Дневник Никиты. Мечты

У меня на кухне мы выпили вина. Посмотрели друг на друга с противоположных сторон стеклянной стойки. Я опустила глаза и стала разглядывать отпечатки пальцев на стеклянной поверхности, потом снова взглянула на Джека: -- Итак, начнем? -- Ты готова? Я кивнула. Мы устроились на диване с бокалами вина и стали целоваться: принужденно, без всякой страсти. Ковбой будто робел, был нерешителен. У него конечно много разных характерных черт, но робость не в их числе. Что-то было не так. -- Никита, мне нужно сказать тебе кое-что - он поставил бокал на столик - не знаю, как начать… Звучало зловеще. -- Хочу, чтобы ты знала - ты мне нравишься. Я просто восхищен тобой. То есть, увидев тебя в первый раз, я понял: вот самая красивая девушка из всех, что видел. Я подумал тогда: "Как такой ангел мог оказаться здесь?" -- Я не ангел, Джек. -- Конечно ангел! Ты прекрасна. И очень мне нравишься… - он замялся - и я подумал, что смогу… просто заняться с тобой сексом, будто это ничего не значит. Но я не люблю тебя. Думал, все удастся, потому что ты очень красива, но так не получится. -- Джек, тебе не обязательно любить меня. Я понимаю. Он отрицательно тряхнул головой: -- Но ты заслуживаешь этого. Такая девушка, как ты, заслуживает, чтобы ее любили всей душой. Так, как я люблю Люсинду. Я изо всех сил старался забыть ее, но прошел уже год со времени нашей последней встречи, и не было дня, чтобы я не думал, не мечтал о ней. Черт! Я ужасно скучаю по ней! Прости, что выругался. -- Ничего. Так Люсинда была твоей девушкой? -- Да. Мы всю жизнь друг друга знали. В двенадцать лет начали встречаться. Она приходила на стадион на мои бейсбольные игры, я посвящал ей свои победы. Потом стал военным. Мы собирались пожениться и жить в Плано. Я хотел служить в элитных воздушно-десантных войсках, а она думала поступить в школу медсестер. А потом случилось все это! - он закрыл лицо руками. -- То, что случилось, привело тебя в Отдел? Джек вздохнул с содроганием. -- Мы две недели перевозили солдат отряда "Дельта" из одного городка Техаса в другой - были учения. В мае. Мы использовали настоящие патроны прямо в центре одного из городков. Мне это не нравилось. Была ночь, но откуда не возьмись появился этот автобус с детьми, возвращавшимися с какого-то вечера. Их там не должно было быть, но в дороге у них случилась неполадка с автобусом, поэтому рейс был задержан - он снова тяжело вздохнул - мы обстреляли автобус, приняв его за одну из целей. -- О, Джек! -- Десять детей погибли. Другие были тяжело ранены. Говорили, что нас повесят. Никогда не забуду, что участвовал в этом кошмаре. Хотелось умереть. -- А потом тебя забрал Отдел? -- Да. Я думал, что это поможет мне прийти в норму. После того, что случилось, я не смог бы взглянуть в глаза Люсинде. И с тех пор больше не видел ее. Она работала в одном из госпиталей, куда отправили детей в ту ночь. Из глаз Джека потекли слезы. Все, что я могла сделать - обнять его широкие плечи и дать выплакаться. Прижавшись щекой к его плечу, сама боролась со слезами. -- Она думает, ты умер? -- Да, погиб в автокатастрофе. В прошлом месяце она вышла замуж за врача. Я взяла его руку и пожала ее. -- Давай останемся друзьями, Джек. Друзья очень нужны в Отделе. Как думаешь? Знаешь, что Вальтер говорит о нас с тобой? -- Тот старый хиппи? Я кивнула: -- Он называет нас: парочка блондинистых близнецов, которых разлучили после рождения. Думаю, наш роман не очень хорошая идея. Но мы попробовали по крайней мере… Знаешь, у меня тоже есть печальная история любви. Я влюблена в одного парня уже несколько лет - и большую часть этого времени он меня просто не замечает, и пока что-то не понадобится, я для него не существую. Но стоит ему поманить меня, бросаюсь к нему без оглядки, хотя перед этим не раз даю себе обещание, что такое больше не повторится. Как тебе это? -- А этот парень из Отдела? Я покраснела: -- Сегодня мы наткнулись на него в супермаркете. Ты называешь его Майк. -- Да ладно?! Ты шутишь! -- Нет, не шучу. Мы оба посмотрели на презервативы, лежащие на столе, и начали дико хохотать. Ковбой пробыл у меня почти всю ночь – нет, мы не передумали насчет секса. Мы пили вино, ели шоколад и смотрели «Мужской стриптиз». Я смеялась, как сумасшедшая – это один из моих любимых фильмов. Ковбой же поначалу стыдился сюжета. Он сказал, что его отец был баптистским проповедником, поэтому он по сей день извиняется за каждое ругательство. Поначалу Джек не очень хорошо понимал, что говорят герои, из-за их британского акцента, но потом втянулся и стал хохотать так же громко, как и я. Возможно, дело в вине и шоколаде, но в ту ночь я начала забывать про свои неприятности. И все же без пары мыслей о Майкле не обошлось - я усмехнулась, вспомнив нашу встречу в супермаркете, и подумала, что может быть сейчас он смотрит свой фильм и слизывает начинку с печенья. Интересно, волновала ли его хоть немного мысль о том, что этой ночью я занимаюсь любовью с Ковбоем? Хотел ли он оказаться на месте Джека? Вряд ли… Лицо Джека стало пунцовым от смеха во время сцены раздевания. Он сказал, что до семи лет не знал, что эта штука у мужчин называется пенисом, его мама никогда не любила разговоров на подобные темы в компании, где присутствовали мужчины и женщины. Я чуть не упала с дивана! *** Два дня спустя я сидела по-турецки на столе в оружейке, поглощая нежирные клюквенные оладьи и наблюдая, как Вальтер возится с коммуникатором. Старик широко улыбнулся: -- Ну как дела, сладкая? Ты выглядишь счастливой – гораздо более радостной, чем в последнее время. -- Я счастлива, Вальтер – улыбнулась я в ответ и положила еще кусочек оладьи в рот. Вкус был отменным – я стала готовить гораздо вкуснее. По-крайней мере Ковбой и Вальтер так считают. -- Я рад, сладкая. Все дело в этом мальчишке, Джеке? -- Мальчишке, Вальтер? – я рассмеялась. Да, Джек был ребенком. По-сравнению с Майклом он большой, несмышленый и забавный мальчишка. -- Он выглядит как школьник. Но если он сделал тебя счастливой, какое я имею право обсуждать его. Он мне нравится. -- Мне тоже. -- Дорогая, тебе обязательно съедать все оладьи, которые ты для меня испекла?... И еще, не пойми меня неправильно: парню не придется потом страдать из-за тебя? -- Нет! Ничего не было – мы просто друзья и всё. И я рассказала Вальтеру о встрече в супермаркете и о Люсинде. … -- Кстати, о неприятных жизненных моментах – хитро сказал старик – ты не собираешься намекнуть Майклу, что у вас с Джеком ничего не было? -- Не думаю, что ему до этого есть дело. В ту ночь он не позвонил. Вообще-то я надеялась, что Майкл найдет предлог и вызовет меня в Отдел, - тогда бы я удостоверилась, что он ревнует. Но предлога, видимо, не было – последняя пара дней была на редкость спокойной. Скорее всего, затишье перед бурей. Я широко зевнула. -- Что, не выспалась? -- Пол ночи училась жонглировать. Джек тренирует меня. У него здорово получается. Это занятие требует напряжения, синхронности и координации. У меня почти получилось. Я снова зевнула и потянулась. -- Уже несколько вечеров мы занимаемся этим часами. Очень изматывает. Джек перфекционист и может это делать несколько часов кряду. Плюс, он очень хорошо натренировался. Думаю, потому что он пилот – умет сосредотачиваться. Джек знает так много способов, Вальтер: стоя, сидя, даже сзади. Это так здорово! Глаза Вальтера расширились, рот приоткрылся – он выглядел скорее удивленным, а не восхищенным. Но я была сильно увлечена рассказом о своем новом умении. -- Джек говорит, я совершенствуюсь. Вчера мы пробовали перед зеркалом – снова и снова. Вальтер, я так устала! Пот лил градом, но зато как было классно! Сначала он завел мою руку за спину и сказал подержать шарики – просто потрогать, почувствовать рукой, ну знаешь – чтобы потом улавливать ритм. Но они небольшие и мягкие, так что было несложно. Вальтер кашлянул. -- Да, очень интересно, сладкая. Запомни, на чем остановилась. Эээ… привет, Майкл! Ты что-то хотел?... Я обернулась. Майкл стоял в нескольких футах позади. Выглядел сдержанно и элегантно, как обычно, только щеки слегка порозовели. Я впервые увидела его после того инцидента в магазине. Интересно, сколько времени он провел на тренажерах, чтобы нейтрализовать последствия упаковки мороженого и коробки печенья? Я сказала: -- Привет, Майкл. Хочешь оладушек? -- Э, нет, спасибо. Вальтер, ты не взглянешь на это? Он не работает – сказал он и отдал Вальтеру ПДА. -- Конечно, Майкл – Вальтер, еле сдерживаясь, покусывал губу. Майкл кивнул, повернулся и ушел. Вальтер начал смеяться. Точнее, гоготать, держась за бока. Я свирепо взглянула на него: -- И когда он вошел? -- Когда ты сказала, что занималась этим с Джеком всю ночь. -- Ты думаешь, он неправильно понял мой рассказ? -- Я думаю, что он чуть не подавился, когда ты сказала, что Джек дал тебе подержать мягкие шарики. *** Когда я проснулась утром, почувствовала, что шея задеревенела: слишком много упражнялась в жонглировании. Никак не получалось уложить волосы, а в добавок на щеке вскочил прыщ – огромный, как вулкан Этна. Маскирующий карандаш только ухудшил его вид. Мои волосы – это просто катастрофа. Иногда я собираю их в уродливый комок на затылке, надеясь, что кто-нибудь примет это за веянье моды. И это иногда срабатывает, из-за моего высокого роста и привлекательного лица. Но думаю, что большинство считает меня просто ленивой. Мать всегда говорила, что спереди я выгляжу неплохо, но совершенно не умею заплетать волосы. Она была права. Помню, как она вычесывала мне колтуны и бросала мягкие желтые шарики волос в красную австралийскую грязь. В детстве я потеряла немало волос, чтобы соответствовать образу леди Годивы. Иногда мне все равно, но в это утро я выглядела мерзко, как сливная яма. Я опоздала на работу, не успела съесть хлопья на завтрак и теперь сидела за компьютером, а мой желудок, как дикий зверь, издавал грозное рычание. Еще было предчувствие, что скоро начнутся «эти» дни. Я подняла глаза и заметила, как Биркофф ухмыляется, глядя на меня. Если Вальтер рассказал ему про тот случай в оружейке, я скормлю его собакам! А, может, Бирки пялится на мой прыщик? Ха! Как будто у самого их нету. Я, может, и отвлеклась бы в итоге на работу, если бы в комнату не вошел Майкл – совершенство на палочке, порция удовольствия для глаз. С ним рядом шла секретарша Шефа – Мелани. Он слегка наклонился к ней, чтобы лучше слышать. Иногда мне хочется быть такой же миниатюрной, как Мелани (или Меланома – так я ее называю – та еще стерва). Надеюсь, ему не нравится эта новоиспеченная шестерка начальства. Но они неплохо смотрятся вместе: она такая маленькая и женственная, он такой большой и мужественный. Майкл просто жеребец. Тут нет сомнений. Его волосы снова отросли – мне нравится, когда они длинные. Нравится, когда он расстегивает пиджак и кладет руки в карманы своих облегающих брюк. Он такой красивый, изысканный в стенах Отдела, но я знаю, какая страстная натура скрывается на самом деле за безупречным фасадом. Чувствительность, отличное чувство юмора, притягательная опасность – все это часть тайны Майкла. Интересно, когда-нибудь мне удастся узнать о нем всё? Могу смотреть на него, такого изысканного и безупречного, целый день. И все же, больше нравится, когда в нем есть какой-то беспорядок: когда одет в те джинсы и расстегнутую белую рубашку, или когда спит - небритый, а на щеке у него отпечатались складки от подушки; и когда он открывает глаза, влажные, смотрит из-под отяжелевших за ночь век. В те немногие дни, когда мы просыпалась в одной постели, я убирала мягкие пряди волос с его лба и представляла, что он принадлежит мне и только мне. В тот момент, когда думала об этом, мне показалось, что он обернулся и посмотрел на меня – тем взглядом, который заставляет чувствовать себя бабочкой приколотой иголкой к картонке. Я быстро опустила глаза и ввела неправильные коды. Я чувствовала его взгляд: возможно, он смотрел на кошмарную прическу и серый свитер, в котором я так уныло выгляжу. Та продавщица, что всучила мне его, соврала – свитер мне совсем не идет. В тот день я узнала, что Майкла отправляют в Таджикистан. Хотелось бы поехать с ним. Хочу снова быть в его команде. Я быстро подняла взгляд от монитора – Майкл все еще смотрел на меня, тихо и оценивающе. Я про себя попросила его быть осторожнее. Еще хотела сказать, что у меня в тумбочке лежит целая коробка презервативов, ожидающая подходящего парня – его. Хотелось поцеловать его на прощанье. Дорогая Анна Лэндерс (Esther "Eppie" Pauline Friedman Lederer, более известная как Анна Лэндерс, знаменитый автор колонки советов, издававшейся в течение 45 лет в разных газетах Северной Америки), я секретный правительственный агент. Мне кажется, я влюблена в своего начальника, но он вряд ли догадывается о моем существовании. Мне нужна помощь. Нужна другая женщина, с которой я смогу поговорить об этом. Последней моей подругой была Карла. Впрочем, вы знаете, что с ней произошло… Прошлой ночью мне приснился сон: я нахожусь в большом доме со множеством комнат. Иду за Майклом по бесконечному лабиринту коридоров, все стены и двери черного цвета. Знаю, что он где-то в этом доме, но не могу ни настичь его, ни увидеть. Слышу, его смех, тихое зловещее эхо где-то вдали – он будто дразнит меня. И каждый раз, когда кажется, что догнала его, черная дверь захлопывается перед носом. Я проснулась в холодном поту, ужасно злая на него. Вчера вечером он уехал на задание в Таджикистан – там находился террористический лагерь, где военный диктатор Резвон Содыров держал несколько заложников - работников Комитета Красного Креста. Ковбой транспортировал оперативников на эту миссию. Вчера я видела, как Майкл, одетый в черную одежду для миссий, уходит, сверяя часы, такой близкий и одновременно далекий, как незнакомец на автобусной остановке. Я смотрела ему вслед с верхнего яруса, пока двери со свистом не поглотили подтянутую фигуру. Рыцарь, входящий в темную пещеру, чтобы сразиться с драконом… День был долгим и скучным. Сейчас пишу эти строки и вспоминаю его лицо – теперь будет трудно заснуть. Я спала, когда в три часа ночи кто-то постучал в дверь. Открыв ее, я увидела Джека – в джинсах, ботинках – в обычной одежде, он держал кепку в руках. -- Джек, что ты тут делаешь? -- У меня есть новости. Я хотел, чтобы ты услышала это от меня… Его голос сорвался. В глазах блестели слезы. -- Майкл… Я пытался спасти его. Но с самого начала все не заладилось – их будто бы кто-то предупредил. Была стрельба. Я не поднимался в воздух до последнего… -- Он мертв? Ты видел, как его ранили? -- Нет. Мы потеряли шестерых. Пришлось оставить его. Никто не видел, что с ним произошло. Джек притянул меня к груди, больше чтобы успокоить себя, а не меня. Майкл. Я прижалась щекой к плечу Джека. Нет, нет, нет! Я бы почувствовала, если бы он погиб. Но ничего не чувствую. Я тихо спросила: -- Вы пытались связаться с ним? -- Безрезультатно. Его передатчик не работает. Майкла убили или взяли в плен. Через несколько часов меня вызвала Медлин. Когда я вошла в кабинет, та опрыскивала орхидеи из пульвелизатора. Она выглядела как-то иначе, а, может, дело было во мне. Резкие черты ее лица, кажется, смягчились – или я просто воспринимала окружающее иначе. Если он мертв, я больше никогда не стану прежней – мир вокруг изменился - стал сухим, изломанным, серым. Идти было трудно, будто ступала по вязкому песку. Красивое лицо Медлин было печально, глаза чуть покраснели. Я вошла – оцепенелая, усталая, очень усталая. -- Садись, Никита. Я села. Вспомнился тот яркий зеленый диван, который когда-то давно стоял в ее студии, ряды вешалок с одеждой. Тогда мы говорили, как подруги. И сегодня я была одета, как в те времена – в джинсы и свитер. Но тогда это был вызов, а теперь так оделась, потому что эта одежда была первой, что попалась под руку. Чувствовался какой-то странный запах. Я принимала душ сегодня, но ничто не могло смыть неприятный запах ужаса и отчаяния. Он шел изнутри – будто мою душу убили и оставили гнить. -- Никита, хочешь чаю? Что-нибудь поесть? -- Ничего не хочу, спасибо. Она покачала головой. -- Тебе нужно беречь силы. Не стоит доводить себя до болезни. А пока нам следует быть оптимистичнее. Знаю, что ситуация кажется безысходной, но ведь Майкл есть Майкл. Я вспомнила время, когда Майкла оставили в Боснии. Медлин подвергла себя сердечному приступу, чтобы спасти его. Хотя не знаю – она сделала это ради Майкла или для того, чтобы вытащить Петросяна. Я так и не поняла. -- Что я могу сделать, чтобы помочь тебе? Может, хочешь взять отпуск? Я могу отстранить тебя от миссии в Балафасе. Не думаю, что тебе удастся сосредоточиться на работе. Даю тебе неделю. -- Почему ты так добра ко мне, Медлин? -- Можешь мне не верить, Никита, но я волнуюсь за тебя. За тебя и Майкла. Я встала и кивнула. Возьму неделю. Не знала, стоит ли верить Медлин, но ее слова тронули меня, вызвали неудержимый поток слез, которые я до этого не смогла пролить из-за оцепенения, охватившего меня. Удивительно! Она приблизилась ко мне и обняла, прижимая рукой мою голову к своему плечу. -- Иди домой - сказала она мягко – я буду на связи. Ее голос колебался, я чувствовала, что ее тело дрожит. -- Найди что-нибудь внутри себя – что-то, что принадлежит ему и держись за это изо всех сил. В тот момент я осознала, что Майкла больше нет. И Медлин думала так же. Иначе она никогда бы не сказала этих слов. Никогда до этого не видела блеск сдерживаемых слез в этих темных карих глазах. Я проснулась в пять часов, сон придал мне сил. Приняла душ, сварила кофе и стала ждать. В шесть зазвонил телефон – мое сердце бешено застучало. -- Связи нет – сказала Медлин – мы позвоним тебе, если что-то изменится. Тебе что-нибудь нужно? Я повесила трубку. Знаю, это было грубо. Я бродила по парку. Уже два дня лил дождь. Тяжелый, холодный, сильный – необычно для этого времени года. Я забыла зонт и мобильный телефон дома. Возможно, телефон забыла намеренно. Боялась, что они позвонят и скажут, что он мертв. Застрелен или тяжело ранен. Если он умер, то я надеялась, что это случилось быстро, что он не страдал долго. Парк был пуст, если не считать нескольких мамаш с детьми. Они стояли у озера, одетые в желтые непромокаемые плащи, и кормили уток. Когда я была маленькой, тоже приходила в парк с пакетом черствой булки и бросала кусочки уткам, наблюдая, как они плавают и ныряют. Интересно, Майкл с Адамом когда-нибудь приходил сюда кормить птиц… Я шла дальше, мимо озера. Несколько бегунов обогнали меня. Миновала столы, где Майкл играл в шашки со стариками. Как же звали того ювелира? ... Мистер Голдман. «Майк, если тебе нужно кольцо, чтобы обручиться с этой красивой блондинкой, ты знаешь, к кому обратиться» (про игру в шашки и про ювелира рассказывается в одной из предыдущих глав Дневника). Что подумают все эти знакомые ему люди, когда молодой человек с грустными зелеными глазами не придет к ним снова? Исчезнет, не оставив ни прощального письма, ни почтового адреса. Я шла дальше, мимо книжного магазина, куда он часто заходил, мимо кофейни, где он по утрам пил свой капучино. Мои ноги ступают по земле, по которой он проходил много раз. Если бы он умер, я бы это знала… Если бы он умер, мое тело тут же покинула бы жизнь – как от удара молнии, разве нет? Неужели нет? ... «Майкл, вернись» - говорил каждый мой шаг. Я старалась перешагивать трещины в асфальте. Видимо, за свою жизнь наступила на множество трещин – поэтому случилась такая беда. Я долго простояла под дождем около его дома, слушая гомон голубей, сидящих на подоконниках – они достаточно умны, чтобы спрятаться там от дождя. Волосы прилипли к лицу, пальто насквозь промокло. По направлению ко мне двигалась парочка под большим красным зонтом. Они тихо переговаривались, как делают все любовники, заставляя остальных завидовать себе,– спорили о месте, где им пообедать. -- Давай пойдем в бистро у фонтана. -- Но мы были там в прошлую субботу. -- Ну и что, зато там готовят вкусные салаты. -- Я сегодня говорил, какая ты красивая? -- Да, но скажи еще разок… Я с завистью и тоской смотрела, пока они не скрылись за углом. Снова поглядела на здание, будто надеясь, что сейчас он откроет одно из окон, выглянет и улыбнется мне. «Майкл… вернись ко мне» - прошептала я. В его квартиру было несложно попасть. В конце концов, я шпион. Было так странно там находиться. Я огляделась вокруг. Была там всего несколько раз, но знаю его квартиру так же хорошо, как свою собственную. Она нравится мне - как и ее хозяин. Я представляла, как он живет здесь, и на этих представлениях строила свои ночные мечты. В этих мечтах я подарила ему уютную жизнь, хорошую жену, которая любит его всем сердцем, подарила любовь и дружбу. Я подарила свое сердце. И он не знает. Это только мои прекрасные одинокие мечты. Я скинула мокрые кроссовки и босиком прошла на кухню. Было уже поздно. Световые люки над головой казались черными зияющими дырами, холодные забрызганные дождем окна отражали мое вторжение. Я решила, что здесь необходимо повесить шторы. Нужна женщина, которая сказала бы ему об этом. Майкл уходил в спешке. На столешнице лежала высохшая кожура от апельсина. Черствые тосты на синей тарелке. Полчашки кофе с жирной пленкой на поверхности. Тут же стоял пакет с молоком – я взяла его и вылила свернувшуюся жидкость в раковину, вымыла чашку, тарелку и убрала их. Следов Майкла не осталось. Я подошла к музыкальному центру. В нем было несколько дисков. Вот она, машина, запрограммированная играть его любимые мелодии… Я нажала “Play”: Ты смотришь на меня холодным взглядом, Едва сдерживая раздражение, А я жду тебя. Ловкое движение руки – и две судьбы сплелись в одну. Томимый ожиданием, я лежу одинокой постели. И я жду без тебя. С тобой или без тебя… С тобой или без тебя… Преодолев шторм, мы достигаем берега. Ты отдаёшь всю себя, но я хочу большего, И я жду тебя. С тобой или без тебя… С тобой или без тебя… Я не могу жить С тобой или без тебя… Я выключила музыку, слезы застилали глаза. Но голос Боно продолжал звучать в ушах, когда поднималась по лестнице в его спальню. «И я жду тебя…». Широкая постель не прибрана. Простыни синего цвета смяты посередине тяжестью его тела. Подушка сильно измята: он сгибает ее пополам и подкладывает под голову. Майкл спит, как тиран – на спине, свободно раскинув руки и ноги, снимает с себя одеяло. А я сплю на животе. Мы бы воевали в постели за свою территорию – улыбаюсь, когда пишу это. Я стояла там и представляла его, обнаженного и прекрасного, лежащего под синим стеганым одеялом. Каштановые кудри разметались по подушке… Чудесное видение. Присела на край кровати. Телевизор стоял на полу, в видеомагнитофоне была кассета. Протянув руку, вытащила ее: «Дурная слава» Хичкока. Я знаю этот фильм – один из любимых у Бобби (Роберта - мать Никиты). Помню, считала его глупым и бессмысленным. Он черно-белый. Я не понимала это кино, но ведь тогда я была совсем юной. А мать смотрела его и пускала слезу над героем Кэри Гранта, восхищаясь его красотой. И Ингрид Бергман. Она ведь прекрасна. И печальна. У нее такие грустные глаза. «Он действительно любил ее, понимаешь, Никки, - говорила она мне – но Девлин был шпионом, поэтому не мог сказать ей, что любит до самого конца. Ему пришлось позволить ей выйти замуж за этого мелкого парня со странной мамашей. Это был его долг». «Ага, мам, он должен был держать свою любовь втайне, потому что иначе не о чем было бы снимать фильм». И о чем он думал, когда смотрел кино? Обо мне? Если бы он сказал мне… Если бы я сказала… Надеюсь, он знал. Просто должен был знать о моих чувствах, о том, что я любила его. Хотя, наверное, Майкл понял это раньше, чем я сама. Я взяла рубашку, лежавшую на краю кровати, поднесла ее к лицу и вдохнула его запах, который еще хранила ткань. Шампунь и мыло, кофе, апельсины, его аромат, еще свежий и живой. Мои слезы намочили мягкий синий материал. Я легла на кровать и уткнулась лицом в подушку, все еще прижимая рубашку к груди. Останусь здесь ненадолго и буду дышать им – в последний раз – а потом пойду домой. Больше никогда не приду сюда, но сейчас я должна побыть здесь, чтобы поверить, что он был реальным человеком, жил и, возможно, когда-то принадлежал мне. Мне приснился сон, навеянный историей про Джона Бука и ту девушку из эмишей. Он вернулся ко мне утром, совсем рано. Мы вместе лежали в постели. Я была одета в длинную ночную рубашку, а он - полностью обнажен. Он лег, обняв меня сзади, прижался подбородком к моему плечу, я слышала его тихое дыхание, чувствовала через рубашку, как щетина на его подбородке покалывает мое тело. Все было так реально… Я счастливо вздохнула, больше ничего не было нужно. Мы лежали на старой железной кровати, слишком маленькой для двоих, но уютной. Шторы развевались на ветру, как плотные белые паруса, впуская в комнату запах крахмала, аромат цветов и яркого солнца. Снаружи, за окном, чирикали птицы – я слышала, как они ступают маленькими лапками по подоконнику. Я провела рукой по своей напряженной груди и дальше к его руке, лежащей на моих ребрах, желая, чтобы он прикоснулся ко мне. Он мой навсегда… Коснулась его твердой руки… «Майкл, мне трудно дышать…» Он проснулся, мои волосы запутались в его щетине. Глухой хриплый голос, горячее дыхание у моего уха: «Устал. Надо выспаться… Я люблю тебя». … Я резко открыла глаза. Мои сны никогда не бывают так хороши! Они всегда заканчиваются на самом интересном месте – будто приходит кто-то и вырывает меня из той реальности. Уже почти рассвело. Было слышно, как дождь барабанит по окнам. Я находилась в комнате Майкла, в его постели. Синяя скомаканная рубашка лежала у меня под головой. Я отвела руку назад и коснулась… гладкого бока, шероховатого бедра, твердых ягодиц – таких твердых, что об них можно разбить яйцо. Не спутаю этот зад ни с одним другим! Майкл! Глаза привыкли к сумраку комнаты. Сердце бешено забилось, когда я увидела мужскую руку под своей левой грудью – тонкие длинные пальцы, красивые ногти, сломанные и в крови, израненные суставы, запястье в синяках. «Майкл…» - прошептала я. Поднесла его бедную истерзанную руку к губам и поцеловала ее. Он даже не пошевелился, настолько был измотан. Его кожа была горячей, жизнь струилась по его венам. Я повторяла его имя снова и снова, как молитву. Потом уткнулась обратно в подушку и зарыдала. Я знала, что нельзя продлить этот момент навечно, поэтому, выплакав слезы, тихонько сняла его руку с себя. Видимо, это причинило боль, потому что он резко вздохнул, но не проснулся. Потом аккуратно опустила его руку и выскользнула из постели. Обернувшись, стала любоваться этим телом. Вот он, такой знакомый, и в то же время чужой. Посмотрела на его лицо: припухшее, в кровоподтеках, губа разбита – на ней запеклась кровь. Его плечи, ребра, бедра, бока – все было в ранах и синяках. Скорее всего, его били ногами. Он дышал, будто сильно простудился – я подумала, действительно ли это так, или ему опять разбили нос. Майкл. Слезы снова полились из глаз. Если я когда-нибудь увижу того, кто сделал с тобой такое, я отстрелю ему яйца. Даю слово. Живот сжимался, как кулак, сердце переполнилось жалостью и болью. Бережно укрыла его прокрывалом. Даже холодные ступни были поранены – я осторожно укутала их в синюю рубашку. Но он жив, действительно здесь. Это не сон. Он вернулся ко мне. Майкл немного пошевелился, его рука дернулась, будто он искал меня, лежащую рядом. Сбылась моя мечта о Джоне Буке… Итак, где у него хранится чай и припарки? Знаю, вы думаете это нехорошо: мне нравится, что он голый и беспомощный. Но редко случается так, что мои мечты сбываются – обычно вмешивается реальность. Что он делал? Где был и почему не дал знать Отделу, что жив? Ради чего так рисковал? И что они сделают, когда узнают, что он нарушил директиву – занимался чем-то на стороне? Страх, как тающая ледышка, проскользил по спине, когда я подумала об этом. Он должен был позвонить. Я бы помогла ему. Я надеялась, что Медлин все еще была в добром расположении духа. Нужно позвонить ей, хотя и не хотелось. Я на цыпочках вышла из комнаты, перешагнула разбросанную на полу незнакомую одежду: грязные теннисные туфли, перепачканные брюки цвета хаки. Видимо, он слишком устал, чтобы убрать вещи, даже, чтобы принять душ – вообще-то от него не очень хорошо пахло. Бедный. Не имеет значения, если он не возьмет это в привычку. Я спустилась по лестнице, чтобы найти телефон. Вдруг раздался странный шорох, я остановилась. Звук шел не из спальни, а из гостиной, справа. Я повернулась. В комнате стояла женщина: красивая и темноволосая. На ней ничего не было надето, кроме черной футболки Майкла. В руке она держала пистолет, который профессиональным движением навела на мое лицо. -- Кто ты? – спросило видение. Но я стояла, не в силах вымолвить ни слова. Так вот почему его так долго не было! Я три дня лила слезы, думая, что он погиб! Теперь мне самой хотелось убить его. -- Могу задать тебе тот же вопрос – сказала я – мое имя Никита. Я подруга Майкла. -- Ты живешь здесь с ним? Он не говорил о тебе. О, ну конечно не говорил! Зачем рассказывать обо мне этой гибкой лесной фее? Она просто прекрасна: аккуратна, женственна, все на своем месте. Я хмуро посмотрела, как его футболка облегает ее высокую грудь. Маленькие руки и ступни. Почти черные волосы и зеленые глаза оливкового тона – не такие прозрачно-зеленые, как у Майкла. Она, как и Симона, составит с ним великолепную пару. Или, как Елена, даже Терри – все темноволосые, миниатюрные, милые. Все они так не похожи на меня… -- Я не живу здесь. Приходила покормить его… домашних змей. А как зовут тебя? И не могла бы ты опустить пистолет. Я писать хочу, как скаковая лошадь, а твоя пушка заставляет нервничать. Она опустила оружие. -- Меня зовут Изольда. А, ну конечно! Тристан и Изольда. Легендарные кельтские любовники. Она просто должна носить подобное имя. Хотя, похожа, скорее, на итальянку, чем на ирландку. Должно быть, ее родители знали, что «Изольда» переводится как «самая красивая». -- Ты помогла ему? – спросила я – Ты привезла его сюда? -- Да, я помогла ему. Он болен. Было очень трудно добраться сюда – она говорила с акцентом. Может, француженка? Я понимающе кивнула. Уверена, ему не надо было долго уговаривать. Взглянула на ее колени – пожалуй, слишком худая. Впрочем, так и должно быть. Не может же его спасительница выглядеть, как Пэт из «Saturday Night Live». О, нет! Она, как девушка из клипа Рикки Мартина. -- Слушай, мне надо идти. Только не вздумай стрелять в спину. Передай Прекрасному Принцу, когда проснется, что он по уши в дерьме, ОК? Я развернулась к ней спиной, накинула пальто и вышла в серое дождливое утро, полной грудью вдыхая воздух. Нужно убираться отсюда. Надо подумать. Хотелось зареветь. Я отошла футов на десять, когда услышала, что он зовет меня. Его хриплый голос заглушал дождь. Решила притвориться, что не слышу, но потом передумала и обернулась. Майкл стоял около здания под струями дождя, волосы спадали на лицо темными кольцами. Он снова позвал меня – еле слышный голос сорвался. Он молча стоял под дождем, почти худой и весь израненный. На нем были только черные пижамные штаны – больше ничего. Дождь ручейками стекал по волосам и груди. Все, о чем я могла думать, это как он красив сейчас. Он бежал за мной! В первый раз за все время! Чем тут гордиться? И почему мне хотелось танцевать под дождем от того, что несчастный, больной, избитый, насквозь промокший полуобнаженный мужчина в мокрой пижаме бежал за мной? Мне должно было быть стыдно. Но не было. Может, это любовь? Влюбленные делают всякие сумасшедшие выходки. Он меня любит? Вообще, у меня нет четкого представления о любви – не могу представить, какова она. А, может, он просто заботится обо мне? Как друг. Но ведь он сказал «Я люблю тебя»… или это мне приснилось? Сказал ли он это мне? Не помню. И было ли это дружеским признанием или любовным? И слышала ли я когда-либо «любовное» признание? Не думаю. Так странно. Ведь он до этого никогда не старался вернуть меня – так, будто я была его жизнью. И знал ли он, что там, в постели, с ним была я? Или думал о другой? И почему он совсем разделся перед тем, как лечь? Он это сделал, когда увидел меня?... Какой тупой вопрос! Ага, Никита! Он только взглянул на тебя и так возбудился, что скинул всю одежду и прыгнул в постель. Одежда же была промокшая и воняла, как террорист, поэтому он избавился от нее, идиотка. Вот в чем дело. И кто такая эта темноволосая девица? Может, он мечтал о ней, но потом увидел меня и подумал: «Ну ладно, дареному коню в зубы не смотрят»… Майкл приблизился. Нужно было что-то делать. О, может, убежать и спрятаться за телефонной будкой? Или скрыться за тем проезжающим автобусом? А то он увидит меня грязную, усталую, со свалявшимися волосами, без макияжа и с красными опухшими глазами, и сразу вернется к богине с пистолетом. Ужас… -- Что ты делала в моей постели? -- Спала – ответила я. Просто замечательный ответ! Я не подошла ближе к нему – стояла и рассматривала трещины в асфальте, чувствуя, как тело реагирует на его близость. Боже, это чувство охватывает и поглощает. Он впитывает меня, как губка. Хочу узнать кое-что: как выглядит любовь? Она так же красива, как ты, Майкл? Такая же ангельски печальная? А если нет, Майкл, давай будем думать, что это все же так. -- Почему ты была в моей постели? -- Мне… нужно было быть там. -- Почему? – это слово было произнесено тихим шепотом, почти одним дыханием. -- Ладно, ты мне просто небезразличен. А ты что подумал? Я смахнула выступившую слезу. И почему я просто не выдала всё? Хорошо, Майкл, ты победил. Я люблю тебя. Люблю до сумасшествия. Я схожу с ума от тебя. Думала, ты умер, и я никогда не смогу сказать тебе о своих чувствах. Я могла выразить это только одним способом – прижать к груди твою рубашку, уткнуться лицом в твою подушку и вдыхать твой запах. Хотела узнать, что ты делал в последний день своей жизни, ужасно хотела поехать с тобой на ту миссию. И теперь я пойду за тобой куда угодно. -- Я не думала уже, что ты появишься. Надеялась. И тем более не ожидала, что приведешь компанию. Это звучало ужасно грубо. -- Мне пришлось. -- Ну конечно. -- Ты подумала, я умер? -- Ты что! Нет! – сказала я, глотая слезы, - кто та женщина, Майкл? -- Она представляет большую ценность для Отдела. -- Так все было спланировано? Меня, как всегда, обманули? -- Нет, я не поступил бы с тобой так. Все очень сложно. Сейчас я не могу тебе рассказать. О, великий мастер смутных формулировок! Майкл был весь мокрый, замерзший и больной - теперь это было очевидно. Он начал кашлять. -- Прошу тебя, Майкл, возвращайся домой. Когда ты высыпался в последний раз? -- Не помню. Никита, мне нужно сказать тебе… Первые прохожие заспешили на работу. Мужчина с мрачным лицом и зонтиком уставился на нас. Хотелось крикнуть ему: «Это любовь, приятель! И мы можем делать все, что нам заблагорассудится! Мы каждый день рискуем ради тебя жизнями. Так что иди в офис и живи дальше своей скучной жизнью». -- Майкл, скажи правду: ты переспал с ней, чтобы заставить сотрудничать? Он засмеялся, а потом закашлялся. -- А я полагал, что одного моего взгляда достаточно, чтобы склонить жещину к сотрудничеству, Никита. -- Дда, я слышала об этом. Но ты в своем репертуаре – никогда не отвечаешь на мои вопросы. -- Нет, я не спал с ней. Есть только одна девушка, с которой я хочу это делать. -- О!... – я надеялась, что он имеет в виду меня. Как быстро Майклу удалось закончить пререкания. И так мягко. Мне понравился этот обтекаемый ответ. И блеск в глазах тоже… Этот мужчина сведет меня с ума! Еще эти мокрые штаны… -- Ты веришь мне? -- Да, в это я поверю. -- Пройдет какое-то время прежде, чем я смогу рассказать тебе все. -- Впереди вся моя жизнь. Он запрокинул голову и захохотал. Потом снова стал кашлять. Он знает: я сумасшедшая, импульсивная, нетерпеливая, верчусь, как дервиш. А он терпелив. Тверд, как камень. Может, ему когда-нибудь и удастся заставить меня остановиться хоть на пять минут. Точно знаю, каким способом… -- Можно спросить тебя? -- Только если после этого сразу вернешься домой. Не хочу, чтобы ты заболел еще сильнее. -- Ты когда-нибудь мечтаешь, Никита? Черт! Он что, нашел мой дневник? Я покраснела: -- Иногда. -- И я тоже. Одна из этих фантазий о том, как нахожу в своей постели высокую спящую златовласку. Я закусила губу: -- А она одета? Его глаза загорелись. Должно быть, лихорадка от простуды. А, может, он бредил. -- Но там, в постели, не было еще одной девчонки, а? Или плюшевого медведя? -- Нет, моя дорогая Никита, я с тобой-то не могу справиться. Выражение его лица в тот момент было похоже на довольную морду кота, у которого рот набит перьями пойманной птицы. Снова хотелось плакать. Это лучше, чем в мечтах. Мы стояли в пяти футах друг от друга, но я чувствовала его – внутри себя, как продолжение себя, под кожей. -- Поверь в меня. Ты не должна, но сделай это. Я согласно кивнула. Уверена, мои глаза покраснели, а когда я плачу, то выгляжу ужасно. -- Прошу, вернись в дом... Я верю в тебя. Он улыбнулся и, оборачиваясь, сказал: -- Это начало. Начало нашего пути. Увидимся в Отделе. -- …Да. Нужно было возвращаться – Медди не может быть милой и заботливой так долго. -- Ах да! Майкл! -- Что, Никита? -- Ты умеешь жонглировать? Он широко улыбнулся: -- Нет. -- А я умею. Я научу тебя. -- Мне бы очень этого хотелось. Он повернулся и пошел обратно к себе. А я стояла под дождем и смотрела, как он исчезает за дверью. Всю дорогу домой то смеялась, то плакала, проходя милой сердцу дорогой – мимо кофейни, книжного магазина и шахматного стола в парке. Он вернулся. У нас теперь есть время…