должное и совсем не ценил этого. Но теперь мне очень захотелось изменить жизнь Эвелин, показать ей, что в мире существуют люди, которые, как и Уитни, способны поддержать её в любую минуту. И меня вовсе не пугали сложности, о которых говорила Уитни.        — По-моему, ты выбрал не очень удачного человека для дружбы, — сказала моя собеседница.        — Как ты можешь? Она ведь твоя сестра!        — Я не оскорбляю Эвелин! Я просто трезво смотрю на вещи.        — Очень смешно слышать это от пьяного человека.        — Замолкни, Логан. Твои остроты здесь никому не нужны.        Уитни поставила бутылку на стол и легла на диван.        — Я сейчас говорю о её болезни. Порой она не может отличить свой сон от реальной жизни. Да... Иногда Эвелин вспоминает свои сны и считает, что это случалось в реальности. Это тоже сложно, потому что однажды она обвинила родителей в том, чего они не совершали. Эвелин просто... увидела нехороший сон.        Я вспомнил о её холодном взгляде в то утро, когда я приехал к ней после вечеринки Карлоса. Теперь всё встало на свои места. Наверное, Эвелин обиделась на меня из-за чего-то более существенного, чем моё долгое отсутствие, из-за чего-то, что ей только приснилось. Я вздохнул с непонятным облегчением.        — Что, это тоже тебя не пугает? — с удивлением спросила Уитни, закинув ноги на спинку дивана.        — Нет, даже наоборот толкает на умные мысли.        — Какие же?        — Я могу рассказать Эвелин о себе. Просто напомню ей наш разговор, её стихотворение, посвящённое мне, в конце концов покажу ей свой номер, записанный в её мобильном! Что-то из этого должно сработать, ведь так?        Уитни села на диване и слегка нахмурилась.        — Она посвятила тебе стихотворение?        — Да. И прочла мне его. Сама. Наизусть.        — Наизусть? — тихо переспросила девушка. — Что ж. Это удивляет.        — И она думает, что мы с ней давно дружим.        — Чушь.        — Я тоже так подумал. Но позже действительно почувствовал к Эвелин дружескую близость.        Уитни молча смотрела в пол, напряжённо над чем-то размышляя. Я молчал тоже.        — Не вздумай заходить дальше этой близости, — прозвучал её суровый голос. — Просто, чёрт возьми, не смей.        Я усмехнулся.        — Я об этом даже не думал, Уитни. Я хочу быть другом для Эвелин, и больше ничего. Я просто уверен, что для отношений она найдёт более достойного человека, чем я.        — Ты настолько самокритичен?        — Да, можно и так сказать. Не злись на меня, Уитни. Я ничего плохого не задумываю.        — Я тебе не верю. Я не верю никому, кто смеет врываться в жизнь моей сестры. Потому что всю её жизнь я была для неё самым близким человеком, это была я!        — Я понимаю твои чувства. Но будь уверена, я не собираюсь занимать твоё место. Ты всё равно останешься для Эвелин старшей сестрой и самым лучшим другом.        На губах Уитни мелькнуло подобие улыбки, и она снова взяла в руки бутылку мартини.        — Если всё же решишься напомнить ей о себе, — тихо начала она, — делай это очень осторожно. Понял?        — Да.        — Не рви. Эвелин должна принимать новую информацию постепенно, по частям.        — Я понял.        — Но не делай этого сегодня. Мы недавно вернулись из больницы, поэтому ей просто необходим отдых и покой.        — А зачем мартини?        Уитни бросила на меня уничтожающий взгляд.        — Это уже тебя не касается, Логан. Меньше знаешь — крепче спишь.        Я равнодушно пожал плечами и, хлопнув себя по коленям, встал с дивана.        — Тогда, полагаю, сегодня мне здесь делать больше нечего.        — Очень жаль, что только сегодня.        Я с огромным усилием проигнорировал неприятные слова, врезавшиеся мне в спину. Да, чёрт возьми, я готов был на многое ради наших отношений с Эвелин. Я был готов терпеть даже Уитни. Да. Даже её.        Итак, нашей следующей целью была Британия. Мы планировали концерты сразу в четырёх странах — Англии, Северной Ирландии, Уэльсе и Шотландии. В каждой из стран мы намеревались посетить по два города, так что это путешествие обещало быть довольно долгим.        В Британию вместе с нами полетели старшие братья Кендалла — Кевин и Кеннет. Они оба изъявили страстное желание побывать в Лондоне, на родине Битлз, после чего вернуться обратно в Канзас. Кендалл был не слишком доволен решением своих братьев. Нет, отношения у этих троих были самые лучшие, просто Шмидт-младший терпеть не мог, когда его родственники следили за его работой.        Воздушный путь в Британию мы совершали частным самолётом; Кендалл играл на гитаре и писал новые песни для Heffron Drive. Кевин жевал спелое красное яблоко и периодически заглядывал в тетрадь младшего брата.        — Эм… — протянул Кевин, в очередной раз подсмотрев зачатки новой песни. — Можно мне кое-что поправить?        — Молчи, — рявкнул Шмидт и сосредоточено всмотрелся в исписанный листок. Наверное, дела у него шли не очень.        Несмотря на неодобрение брата, Кевин всё же влез в творческий процесс своим советом.        — Смотри, — он указал на листок указательным пальцем, — здесь не очень хорошо подобрана рифма. Слово «сердце» не рифмуется со словом «легче».        Кендалл яростно захлопнул тетрадь, и Кевин вздрогнул от неожиданности.        — Когда вы оба, — начал он, указывая на братьев, — попросились в Европу со мной, вы дали мне обещание, что не будете мешать работать. А ты, Кевин, нарушил своё обещание. И перестань уже жрать это чёртово яблоко!        Вырвав яблоко из рук брата, Кендалл забросил фрукт в дальний угол салона. Я сдавленно хохотнул.        — А ты вообще заткнись, — бросил мне Шмидт-младший. — Твои разговоры с Джеймсом меня тоже отвлекают.        — Может, тебе стоит отдохнуть? — спросил я, с сочувствием подняв брови. — Выпить кофе, посмотреть в окно?        Устало сжав пальцами переносицу, Кендалл отложил тетрадь в сторону. Кевин и Кеннет с улыбками переглянулись.        — Так, — заключил Карлос, — я налью кофе всем. Нам лететь ещё целых четыре часа, и будет не хорошо, если все мы переругаемся.        Когда кофе был готов, мы всемером сели за миниатюрный столик. Было тесновато, поэтому Кевин и Кеннет принялись толкаться. И когда Кевин слишком сильно толкнул Кеннета, тот налетел на Кендалла, и Шмидт-младший облился кофе. Я, Карлос, Джеймс и Мик затряслись от хохота.        — Да как же вы меня за...ли! — закричал Кендалл, вскочив на ноги. — Ни поработать нормально, ни кофе попить! Зачем вы только полетели со мной!        Он ушёл в уборную, а мы вновь разразились смехом.        — Зачем вы так с ним? — спросил Карлос. — Ему и так часто от Логана достаётся, а тут вы ещё.        — С кофе получилось чисто случайно, — признался Кеннет, — а рифма к слову «сердце» действительно была неудачной.        — Это, конечно, безумно смешно, — вставил своё слово Мик, — но парни, оставьте его в покое хотя бы на время. Вечером у нас важный концерт в Лондоне, если вы помните.        — Помним, — со вздохом сказал Кевин. — Но нет ничего плохого в том, что мы немного повеселились.        Вскоре вернулся Кендалл в чистой футболке и с каменным лицом сел за столик.        — Мы так не хотели, — начал Кевин, посмотрев на обиженного брата. — Если тебя напрягает наше с Кеннетом присутствие, мы можем улететь домой сразу же после приземления. Просто скажи. Мы поймём.        Кендалл взглянул на него каким-то издевающимся взглядом и слабо улыбнулся.        — Нет, — произнёс Шмидт-младший, разглядывая свою кружку с кофе, — я прекрасно знаю, как вы оба любите быть дома. Поэтому вы будете путешествовать с нами до конца «Большого Тура».        Кеннет и Кевин с улыбкой пожали плечами и стукнулись кулаками.        — И мы так легко отделались? — усмехнулся Кеннет, радуясь своей очередной победе над младшим братом.        — Легко? — спросил я, поставив кружку с кофе на стол. — Вы ведь в курсе, ребята, что тур оканчивается только через два месяца?        Старшие братья Шмидт переглянулись, но на этот раз их глаза уже не выражали прежней радости. Теперь Кендалл победно улыбался, а не они.        После того, как мы попили кофе, я решил немного вздремнуть. Удобно расположившись в дальнем кресле салона, я надел на шею наушники и негромко включил музыку. Я надеялся, что музыка сможет меня расслабить и позволит уснуть хотя бы на полчаса. Но не успел я закрыть глаза, как ко мне подсел Карлос.        — Хей, друг, — улыбнулся он, заговорщически оглядываясь назад.        — Хей, — устало отозвался я.        — Что насчёт нашего секрета?        Мне понадобилось время, чтобы понять, о чём говорит испанец.        — Сегодня я без них, — честно признался я. — Оставил всю упаковку дома, чтобы не было соблазна. Надеюсь, смогу уснуть хотя бы на чуть-чуть...        — А когда ты пил их в последний раз?        — Вчера утром. Но мне правда нужно было это, я… я ездил в гости.        Глаза Карлито загорелись, и он шёпотом спросил:        — К Эвелин?        Я кивнул со слабой улыбкой.        — И как оно?        — Никак. Она обо мне забыла.        — В смысле разлюбила?        — В прямом смысле забыла. Не помнит она меня, не помнит, кто я такой.        — Тебе обидно?        Вздохнув, я растеряно пожал плечами.        — Сам не знаю. Наверное. Чёрт, да конечно обидно! Это неприятно, когда о тебе забывают!        ПенаВега дружески похлопал меня по плечу.        — Всё ещё будет, — тихо сказал он, — амнезию можно вылечить.        — Я знаю. Но я не хочу думать об этом сейчас.        — Тогда отдыхай. — Он встал с кресла и улыбнулся. — Мы приземлимся только через три с половиной часа, у тебя предостаточно времени для того, чтобы выспаться.        После Британии и Франции, где прошло сразу три концерта, мы отправились в Германию. Когда наш самолёт приземлился в Берлине, я вдруг вспомнил, что сейчас здесь живёт Чарис. Я даже удивился своей забывчивости, как можно было сразу об этом не вспомнить? Выходя из самолёта, я успокоил себя мыслью, что Берлин большой и встретиться на улицах этого города с Чарис почти нереально.         И, возможно, это действительно было нереальным, потому что я встретил Чарис не на улице, а в ресторане.        Отправив свои сумки в отель с Кевином и Кеннетом, мы поехали в ближайший ресторан. Им оказался «Имбисс 204», который сразу приглянулся мне и по интерьеру, и по блюдам, которые здесь подавали. Может, это случилось только потому, что я был голодный, как волк.        Чарис подошла ко мне сама, это произошло, когда мы с парнями ждали свой заказ. И, признаться, я приятно удивился, увидев её.        — Какая внезапная встреча, — с улыбкой сказала она, подойдя к нашему столу. — Привет, Логан. Привет, парни.        Я встал, чтобы обнять её, и что-то сразу заставило меня насторожиться. Тогда я ещё не понял, что это было.        — Здравствуй, Чарис. Рад тебя видеть.        — И я тебя. Я слышала, что вы прилетаете в Германию в рамках мирового тура, но даже предположить не могла, что встречу вас здесь.        — Мы тоже, — мрачно проговорил Джеймс, угрюмо рассматривая салфетницу.        — Прекрасный ресторан, — произнесла Чарис, не придав значения реплике Маслоу, — мы постоянно здесь едим.        — Мы? — насторожившись ещё больше, переспросил я.        В лице моей бывшей сразу же произошли какие-то изменения, она испугалась, но уже через мгновение невозмутимо ответила:        — Ну, да. Мы. Я и родители.        Стараясь понять, за каким столиком сидела Чарис, я рассматривал посетителей у неё за спиной. Вдруг на глаза мне попался очень знакомый молодой человек, и я просто вскипел от гнева, увидев его. Кровь мгновенно хлынула к лицу, я покраснел и почувствовал жуткую боль в голове.        — А мы только что пришли сюда, — дружелюбно поддерживал разговор Карлос, — поэтому пока не успели оценить здешнюю кухню.        — Я уже ухожу, но уверена, что кухня вам понравится.        Я заметил в руках бывшей сумочку. Видимо, Чарис действительно собиралась уходить.        — Этот ресторан на самом деле нравится тебе? — спросил я, всеми силами сдерживая эмоции. — Или тебе нравятся люди, с которыми ты сюда ходишь?        Сначала Чарис хотела обернуться назад, но вовремя себя остановила. Придав своим бесстыжим глазам удивлённый вид, она спросила:        — О чём ты, Логан?        — Я всегда думал, что каждый из людей заслуживает второй шанс, — грубо выдал я и почувствовал, как от напряжения у меня вздулись вены на шее. — Но, видимо, ты, мерзкая паршивая сука, единственная из всех, кто его не заслуживает.       Чарис испуганно на меня смотрела, парни что-то говорили, но я пропускал их слова мимо ушей. Сердце разрывало грудную клетку изнутри, мысли в голове оглушительно кричали.        — Я поверить в это не могу! — сказал я Чарис и почувствовал, как ярость, наполняющая в тот момент всё моё существо, исказила моё лицо. — Порой мне кажется, что тебе даже нравится тот позор, в который ты погрузила себя! О, ты ведь знаешь, насколько сильно унизилась передо мной! Знаешь! И тебе твоё унижение доставляет только удовольствие! Могу поспорить, ты ещё с большим наслаждением раздвигала перед этим подонком ноги после моей не менее унизительной пощёчины в тот день!        Пока я тянулся за своей тарелкой, Карлито сумел вовремя среагировать и крикнул:        — Беги, Чарис!        Испуганно вскрикнув, она побежала в сторону выхода, и я бросил тарелку ей вслед. Та вдребезги разбилась о стену, ни осколком не задев Чарис.        — Сука! — заорал я, что было мочи. Грудь разрывало на части от мерзкого чувства обиды. — Ё...ная шлюха! — Заметив Дейла, сидящего за дальним столом, я схватил со стола ещё одну тарелку.        — Чувак! — испугался Кендалл и отобрал у меня посуду. — Ты что, хочешь остаться без обеда? Остынь!        Но для меня в тот момент не существовало ничего, кроме этого бессовестного наглеца, сидящего в противоположной стороне зала.        Увидев мой гнев, Дейл привстал и с вызовом на меня уставился. Я уже был готов сделать шаг навстречу сопернику, когда, словно сквозь туман, услышал голос Джеймса:        — Держите его, парни.        Я пришёл в себя только после того, как Мик дал мне пощёчину. От этой яркой вспышки гнева я даже не помнил, что со мной происходило.        — Чарис… — почему-то проговорил я и тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. — Чёрт… Где она? Где Дейл?        — Чарис убежала ещё до того, как ты взял в руки вторую тарелку, — поспешил объяснить Кендалл, — а Дейла ты очень сильно ударил по лицу. И бросил в него стул. А потом он тоже убежал, трусливо поджав хвост.        Оглядевшись, я поймал на себе осуждающие взгляды. Посетители ресторана были напуганы, кто-то из девушек прятался за спинами своих молодых людей.        — Не обращаем внимания, — постарался сгладить неловкую ситуацию Мик, — парень немного переволновался, с кем не бывает, правда? Продолжайте кушать, пожалуйста.        Я сидел на стуле Джеймса. Мой валялся у выхода, перевёрнутый и с отломанной ножкой.        — Боже, — вздохнул я, покачав головой, и потёр лоб дрожащей рукой. — За это надо будет заплатить…        — Я уже заплатил, — мрачно произнёс Микки, усаживаясь на своё место. — Но объясни мне, друг мой, что это было?        — Да, Логан, — поддержал менеджера Маслоу, пододвинув к столу другой стул. — Почему Чарис тебя так разозлила? В чём дело?        Я сделал глоток воды, чтобы унять не отпускающую дрожь в руках.        — Она прилетела сюда не для того, чтобы лечиться, — как можно сдержаннее начал я. — Она сбежала от меня! Она, бл..., сбежала сюда вместе со своим чёртовым Дейлом!        Парни с недоумением переглядывались.        — Логан, — мирно начал Кендалл, — может, не стоит делать поспешных выводов? Может, она действительно лечится здесь, а Дейл просто... пригласил её в ресторан?        — Нет. Она говорила мне, что с Дейлом всё кончено. Говорила, что именно из-за их разрыва она летит лечиться в Германию. Чёрт! Она снова соврала мне, вы можете в это поверить? Чарис снова соврала мне!..        — А я говорил! — воскликнул Джеймс. — Не стоило поддерживать с ней отношения после расставания. Бывшие, они на то и бывшие, чтобы их ненавидеть.        — Раньше я её не ненавидел, а теперь даже думать о ней не могу! Она… господи, да она же беременна от Дейла…        Карлос даже подавился кофе, услышав это. Парни с удивлением уставились на меня.        — Ты уверен? — не своим голосом спросил Джеймс.        — Абсолютно! На ней была растянутая футболка, это раз. Она была в обыкновенных балетках, а не в туфлях на каблуках, это два. И я почувствовал живот, когда обнимал её! Это три!        Они молчали, не зная, что и сказать. Честно говоря, у меня тоже слов не находилось. Я чувствовал себя паршиво. Весь мир вокруг поблёк для меня, и я не видел причин моего существования на этой планете. Зачем? Для чего? И в тот отвратительный момент меня глодала единственная, та самая страшная мысль: «Только одно может спасти меня — пуля. Только одно я могу сделать для своего спасения — спустить курок». О, окажись в моей руке пистолет! Я бы не думал ни минуты!        — Знаешь что, — начал Кендалл, наливая в мою кружку чай из маленького чайничка, — надо оставить прошлое в прошлом. Не будь его заложником. Чарис — дешёвка, она ничего не стоит. И я правда не понимаю, почему ты продолжал с ней общаться, узнав о её измене.        Я сделал глоток горячего чая.        — Я тоже был виноват перед ней, — тихо ответил я. — Но я старался измениться ради неё и хотел надеяться, что она изменилась тоже. Как оказалось, люди не меняются... Я лишний раз в этом убеждаюсь.        Я почувствовал похлопывание по плечу и тепло улыбнулся Джеймсу.        — Не кисни, Логги, — поддержал меня Мик, — в конце концов все люди приходят и уходят. Может, это изменит твою судьбу к лучшему.        — Точно, — кивнул Карлито, — подумай о чём-нибудь приятном. Например, об Эвелин.        Я с несерьёзной злостью толкнул испанца в бок, и он рассмеялся. Но мне в тот момент стало не до смеха. Вспомнив об Эвелин и подумав о ней, я понял, что уже жутко скучаю по Америке.