Мои родители - айдолы

- Пап... Пап, я, - внезапная немота, комом подступившая к горлу, мешает говорить. Сил хватает лишь на то, чтоб болезненно проскулить в трубку. Ты мудрый, пап, ты поймёшь и так. - Папа знает всё, малыш. Страшно было? - усмехаешься. Я всегда "вижу", когда ты улыбаешься мне. Я помню, как в детстве ты заворачивал меня в мамин любимый плед, заключал в кольцо рук и прятал. Прятал от шума,от мира и всех подстерегавших меня, как мне тогда казалось, опасностей. Улыбаюсь воспоминаниям. - Пап, я всё ещё боюсь грозы, - уже смеясь сквозь слёзы, со стыдом сознаюсь, утыкаясь лицом в колени. Твоё бархатистое "ха-ха-ха" окутывает меня, окружая теплом, и мне снова 12, я дрожу от страха, сильные руки мягко прижимают меня к себе, колючий подбородок щекочет мою щёку, когда папа чмокает меня в висок. - Можно я приеду домой завтра? - я всё ещё боюсь услышать "нет". - А? Я же подарил тебе самую дорогую квартиру в центре, твой "собственный дом", где тебя носит ночью?! Испортишь мне репутацию, пока на меня ещё пускают слюни - лишу всего! - грозным твой голос долго оставаться не может, и ты срываешься на хохот. Окончательно проснувшись, спрашиваешь: - Креветки и пудятиге? Папа, ты - лучший.       Такси останавливается у ворот элитного комплекса, выпуская наружу худенькую девушку с огромными глазами. После бессонной ночи с телефоном, прижатым к мокрой от слёз щеке, не сразу соображаю, что это моё отражение в стекле автомобиля. Очнувшись, расплачиваюсь с водителем и бегу к дому отца. Переминаясь с ноги на ногу у двери, думаю, не ошиблась ли с извинительным подарком - бутылка, хоть и была красивой, могла заключать в себе ту ещё гадость. Хорошим сомелье меня назвать нельзя. Расстроившись, я хотела было достать вино и удостовериться, что всё не так плохо, но внезапно оказалась окружённой теплом. Таким родным, таким мягким, таким папиным. Только сейчас я поняла, что это такое - дом. Дом, папа, это не твой очередной особняк, не бесчисленные апартаменты. Дом - это твои объятия. Зажмуриваюсь от осознания этой жизненной аксиомы, губы сами растягиваются в улыбку, а я обнимаю тебя в ответ. Идиллию прерывает приглушённый звон стекла. - Ты, совершенно точно, моя дочь, - удовлетворённо кивает красивый мужчина, отрывая меня от пола и переставляя подальше от растекающейся из бумажного пакета красной лужи на полу. Я пытаюсь обидеться, но не могу перестать улыбаться. Умные с хитринкой глаза смотрят на меня пару секунд, словно запоминая. - Ну, - папа склоняет голову к плечу, приподнимая бровь, - Я могу понять твою радость - судя по запаху, вином эту жидкость назвать нельзя.       Папа! Я так тебя люблю. Улыбка, кажется, становится ещё шире. Ещё немного и я буду пищать, как неадекватные дамочки на твоих концертах. - Ну так что. Раз у меня в доме снова появилась женщина, и она не прикована к инвалидной коляске, убирать это сам я не стану. Малыш, - неплохая попытка достучаться до моего сознания, пап, - ты понимаешь, к чему я веду? - Папа... - Я уже 18 лет папа, но лужа сама не исчезнет. Ох, чёрт, звезда вспомнила, что он король. Смеясь, бегу за тряпкой.

***

      Покончив с мытьём посуды, я нахожу тебя в студии. Твой любимый полумрак, мамино фото, и, что это, мой рисунок? Бумага приятно хрустит, когда я беру его, чтоб рассмотреть ближе. В процессе создания новой песни папа, как и всегда, уходит в себя, отгораживаясь от мира наушниками. Широкие плечи вздрагивают, когда я обнимаю тебя за шею. Поворачиваешься в кресле, затаскивая меня на колени, как в детстве. Замираю. Маленькая я в твоих огромных глазах. Ты всегда казался мне таким, огромным и каким-то "слишком" было всё, что с тобой связано. Так было всегда. Слишком сильная любовь фанатов. Слишком, как казалось маленькому ребёнку на руках у тёти, заполненные залы. Слишком много стран за один тур для ещё не окрепшего детского ума. Слишком одинокие вечера без тебя, когда твоя работа разлучала нас. Слишком сильно ты беспокоился за моё будущее. Слишком сильно любил маму... Слишком сильно скучаешь по ней даже сейчас. Слишком много грусти в песнях после её смерти. Слишком широкая стена от мира, пап. Даже мне трудно было достучаться до тебя тогда. То, что было у вас с ней - это и есть любовь? Хочу ли и я пережить что-то такое? Найду ли я кого-то, как ты... - Конечно, - выдыхаешь ты, чмокнув меня в макушку. - Что, конечно? - Всё. Ответ на все твои вопросы - конечно. Твоё всезнание успокаивает, да и ночь без сна даёт о себе знать. Любимый запах твоего домашнего свитера убаюкивает. - Можно, я поживу у тебя? - Даже не знаю... Видишь ли, пресса утверждает, что у меня роман с японской моделью. Боюсь, я не смогу ужиться с вами двумя, а до следующего тура еще почти год, - полный отчаяния вздох. - Я попрошу моего парня из Нигерии пожить с нами, вчетвером нам будет не скучно, - бормочу тебе куда-то в подмышку. В тот же миг мягкость куда-то исчезает, уступая место каменным напрягшимся мускулам под мягкой тканью одежды. Тоном на октаву выше привычного Ким - я ничего не боюсь - Джеджун как бы невзначай спрашивает: - Нигерия? Это ведь где-то в Африке, так? Чувствую, как судорожно ты сжимаешь ручку кресла свободной рукой. Купился, папуля. - Расслабься, я ни с кем не встречаюсь. - И не... - полный подозрения голос. - Не встречалась, пап. Не ломай мебель. - Тебе всего-то 18, я имею права волноваться! Я лично прослежу, чтоб этот... твой будущий парень был достоин моей дочери. - Значит я умру старой девой, - потягиваюсь, сворачиваясь в клубок на твоих руках. - Пап? - М-м-м? - Я видела твои фото в диспатч. Не тебе учить меня нравственности, - подкладываю твою ладонь себе под голову. - Это просто моя... подруга, - подавляешь смешок. - Конечно-конечно. Свободной ладонью гладишь мои волосы, заставляя погружаться в твоё тепло, проваливаться в сон. Спокойствие окутывает паутиной. Последнее, что я слышу, твой шёпот: - Мне не нужны другие, она всегда со мной, в каждой ноте, малыш. Уверена, ты смотришь на фото мамы.