Письмо

Аля проснулась ближе к обеду, сегодня она как никогда спала долго. Прислушалась к звукам в квартире – тихо: «Неужели не пришла ещё?!». Но совсем не эта мысль терзала сейчас сознание девушки. Ей снился сон, а может это был и не сон вовсе. Сквозь дрему она чувствовала, как что-то незримое, словно легкий весенний ветерок, залетело к ней в комнату, но страха она не испытала, наоборот, стало как-то по-домашнему уютно. Нечто благоговейно остановилось в изголовье дивана, как будто на что-то решаясь или чего-то ожидая, а затем осторожно коснулось волос Али, поглаживая и успокаивая. Все дурные мысли и сны тут же куда-то улетучились в этот момент, но уже через мгновение тепло ощущалось в области живота. Аля инстинктивно его прикрыла рукой, оберегая от прикосновения. Но будто поцелуй коснулся её руки и живота рядом с ней, и нечто исчезло в тот же миг, оставив после себя смешанные чувства. «Он здесь, он рядом», - снова промелькнуло в голове. Полежав ещё с полчаса, Аля взглянула на часы, они показывали полпервого дня. Странно, но сегодня её не тошнило, напротив, желудок настойчиво урчал и просил пищи, чем разбудил маленькую жизнь. Даша зашевелилась, вынудив маму встать с кровати. Тихо, чтобы на всякий случай не разбудить Софью Михайловну, Аля приоткрыла дверь, в конце коридора на пороге увидела бежевые туфли. «Пришла», - шёпотом произнесла она, от этого факта сразу стало веселее настроение, - «значит, к обеду встанет, и сегодня я не одна буду». Аля аккуратно проскользнула в ванную, и, приведя себя в порядок, пошла на кухню готовить обед. Она по своей природе была очень упорной и не любила быть обузой для кого-то, а с некоторых пор эта мысль для нее становилась крайне невыносимой. В тот день, когда Аля приехала в Москву, Софья Михайловна приняла её как родную дочь и оставила жить у себя. Девушка настойчиво предлагала ей деньги за квартиру, но та с не менее жёстким упорством отказывалась их брать. После очередной попытки Аля оставила идею о деньгах, но постоянно пыталась помочь по хозяйству, несмотря на своё положение. Вот и сегодня она решила не отступать: разогрела вчерашний ужин и поставила чайник, ей хотелось просто лишний раз поблагодарить эту великодушную женщину. Аля пристально смотрела в окно, когда в коридоре послышались шаги. - Доброе утро, - вырвал её из размышлений сонный скрипучий голос. - Скорее уже обед, - легко улыбнулась девушка. - Хорошее настроение – это хорошо, - улыбнулась в ответ женщина, - я сейчас, только приведу себя в порядок и приду. С этими словами фигура женщины скрылась в дверях уборной, а Аля принялась сервировать стол. Через несколько минут в проёме появилась хозяйка квартиры, тёмные круги под глазами говорили о тяжелой бессонной ночи. - Опять много народу привезли? – участливо поинтересовалась Аля. - Да, всё как всегда, - с усталым выдохом отмахнулась Софья Михайловна, - у нас работы мало не бывает, к сожалению. Женщина не любила говорить о работе, несмотря на внешнее спокойствие и выдержку, боль каждого пациента она пропускала через себя. Те, кто не знал её близко, часто за спиной называли «железной леди». Врач об этом знала, но внимания не заостряла. Она горела на работе и часто жила судьбами других людей, совсем махнув рукой на свою. Может быть, поэтому она так и не решилась на личную жизнь, на неё просто-напросто не было свободного времени. Вот и сейчас ей вовсе не хотелось говорить Але о том, что в эту ужасную ночь в радиологическое отделение попало сразу девять человек из Припяти, у каждого из них были найдены признаки острой лучевой болезни. - Ну, тогда приятного аппетита! – пожелала девушка и, усевшись на стул, приступила к трапезе. За столом велась непринужденная беседа, Аля внимательно слушала, и все чаще на её лице появлялась робкая улыбка. Софья Михайловна взглянула в окно: - Погода сегодня вроде как ясная… Слушай, Аль, а давай сегодня погуляем, проветримся, воздухом подышим… ты как? - Не против, – улыбнулась девушка. Осень давно вступила в свои права, оголила деревья, покрыла землю золотым ковром листьев и пожухлой травой. Серость зданий, черные от влаги стволы, огромные лужи – всё прибавляло прохладному воздуху прозрачности и кристальной чистоты. По малолюдному парку медленно вышагивали две фигуры: одна – высокая стройная женщина, шедшая четко по линии твердым шагом, другая – совсем юная девочка в широком плаще и тёмном платке, аккуратно сложив руки на округлившемся животе, осторожно переваливалась с ноги на ногу. Женщина рассказывала что-то интересное, а девушка задумчиво вертела в руке поднятый кленовый листок. С виду могло показаться, что идут мать и дочь, но никто даже и не мог предположить, какое жуткое стечение обстоятельств объединило эти две одинокие души. - Софья Михайловна, а почему меня тогда хотели… ну, почему они хотели убить нашего ребенка? – озвучила давно мучавший её вопрос Аля. - Аль, ты правда хочешь это знать? – посмотрела на неё женщина с надеждой получить отрицательный ответ: слишком неприятная тема. - Да, - коротко отрезала Аля. - Понимаешь, Аль, если беременная женщина получила высокую дозу облучения, то велик риск того, что малыш родится больным, если вообще родится живым… Излучение нарушает структуру тканей человека, поэтому неизвестно, как это повлияет на ребёнка… - А почему, прежде чем совершить это, не смотрят на том аппарате, на котором меня смотрели? - Это УЗИ-аппарат, его привезли нам буквально месяц назад, нам поручили его использовать для наблюдения за теми пациентами, чей организм получил высокую дозу облучения. Понимаешь, Аль, мы не знаем, как поведет себя болезнь, поэтому к нам в последнее время свезли все, что только нужно. А тебя обследовали… Я случайно узнала, что на Западе имеется практика обследования беременных женщин, поэтому и решила тебя посмотреть…. - Но ведь бывают случаи рождения нормальных детей? – не унималась Аля. - Бывают, но, к сожалению, редко… как правило, потом последствия проявляются… Аль, не бери в голову, мы же смотрели Дашеньку, у неё всё на месте… Аля молчала. Софья Михайловна остановилась напротив девушки. - Аль, ты прости меня, я хотела как лучше. Я не знала о твоем положении… я переживала за тебя, мне нужно было убедиться, что с тобой всё в порядке, поэтому я тогда и позвонила главврачу вашей больницы, - стала оправдываться женщина, её бесконечно терзало чувство вины. - Ну, что Вы, Софья Михайловна! Это я должна извиняться за то, что свалилась как снег на голову… - Всё, Аль! Давай закроем эту тему, - женщина с облегчением выдохнула, она давно хотела извиниться. - Ладно! – улыбнулась Аля. - Может, по мороженому? – спросила женщина. - Нет, не хочу, - сморщила нос девушка. - Ты же вроде как любила его?! – удивилась Софья Михайловна. - Любила, - вздохнула Аля, и взгляд ее заметно погрустнел. В голове нарисовалась картинка того счастливого дня: «- Когда мы с тобой поженимся, мы будем есть мороженое каждый день. – Я не люблю мороженое. – А я обожаю». Погуляв ещё час, женщины вернулись домой. Слегка уставшие, но довольные. Уже у самого порога Софья Михайловна неожиданно развернулась к Але: - Аль, а ты шить умеешь? - Даже не знаю, делали что-то на уроке домоводства… - растерялась девушка. - Тогда у меня кое-что есть для тебя, - улыбнулась женщина и спешно удалилась в свою комнату. Аля не спеша стала разуваться, сняла верхнюю одежду и с интересом ждала Софью Михайловну. Та не заставила себя долго ждать и уже меньше чем через минуту появилась с бумажным свёртком в руках. - Идем! – с улыбкой пригласила девушку на кухню. Аля послушно последовала за ней. Женщина развернула свёрток на столе, в нём оказалось четыре куска разноцветных тканей. - Что это? – округлила и без того большие глаза девушка. - Бери! Это для твоей дочурки, – спокойным, но явно довольным тоном произнесла женщина, - пусть будет небольшим подарком от меня. Аля осторожно стала доставать один за другим отрезы ткани, они оказались около трёх метров каждый: мягкая фланель с изображением детских игрушек, тонкий ситец с ягодками и еще один с яблочками и грушами, снова фланель с голубенькими цветочками. На глаза навернулись слезы, девушка была растрогана: впервые за всё время она четко осознала, что будет мамой. Мама… такое далекое и незнакомое для неё понятие, но сейчас она остро ощущала весь его смысл, всю тяжесть ответственности, которая плавно ложилась на её плечи. - Спасибо, - тихо произнесла она, и всё-таки слеза предательски скатилась по щеке. - Аль, ну, перестань, чего глаза на мокром месте?! – обняла её. - Спасибо ещё раз, - всхлипывала Аля в плечо женщины, - спасибо… Весь оставшийся день прошёл в задушевных беседах. Вернувшись в свою комнату в приподнятом настроении, Аля взглянула на стол, где лежал свёрток. Она ещё раз его развернула, аккуратно сложила материю, снова завернула и прижала к груди, задумчиво улыбаясь: «Вот приедем домой, Дашутка, обязательно нашьём тебе пеленок». И только в этот момент в голове промелькнула страшная мысль: а что, если она не увидит свою крошку вообще?! Что, если она умрёт на родильном столе и так и не успеет завернуть свою дочку в нарядную пеленку?! И что, если?.. И ещё тысячи подобных вопросов… «Нет! Я должна жить! Должна! Ради дочери я должна это сделать! Господи, Ты не допустишь!» - давала себе установку, всё сильнее сжимая в руках свёрток, - «должна!» Аля уверенно отложила ткань в сторону и достала тетрадь с ручкой. «… Это было 29-е апреля. С некоторых пор я стала очень чутко спать, просыпаясь от каждого шороха в надежде на то, что Он снова придёт. Но не шаги Паши меня разбудили в то утро: несколько голосов, причём один из них был явно женский, шум и непонятная возня. Я бросилась к двери и стала прислушиваться: в тот момент мне показалось, что эти голоса были совсем близко, я вновь боялась насильной эвакуации. Голоса не торопились уходить, поэтому я взяла Рикки на руки и осторожно прокралась к месту, откуда было хорошо видно двор. По нему вальяжно расхаживали странного вида очкарик и грузный мужик с обрезом. Они явно шарили по соседнему дому. Наблюдала я недолго, пока не послышались выстрелы и крики милиционеров, в тот момент я со страху бросилась в погреб. Помню, как я зажмурилась, прижала к себе Рикки, и глухой стук свалившихся дров. Последнее, что я слышала, так это то, что эти люди вернутся за оставшимися вещами, а милиция устроит на них засаду…» Тогда Аля решила подняться в дом, чтобы успеть поесть, переодеться и спрятаться до прихода «гостей», но дверь оказалась наглухо завалена поленьями. Сделав несколько попыток, хрупкая девушка выдохлась, ей не оставалось ничего, как просто сидеть и ждать, а дальше будь, что будет, по ситуации посмотрит. Она не заметила, как её сморил сон. «… Я не сразу поняла, что это был уже не сон. Его голос, такой родной, спасительный и обеспокоенный. Он пришёл, как и обещал, если бы я тогда могла знать, чего Ему это стоило…» Аля потупила взгляд, ей отчетливо помнились те эмоции, когда хотелось и плакать, и смеяться, когда хотелось кричать от радости и реветь от злости. Тогда в её душе смешался весь фейерверк чувств, которые только может испытывать влюбленный человек. Она не выпускала из рук собаку, а он не выпускал её из своих объятий. Сердце его отстукивало учащенный ритм: то ли от того, что бежал, то ли от того, что в те самые минуты, когда он не находил свою невесту, ему казалось, что он потерял её навсегда. Паша прижал Алю к себе, так крепко, словно она была способна ускользнуть от него, и уткнулся губами в макушку, облегченно вдыхая запах её волос. «… Паша пришел в какой-то странной одежде, бледный и очень испуганный, он всё время твердил, что нам надо уйти из города, но мне так хотелось, чтобы мы остались здесь вдвоём навсегда. Он спешно и как-то невнятно рассказал мне о том, что он побывал на крыше станции, что его положили в госпиталь на обследование, и что он оттуда сбежал ко мне. Я была счастлива, что мой жених рядом, поэтому я не придала значения его словам…» В этот момент Але безумно хотелось нравиться ему ещё больше. Среди всех её платьев, которые она взяла с собой, девушка выбрала самое красивое на её взгляд, которое реагировало на каждое движение мягкими изгибами волана. Видя восхищённый взгляд своего возлюбленного, Аля поняла, что не ошиблась. Они шли через лес осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Слыша малейший намек на опасность, Паша тут же прятал себя и Алю за стволом дерева, тем самым крепко прижимая её к себе. В такие моменты у девушки перехватывало дыхание, и, забывая обо всём, она просто тихо наслаждалась близостью любимого человека. «…В полдень мы уже были в самом центре города. Я затолкала Пашу в ателье, чтобы он сменил свою грязную одежду. Помню, как примеряла на него свадебный костюм там, он очень смущался, но все-таки не стал сопротивляться. Я свято верила, что мы вскоре на самом деле будем вот так стоять: он в красивом костюме, я в белоснежном платье, и строгая тётка-регистратор будет спрашивать нас, согласны ли мы стать мужем и женой…» Аля ясно помнила, как она надевала на Павла бабочку: её пальцы случайно скользнули по его шее, которая тут же покрылась мурашками, а сам Паша нервно сглотнул, глядя ей в глаза; как стояли у зеркала, представляя свое торжество, и как потом Паша очень засмущался, когда девушка на эмоциях дернула его за сорочку, пытаясь переодеть. Казалось, что в тот момент Аля и сама от себя не ожидала такой прыти, щёки её залил румянец, она стыдливо опустила глаза и отвернулась, давая возможность солдату спокойно переодеться. «… А потом мы «ограбили» чью-то квартиру, нам просто очень хотелось кушать. Тогда я уже подозревала, что в этот город уже никто никогда не вернётся… Там мы пробыли недолго, не хотелось сидеть в душной квартире, да и Паша боялся, что в любой момент могли нагрянуть милиционеры. А потом мы катались на качелях, в тот момент я ощущала себя по-настоящему счастливой. Там же мы встретили странного дядьку, которого поначалу испугались. Но мужик оказался пьяным и смешно перепутал даты. Мы с Пашей потом ещё долго смеялись над ним…» Его забота и внимание чувствовались в каждом движении, в каждом жесте: то поможет спрыгнуть, то руку подаст, то прячет за себя в случае опасности. В голове Али постоянно крутилась картинка того момента, когда уехала машина с веселым мужичком и двумя милиционерами: Павел прижал её своим телом к стене, она крепко обнимает его сзади, и вдвоем они провожают взглядом военный транспорт. Аля повернулась, и в этот миг её глаза столкнулись с ледяным пламенем его серо-голубых глаз. Дыхание перехватило, он пристально смотрит на её манящие губы, она же не может найти пристанище взгляду своему: он судорожно бродит по его лицу и на мгновение останавливается на губах молодого человека. Аля чуть подалась вперёд, но совсем неуместная фраза слетела с его губ: «Одеколоном пахнет…» Досада кольнула сердце девушки: «Господи, да какой одеколон?!», но виду подавать не стала. «… Уже становилось сумеречно, когда мы добрались до парикмахерской. Мне так хотелось нравиться ему ещё больше, мне так хотелось, чтобы он сам делал шаги мне навстречу, чтобы он сказал, что любит меня. На зеркале я увидела фотографию из журнала и, не раздумывая, решила, что именно эту причёску я и сделаю. Сказать, что твой папа был удивлен - не сказать ничего. Впервые я услышала от него, что я красивая… В тот вечер было много признаний, мы словно торопились жить…» Тяжело вздохнув, Аля отложила ручку в сторону и осторожно поднялась со стула. Медленно прошлась по комнате и подошла к окну. На улице разгулялся промозглый осенний ветер, он нещадно гнул молодые деревья на аллее, срывая с них последнюю листву и швыряя её в грязные лужи. Аля лбом прислонилась к холодному стеклу, сердце сжалось, и по лицу покатились слезы. «Как же так?! Почему мы, Паша, почему?!» - без конца твердила она, - «почему всё так?!». Ответа не было, да если бы даже и был, вряд ли бы он мог удовлетворить её. Зарождающуюся истерику вновь прервала крохотная жизнь. Вспомнив свою установку, Аля потихоньку стала успокаиваться. Вышла на кухню, набрала воды и залпом выпила стакан. В квартире было тихо. Судя по всему, хозяйка уже давно спит. Аля взглянула на часы: час двадцать четыре. «Неудивительно», - горько усмехнулась она. Постояв ещё несколько минут, девушка поплелась в кровать, слишком эмоциональным выдался день… «… Мы должны были уйти из города тем же вечером, иначе нас могли поймать: меня эвакуировать, а Пашу отправить обратно в часть, а этого нам совсем не хотелось. Мы оказались на той самой площади перед «Энергетиком». В ту ночь был порывистый ветер, и мы не сразу услышали звуки приближающейся машины. А когда услышали, бежать в укрытие было поздно, мы спрятались в телефонной будке, в той самой, что стоит на углу возле арки…» Их не заметили. Машина стремительно пронеслась мимо, и спустя несколько минут вновь наступила мёртвая тишина, изредка нарушаемая лаем собак вдалеке и стрекотом сверчков. Аля крепко прижалась к Паше и опустила голову, он сделал то же самое. Его горячее дыхание обожгло её шею, запуская по телу стаю мурашек. В тот момент Аля поняла, что ей хочется остаться с этим человеком навечно в этой будке. И они остались там навсегда: два слова, выцарапанных кусочком стекла на крашеной жести… «… Мы просидели там недолго, но нарушать это единение мне не хотелось. Эта будка за считанные секунды стала нашим маленьким миром, в котором были только мы. Я смотрела на Пашу и понимала, что я люблю, люблю его больше жизни и пойду за ним до конца… А когда Он неожиданно стал царапать на стене простую надпись, то тут уже не осталось сомнений: я любима. АЛЯ+ПАША… «АЛЯ+ПАША» - надпись, которую можно было встретить в любом школьном туалете или в подворотне у гаражей, вызывающая бурю негодования у окружающих. Но для меня эти два слова значили очень многое. Я предложила стать Ему моим мужем, и Он согласился… Остатки ночи мы провели в той самой квартире, в которой ещё днём обедали… А ранним утром мы ушли из города…» Ручка замерла в воздухе, Аля с упоением вспомнила их первый настоящий поцелуй. Совсем не тот спешный у колючей проволоки и не те попытки разбудить в нём страсть, а тот, что случился чуть позже, когда девушка показала самое сокровенное – маленькое коричневое пятнышко на груди, когда она услышала самые долгожданное и искреннее «я тебя люблю». Тогда весь мир перестал существовать для неё, она чувствовала лишь его осторожные губы, напористые, но всё же нерешительные, и его крепкие, но нежные руки, которые бережно держали её лицо, не давая потерять сознание. У самого подъезда Паша взял свою возлюбленную на руки и аккуратно понёс её наверх. Их встретил холодный мрак уже нежилой квартиры. Всё было словно в тумане, первые нерешительные действия: на полу её куртка, его рубашка, следом летит её платье. Напряжённая тишина повисает в воздухе, разрываемая сбивчивым дыханием. Шумный выдох, и вот он уже осторожно подталкивает её к кровати. Аля не сопротивляется, хотя страх неизведанного отчасти сковывает её, но она пристально смотрит ему в глаза, терпеливо ожидая продолжения. Паша восхищённо и жадно смотрит на совершенное обнажённое тело, словно под гипнозом обводит родинку на груди. «Ты очень красивая», - шепчет ей севшим голосом. Аля кладет свою ладонь на его и с выдохом подаётся ему навстречу, ловя его поцелуй. Обоих обдало нестерпимым жаром желания. А дальше она помнила только его губы и руки, любовь накрыла их с головой… «… Я видела, что с каждым шагом Ему становилось всё хуже и хуже, но он мужественно шёл. Когда взошло солнце, мы уже были возле пруда. Остановившись передохнуть, мы увидели то, что нас, наверное, связало, и что, в конечном итоге, убило наше счастье – Чернобыльскую АЭС. Из неё шла струйка серого дыма, и если бы не знали, что случилось, вряд ли бы даже обратили на неё внимание. Я до конца старалась не думать о том, что всё, что находится вокруг, медленно убивает нас. Я не верила, что Паша болен, мне казалось, что ему просто нехорошо, и вскоре всё пройдет… Но я ошибалась. По пути мы встретили ещё несколько машин, но нас не заметили. Мы решили всё-таки немножко поспать, остановились возле леса и легли прямо в поле. Последнее, что я запомнила, крепкие объятия твоего папы и осторожный поцелуй в макушку. Он думал, что я сплю, но я ждала, пока уснёт Он, я так боялась Его потерять…» Проснувшись, Аля, действительно, испугалась, ощутив холодок за спиной. Но Паша был рядом, ему просто послышались голоса. Он подошёл к ней и с усталым выдохом положил подбородок на её колени. Прилив нежности окатил сердце девушки: его жгучее дыхание, осторожные поглаживания большим пальцем чуть выше колена и благодарный взгляд. «… Страшное случилось чуть позже, когда Паша спустился в посёлок, оставив меня ждать его возле леса. Я чувствовала, что нельзя оставлять Его одного, меня как будто что-то кольнуло, и я осторожно пошла за Ним. Паша нарвался на засаду, ту самую, от которой мы ушли вчера. Его поймали, Он отпирался, но Ему не верили. В тот момент рухнули все мои мечты, я также осторожно шла за конвоем. Я поклялась себе, что вытащу Его, во что бы то ни стало. И я сделала это: сначала отвлекла милиционера (уж не помню его фамилии, Стригунок, кажется), а потом и вытащила твоего папу из машины. С того места мы бежали, не помня себя. Только после этого Паше становилось всё хуже и хуже с каждой минутой… Я до последнего не верила, что Он болен…» Аля с тяжёлым вздохом отложила тетрадь с ручкой в сторону. Сегодня Софья Михайловна ушла снова на ночное дежурство, а это значит, что сегодня она вновь останется одна. Решив, что о ней опять несправедливо забыли, тут же этим мыслям в ответ заворочалась маленькая Даша. «Вдвоём, моя хорошая, вдвоём», - улыбнулась Аля, положа руку на живот. Взглянув на часы, девушка медленно поплелась на кухню. Увидев в холодильнике баночку с супом, сделала вывод, что хозяйка квартиры опять впопыхах забыла свой ужин. «Надо будет вечером отнести», - резюмировала Аля и принялась обедать.