Второй шанс

За восемь бед - один ответ. В тюрьме есть тоже лазарет, - Я там валялся, я там валялся. Врач резал вдоль и поперек. Он мне сказал: "Держись, браток!" Он мне сказал: "Держись, браток!" - И я держался. В. Высоцкий

      - Прости! Прости! Прости!       Вот оно. Потянуло на предсмертное раскаяние. Если бы ему не было так погано - если бы грудь не разрывало от боли - Локи содрогнулся бы от отвращения. Увечная судьба - даже сдохнуть достойно не выходит. Не смерть, а сентиментальное убожество! Часть паршивого трагикомического фарса, в которую превратилась его жизнь.       Принц и сам толком не знал, за что извиняется.       За то, что был не самым лучшим братом во Вселенной? Ну так и не самым худшим. Вон Эджилл из Нифльхейма порешил мать, дядьев, тетку, троих братьев и двух сестер в борьбе за наследство. А он, Локи, всего-то предпринял пару неубедительных попыток сгубить Тора. Слабоватых попыток, откровенно говоря.       За то, что подыхает в этом небесами проклятом мире, вместо того, чтобы сражаться бок о бок с Тором? Вот за это стыдно... Стыдно умирать, оставив незаконченные дела.       Темнота накатывала на него волнами. Перед глазами плясали черные круги, лицо брата расплывалось, кровь обжигающе горячей струей покидала слабеющее тело. Проклятый Алгрим, чертова открытая рана... Вместе с кровью по капле уходила и жизнь.       Не позволять себе потерять сознание! Беспамятство заманчиво, ибо уносит боль и страдания, но беспамятство смертельно. Отключившись сейчас, он уже не придёт в себя.       - Надо остановить кровь! - надрывно закричал тонкий голос.       Смертная. Торова девчонка.       Рана в груди болела нестерпимо. Локи в жизни не испытывал столь адской муки. Даже то, чем его потчевали на дне бездны, теперь казалось детскими забавами... Джейн из Мидгарда заметалась, дрожащими руками разрывая платье из дорогущего ванахеймского шелка. Не поможет ему такая повязка. Тут и лучшие асгардские лекари не помогут.       Хотя бы в темницу он уже точно больше не вернется.       Голубые глаза Тора заволокли слёзы, он невнятно клялся, что расскажет отцу о доблести Локи... Принца одолела ярость. Разве для Одина он старался?       - Я сделал это не для него, - прошептал Локи. Голос его уже почти не слушался. Вокруг сгущался холод. "Странно, - подумал принц. - Всегда считал, что в аду пекло. А холод... Что йотуну холод?" Даже сейчас, в последние мгновения, мысль о второй стороне натуры - той стороне, которую он ненавидел, боялся и презирал, больно уколола его.       - Помоги мне, - яростно прошептала Джейн.       Тор тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и послушно принялся обматывать лоскутами тело брата в тщетной попытке остановить кровотечение.       - Одним нам не справиться, - закусив губу, молвила Джейн. - Нужна помощь. Зови Хеймдалля, черт с ней, с яростью Одина! Спасём Локи.       Тор кивнул. По лицу его катились крупные капли пота, ресницы слиплись от слёз.       Для вяло спасаемого Локи время словно бы замедлилось, стало вязким, тягучим. Боль, терзающая тело, путала и мысли. А ведь начиналось всё неплохо... Чокнутый Малекит со своим намерением к чертям уничтожить Иггдрасиль и Девять Миров появился удивительно кстати, Локи уже засиделся в темнице. На волю хотелось, крылышки там размять, заговор-другой сплести. Принц ни минуты не сомневался, что встревоженный Тор попросит его помощи. Он даже - теперь об этом думать невыносимо - он даже помог Алгриму сориентироваться в дворце. Хоть ускорить, мать его, процесс! А потом воспользоваться хаосом, посеянным вторжением Малекита, чтобы заработать славу героя, сбежать, затаиться в каком-нибудь далеком мире и ждать, пока совестливый Тор уговорит царя реабилитировать его...       Хороший план, да только дал сбой. С другой стороны, в последнее время его планы только и делали, что бесславно проваливались. Ублюдок-Алгрим, которому он помог бежать из темницы, вместо того, чтобы сражаться с Тором, Одином и гвардией - с мужчинами и воинами, рогатая судьба! - помог своему гребанному царю убить женщину, которая за три тысячи лет не обагрила рук кровью.       Прости, мама. Прости, прости, прости...       Именно гибель Фригг выбила землю у него из-под ног. Локи потерял разум, холодная рассудительность, которую он выхаживал и пестовал во время заключения, полетела ко всем чертям. Он уже мало - преступно мало - думал об освобождении, в голове билась одна только навязчивая мысль: "Отомстить". Он потому и подставился так глупо, по-детски, фактическим сам нанизал себя на меч, торчащий из груди Алгрима. Локи нужно было заглянуть в гаснущие глаза ублюдка, посмевшего приложить руку к гибели Фригг.       А ещё он не мог позволить Тору умереть. Не теперь. Может быть, никогда. Та боль, которую он испытал, узнав о кончине матери, та боль, которую наносит потеря близкого... Самая хреновая боль во Вселенной, по сравнению с ней даже страдания от смертельной раны — сущий пустяк. Принц не желал анализировать свои чувства, не желал разбираться, означало ли это, что долгая вражда и противостояние не смогли убить любви к брату. Просто Локи больше не собирался никого терять.       В воздухе металась пыль и песок, дышать стало почти невозможно. В груди клокотало и хлюпало, каждый глоток кислорода отнимал силы, по подбородку что-то текло... Кровь? Кровь. Со всей ясностью Локи осознал, что умирает. Низкое свинцовое небо, невзрачные склоны и зачинающаяся песчаная буря - последнее, что видят его глаза. Быть может, так для всех будет лучше? Он закроет глаза, шагнёт за невидимую черту, а там его уже будет ждать единственная, в чьей любви он никогда не сомневался.       «Ты ведь будешь рада мне, мама?» Глупый вопрос, она всегда, всегда была ему рада - даже тогда, вернувшемуся из Мидгарда с бесславным поражением, отчаявшемуся, опустошенному, презираемому всеми и вся. Вот только будет ли у него возможность встретиться с матерью за последней чертой и попросить у неё прощения за всё, что было? Локи, весьма далекий от праведной жизни, глубоко сомневался, что его пустят на Небеса, где, без сомнения, ныне пребывала Фригг. Не место ядовитому змею среди кротких агнцев. Нет, его путь лежит в зловонную преисподнюю.       Только невероятное, баранье упрямство - смесь ледяного йотунского упорства и обжигающей асовской настойчивости - то самое упорство, которое в юности заставляло его, превозмогая насмешки и травмы, раз за разом приходить на ристалище, пока он не стал лучшим воином империи (после лучезарного Тора, разумеется) - только это упрямство заставляло его цепляться за ускользающую жизнь.       - Я не дам тебе умереть! - рявкнула мидгардская девчонка. Слышать такое из уст существа, не более долговечного, чем ночной мотылек, было почти забавно. Почти - потому что Локи ей поверил. В залитых слезами карих глазах горело то, за что, должно быть, Тор и любил её так отчаянно - текучая, искрящаяся, насмешливая жизнь.       У асов такого не бывает.       Локи сотрясали немилосердные судороги, лишающие последних сил. Импровизированная повязка покраснела от крови. «Всё зря, - флегматично и беззлобно подумал принц, - стоило ли тратить столько сил, если всё кончается так?..»       Посреди бурой пустыни сверкнула золотая вспышка. Не веря собственным глазам, Локи узрел отряд славных асов, облаченных в сияющие доспехи. Достучался, выходит, братец до Хеймдалля.        Вперед выступил пожилой командир с окладистой седой бородой. Ганнарр Бесстрашный.       - Именем Одина, царя Асгарда! - провозгласил он.       Не слушая заготовленную речь, Джейн Фостер кинулась к асам.       - Локи умирает, - воскликнула она, оглядывая новоприбывших. - Его нужно немедленно госпитализировать.       Ганнар не обратил на смертную ни малейшего внимания. Его тяжелый свинцовый взгляд был прикован к Тору.       - Царь гневается, мой принц. Царь отдал приказ взять вас под стражу и доставить в Асгард, на суд.       - Один разбит горем, скорбью и отчаяньем, - жестко ответил Тор. - Глаза его застилает ярость и страх. Но ты, Ганнарр? Разве ты не видишь, что отец толкает Асгард в пропасть?       Локи, сдавленно захрипел, тщась отвлечь внимание окружающих от высокой политики и привлечь к его плачевному состоянию. В нём внезапно проснулось стремление выжить. Хотя бы потому, что умирать так близко от спасения было обидно.       - Разве ты не видишь, что в Девять Миров пришла война? - продолжал Тор, не глядя на брата. "Вот значит как? - озлился Локи. - Я ради него на мечи напарывался, а он... Сдохнешь тут, как собака, никто не заметит!" - Мы должны сражаться, а не отсиживаться за закрытыми дверьми, как того хочет отец! Всякое промедление смертельно!       - Хватит болтать! - взвизгнула Джейн. - Кто-нибудь, помогите Локи!       И почему она когда-то ему не нравилась? Отличная девчонка - смышленая, наблюдательная, деятельная!       Ганнарр махнул рукой. От отряда асов отделилась тонкая фигурка, огненные волосы сверкнули в рассеянном свете местного слабого солнца. Локи разглядел на плече лекарши профессиональную эмблему - сосуд с лекарством, внутри которого плавал меч - знак военных медиков.       - То, чего ты просишь, Тор, - хмуро произнес Ганнарр, - это измена.       - Нет, - гневно возразил брат. - Это - вклад в спасение Девяти Миров. Это - долг каждого мужчины, называющего себя воином. Это - единственное разумное решение. Твои воины верны тебе, не так ли? Об их преданности ходят легенды... Не говорите Одину, что встретили нас. Скажите, что прибыли слишком поздно и нашли лишь раненого Локи.       Лекарша, присевшая на колени подле принца, оказалась совсем молоденькой. Прозрачные серые глаза, рыжие кудри, тоненькие ручки. «Хорошенькая,» - подумал Локи. Кобелиная натура не сдалась даже на пороге смерти.       Девушка ловко размотала пропитавшуюся кровью повязку, нахмурила морковные брови, закусила губу... «Худая рана,» - понял принц по её лицу. Целительница достала из наплечной сумки Кристалл Жизни и приложила к его груди. Неплохое решение. Излечить - не излечит, но поддержит жизнь, пока его не транспортируют в госпиталь.       - Ты подвергаешь себя огромной опасности, - произнес Ганнарр.       - Это мое решение, - отрезал Тор. - И всю ответственность я беру на себя. А теперь отправляйтесь домой. Позаботьтесь о Локи и об Асгарде. Маловероятно, чтобы Малекит вздумал снова сунуться к нам - его цель сейчас - Мидгард, но с этим мерзавцем ни в чем нельзя быть уверенным.       По телу разлилось приятное тепло.       - Как тебя зовут, милая? - ласково спросил Локи у лекарши.       - Гуннхильд, мой принц, - пролепетала девушка, смущенно прикрыв глаза длинными янтарными ресницами.       - Гуннхильд, золотце, ты уж присмотри, чтобы я до госпиталя дожил, - улыбнулся принц.       - Конечно, Ваше Высочество, я... Я всё сделаю! - горячо заверила лекарша.       Локи слабо улыбнулся.       - Будь по-твоему, царевич, - провозгласил Гуннар, глядя на Тора. - Мы уходим, - бросил он своим воинам.       - Брат! - крикнул Локи.       Тор посмотрел на него сверху вниз. Это Локи не понравилось. Ему никогда это не нравилось. Не смотрел бы так, может, все по-другому бы сложилось.       - Я рад, что ты выжил, Локи, - сказал он, - и надеюсь, что поправишься.       - Убей его, - отчетливо произнес Локи.       - Хорошо, - улыбнулся Тор. И улыбка его - широкая, угрожающая, ненормальная улыбка не принадлежала ни наследному принцу, ни будущему царю Асгарда, ни спасителю Девяти Миров. Нет, это была улыбка мужчины, собирающегося покарать убийцу своей матери. Жестоко покарать.       Джейн Фостер, за последние пару часов выросшая в глазах уже-не-умирающего-принца фактически до небес, присела перед ним на колени, ласково провела рукой по спутанным волосам и прошептала:       - С тобой всё будет в порядке.       Локи наконец позволил себе отключиться.

***

      С самого раннего детства Гуннхильд отличалась чрезвычайной застенчивостью. Некоторые находили это качество (в сочетании с ее хрупкой внешностью) милым и даже очаровательным, но самой девушке скромность приносила много хлопот: общение с малознакомыми людьми превращалось в пытку, невинные шутки заставляли мучительно краснеть, о публичных выступлениях и говорить нечего...       Существовало лишь одно место, где Гуннхильд полностью преображалась - госпиталь. Девушка остро ощущала, как сильно пациенты в ней нуждались, и это вызывало полную, почти невероятную перемену. Место заикающейся тихони, не смеющей глядеть асам в глаза, занимала уверенная в себе молодая женщина, мягко, но твердо и бескомпромиссно руководящая вверенными ей больными. В ее отделении пациенты ходили по струнке, и нарушений дисциплины почти не случалось - эта хрупкая девушка с прозрачными глазами оказывала магическое успокаивающее влияние даже на самых буйных подопечных. Секрет крылся в том, что Гуннхильд, строго говоря, не воспринимала пациентов, как равных, все они - от седобородых старцев и могучих мужей до зеленых подростков - представлялось ей неразумными младенцами, о которых следовало заботиться и которых следовало защищать, прежде всего - от них самих. Не было пациента, который мог бы поколебать душевного равновесия девушки - она не боялась криков, оскорблений и угроз, умела справляться с паникой и плачем, могла утешить, ободрить или осадить...       И все же мужчина, в настоящий момент лежащий перед ней на больничной койке, внушал Гуннхильд смутные опасения. Возможно, дело было в том, что прежде ей не приходилось не то что лечить, но даже беседовать с асом столь высокого положения. Немалую роль сыграло и веселое мужество, которое он проявил, прекрасно осознавая серьезность ранений и более чем призрачные шансы на исцеление. И, конечно же, не последней причиной волнения Гуннхильд являлась причудливая, нездешняя, бросающаяся в глаза красота мятежного принца, равно как и загубленная, но такая привлекательная для девичьих сердец репутация падшего ангела.       Бледное - белее крахмальных простыней - лицо принца с четко обозначавшимся рисунком вен вокруг запавших глаз и тонкими бескровными губами будило в девушке странные чувства. Гуннхильд чудилось, будто бы она - растерянная серебристая форель попавшая в бурный водоворот, и судьба ее больше ей ее принадлежит...       Да что же это с ней? Гуннхильд отвесила себе мысленный подзатыльник. Профессионал она или неопытная впечатлительная дурочка, в конце концов? И откуда только в голове взялись эти нелепые мысли с оттенком дешевого мелодраматизма? Должно быть, пресловутая магия Локи действует на окружающих даже несмотря на то, что хозяин ее находится без сознания.       Принц? Ну и что, что принц! Красавец? Может быть, и красавец. Обаятельный? Так о том в Асгарде давно уже слухи ходят. Все это отнюдь не значит, что он заслуживает какого-то особого обращения - ровно такой же пациент, как и прочие.       Успокоенная (хотя и не до конца) этими рассуждениями, Гуннхильд приступила к свои прямым обязанностям - мастер Вестар наказал ей подготовить принца Локи к операции.

***

      Очнулся Локи в медицинской палате. Медленно и неохотно, по крупицам, урывками, к нему вернулось сознание. Голова кружилась, яркий свет резал воспаленные глаза, во рту пахло как в отхожем месте, виски ломила тягучая, нескончаемая боль, тело, ватное и неуклюжее, вовсе ему не повиновалось. Слава Небесам, в месте ранения он не чувствовал ничего - обезболили на славу.       Ноздри щекотал навязчивый запах лекарств, журчала вода, негромко звенели металлические инструменты. Немного привыкнув к свету, принц приоткрыл глаза. Широкую больничную кровать от остальной палаты отделяла высокая холщовая ширма, по груди принца струились разноцветные отблески - значит, в голове располагалось информационное табло с показаниями приборов. По серым каменным стенам струились рунические обережьи узоры - от колдовства.       "Бл...," - про себя резюмировал Локи. Сформулировать мысль более интеллигентно и развернуто не удавалось.       Злополучные стены принадлежали не чему иному, как тюремному лазарету. А это означало, что Один мало расположен миловать сбежавших военных преступников, как бы самоотверженно они не кидались на мечи тщедушной грудью и сколько бы гибнущих братьев не спасли. Если бы отец был готов простить - поместил бы в дворцовый госпиталь, а не в этот клоповник! С мечтами о полной реабилитации, восстановлении в правах, а потом и воцарении пришлось попрощаться. Временно, по крайней мере.       Грудь принца чуть выше солнечного сплетения - как раз там, куда вошел злополучный меч - облепили медицинские кристаллы. Красные - для переливания крови, синие - для поддержки иммунитета и ликвидации очагов заражения, зеленые - для ускорения заживления поврежденных тканей, белые для... Проклятье! Как бы погано принцу не было, теперь ему стало еще хуже. Белые - это паскудно, они используются для диагностирования и выявления инфекций. Неужели рана оказалась нечистой? Или он успел подхватить нечто в насквозь прогнившем Свартальфхейме? Как назло, в палате не было никого, способного прояснило ситуацию: ни скорбящих родственников, ни заботливых лекарей, ни, на худой конец, бдительных стражей, стерегущих опасного преступника.       "Вернулся домой великий герой," - ядовито подумал очень паршиво себя чувствующий и напуганный опасный преступник. Под домом, судя по всему, стоило подразумевать уже ставшую родной камеру номер пять, под домочадцами - Ёрги Юркого из шестой, Снорра Судью из тринадцатой и Гуди Падальщика из девятой. Падальщика Локи не любил. Остальные соседи оказались, в общем-то, неплохими парнями (если закрыть глаза на неискоренимые криминальные наклонности) и отбывали срок за юридические и финансовые преступления, в то время как Гуди был откровенным мерзавцем: за ним числились и поджоги, и разбой, и очень неприятный случай с изнасилованной и зарезанной маленькой девочкой.       "А ребята-то, должно быть, обрадуются!" - внезапно растрогался Локи. Без лишней скромности он мог заявить, что является заметным постояльцем апартаментов на втором ярусе асгардской темницы, где отбывали наказание по статьям с аббревиатурой МФР (мошенничество, фальсификация документов, разбой). Отчего Один не поместил его на седьмой ярус, где маялись политические, или на десятый - там мотали за военпреступления и преступления против гуманизма, Локи не знал. Хотя догадывался: скорее всего, дальновидный царь высоко ценил агитационные способности приемного сына и не желал своими же руками сводить того с потенциальными пособниками.       Как бы то ни было, на втором ярусе принц заработал популярность. Перебарывая себя, он наступил на горло гордости и достоинству, на корню зарезал высокомерие и прикусил острый, как жало, язык. Локи был вдумчивым слушателем и интересным собеседником: он много знал, охотно вступал в контакт и поддерживал беседу, не гнушался грубого юмора и откровенной лести. К каждому коллеге по отсидке он подобрал отдельный ключик.       С Юрким принц играл в воображаемые шахматы - в настоящие они не могли сыграть ввиду отсутствия оных и присутствия стен, разделяющих камеры. Йотунами побранный Ёрги неизменно выигрывал. Это всякий раз переворачивало мир принца с ног на голову - на воле его не мог обойти никто: ни профессора Асгардской Академии Наук, ни профессиональные гроссмейстеры, зарабатывающие игрой миллионы, ни любители... Ёрги, камера которого находилась как раз напротив камеры принца, после каждой победы скромно пожимал плечами и потирал подслеповатые глаза. Высокий и тощий, он походил на страдающего сколиозом двуногого паука, бледное лицо с оттопыренными ушами и приподнятыми в вечной гримасе удивления бровями могло бы принадлежать рассыльному в писчей конторе, но никак не уголовнику. Впрочем, нелепая и мальчишеская его внешность была обманчива - из рассказов других (сам Ёрги предусмотрительно мало говорил) Локи узнал, что Юркий получил прозвище не случайно. Долгие годы он проработал на посту секретаря столичной Таможенной Ассоциации и с удивительной ловкостью тянул деньги из всех: ввозящих товары, вывозящих товары, путешественников, даже из госбюджета. Попался он год назад исключительно по глупости: осатаневшие от его безнаказанности стражи подослали к Ёрги пригожую девку. Юркий повелся (тут Локи, неравнодушный к прекрасному полу, мог ему только посочувствовать) и выложил ей кое-какие компрометирующие сведения. Хотя Ёрги и загребли, следственный отдел столичной Асгардской Гвардии не мог считать себя полностью удовлетворённым: то ли шлюшка оказалась недостаточно привлекательной, то ли Юркий был невероятно осторожен, но жидкие сведения, которыми служивые располагали, позволили упечь нечистого на руку таможенника всего лишь на три года, в то время как припрятанный капитал не нашли. Что такое три года для аса? Принц был готов голову на отсечение дать (а в его ли положении так неосторожно шутить?), что скоро Юркий выйдет на свободу очень богатым асом. Ёрги нравился Локи: нравилась ловкость, наглость, потрясающая выдержка и острый аналитический ум.       Снорр Судья являл собой полную противоположность Юркому: высокий, статный, с окладистой бородой и зычным голосом, он производил благоприятное впечатление - ни дать, ни взять важный господин. Локи, впрочем, был мало склонен верить внешнему лоску: под пышной бородой скрывался безвольный подбородок, маленькие водянистые глазки непрестанно бегали по сторонам, а самое отвратительное - Снорр не имел собственного мнения. Принц, разумеется, и сам умел при необходимости подстраиваться под настроение собеседника, но раболепное заискивание Снорра перед сильнейшими претило свободолюбивой натуре Локи. С другой стороны, Судья был интереснейшим собеседником: умный, хитрый, он обладал широчайшими познаниями в юриспруденции, уголовном и гражданском праве, психологии, был превосходным оратором и знал сотни судейских баек. Немудрено - долгие годы он работал в столичной прокураторе и специализировался на смягчении приговоров за немалую сумму. Услугами Снорра пользовались представители различных слоёв общества, и - стоит отметить его демократичность - цена за конкретное дело была пропорциональна доходам заказчика. Попался он на взяточничестве и на десяток лет присоединился к тем, кого так хорошо отмазывал от наказания.       Моди Художник из четвертой специализировался на фальсификации документов. Пользуясь хитрыми техниками и немалым талантом рисовальщика, парень достиг таких высот в подделке важных бумаг, что зачастую именно плоды его деятельности признавались подлинными, а настоящие документы - фальшивыми. Но сколько веревочке не виться... Моди прыгнул выше головы: взял заказ на подделку печати Городской Ассамблеи. И справился, чего греха таить - подделал чин по чину восьмиугольную гербовую печать с тонкой вязью мельчайших рисунков и символов («Ну и мудреная попалась, курва, - с оттенком профессиональной гордости вспоминал Художник, - но я сдюжил.») Одно невдомек было и Моди, и заказчикам - печати Ассамблеи заверялись магическим способом - эту хитрую защиту от фальшивок в свое время ввел не кто иной, как несчастный узник камеры под номером пять, в миру — Локи Лафейсон. Естественно, подделку разоблачили, заказчика поймали, а он показал себя редкой крысой: пытаясь скостить срок, начал сдавать всех, кого знал. «Шакал облезлый, - рычал Моди, когда разговор заходил о том заказчике - петух драный, ублюдочный сын йотунской шлюхи. Все сели, а он условным отделался! Выйду - украшу ему череп затейливой резьбой при помощи долота и молота!» Впрочем, выйти Моди должен был только через пятьдесят лет, поэтому пока что представитель семейства куриных и волчьих, а по совместительству незаконнорожденный йотун мог чувствовать себя в полной безопасности. Локи почти испытывал вину за то, что невольно поспособствовал поимке Моди - тот был ему симпатичен. Поскольку их камеры находились по соседству Художника принц видел всего один раз - когда Тор уводил его из темницы. А до этого Моди существовал в его маленьком мире в качестве сочного баритона, отпускающего грубые шуточки и похабные анекдоты, да все время предлагающего принцу наколоть на предплечье северную мантикору (по тюремным меркам - большая честь, мантикорами удостаивались лидеры преступного мира). Предложение было вполне серьезно - в свободное от неправедной работы время Художник баловался рисованием, в том числе и по живым телам. «А что? - подумал Локи, тщетно вслушиваясь в голоса медиков где-то за дверью. - Возьму и наколю.» Ныне - после удачного побега и повторной поимки - ему полагался огненный шилохвост и уже на груди.       Заработанная популярность льстила принцу. На втором ярусе его любили буквально все - даже Падальщик заискивал и лебезил. Локи благосклонно одаривал вниманием каждого - собратья по несчастью помогали скоротать время и... поучиться. Рассказы об удачных преступлениях и провалившихся операциях, тюремные байки и сплетни, похвальба, хвастовство и угрозы - все это давало богатую пищу для размышлений. Перед принцем открылся новый мир - скрытый, закулисный, презираемый и презирающий - мир, которому прежде, будучи венценосным царевичем, он уделял преступно мало внимания. Теперь-то Локи прозрел: жизнь слишком непредсказуема, чтобы зарекаться от чего-либо: вот только ты был на самой вершине, а уже валяешься в зловонной луже. Принц осмысливал и запоминал все, что рассказывали сокамерники: имена, даты, адреса, родственные, интимные и дружеские связи, отношения между группировками. Спустя год заключения Локи уже неплохо разбирался в иерархии преступного мира, на глаз мог отличить ферзя от пешки и поднаторел в тюремном жаргоне. Не то чтобы он всерьез собирался делать карьеру среди уголовников (разве асгардский принц - пускай и бывший - падет так низко?). Нет, Локи стремился завладеть самым страшным и безотказным оружием во Вселенной, имя коему - информация.       В палате наконец-то объявился лекарь - маленький кругленький мужчина с поредевшей белобрысой шевелюрой, огромными мясистыми ушами, из которых торчали неопрятные пучки волос, и зелеными навыкате глазами.       - Уже очнулись, Ваше Высочество? - добродушно спросил лекарь, сцепив пухленькие ладошки в замок. - Меня зовут Вестар, и я, как Вы уже догадались, отвечаю за физическое здоровье обитателей нашего славного учреждения. Ох и задали Вы нам жару! Давненько мне не попадалось такого интересного случая: все, знаете ли, попытки суицида вперемешку с самоистязаниями, чтобы срок скостить по состоянию здоровья. Четыре часа Вас оперировал, да уж и не чаял спасти. А Вы ничего, выкарабкались, - целитель поглядел на принца с нежностью заядлого коллекционера, обнаружившего бесценный экспонат в мелочной лавке. - Как себя чувствуете?       - Как расплющенная сапогом каменного великана медуза с плохим запахом изо рта и болью в груди, - Локи постарался вложить в ответ весь спектр эмоций и ощущений. Получилось слабо.       - У медуз не бывает груди, - рассеянно бросил целитель, вглядываясь в показания приборов, отражающиеся на табло в голове кровати. - Ну, ничего, это только начало.       - В смысле, дальше лучше будет? - с робкой надеждой спросил принц.       - В смысле, впереди еще одиннадцать операций, - сурово ответил Вестар, разом растеряв все свое добродушие. - Не знаю и знать не хочу, где Вы нашли ту дрянь, которую воткнули вам в грудь, но она была отравлена. Харило дитаниус - редчайший яд, очень древний - я только в книгах о нем и читал. Слава Небесам, мы смогли вовремя его диагностировать! К сожалению, зараза успела распространиться по Вашему телу, потому не ждите, что исцеление наступит мгновенно. О, нет, это будет долгий, болезненный процесс.       Целитель снова улыбнулся. Локи, перед глазами которого плясали разноцветные искры, вяло и равнодушно отметил, что ухмыляющийся Вестар напоминает мясника, который днем для отвода глаз режет скотину, а ночью принимается губить честной народ.       - Гуннхильд, - крикнул потенциальный убивец невинных жертв.       Над принцем нависло лицо давешней хорошенькой лекарши, а потом все поглотила тьма.

***

      - Тор Одинсон, принц Асгардский! Выслушай список преступлений, в которых ты был уличен! - надрывался глашатай.       Тор едва удостаивал его своим вниманием, не сводя пристального взгляда с отца, восседающего на троне. Владыка Асгарда пребывал в ярости: седые брови сведены на переносице, тонкие губы плотно сжаты, сильная ладонь стискивает рукоять великого копья Гунгнир. Что ж - Тор другого и не ожидал. К немалому числу достоинств отца никогда не относилось умение признавать свои ошибки. Мало того, что Тор поступил по-своему и оказался прав, так он ещё и Локи впутал - Локи, который вот уже несколько лет был больной мозолью Всеотца. Локи, который показал себя героем.       -... нарушение прямого приказа царя, пособничество побегу особо опасного преступника...       Обвинений Тор не слишком боялся. Он вернулся с победой, а победителей судят куда мягче, чем неудачников.       На ступенях подле трона стояли члены Совета, облаченные в шелка, золото и драгоценные каменья - восемнадцать мудрейших, справедливейших и сильнейших граждан Асгарда. Так, во всяком случае, гласил Устав. Реальность, как это часто с ней случается, не вполне соответствовала задумке: Совет наводнили самые богатые, знатные и удобные Одину асы. Вот уже триста лет они не выдвигали ни одного мало-мальски важного предложения, неизменно поддерживали политику правящей Династии в целом, и Всеотца - в частности. Совет был фикцией, бесполезной шумной погремушкой в руках самодержца, которой он играл на потеху толпе. «Стадо недалёких трусливых баранов,» - как-то сказал про них Локи. Хотя Тор и был в этом вопросе полностью солидарен с братом, ему оставалось только надеться, что языкастый умник не додумался поделиться этим ценным наблюдением с кем-нибудь из советников лично. Ведь, сколь малозначимы они не были, сегодня Локи мог рассчитывать только на их слабую поддержку.       -Принц Тор, вы можете что-то сказать в своё оправдание? - возвысил голос глашатай.       Тор тяжело вздохнул и поглядел на герольда без всякой симпатии. За кого отец его принимает? У него здоровье, конечно, богатырское, но никак не железное. Или Один специально пытается измотать сына, чтобы его показания выглядели менее убедительными? Царь мариновал принца уже полтора часа: сначала целых тридцать минут оглашали состав Совета, потом ещё тридцать выясняли состав преступления, затем невыносимо долго зачитывали список обвинений... Стоять под тяжестью парадных доспехов, в которые он спешно облачился по возвращению из Мидгарда, становилось всё тяжелее. Ныли синяки и ссадины, длинная глубокая царапина вдоль позвоночника саднила, но больше всего принца беспокоило колено, ушибленное ещё в Свартальфхейме не без участия Алгрима и куска скалы. Уж не перелом ли там? Тем не менее, следовало собрать силы и начать говорить: потолковее да поцветистее. Принц почти жалел, что не может поменяться местами с Локи: куда проще в лазарете здоровье поправлять, чем толкать речь перед столь взыскательной аудиторией. Хочется верить, что за долгие столетия, проведенные Громовержцем в компании красноречивого братца, Тор научился кое-каким ораторским трюкам.       - Ваше Величество, - смиренно произнес Тор и склонился в почтительном поклоне, - и вы, глубокоуважаемые члены Совета.       Громовержец сделал паузу, давая присутствующим посмаковать момент - как-никак перед ними склонял голову сам наследный принц. По непроницаемым лицам членов Совета невозможно было что-то прочитать, но Тору показалось, что в глазах аудитории на мгновение мелькнуло удовлетворение. Эх, Локи-Локи, только ради минувшей дружбы и памяти матери, он идёт на такое унижение. Ради самого себя Тор в жизни бы ни перед кем не склонился. Правду говорят: ради любимых мы делаем то, чего никогда бы не совершили ради себя.       Тор набрал побольше воздуха и продолжил:       - Прежде всего, хочу заметить, что всё, что я совершил, я делал ради безопасности и благополучия славного Асгарда и Девяти Миров, хранить и беречь которые - важнейший долг каждого члена царской Династии. Ослушался ли я приказа своего отца и повелителя? - Тор намеренно подчеркнул родство, чтобы перевести конфликт царя и подданного в плоскость семейной размолвки. - Да, я ослушался, но лишь потому, что верил в необходимость решительных действий. Верил в необходимость борьбы, верил, что нужно сражаться с проклятым Малекитом до последней капли крови. Возможно, я был чрезвычайно эмоционален, но мог ли я оставаться равнодушным? После того, как всего несколько дней назад эльфы атаковали самое сердце Асгарда? После того, как Малекит Проклятый трусливо и предательски убил светлейшую Фригг? - крикнул он. - Нашу добрую царицу и мою матушку!..       Тор ненавидел себя за спекуляцию смертью матери, но едва ли она разозлилась бы на него. О, нет. Ведь это ради Локи - ради Локи она была готова на всё.

***

      Локи Лафейсона - принца Асгарда (что спорно) и Йотунхейма (что постыдно), величайшего мага современности, воина, политика, захватчика, интригана, предателя и новоявленного героя самым что ни на есть позорным образом выворачивало наизнанку. Локи не знал (и не слишком стремился распрощаться с невежеством), чем именно душегуб-лекарь накачал его, прежде чем приняться за очередную операцию, но снадобье оказалось знатное. Крепкое. Действенное.       Стоило принцу приоткрыть осоловелые глаза, и мир (да какой там мир - паршивенькая палата в тюремном лазарете) закружился в веселой разудалой пляске, а содержимое желудка настойчиво попросилось наружу. Попросилось - и вышло.        Молоденькая лекарша силилась облегчить страдания злосчастного Локи, но принцу было до того плохо, что все, на что девушка была способна - помочь мужчине присесть и держать больничный медный таз. В блестящем боку посудины Локи узрел собственное отражение, о чем немедленно глубоко пожалел - увиденное едва ли могло называться принцем, но отлично подходило в качестве огородного пугала.       «С меня хватит,» - злобно подумал Локи, мысленно потрясая кулаком. Какого черта этот рыжий головорез привел его в сознание?       - Вы плохо на наркоз среагировали, - мягко заметила лекарша. Локи сообразил, что говорит вслух и прикусил язык. - Это все из-за яда, что на том мече был. Мастер Вестар испугался, как бы чего не случилось и прервал ваш сон. Не волнуйтесь, совсем скоро он подберет новый рецепт, и мы вернемся к вашему лечению.       - Злится он, мастер твой? - просипел Локи, пользуясь минутной передышкой. - Трудный пациент попался.       - Нет, - покачала головой девушка. Тугие косички, в которые были заплетены рыжие волосы, смешно болтались за ушами. - Мастер - лекарь от бога, он редко на больных злится. Чем сложнее случай - тем ему интереснее.       Локи укрепился в мысли, что является подопытной крысой. Ну, ничего. Будет и на его улице карнавал с пригожими танцовщицами и бесплатной выпивкой. Как только поправится, он им всем покажет, где обладатели клешней и усов проводят зимние каникулы!       - Интереснее, значит? - прочувствованно начал принц, но тут его скрутил очередной приступ, и продолжение пламенной речи пришлось отложить до лучших времен.       К сожалению, судьба-злодейка и не думала оставлять принца в покое. Нет, эта капризная и изменчивая баба решила в один день спросить с Локи за все грехи, что он совершал в течение долгих столетий.       Принц полулежал, откинувшись на подушки, едва прикрытый замызганной простыней. Лекарша жалостливо глядела огромными глазищами и бережно обтирала лицо Локи влажной губкой. В палате стоял мерзостный сладковатый запах рвоты. И именно в этот постыдный момент в дверях нарисовался величественный Тор, облаченный в золото и багрянец. «Ниже падать уже некуда,» - понял Локи и взвыл аки подстреленный волк. Вернее - взвыл бы, если бы не опасался вызвать этим очередной приступ.       - Рад видеть, что тебе уже лучше, брат, - провозгласил Громовержец.       - Лучше? - скептически поднял бровь Локи. - Меня тут свежуют, как молочного поросенка. Эксперименты ставят - новые эликсиры проверяют. Разве так обращаются с наследными принцами?       - С теми принцами, которые на жизнь брата покушались да дружественные миры захватить пытались? - в тон ему произнес Тор. - Именно так. Ты еще радуйся, что лечат, а не прикопали где-нибудь в уголке по-тихому.       Локи зубасто улыбнулся. - А я и радуюсь.       Лекарша испуганно переводила взгляд с одного принца на другого.       - Серьезно, брат, почему я здесь? - прищурился Локи. - Где фанфары? Где овации? Где ликующие толпы? Где плакаты "Локи, я хочу от тебя детей" в руках экзальтированных дамочек? Какого рогатого демона я все еще в тюрьме?       Тор ласково улыбнулся лекарше:       - Оставь нас ненадолго наедине, красавица.       Девушка попыталась что-то возразить, но Тор свел на переносице светлые брови, и лекарша умолкла. В этом плюс самодержавия: никто не может спорить с представителем правящей Династии.       - Две минуты, - буркнула девушка и скрылась за дверью, от души стукнув оной о косяк. Судя по всему, нахальные принцы, беззастенчиво пользующиеся абсолютной властью, не находили отклика в нежной девичьей душе.       Тор вздохнул и тяжело опустился на койку брата.       - Ты не очень-то о своем геройстве распинайся. Главный герой сегодня я, а ты так... Постольку-поскольку.       - К этому мне не привыкать, - хмыкнул Локи. - И все же моего слабенького - с твоим не сравнить - геройства должно было хватить для амнистии.       Тор нахмурился и устало потер переносицу.       - Я сделал все, что мог. Я убеждал, увещевал, я выдал цветастую речь, состоящую преимущественно из сложноподчиненных предложений!       - Когда выступаешь перед публикой, нужно говорить, как можно проще, - ввернул Локи. - Дабы не подавлять слушателей интеллектом. Я всегда с вами так разговаривал... Вольштагг, правда, все равно половины не понимал.       Тор бросил на него уничижительный взгляд.       - Я проявил чудеса красноречия, убедительности, воспользовался всем своим влиянием! Но, - Тор развел руками, - отец не желает тебя прощать.       Локи почувствовал себя рыбой, выброшенной на берег - в легких кончился воздух.       - Вот как? - сквозь зубы спросил он.       - Да, - ответил Тор. - Будь на то воля Одина, тебя бы вернули в темницу. Совет...       - Это сборище недоумков? - презрительно перебил Локи.       - На твоем месте я бы выбрал обращение полюбезнее. Только лишь благодаря их поддержке, я выторговал время.       - Отличные парни, - воскликнул Локи. - Грамотные. Разумные. Цвет нации. Только с каких пор их мнение волнует Одина?       - С тех самых, как он позволил Малекиту осуществить нападение. Отец сейчас переживает не лучшие времена, его репутация пошатнулась.       С одной стороны, Локи позабавило, что трон Одина не так крепко стоит, как прежде. С другой же... Как представитель (пусть и мнимый) Династии, он был заинтересован, чтобы самодержавие сохранялось в незыблемом виде.       - Сколько времени? - вкрадчиво поинтересовался Локи. - Сколько у меня времени?       - Полгода. Через полгода ты встанешь на ноги и будешь в состоянии самостоятельно защищаться в суде. Видят Небеса - быть адвокатом - это не мое призвание!       - Неплохо! - одобрил Локи. За полгода он успеет восстановиться на асгардских хлебах и выработать сносную линию защиты. Или сбежать. Или... Или еще что-нибудь. Иногда даже Локи было трудновато предсказать собственные действия. - Спасибо!       - Не меня благодари, - Тор глядел исподлобья, и все веселье исчезло из его глаз. - Даже объединившись с Советом, мы в жизни не одержали бы верх над Одином, не упомяни я о маме. Против ее имени, против ее веры в тебя отец не смог возразить.       Локи промолчал. Даже мертвая, Фригг продолжала протягивать к нему призрачные руки - спасительные, оберегающие, поддерживающие руки.       «А я так подвел тебя, мама».       - Что с Малекитом? - резко спросил он. - Ты заставил его ответить за содеянное?       - Я старался, - хмуро ответил Тор. - Но на кону стояла не только месть. Я должен был позаботиться о благополучии Девяти Миров.       - Что с Малекитом? - повторил Локи. - Он мертв?       - Вот ты мне и скажи, - огрызнулся Тор. - Ты у нас уже умирал, а потом живее всех живых оказался. В последний раз, когда я видел проклятого эльфа, ему на голову опускался его же корабль. Малекит погребен под миллионом тонн металла. Как он, мертв?       - Тело нашли?       Тор смотрел в пол.       - Нет. Корабль взорвался спустя несколько минут после падения, пострадало много людей... Я пытался убедить Фьюри провести анализ почвы, надеялся найти ДНК Малекита. Но Фьюри отказался - слишком велика территория, к тому же у него и без того хватало дел с ликвидацией последствий. Что думаешь?       Специалист по фальсификации собственной смерти тяжело вздохнул.       - Выжил, гнида.       Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вприпрыжку вбежал лекарь. В руках лучащийся улыбкой рыжий живодер держал флакон с подозрительной бурой жидкостью.       - Новая формула! - возвестил он принцам. - Если не убьет вас, то точно поможет!       Локи отчего-то не ощутил горячего желания пробовать чудодейственное снадобье.       - А что вероятнее? - заинтересовался Тор.       - Сорок против шестидесяти, - бодро ответил лекарь.       - Пойдет, - хрюкнул Тор. - Братца никакая отрава не возьмет, живучий, как змея.       Громовержец поднялся.       - Ну, бывай, братишка, - подмигнул он. - Ты и не из таких переделок выпутывался, выпутаешься и сейчас.       - Не сомневайся, - ответил Локи.       Братец, помимо всего прочего, дал ему мощный стимул к жизни. С Малекитом следует потолковать.       - Готовы? - ухмыльнулся лекарь.       - Нет, но начнем скорее, - бросил Локи. - Ибо, как говорил мой преподаватель по магматану* в преддверии очередной контрольной: «Перед смертью не надышишься».

***

      Солнце медленно выбиралось из-за горизонта, перебирая лапами-лучами, как упитанный золотой паук.       «Я приду на рассвете,» - сказал ей Тор на прощанье. Вот он - рассвет. А Тора нет.       Джейн не жаловалась и даже не особенно злилась. Она привыкла. Ко всему привыкаешь, и два года - это достаточный срок, чтобы научиться ждать, не надеясь, и любить, не получая ответа. Эти проклятые два года Джейн только и делала, что металась из крайности в крайность. Периоды острого оптимизма под названием "Он скоро появится, нужно только чуть-чуть потерпеть" сменялись месяцами уныния с безрадостным девизом: "Проживу и без него".       Теперь все изменилось. Что-то безвозвратно перегорело в ней за последние несколько дней. Виноват, наверное, величественный Асгард. С женщиной, пусть и почти бессмертной, Джейн смогла бы бороться, но против золотых дворцов, радужных мостов и искрящихся водопадов она была бессильна. Какой мужчина откажется от царской короны ради девушки, с которой в сумме не провел и недели вместе?       Не Тор.       Дарси, Селвиг и забавный суетливый парнишка с именем, которое Джейн никак не могла запомнить, и неплохими познаниями в физике хлопотали вокруг стола. Джейн знала, что они поднялись в такую рань только ради того, чтобы поддержать ее, и, видит Бог, она была им благодарна. Вот только благодарность она выразит как-нибудь потом, позже, когда сердце перестанет ныть и болеть. А пока - пока Джейн посидит за столом, склонившись над чашкой крепкого черного кофе, и попытается разглядеть в ней свою судьбу. Тоскливую, пустую, лишенную Тора.       - Тебе надо поесть, - мягко и неуверенно сказала Дарси.       Мягкость и неуверенность так же шли мисс Льюис, как медведю - вышивание крестиком, но Джейн оценила. Дарси волновалась за нее и волновалась сильно, во многом из-за того, что видела, как Джейн прикрывала Тора своим телом, когда гигантский эльфийский корабль грозил опуститься им на головы. Джейн, собственно, и сама не знала, что на нее тогда нашло и где взялась смелость. Героиней она никогда не была, да и не особенно хотела быть. А вот поди ж ты, решила потягаться в прочности с достижениями инопланетной техники. Все ради него - ради парня, который опять покинул ее.       - Нормально, - глухо ответила Джейн.       И она действительно была в норме. Вот только нормы, знаете ли, встречаются разные, и от некоторых из них хочется обернуться волком, отрастить длинные крепкие когти и всю ночь напролет выть на луну да выцарапывать на камнях глубокие борозды.       "Все наладится", - твердила Джейн про себя, как мантру, как молитву, как завет, надеясь, что Вселенная услышит, и у нее - молодого астрофизика Фостер - все действительно наладится, вне зависимости от присутствия или отсутствия на Земле златовласых царевичей из иных миров.       Джейн понимала, что ведет себя, как склонная к истерикам недалекая дурочка, и это попросту недостойно женщины, которой в будущем пророчат Нобелевскую премию. Черт побери, в глубине души она была сама себе противна.       Чуть позже она обязательно возьмет себя в руки и распланирует, рассчитает, распишет дальнейшую жизнь с той же точностью и аккуратностью, с которой планировала и рассчитывала движения небесных тел. Она обязательно справится, и ни к чему Дарси глядеть на нее с опаской. Из того, что Джейн вчера пыталась защитить любимого любой ценой, отнюдь не следует, что она подвержена суицидальным настроениям.       Просто ей нужно немного времени, потому что сейчас Джейн пуста, как выскобленный улей, внутри которого раньше копошились звонкие пчелы, или как туго обтянутый кожей барабан. Если дотронуться - пустота внутри нее ответит долгим, гулким, грустным эхо...       - Тебе нужно поесть, - заботливо повторила Дарси и поставила перед Джейн тарелку с хлопьями, залитыми молоком. - Нам предстоит немало работы. Ты же помнишь, те парни из ООН просили помочь разобраться с остатками эльфийского корабля...       Почти не слушая ассистентку, Джейн взяла ложку и забросила в рот совершенно безвкусные хлопья.

***

      Великий золотой трон Асгарда изготовили знаменитые подземные мастера - цверги, не знающие равных в кузнецком искусстве. Грандиозная конструкция была отлита в колоссальной горной печи и состояла из единого куска металла - ни шва, ни гвоздя, ни соединения. Трон проектировали по хитрому, специально разработанному проекту. Подданных он ошеломлял и приводил в трепет, а самодержец мог принимать анатомически правильную позу, позволяющую не утомляться во время многочасовых аудиенций.       Когда-то асгардский царь любил золотое кресло и почитал его главнейшим признаком абсолютной власти, но сегодня оно словно ополчилось против него. К концу дня ноги свела судорога, а спина невыносимо болела. Царь чувствовал, что постарел - не только телом, но и душой. Любимые и близкие люди один за другим уходили за грань, дети вели себя дерзко и своевольно, и подданные их в этом поддерживали, когда-то незыблемая власть ускользала из рук... Кончалась эпоха - и на смену ей спешила другая, которую он не знал и не понимал. Всё чаще в голову царя приходила мысль, что он зажился на этом свете - тем более сейчас, когда златовласая красавица, озарявшая светом каждый его день, нашла место среди звёзд.       Быть может, пришло и его время.       Иные предпочитают отходить в лучший мир в собственных постелях, окруженные толпой скорбящих (или радующихся) родственников, но царь чтил древние традиции предков. Для мужчины существует только одна достойная смерть - в бою. Однажды - совсем скоро - он отправится в одну из приграничных асгардских станций и возглавит атаку на космических кочевников, часто терзающих границы великого государства. Если Небеса будут милостивы, из похода он не вернётся, ибо ни один уважающий себя ас не захочет дожить до старческого слабоумия. Особенно - великий царь.       - Разрешите доложить, Ваше Величество?       Один, сын Бьёрна смерил склоненную спину Арнульва Гестсона долгим взглядом. Род Гестсона опорочил себя десять тысяч лет назад, когда Лейв Лютый, его дед, пытался организовать государственный переворот и сесть на асгардский трон. Переворот вовремя ликвидировали, а Лейв вместо престола взошел на эшафот, но его единственного сына пощадили и назначили послом в Ванахейм. Экстравагантное и казавшееся многим опасным решение обернулось ещё одним доказательством выдающегося политического таланта царя Бьёрна. Гест Лейвсон, стремясь смыть позорное клеймо с имени рода, служил Асгарду верой и правдой до самой смерти. Потом место занял его сын - Арнульв, расширивший и закрепивший влияние династии Одина в Ванахейме.       Нынешний царь, как и его отец, поощрял стремление Гестсона вновь заработать доброе имя. Собственно говоря, пользы, которую Арнульв уже принёс Асгарду, хватило бы, чтобы обелить десяток бунтовщиков, и любой другой государь давно даровал бы ему прощение. Однако, династия Одина правила Асгардом уже пятьдесят тысяч лет именно потому, что никогда ничего не забывала и не прощала. Тому, кто один раз подвёл, веры больше нет, как нет веры и его потомкам, ибо кровь - не вода. Пусть Арнульв тешит себя напрасными надеждами и выслуживается перед престолом - на землю предков ему никогда не вернуться.       - Говори, сын Геста, - звучно произнёс Один.       Глаза царя против воли обратились направо, где в прежние времена стояла резная кушетка, на которой во время аудиенций восседала его прекрасная царица. Сколько раз она давала ему мудрые советы, сколько раз один только взгляд сияющих синих глаз дарил ему силу и поддержку... Теперь кушетку убрали, ибо всякое напоминание о потере любимой жены больно ранило Одина. Но что толку переставлять мебель, если память, как ядовитая змея, живёт в его сердце.       В руке царь держал информационный кристалл, отражающий состояние двух десятков индикаторов. Четыре индикатора светились ровным зелёным светом - значит, они были в порядке. Девять тревожно мигали желтым - хуже, но ещё не катастрофа. А вот последние семь горели красным - критическое состояние, в любой момент способное привести к самому плохому исходу.       Арнульв поднялся с колен и произнёс, явно волнуясь:       - Сигвальд умирает.       Один позволил себе искривить губы в горьком подобии улыбки.       - Достопочтенный Сигвальд умирает уже больше тысячи лет. Возьму на себя смелость предположить, что его слабое здоровье объясняется, главным образом, нежеланием исполнять многочисленные и трудоёмкие царские обязанности.       - Вы правы, - кивнул Гестсон с излишним подобострастием. - Однако в этот раз всё иначе. Сердце Сигвальда поразила дурная хворь. Лекари говорят, что ему осталось не больше трёх месяцев.       Один нахмурился. Неужто старый дурак и в самом деле вознамерился помереть? Жаль, жаль. Сигвальд Вандсон был самым лучшим правителем второй по величине планеты Девяти Миров, о каком только можно мечтать. Жадный, как старый ростовщик, упрямый, словно вислоухий осёл, глупый, как деревенский дурачок, и доверчивый, как молоденькая простушка. Шесть тысяч лет он тратил государственные деньги на свои прихоти и предавался самым изысканным развлечениям, даже не замечая, как когда-то великий мир приходит упадок, а Асгард всё глубже запускает когти в сердце древнего Ванахейма. Но самым главным - по мнению Одина - достижением Сигвальда являлось то, что старый развратник, несмотря на то, что задирал юбку каждой мало-мальски пригожей девке, умудрился не оставить прямого наследника.       И все же до чего смерть его не ко времени сейчас, когда асы сомневаются в собственном государе, прекрасная царица погибла, а единственный наследник своеволен и неопытен! Один инстинктивно взглянул на информационные кристаллы, и радости ему это не принесло - число алых индикаторов поднялось до девяти.       - Три месяца, - протянул Всеотец. - Мало, но лучше, чем ничего. Эти три месяца тебе, сын Геста, и твоим людям придётся мало спать. Не жалейте ни сил, ни денег, ни обещаний. Не считайтесь со средствами и никого не щадите. Мне нужно... Асгарду нужно, чтобы через три месяца на престол Ванахейма взошел принц Огун.       Арнульв взглянул на царя исподлобья.       - Мы сделаем всё от нас зависящее, Ваше Величество. Но, боюсь, вы просите о невозможном. Принц Огун не слишком популярен в народе...       Один про себя улыбнулся. Для внука предателя этот Арнульв прямо-таки трогательно наивен. Народ - та же шлюха, и купить его любовь проще, чем соблазнить доверчивую девственницу. Нужно всего лишь лгать в глаза, сыпать дешевым подарками да не скупиться на обещания, которые не собираешься сдерживать.       Впрочем, обеспокоенность Гестсона имела под собой веские причины - Огуна в Ванахейме не особенно любили, абсолютно справедливо считая асгардским вскормышем. Много лет назад, когда Один брал внучатого племянника ванахеймского царя на воспитание, он руководствовался отнюдь не альтруизмом и любовью к ближнему. Огун должен был вырасти преданным другом и сподвижником Тора, чтобы в будущем занять ванахеймский престол и проводить в родном мире политику, выгодную Асгарду. Без лишней скромности Один мог констатировать, что задуманное удалось ему в полной мере: Огун стал достойным мужчиной, но инициативностью и обилием собственных идей он не страдал. Нет, Огун был рождён подчиняться и слушать советы, а кто лучше наставит его на путь истинный, чем друг детства и боевой товарищ?       Другое дело, что у Огуна имелись серьёзные конкуренты - претенденты на трон вились около ванахеймского престола, как мухи - вокруг остатков пышного пиршества. Один мог назвать как минимум троих ванов, обладающих более серьёзными, чем Огун, притязаниями на царскую корону: племянник Сигвальда Берри Красивый, его незаконорожденный брат Хрут Хельгасон и Мари Оукдоттир с родословной даже более славной, чем у нынешнего владыки. Любой из них мог бы стать достойным правителем, ибо все трое обладали чрезвычайно многообещающими задатками: острым, критическим умом, превосходным образованием и решительностью.       Каждый из этих достопочтенных ванов постарался бы вернуть Ванахейму былую независимость (прежде всего - от Асгарда), а значит, никто из них не был удобен Одину. Именно поэтому на трон сядет Огун - славный, послушный Огун, беспрекословно верящий своему опекуну. Разумеется, остальные кандидаты будут сопротивляться - но у них не хватит денег и опыта, а объединиться им и в голову не придёт.       - Оукдоттир не опасна, - хмыкнул Один.       - Она очень умна...       - Прежде всего она - баба, а при прочих равных народ предпочитает видеть в качестве предводителя мужчину. Потому много сил на неё не трать... Достаточно убедиться, что она не вознамерится вступить с остальными в коалицию.       - Не вступит, - покачал головой Арнульв. - По молодости у неё случился роман с Берри... Тот позабавился, а потом выкинул её, как ветошь. Мари ненавидит его пуще кого-либо в мире.       - Обманутая женщина страшна... - покачал головой Один. - А что насчёт Хрута?       - Хрут - бастард, - презрительно выплюнул Гестсон. - Никто из благородных по своей воле с ним знаться не станет.       - Губительное высокомерие, - заметил Всеотец. - Он умён, хитер, и он маг, а магов не стоит недооценивать... Впрочем, просчёты оппонентов - это наша победа. Столкни Мари и Берри лбами, а против Хрута поверни его происхождение.       - От Мари и Хрута мы, может быть, так и избавимся, но Берри - более серьёзный противник, особенно после того, как он зарекомендовал себя талантливым полководцем.       Один нетерпеливо нахмурился. Как не прискорбно сознавать, в создавшихся трудностях отчасти был виноват он сам. После того, как Локи и Тор совместными усилиями к чертям собачьим обрушили Радужный Мост, Девять Миров оказались изолированы друг от друга, и этим не преминула воспользоваться армия Мародёров - разнообразного отребья со всех концов Вселенной, живущего на умирающей планете и промышляющего вооруженными нападениями на плохо защищенные миры. Муспльхейм, Ванахейм и Нифльхейм запылали, как стога сухого сена, даже окраины Асгарда подверглись нападению.       Девять миров привыкли видеть в Асгарде гарант безопасности и ждали поддержки от золотого города, но в данном случае асы никак не могли прийти на помощь: мост был разрушен, а армия требовалась внутри государства. Народам Девяти Миров ничего не оставалось, кроме как взять свою судьбу в собственные руки - и они неплохо с этим справились. Самозваные полководцы сформировали и вооружили народные ополчения - и эти ополчения смогли остановить продвижение врага и даже отбросить его назад. К тому времени, как Асгард справился с непосредственной угрозой и смог выслать на помощь собратьям армию во главе с Тором, народы Девяти Миров уже, в принципе, справились с захватчиками, но Один позаботился о том, чтобы заслуги местных оказались преуменьшены, а заслуги Громовержца - напротив, раздуты до небес. Большинство истинных победителей канули в лету.       Большинство - но никак не Берри Красивый. Во время войны с Мародёрами он продемонстрировал гениальное чутье и ошеломляющий полководческий талант, а о том, как его армия освободила столицу, сложили десяток песен. Да, с таким противником Огуну, во время войны сражавшемуся в армии Асгарда, будет трудно тягаться.       - Берри умен, талантлив и знаменит, - согласился Один, - но денег у него меньше, чем у нас, а значит, меньше союзников. Я хочу, чтобы твои люди были везде - пусть чернят Берри на базарах, в тавернах и на площадях. Кого можно - убедите, остальных - подкупите, особенно упрямых - припугните. Берри будет удивлён, как мало тех, чью верность нельзя обменять на звонкую монету... Кроме того, - с нажимом добавил Один, - я слышал, что у Берри есть очаровательная жена и маленькая дочурка, которых он боготворит.       Арнульв вздрогнул и пристально посмотрел в глаза царю.       - Что вы имеете в виду, Ваше Величество? Я не... Она же совсем ребёнок.       - Я не приказываю тебе причинять вред младенцам, - отчеканил Один, думая, что неплохо бы назначить на посольскую должность кого-нибудь менее щепетильного. - Я указываю тебе на слабые места противника, а уж как ты будешь их использовать - твоё дело. Меня волнует результат...       Двери тронного зала распахнулись, и внутрь вошел один из офицеров царской гвардии в парадном золотом облачении. Один сузил глаза. Он терпеть не мог, когда его прерывали.       - Прошу прощения, Ваше Величество, - угрожающий взгляд царя явно заставлял парня нервничать. - Принц Тор нижайше просит аудиенции.       Всеотец раздраженно махнул рукой.       - Пусть подождёт. Я занят.       Он ещё серьёзно гневался на сына за то, что тот вздумал выхлопотать прощение для Локи - поступок своевольного мальчишки и, быть может, преданного брата, но никак не прозорливого государя.       Гвардеец поклонился и поспешно скрылся за дверьми. Один мельком посмотрел на кристалл, более половины которого теперь светилось алым, как тёплая кровь, светом, и вновь обратил взгляд на посла,       - Я предоставляю вам полную свободу действий и доступ к казне, - произнёс он. - Ибо престол Ванахейма - в настоящее время - дело первостепенной важности...       Золотые двери распахнулись под натиском одного мощного удара. В тронный зал, потрясая великим молотом Мьёльниром, вошел златовласый наследный принц.       - Отец! - от громоподобного голоса содрогнулись украшенные барельефами стены. - Мне нужно говорить с тобой!       На памяти Одина ещё никто и никогда не позволял себе подобной наглости. Первым порывом царя было вызвать гвардейцев и отправить зарвавшегося принца на денёк-другой в темницу - чтобы маленько охолонул. Но Один был старым и опытным лисом и знал, как вести себя в курятнике. Ярость, жидким огнём затапливающая вены, не самый лучший советчик. Тронь он сейчас народного героя, и куры по всему Асгарду возмущенно заквохчут: как-так, старый царь, трусливо сидевший во дворце, когда его сын спасал Девять Миров, теперь заключил принца под стражу? Нет, сейчас с Тором нужно быть поласковее, а сбить спесь с упрямого мальчишки он ещё успеет.       - Ты огорчаешь меня, сын, - яд, сочащийся в голосе царя заставил бы императорскую кобру побелеть от зависти. - Неужели мы с твоей достопочтенной матерью не привили тебе даже зачатков воспитания?       Светлый образ Фригги на секунду встал между отцом и сыном - Один почувствовал, как ярость отступает, оставляя за собой только горечь и тоску, а Тор вздрогнул, будто от предательского удара мечом. Но в первую очередь они были не скорбящими родственниками, а членами великой Династии, потому оба быстро взяли себя в руки и взглянули друг на друга с прежней непримиримостью.       - Разве ты не видишь, что я беседую с князем Гестсоном? - спросил Один. - Царь Сигвальд серьёзно болен, и мы обсуждаем, как помочь Огуну занять полагающийся ему трон.       - Огун будет хорошим царём, - серьёзно кивнул Тор.       Самое прискорбное, что он и в самом деле так считал. Глупый мальчишка полагал, что его друг хорош не в том смысле, что позволит Асгарду диктовать Ванахейму свою политику, а в действительности будет достойным правителем. В ком-нибудь другом подобная наивность позабавила бы Одина, но в Торе, как в будущем государе, она пугала.       - Я понимаю, что отвлекаю тебя от дел, отец, и прошу за это прощения и у тебя, и у князя Гестсона. Но то, что я хочу тебе сказать не терпит отлагательств.       Один перевел взгляд с упрямого сына на нервничающего посла и неохотно сделал знак рукой.       - Ступайте, Гестсон. Мы договорим позже.       Посол почтительно поклонился и торопливо скрылся за дверью. Царь вперил в наследника единственное око и с угрозой произнёс:       - Если ты опять пришел просить за Локи...       - Локи сам о себе позаботится, - перебил Тор. - И решать его судьбу не ты станешь, а Совет.       Один скривился. Мальчишка ударил в больное место. Две войны: с Мародёрами и с эльфами - столь сильно подорвали царский авторитет, что ему приходилось считаться с мнением членов Совета, которые на протяжении многих тысяч лет были не более чем разряженными марионетками.       - Я всё ещё стою во главе Совета, - отчеканил он.       - Но члены его не вполне послушны твоей воле, - хмыкнул Тор. - И они не питают к Локи такой безудержной ненависти, поэтому...       Напряжение последних месяцев, боль утраты, гнев, ощущение, что власть ускользает из рук, взяли верх над Одином, и он позволил эмоциям выплеснуться - искренне захохотал.       - Ненависти? - спросил царь сквозь смех - горький, словно степная полынь. - Ненависти?       При всём своем простодушии Тор мог бы смекнуть, что Один не питает такого уж отвращения к приемному сыну, а суровость, которую он проявлял к Локи, вызвана причинами скорее политическими, нежели личными. Всеми своими поступками, даже самыми глупыми и жестокими, сын Лафея пытался завоевать признание Одина, а ненавидеть кого-то за то, что он добивается твоей любви, не только нелогично, но и попросту неестественно. Нет, Всеотец отнюдь не ненавидел Локи - он не мог его простить. Не за покушение на жизнь Тора, как мог думать его старший сын, не за разрушенный Биврёст и испорченные отношения с Йотунхеймом, даже не за попытку захватить Мидгард и сотрудничество с древними врагами Асгарда. Один не мог простить Локи то, что он воспитывал сыновей одинаково, но правителем вырос только один из них - и это был не Тор.       В своё время он взял Локи на воспитание, намереваясь вырастить из него то же, что и из Огуна - послушного воле Асгарда царя, но затея с треском провалилась. Прозорливый Лафей разгадал план Всеотца ещё в ту пору, когда Локи был ребенком, и предусмотрительно объявил наследником одного из своих многочисленных бастардов. Разыграть с Йотунхеймом ту же комбинацию, что и с Ванахеймом, не стоило и пытаться, потому что Огун, при всех своих недостатках, всё же был чистокровным ваном, а Локи являлся йотуном только наполовину, и ледяные великаны никогда не поддержали бы его при наличии других кандидатов на трон.       Смешно сказать, но превентивный удар Лафея не слишком огорчил Одина, потому что к тому времени асгардский царь успел узнать приёмного сына и... полюбить. В ту пору Локи вообще невозможно было не любить: не по возрасту разумный, чуткий, талантливый - он легко покорял сердца. Если бы Один мог испытывать к Локи одну только привязанность, то, наверное, всё сложилось бы по-другому и у Тора сейчас был бы преданный друг и союзник. Ибо от природы Локи был скорее философом. Пусть остроумным и трезвомыслящим, но всё же - философом, а воином и дельцом его заставили стать жизнь и окружение, не в последнюю очередь - его отец.       Один не мог пересилить себя. К его искренней любви к младшему сыну всегда примешивалась изрядная толика ревности. Ревности к каждому таланту, который просыпался у Локи, а не у Тора, к каждому достижению, ложащемуся на счет приёмного сына, а не родного. Эта зависть и побуждала Одина методически задвигать Локи в тень, что стало огромной ошибкой, ибо младший принц, чувствительный к чужим эмоциям, как флюгер, не мог не заметить предпочтения, которое отец отдаёт его брату. Локи обиделся, и это было плохо - ибо столь глубокие личности имеют склонность копить обиды, как иные копят золото. Локи возжелал получить столько же любви, сколько достаётся брату - и это было того хуже, поскольку натурой он был чрезвычайно деятельной и немедленно начал предпринимать попытки, способные, как он полагал, придать ему цену в глазах отца. И, наконец, самое плохое - сам Один вовремя не сообразил, что происходит, потому что поначалу Локи жаждал одной любви, и гнев его можно было утихомирить любовью. Но Один промедлил, и ситуация вышла из-под контроля - Локи смекнул, что в глазах отца они с братом никогда не были равны, и одной любви ему стало мало. Локи вознамерился поквитаться, а заодно потешить внезапно родившиеся амбиции.       Несмотря на всё, что встало между ними, Один продолжал любить приемного сына даже сейчас. В какой-то мере его чувства к Локи стали даже глубже, основательнее, поскольку младший сын открылся ему с новой стороны: он в принципе не сдавался. Сколько бы трудностей не выпадало на его долю, сколько бы ошибок он не совершал, сколько бы раз его не ставили на колени - Локи неизменно поднимался и продолжал идти вперёд. Да, Один продолжал любить Локи, но Тора он по-прежнему - как всегда - любил больше. И раз уж жизнь заставила его выбирать между сыновьями, Всеотец принял сторону родной крови и намеревался стоять на этой стороне до самого конца.       Он вовсе не желал Локи зла и, разумеется, не намеревался держать его в темнице до конца вечности (хотя и обещал это доверчивым подданным). Младший принц должен был пребывать в неволе ровно столько времени, сколько потребуется Тору, чтобы прочно устроиться на троне. А потом Один непременно даровал бы Локи помилование или амнистировал по какому-нибудь поводу. Но проклятые эльфы смешали ему все карты, и теперь на руках у царя оказалась пошатнувшаяся репутация, погибшая жена, непокорный наследник и умирающий приемный сын.       Кристалл в руках царя сочился красным, словно открытая рана. Что же эти недоумки там делают? Неужели у них не получится? Неужели..?       - Ну ты и позабавил меня, сынок, - сказал царь, но в голосе его не было и капли веселья. - Славно позабавил. Если не за брата просить пришел, то зачем? Все дела, кроме важнейших государственных, подождут, ибо у нас траур.       - Скорбеть о матушке, - хрипло произнёс Тор, - я намерен не здесь.       - Где же? - спросил Один, предчувствуя дурное.       - В Мидгарде.       - Смертная, - процедил царь.       - Её зовут Джейн Фостер.       - Смертная, - с нажимом повторил Один. - Ты, стало быть, собираешься променять Асгард на любовь человеческой девчонки? Бросаешь свой народ сейчас, когда он более всего нуждается в твоей помощи?       - У Асгарда есть и другие воины.       - У Асгарда нет других принцев, - отрезал царь и тут же поправился: - наследных принцев.       Кристалл в его руках будто раскалился. Надежды нет - понял царь. Надежды нет, и от этой мысли по телу его разлился могильный холод.       - Не выйдет из меня хорошего государя, - мрачно молвил Тор. - Тот, кто смог бы править Асгардом, сейчас борется за жизнь в темнице.       - Неужто ты и в самом деле думаешь, - презрительно поинтересовался Один, пытаясь не думать о красном сиянии, - что я передам престол сыну Лафея и безвестной девки? Нет, Тор, трон Асгарда принадлежит нашей Династии. В чем-то ты прав - Небеса не наделили тебя большим политическим талантом. Именно оттого я и хочу, чтобы ты принял власть уже сейчас, когда я жив и могу стать твоим советником. Могу научить тебя, как управлять таким великим государством, как Асгард, и - что не менее важно - как вершить политику на вселенском уровне.       «То есть - как эксплуатировать более слабые миры и сотрудничать с равными», - про себя добавил Один. Тору, разумеется, пока что знать об этом было рано, слишком уж он благороден. Приятно думать, что вырастил достойного мужчину с твёрдыми понятиями чести и совести, но пристало ли принципам государя быть столь твёрдыми?       - Тебе не переубедить меня, отец, - спокойно сказал Тор, но за спокойствием его угадывалась стальная воля. - Я отправлюсь в Мидгард и встану на его защиту.       - У людей уже есть защитники.       - Есть: мои друзья, и я один из них.       Один криво усмехнулся. Он доподлинно не знал, что думают человеческие лидеры о команде героев, одним из которых был Тор, но ему, как царю Асгарда, не понравилось бы, вздумай какая-нибудь шайка со сверхестественными силами творить «справедливость» в его государстве.       Царь уже открыл рот, чтобы ответить, но так и застыл, словно птенец, выпрашивающий у матери жирного червяка - потому что красные индикаторы начали сдаваться. Один, другой, третий - меняли цвет сначала на неуверенный желтый, а потом и на спокойный зелёный. Переломный момент прошел - ум Всеотца не знал, что это принесёт - проблемы или их разрешение, но сердце его просто радовалось - впервые за многие дни.       - Я не могу сейчас остаться в Асгарде, отец. Не теперь, когда мама... Когда её больше нет с нами. Не теперь, когда Джейн ждёт меня...       Значит, дело всё-таки в смертной. Это предсказуемо - Тор только что потерял одну горячо любимую женщину, удивительно ли, что ему хочется забыться в девичьей ласке? По глазам сына Один видел, что сейчас спорить бесполезно. Тор ныне всё равно что горячий молодой жеребец, приметивший хорошенькую кобылку. Пока не натешится с ней - не сможет разумно рассуждать. Спорить сейчас даже опасно, поскольку народ превозносит Тора, вернувшегося с победой, до самых небес, а вот своего законного царя не слишком-то жалует.       По сути, увлеченность Тора человеческой девкой не представляла по-настоящему серьёзной угрозы. Многие асы влюблялись в мидгардцев, чего там далеко ходить - он и сам в молодости пошаливал. Такие отношения предсказуемо быстро заканчиваются. Пройдёт десять, пятнадцать лет и Тору наскучит быстро стареющая возлюбленная. В прежние времена Один не стал бы волноваться и отпустил бы сына в Мидгард, ибо пара десятков лет - смехотворный срок для аса. Сам Всеотец пока тоже на здоровье не жаловался и мог (пусть и неохотно) сохранять престол для заупрямившегося наследника ещё долгие годы... Но прежние времена прошли - ныне в спину Тору дышит (хотя и с трудом) Локи, который, как это не прискорбно, скорее всего как-нибудь отбрехается на суде и выйдет на волю раньше, чем нужно Одину.       - Асгард только-только начинает приходить в себя после войны, - попробовал образумить сына царь. - Ему нужен принц - человек, который будет участвовать в восстановительных работах и который сможет внушить гражданам веру в безопасность и силу государства.       - Радужный мост восстановлен, - ответил Тор. - Я буду регулярно приходить, чтобы помочь возродить Асгард из пепла. Но жить я буду в Мидгарде, отец, ибо именно там сейчас находится моё сердце.       Один узнал упрямую складку вокруг губ сына - Тор уже всё решил. Проще скалу с места сдвинуть, чем его переспорить. Вздорный, своевольный, дерзкий мальчишка. Принц, вероятно, не подозревал, что разбивает отцу сердце. Не только он потерял мать - Один потерял жену, единственную женщину, которой удалось так прочно поселиться в его сердце, что царь даже вздумал жениться, хотя Фригга была далеко не благородного происхождения.       С открытого и честного лица Тора на царя смотрели синие очи погибший супруги, и - кто знает - быть может, в сыновьей любви Один мог бы хоть немного забыться. Но Тор не желал заполнять пустоту в отцовском сердце. Принц уходил и бросал всех - народ, государство, царя. Всеотец оставался один - совсем один.       «Как же мне не хватает тебя, любимая...»       Глупый мальчишка не понимал, что своей выходкой наклоняет чашу весов в сторону мятежного брата. Сейчас младший принц непопулярен, потому что асы справедливо винят его в войне с Мародёрами, но слухи о том, как Локи пожертвовал собой в борьбе с Малекитом, уже начали распространяться. Если он покинет темницу и останется служить Асгарду, в то время как Тор прохлаждается в Мидгарде - асы вновь проникнутся к нему симпатией.       - Ладно, - хмуро сказал Один, - я позволю тебе отправиться в Мидгард. Но ты будешь время от времени показываться при дворе и в городе.       Тор кивнул.       - А кроме того, - добавил царь, - народу мы скажем, что это я приказал тебе отправиться на защиту Земли. Если асы узнают, что ты добровольно покинул их в трудное время - твоей репутации будет нанесён колоссальный ущерб. А для будущего царя...       - Я уже сказал, отец, что не хочу быть царём!       - Это может измениться, - ухмыльнулся Один.       «Когда твоя смертная постареет», - про себя добавил он.       - Локи больше достоин трона, - сказал Тор.       - Ещё не известно, выживет ли он, - отрезал царь. - И разговор идёт не о том, кто достойней, а о том, кто моей крови.       В общем и целом, Один был бы не против, если бы Локи удалось занять какой-нибудь трон, но только не асгардский. Будет попросту обидно, если такой колоссальный политический талант пропадёт втуне. Трон Мидгарда, например, вполне подошел бы, ибо Мидгард - мир достаточно богатый, чтобы потешить амбиции Локи, но недостаточно могущественный, чтобы представлять угрозу для Асгарда и Тора. Собственно, Всеотец вовсе не осуждал экспансию младшего сына на планету людей и даже отчасти желал ему успеха. Чего он категорически не одобрял - это выбора союзников. Читаури - исконные враги Асгарда, и вот они-то представляли для него серьёзную угрозу. Хоть старший сын этого и не понимал, Один отправил его в Мидгард, чтобы не позволить читаури завладеть древней асгардской реликвией - тессарактом, а вовсе не для того, чтобы он рушил честолюбивые планы брата.       - Вот, значит, как? - хмуро спросил принц. - Ты не тому учил меня.       - Я учил тебя именно этому, - холодно бросил царь. - Но, видимо, ты, как всегда, был недостаточно внимателен на уроке. Твой брат бы меня понял, - Один помолчал, сжав челюсти, а потом свёл брови на переносице и выплюнул: - Коли решил идти в Мидгард - иди. Но через две недели начнётся восстановление дворца - я настаиваю, чтобы ты присутствовал на церемонии.       - Я буду здесь, - сказал Тор.       Принц сделал шаг к трону, словно хотел сказать что-то ещё, но Один только раздраженно махнул рукой: «Ступай». В лазурных (таких родных!) глазах он прочел горе, тоску и страстное желание найти отцовскую поддержку, но царь не пошел на поводу у сына. Тор бросал его в тяжелейший момент, и Один не собирался дарить отпрыску трогательную прощальную сцену со слезами и объятиями. Жестоко? Но ведь и Тор жесток.       Принц бросил на отца последний взгляд, повернулся и пошел прочь. Эхо его дробных шагов ещё долго гуляло меж золотых стен тронного зала, ставшего теперь таким пустым. Впрочем, всё во дворце теперь стало пустым, самый Асгард опустел.       Один отложил информационный кристалл, ровное свечение которого показывало, что состояние пациента, находящегося десятком этажей ниже, теперь нормализовалось, тяжело поднялся и побрёл в роскошные царские покои, принадлежащие ныне ему одному.       А трон остался стоять. Золотой, величественный и роскошный он олицетворял царскую власть - вечную и нерушимую, вне зависимости от того, какие демоны обуревали асов, этой властью наделённых.

***

      Джейн ковыряла хлопья с таким скорбным видом, словно каждая ложка, которую ей предстояло проглотить, была коварным образом отнята у маленького голодающего африканца. Дарси это категорически не нравилось. Льюис, как ни странно это слышать, вообще не нравилось, когда её друзья страдают - если уж на то пошло, она предпочла бы страдать сама, нежели наблюдать, как мучаются близкие. В основном из-за того, что Дарси - в силу своей невероятно деятельной натуры - страдать, по сути, не умела. Горе она перерабатывала в энергию, энергию - в полезную деятельность, а та, если и не умеряла боль, то хотя бы приносила удовлетворение.       Льюис выросла в бедном пригороде Детройта: унылые многоквартирные дома с грязными темными подъездами и маленькими комнатами-клетушками, неухоженные дворы, детские площадки со сломанными качелями, серое, прокопченное небо... Такое окружение с ранних лет превращает человека в прожженного циника, но Дарси ухитрилась оказаться непохожий на большинство своих сверстников: здоровый скептицизм она успешно сочетала с неубиваемой верой в хэппи-энд. Когда кто-то принимался сетовать на судьбу и заламывать руки, обвиняя жизнь в том, что она - негодяйка! - не больно-то похожа на сказку и не желает преподносить всё на блюдечке с голубой каёмочкой, Дарси только криво ухмылялась. Любая жизнь может приблизиться к сказке (с допустимым отклонением), и счастливый конец вполне возможен, но для этого, чёрт побери, придётся изрядно поработать. Однозначную взаимосвязь между упорным трудом и жизненными благами Льюис постигла ещё в девять лет. Тогда измученный на трёх работах отец и занятая уходом за пятью детьми (двое из которых ещё не умели ходить) мать в один голос заявили ей, что, если она хочет новую барби - ей придётся самой заработать на неё деньги. Дарси надулась, но оценила непреклонность родителей, и через три месяца барби у неё уже была, равно как и изрядно накачанные за время работы разносчицей газет ноги.       Самым трудолюбивым и увлеченным своим делом человеком в окружении Льюис была её подруга и по совместительству начальница доктор Фостер. Поэтому - сообразуясь с философией Дарси - Джейн полностью заслуживала такой офигенно-невероятной вещи, как любовь инопланетного принца (а также великого воина и бога - Льюис так до конца и не разобралась, кем именно является Тор, и, судя по его расплывчатым ответам, он и сам не вполне это понимал). Кроме того, Дарси просто тащилась от самой идеи романтических отношений между простой (но талантливой!) земной женщиной и мускулистым блондином из другого мира. Это ведь как гибрид из крутого сериала, которыми Льюис, как и большинство ровесников, баловалась в свободное время, и самого лучшего на свете реалити-шоу с невероятно обаятельными и настоящими участниками. Обаятельными потому, что Джейн, при всём своём очаровании, не походила на фигуристую раскрашенную куклу, которых порой любят делать главными героинями, а Тор - заносчивый, весёлый, сумасбродный - далеко выбивался из прилизанного, картонного образа супергероя. Мудрено ли, что Дарси искренне болела за их счастье? Два года Льюис фанатела от пейринга Джейн-Тор. Два года убеждала подругу в том, что возлюбленный непременно вернётся к ней, как только позволят дела - важные дела, вроде управления Асгардом, спасения Земли и наведения порядка во Вселенной. Два года (два чертовых года!) Льюис играла роль заботливой матушки с завышенными требованиями и поганой метлой отгоняла от мисс Фостер всех женихов, которые не соответствовали её запросам (то есть - не являлись прекрасным асгардским принцем с внушительным молотом и внушительным... запасом мускулов).       Ожидания Льюис увенчались оглушительным успехом в виде заявившегося в хмурый зимний день Тора и немедленного перемещения влюблённой парочки в Асгард. Дарси решила: вот он - восхитительнейший из восхитительнейших хэппи-эндов. Ошибочка вышла. То, что Льюис полагала радостным концом сериала, внезапно обернулась всего лишь окончанием первого сезона, с немедленным и не больно-то счастливым продолжением, включающим в себя опасные сражения и отбытие прекрасного принца обратно на родину. Допустим, битвой и опасностью Дарси искренне наслаждалась - приятно сменить не самую понятную и любимую работу на активную деятельность, имеющую целью спасение целых Девяти Миров! А вот за то, что он снова бросил Джейн, Дарси была готова выцарапать Тору глаза, вырвать все золотые волосы и отправить легендарный молот на обширную городскую свалку.       Ведь Фостер, пусть даже Тор этого не помнил, была готова навечно остаться с ним под руинами корабля эльфов. Так неужели не чувствовал заморский принц, как сильна и крепка нить любви, что привязала к нему земную женщину? Отчего же он оставил её - покинутую и печальную, не способную даже есть (судя по многострадальным хлопьям). Отчего он оставил её, не дав ответа, придёт ли когда-нибудь снова?       Беспомощность всегда выводила Льюис из себя, и, уж конечно, она не собиралась пускать сложившуюся ситуацию на самотёк. Если Тор не объявится в ближайшее время, то она - Дарси - отправится его искать. О, скептики, безусловно посмеются над намерениями земной девчонки добраться до асгардского принца, но Дарси с малых лет отличалась чрезвычайной настойчивостью. В двенадцать лет, например, она в одиночестве отстаивала огромные очереди в городской управе, чтобы получить пособие для многодетных семей. В четырнадцать - ходила с младшими братьями на приём в государственную больницу, а тот, кто хоть раз сталкивался с бесплатной медициной, знает, что ад - это ещё не самое страшное. В семнадцать Льюис выхлопотала у губернатора льготы и благодаря им успешно поступила в уважаемый университет.       Короче, Дарси прошла суровую жизненную школу, ибо ничто в мире не учит сражаться за свои интересы лучше, чем бюрократическая машина. Для человека, способного сломать хребет государственной медицине и системе социального страхования, достать из-под земли сбежавшего принца - плёвое дело. Даже если земля эта принадлежит другой планете.       Видимо, какая-то часть кровожадных мыслей отразилась у Дарси на лице, потому что стажёр успокаивающе погладил костяшки её пальцев. Стажёр? Нелепо называть так парня, с которым сначала боролась за жизнь, а потом провела более чем приятную ночь. Йэн, его зовут Йэн.       Йэн ласково коснулся её руки, и Дарси проглотила вертящиеся на языке слова. В конце концов... У Тора ещё был шанс.       И принц не преминул этим шансом воспользоваться - едва Дарси отошла, чтобы вымыть чашку Джейн, из которой она, впрочем, всё равно не пила, как за окном раздались раскаты грома и ударила молния. Учитывая ясное солнечное утро, это могла быть либо впечатляющая природная аномалия, либо - никто в этом и не сомневался - на землю снова спустился тот, кого древние скандинавы когда-то нарекли Громовержцем.       Джейн вскочила на ноги - не вскочила даже, а вспорхнула, как бабочка - и первая выбежала на балкон. Дарси дала влюбленным несколько минут, чтобы слиться в страстном поцелуе и обменяться бессвязными нежностями, а потом тоже вышла наружу.       Тор на мгновение оторвался от девушки и весело помахал Дарси поверх головы Джейн. Льюис не улыбнулась в ответ, а лишь подняла два пальца - указательный и средний - вытянутые буквой "V" к своим глазам, а потом направила их в сторону принца. Тор, возможно, принял этот жест за какое-то традиционное земное приветствие, но Дарси имела в виду именно то, что показала.       «Я буду присматривать за тобой.»       Да, она приглядит за принцем, и если ей покажется, что он снова намеревается причинить боль Джейн - то Тору придётся иметь дело с ней. А с разгневанной Дарси Льюис лучше не связываться - у неё сильный удар левой - это может подтвердить любой детройтский мальчишка.