Не сотвори себе кумира

Черный тоннель, и я лечу по нему. Я не знаю, что будет со мной дальше, но зато знаю, чего не будет. Ни-че-го! Потому что несколько минут, или даже секунд назад не стало меня. Говорят, в последние секунды перед глазами проходит вся жизнь. Это правда. Может, и не вся, но самые яркие ее моменты – точно. Так человек прощается с тем, что ему было дорого, что он любил в этом бренном мире. А есть ли загробная жизнь? Скоро узнаю, но почему-то думаю, что нет. Только эта чернота и бесконечный полет. Моя душа летит в никуда. Мое тело лежит на выщербленных сотнями сапог каменных плитах старого аббатства. А я? Меня уже нет. Все пошло не так с самого начала. Так что путь «в никуда» я начал три года назад, когда мне исполнилось четырнадцать лет. В тот день Лучшие Люди Олларии были приглашены с семьями во дворец. Кажется, бал был по случаю Дня Рождения Его Величества, а может, годовщине свадьбы или Зимнего Излома. На приеме я увидел Его. Того, кто потом мне снился все три года в непонятных снах, кто завладел моими мыслями, стремлениями. Если бы я был эсператистский клирик, я мог бы сказать: «Он завладел моей душой». Но ему не было никакого дела до меня. Обычный мальчишка, хоть и с южной яркой внешностью. О нашей семье он отзывался с легким презрением, как, впрочем, и обо всех вокруг. Он нужен был многим, ему – никто. Сердце забилось невпопад, когда мимо прошел изящной легкой походкой Первый маршал Талига, Кэналлийский Ворон. Герцог Рокэ Алва. Тогда я не мог оторвать от него глаз. Все тянуло меня – черный колет, шпага на боку, кинжал-леворучник в изящных ножнах, герцогская цепь на тонкой шее. И алый цветок в длинных пальцах. А еще – улыбка, за которой могла скрываться как любовь, так и ненависть. Мне не в чем каяться, потому что стыда я не испытал – но отец счел, что пялиться на Повелителя Ветров неприлично. Об этом он и сказал мне дома. Дядя, гостивший в то время в столице, лишь хохотнул: - Да на него пялятся все, включая саму королеву. А мальчик повзрослел. Жоан, ты даже не замечаешь, что Эсти уже давно не ребенок. - Придержи язык, Фернан, - зло ответил отец. На этом разговор прервался.       Я доставлял немало хлопот менторам, и охотно занимался лишь фехтованием. Когда же я понял, что во всем хочу походить на Алву, то сказал, что хочу освоить кэналлийскую школу фехтования. Отец позволил. - Я найму лучшего учителя-кэналлийца, - сказал он мне, - только при одном условии. - Каком же? - Ты будешь заниматься не только фехтованием, но и словесностью, землеописанием и другими науками. - Зачем они мне? Я искренне не понимал, для чего мне уметь слагать сонеты, знать расположение звезд и уметь составить математическую формулу, да еще сделать расчеты, опираясь на нее. - Потому что ты должен стать первым. Для начала – первым в Лаик. Он помолчал, и добавил, глядя мне в глаза: - Первый маршал в свое время тоже был первым в выпуске. И не только потому, что фехтовал лучше менторов.       До Лаик было еще два года, но я взялся за науку. Это давалось нелегко – все эти формулы, древние мудрецы и правила стихосложения навевали тоску. Я злился, чем зарабатывал порицания менторов. Отец напомнил об учителе-кэналлийце, который должен прибыть в особняк со дня на день. Это придало силы. И начались тренировки, после которых одной мечтой было «упасть и уснуть». Кэналлиец требовал быстроты, непредсказуемости в атаках и контратаках и умения реагировать на малейшее движение противника. Гонял он меня безжалостно, а еще были другие предметы. Менторы по приказу отца не давали поблажек даже на такое непростое время, когда на занятиях слипались глаза. «Это ненадолго, - уговаривал я себя, - я привыкну, усталость чувствоваться будет меньше». Вскоре я втянулся, и даже появилось время погулять с друзьями. Их было четверо – тех, с кем в будущем предстоит разделить тяготы Лаик. Северин, Анатоль, Константин Манро и Макиано. Для них я был своеобразным «Первым маршалом». Мои приказы в нашей компании имели такое же значение, как приказы Ворона в армии. То есть – выполнялись по команде «бегом» и с улыбкой.       Однажды дядя во время очередного своего визита в столицу научил нас всех играть в карты и показал кое-какие нечестные приемы. В том, что Алва позволяет себе шулерские хитрости, я не сомневался. Придворные говорили, что он знает кошачье слово, но я-то был уверен – никакого кошачьего слова не существует. Ловкость рук и умение держать лицо – только и всего. Сначала я обыгрывал приятелей, потом мы вместе ходили в «Руку Судьбы», где облапошивали неудачливых игроков, которые велись на то, что мы – юнцы, которые ни кошки не смыслят в игре. Как же забавно было смотреть на то, как они отдавали нам последние талы и суаны. Как говорится, внешность обманчива. Как-то раз один корнет решил преподать нам урок. Проигравшись в пух и прах, он понял, что дело нечисто. А может, и не понял, но решил вернуть проигранное, но сесть за стол и бросить кости уже не желал. Вместо этого недотепа попытался привлечь внимание других играющих, крича, что я жульничаю. Завязалась драка. Хорошо, что кэналлиец мастерски владел искусством ближнего боя- с двумя кинжалами. В результате корнету пришлось звать лекаря, а мы покинули «Руку Судьбы», оставив за собой славу неплохих игроков и драчунов.       Так прошел год. И еще несколько раз во дворце мне пришлось встречать герцога Алву. Один раз он даже заметил меня – равнодушно скользнул синим взглядом, и свернул за угол. По слухам, в том крыле дворца находился будуар Ее Величества. Еще пару раз я видел Ворона на улице, как он проезжал мимо нашего особняка в сопровождении отряда кэналлийцев. Черные волосы развевались за спиной, подобно крыльям. Его конь – черный мориск зло косил на прохожих и всхрапывал. Злился. Я уговаривал отца купить мне черного мориска, но Жоан Колиньяр бы непреклонен. Строптивый конь не для мальчишки, который даже Лаик еще не прошел. И зря я доказывал ему, что сумею удержаться в седле, что смог бы прокатиться и на Моро. Мне достался линарец, которого я с досады назвал гоганом. Может, за рыжий цвет, а может за исключительную хитрость и поганый характер. В первый же день он умудрился цапнуть меня за руку. - Ну, вот, а ты хотел мориска, - сказал тогда отец, глядя, как наш домашний лекарь бинтует мне кисть. Рука быстро зажила, а пока я не мог держать шпагу в правой руке, то тренировался наносить удары только левой.        Когда-то я слышал, что эсператисты считают грехом держать шпагу в левой руке – мол, это от Чужого. Я считал это несусветной глупостью. Разве враг будет щадить, если правая рука ранена? А разве получится победить в поединке, если не умеешь фехтовать левой рукой? А еще у эсператистов есть заповедь «не сотвори себе кумира». Хорошо, что я не эсператист. Вообще-то всем Лучшим Людям полагается верить в Создателя и ходить в олларианские храмы, но я мало задумывался об этом. Что толку сидеть и канючить, выпрашивая что-нибудь у Всеблагого? Надо пойти и взять – как делает герцог Алва. Ворон мне снился иногда – когда я допоздна не мог заснуть, мечтая, что однажды стану таким же знаменитым, как он. И во сне увидел насмешливую синеглазую улыбку. - Ты уверен, что действительно тебе это нужно? – спросил меня Кэналлиец. Я закивал, собираясь что-то сказать ему – но проснулся.