Записки ментора Лаик

Я решил дождаться отца Германа, чтобы ему рассказать о произволе капитана и потребовать выпустить пленников. Потому что слуги боялись что-либо делать без приказа начальства. И вот, когда я уже потерял надежду на скорое возвращение, во дворе послышался цокот копыт. Отец Герман всегда путешествовал верхом. Я поспешно спустился к нему. Отец Герман побледнел, как полотно: - Осел старый! Додумался, где запереть мальчишек! Ладно, сейчас он спит, я сам их выпущу. Пьер, пойдете со мной? Я выразил полнейшую готовность следовать за олларианцем. Все шестеро были бледны и держались друг за друга. Глядя на Ричарда, можно было сказать, что он вот-вот упадет в обморок. - Что вы видели? – с порога начал отец Герман. - Ш-шествие, - запинаясь, ответил Арно, - там были монахи. рыцари и унары. - Унары? - Ну д-да, они шли в конце процессии. - Да не так, - махнул рукой Альберто, - шли попарно рыцарь и унар. А в конце процессии только шестеро в обгорелых унарских куртках. - А я только их и видел,- сказал Норберт. - Та-та, и я тоже ихь видель, - добавил Йоганн. Паоло поддерживал Ричарда. Тот вообще ничего не мог сказать. - Идите по комнатам, - бросил коротко отец Герман, - мэтр Кери, проводите унаров, пожалуйста. Я отвел всех, разбудив слугу. Ему я сказал, что пленников выпустили, не вдаваясь в подробности. Спал я как убитый – видимо, от пережитых волнений. А утром, часов в пять, проснулся оттого, что в стекло кто-то стукнул раз и другой. Я открыл глаза. В окне, на фоне темного неба чернела рука, точнее, обгорелый остов руки. «Ветка?» - подумал я и в тот же момент вспомнил, что под моим окном не растет ни одного дерева. Каюсь, я малодушно зажмурился, а когда открыл глаза вновь, ничего не было – только прямоугольник окна. Поняв, что не усну, я пошел по направлению к Галерее. Почему-то ноги сами вели меня туда. И лишь войдя в нее, я понял, что безнадежно опоздал. На полу лежала бесформенная черная куча, которую в полумраке я принял за кучу тряпья. И лишь подойдя ближе, я понял, что это тело. Как принял свою смерть отец Герман? Что случилось ночью? От кого оборонялся священник? На все эти вопросы я не мог найти ответа. Крови не было. Я зажег свечу, поднялее повыше и в углу увидел унара. Я без труда узнал Паоло. Это был он – и не он. Потому что юноша стоял, вжавшись спиной в угол, и, глядя перед собой пустыми глазами, отмахивался от чего-то невидимого. Или от «кого-то». Сразу вспомнились многие события: шаги в доме по ночам; разговор с пьяным Арамоной о том, что в доме бродят те, кому положено смирно лежать; бред заболевших унаров; рассказ о пожаре, произошедшем более сотни лет назад. И, наконец, слова пленников о том, что последними шли унары в обгорелых куртках. Всё сложилось, как детали головоломки. При пожаре некоторые унары погибли, задохнувшись в дыму, или сгорели заживо. Они… то есть их души не могут найти себе покоя, потому что они «привязаны» к месту гибели. Только что им надо? И почему погиб олларианец, а мальчик сошел с ума? Видимо, отец Герман пытался защитить унара от призраков, вот и погиб, а мальчишке хватило жуткого зрелища, чтобы потерять рассудок. Но ведь призраки не нападают на людей. Я не силен был в демонологии, но знал это наверняка. Но сейчас важно было сообщить родным Паоло, а первым делом - доставить мальчика к лекарю. Я попытался взять юного кэналлийца за руку. - Идем, Паоло, - сказал я как можно спокойнее, - идем, тебя посмотрит мэтр Лейбенц. Но все было тщетно. Я не мог сдвинуть его с места. Щуплый, невысокий унар вдруг стал обладать дикой силой, какая бывает у людей, лишившихся разума. Он, молча, отбивался и выскальзывал из моих рук, норовя снова вжаться спиной в угол. Пришлось идти будить Лейбенца. Добрый лекарь пришел в ужас от увиденного. Но принял верное решение. Отправить слугу с запиской к маршалу Алве. Ибо тут, в Олларии, он – единственный родич Паоло. Даже вдвоем мы не сумели сдвинуть с места унара. Как только мы брали его на руки, он начинал извиваться, и после, молча, впился зубами в мою руку. После нам на помощь пришел мэтр Шабли. Зная о его болезни, Дитрих не допустил его в подвал, а приказал проверить, надежно ли заперты спальни унаров и спит ли капитан Арамона. На всякий случай его дверь заперли снаружи, подперев тяжелым столом. Теперь оставалось только ждать. Через пару часов у моста застучали копыта. Сам Первый маршал прибыл в поместье. - Тут ничего не изменилось с тех пор, как я был унаром, - сказал он, все время брезгливо морщась, будто чувствовал запах нечистот. С Алвой приехали кэналлийцы. Они молча ждали, что им прикажет соберано. - Двое – со мной, остальные – на местах. В Лаик было тихо и сонно. Я проводил кэналлийцев в Старую Галерею. Герцог начал морщиться сильнее, хотя я не чувствовал никаких посторонних запахов. Он заговорил с Паоло на кэналлийском – я не понимал ни слова. Паоло не реагировал и на родную речь. И вдруг, резким движением Алва выбросил руку вперед – в ту же секунду мальчик обмяк и свалился на пол. - Создатель, что вы с ним сделали? - опешил мэтр Лейбенц. - Иначе было бы не увести. Очень сложно справиться с ним. Мы забираем его, и тело отца Германа тоже. Герцог Алва подошел ко мне, поманив с собой и лекаря: - Никто не должен знать, что произошло этой ночью, - сказал он, - пусть капитан и унары думают, что оба пропали без вести. Я полагаю, Паоло придет в себя, хотя пока ни за что ручаться не могу. Но в Лаик он больше не вернется. - А как же слуга? Тот, что ездил с запиской. - О, не беспокойтесь, он не выдаст, - с хищной улыбкой сказал Ворон. В тот день утро началось на два часа позже, чем обычно. Арамона был помят и измучен похмельем и ночными кошмарами. Но тих и трезв. За завтраком унарам объявили, что унар Паоло и отец Герман покинули столицу, и что сегодня – выходной. А со следующего дня все пойдет по плану. Капитан также напомнил, что через три недели будет первый выходной, в который можно будет покинуть стены Лаик. «Хоть что-то умное сделал», - думал я, слушая эти речи. Унары сразу оживились, вспомнив, что четыре месяца не были дома. Только вчерашние пленники переглядывались между собой с растерянным видом. Я думал, что все плохое закончилось для всех обитателей старого аббатства. Но, увы, я ошибся в расчетах. Оно только начиналось.