***
The Gentleman Losers - "There Will Come Soft Rains"
Юнги получает удар под дых, сгибается, но молчит. — Ну что, мразь, плакать будешь? Юнги поднимает взгляд и силится на улыбку. Он не издаёт ни звука, чем бесит зачинщика драки. Юнги заранее знает, что проигрышный в этой битве. Но это не последний раунд. Он может сопротивляться другим способом. Ставить блокаду и зажимать всю боль в себе. Укрывание от противника своей слабости даёт силу. — Молчишь? Ну, давай, позови на помощь друзей, — ещё один удар в бок, и Юнги падает. Приходит серия пинков и один из них попадает по лицу, разбивая нос и губу. — Ублюдок, — шипит, вытирая кровь, Юнги. — Мать наверняка тебя нагуляла шлялась по подворотням. Юнги за словом в карман не лезет. Бьёт больно в слабый пункт пацану, у которого нет отца. За это Юнги и ненавидят. За горькую правду, которую он может плюнуть в лицо. — Сдохни, тварь, всем же легче будет, — парень задевает ногой затылок, и Юнги проваливается в чёрную бездну небытия. Просыпается он на той же земле, несколькими часами позже. Тело саднит, на нём нет живого места. Но в душе расплывается непонятная никому радость — он жив, и это главное. Юнги подтягивает занемевшую руку и осторожно подпирается чтобы встать. В кармане вибрирует телефон, поэтому Юнги громко и смачно матерясь падает обратно на асфальт и отвечает на звонок. — Чего, ля? — Юнги закрывая глаза чувствует, как опух глаз и часть виска. — С каких пор так приветствуют лучших друзей? — Сьеби, я занят! — Юнги тянет плечо и прикидывает в уме как будет добираться домой. — Тебя там случаем не потрепали опять? — голос по ту сторону басит и не понять: с насмешкой или беспокойством. — Намджун, бля, ты правда не в пору. Давай я тебе сам перезвоню, — Юнги не уверен, когда это сделает, но сделает точно. — Ну давай тогда, держись, ты мне нужен. Юнги хмыкает и отключается. Не любит он этих розовых соплей, но они держат при жизни. Всё так и просто и сложно одновременно, как жизнь Юнги. Стремительно катящаяся под откос. Он всё чаще провоцирует драки и не понимает каким образом всё ещё остаётся в живых. Колкости летят во всех окружающих людей и Юнги становится похожим на дикобраза. С другой же стороны у него настолько повышенная чувствительность к миру и окружающей среде, что принимать всё как есть - очень сложно. Юнги пробовал разные типы наркотиков, чтобы приглушить это чувство, но это только усугубляло проблему. Хотелось даже сильнее прижимать к сердцу и впитывать боль людей в себя. Но так как и своей оказалось достаточно, Юнги ограничился алкоголем. Он потирает разбитую губу, проводит по ней языком. Вкус крови нравится. Это следующее подтверждение, что он живой человек, а не плавающая в океане чувств медуза. Драма заостряет видение мира, она настраивает чёткость и добавляет вкуса в серую реальность. Хоть Юнги чувствует, что это не единственный повод подталкивающий к агрессивному поведению. Внутри приоткрывается рана, которую не сможет заглушить даже боль телесных повреждений. Думать сейчас о ней означает крах, а он не может себе этого позволить. Надо подняться, докостылять до автобусной остановки, купить билет и спросить у водителя в нужную сторону ли он едет. Или нет. Юнги панически боится перепутать автобус, так как это чревато неприятными последствиями. И помимо того, что он, казалось бы, в вечном пути — ехать хочется всё же в правильном направлении. Юнги кое-как переставляет ноги и вдруг жалеет, что не взял с собой ничего кроме кошелька и телефона. Но после пары-тройки шагов понимает, что дополнительная ноша, взваленная на плечи, пригвоздила бы его к земле. А силы рассчитаны только на поездку домой. Он добирается до остановки и тяжело плюхается на скамейку. Рядом никого нет. Никто не увидит избитого лица и грязной одежды, а водитель естественно промолчит. Ждать автобус, будто находиться между небом и землёй, Юнги кажется мучением. Тот никогда не ходит по расписанию, даже если оно и есть. Кто-то содрал бумагу, наверное присвоив. «И это в эре телефонов с камерой», — думает Юнги. Хоть, возможно, кто-то так боялся опоздать, что... Вот именно, а что если Юнги уже опоздал на свой последний автобус? Он не желает в это верить и смотрит на табло телефона, сжимая в кармане кошелёк. Время очень позднее, но не настолько же, да? Юнги потирает нервно за ухом и чешет ямочку между ключицами так долго, что она краснеет и начинает болеть — тик с детства. Автобус подъезжает когда надежда почти потеряна и Юнги уже обдумывает какое это ощущение быть бездомным. Он заходит внутрь и спрашивает куда едет водитель. Хоть правда такова, что всё равно куда, главное поближе к дому, той призрачной квартире, которую Юнги так любит и скрыто ненавидит. В его безумно одинокое царство, куда почти не проникает солнце и где постоянный полумрак. Мужчина называет последнюю остановку и Юнги улыбается — именно туда и надо. Он садится как можно ближе к окну, утыкается лбом в стекло и следит, как плавно перемещаются и исчезают из виду высокие здания, бары и магазины. Всё это пропитано таким символизмом, что Юнги устало улыбается и думает «а что если я не доеду домой?». Ответа нет. Он чувствует, как телефон упирается в худощавое бедро и думает о Намджуне. «Нужен». Кому-то нужен? Как бы не так. Он потерялся, сидя в своём автобусе он всё ещё потерян. Билет и обещание водителя не придают уверенности, что он действительно скоро будет дома. «Дом. А что это такое?» - думает Юнги. Он по привычке, после того как съехал от родителей назвал съемную квартиру «домом». Но дом ли это? А если нет, то где вообще его дом? Юнги часто думает, что он потерялся в этом мире, потерялся в себе и не очень знает, как вернуться. Смутно осознаёт, что надо кого-то встретить. Живое создание, которое даст этот благославительный толчок и скажет «дом тут, там где я, там и дом твой». Но Юнги пока плавает в себе и садится, наверное, не в те автобусы, что нужно. — Здарова! — Юнги звонит Намджуну посреди ночи без зазрения совести. — Убью кода-нибудь, — басит протяжно тот. — Жив? Домой вернулся? — Да, говорил же что позвоню, — Юнги сидит в темноте и смотрит в окно. — Спокойной ночи. — И тебе спокойной. Юнги кладёт телефон на прикроватную тумбочку и ведёт взглядом по бардаку, царящему в однокомнатной квартире. Письменный стол завален высокими стопками бумаг, на подоконнике кучи книг из разных областей науки и культуры. Пол устлан журналами о музыке, издания со всего мира. Распечатанная поэзия вперемешку с дисками и пластинками реперов. В углу обувь, а на диване картонные упаковки от доставки. И только одежда, наверное находится на своём месте - в шкафу. Юнги чудом удалось отхватить маленький апартамент в жутко дорогой высотке. Окна так высоко, что, сидя на диване, не видно даже земли. Только ночное звёздное небо и он. И это даже вдохновляет, даёт повод мазать по бумаге сырыми текстами, а потом сидеть у Намджуна в студии и искать, подбирать к этому звуки. Юнги никогда никого сюда не приглашает. Во-первых — бардак, во-вторых — это единственное убежище от внешнего мира. Мин проходит в крохотную ванную и, снимая одежду, с любовью разглядывает свои синяки и ссадины. Нет, он не мазохист. Просто эти отметины доказательство, что он живой человек, а не звезда на отдалённом небосклоне. Юнги считает их почти красивыми и даже гордится ими. Он осторожно трогает красные метки и наслаждается болью, которая отдаёт где-то в полушариях мозга. Они достаточно быстро наливаются фиолетом и Юнги благодарит родителей за столь нежную плоть. На ней видно всё, от вен до легких прикосновений. Раны украшают Юнги как самое шикарное бриллиантовое колье. «Больно», — думает Юнги и улыбается отражению в зеркале. Он и правда рад, что смог задеть того мальчишку. Ему почему-то нравится приносить душевную боль тем, кто не может поверить в себя, опереться на себе. Он ищет лазейки и слабые пункты людей, чтобы потом ткнуть их носом, как котёнка в собственную лужу. Потому что нехер быть тут слабым. Или знай своё место и не суйся туда, где не выживешь или отрасти когти. Юнги не знает где его слабость. Физически он бы легко дал отпор, но ему нравятся синяки и боль. Психически он истязает себя сам, просто для отметки, что чувства ещё на месте. Юнги заворачивается в одеяло, не дезинфицируя ран и не заклеивая их пластырями. Они должны напоминать. О чём? «О чём-то должны», — думает он, засыпая и кутаясь в одеяло, которое не согревает так, как должно. Подушка долго не укладывается под голову, хоть её рекламировали как «супер-удобную». Юнги думает, что в очередной раз купился на пустую рекламу и засыпает, зная, что ухо будет болеть и пульсировать потом весь день. Утро или полдень(?) встречают Юнги ноющим телом и налитой свинцом головой. Чайник светит голубизной, оповещая, что скоро будет та нужная, для кофе, температура. Громкий щелчок выводит из оцепенения. Юнги смотрит на любимую чашку с серебряной каёмкой раздумывая, класть сахар или он сегодня на диете. Поддерживание имиджа хрупкого парня многого стоит. Будь он поплотнее, не каждый бы уже сунулся. Но Юнги таки добавляет две ложки в награду за вчерашний вечер и садится на диване. За окном осенне-зимняя дымка и Мин рад, что даже горизонта не видно. За нажитые деньги у него свой кусочек неба, которое не увидит никто, кроме него. Эта мысль глубоко расслабляет. Юнги берёт пачку сигарет и выходит покурить на лестничный пролёт. В этом блоке никто им не пользуется — здоровье дороже. Когда он прикуривает первую сигарету и открывает мини-форточку, рядом появляется незнакомый парень. Не то чтобы Юнги знал соседей, совсем нет. Просто никто, кроме него, не курит тут. Ни-ког-да. — Привет, — говорит тот и странно, прямоугольно улыбается. — Я тебя здесь впервые вижу. Незнакомец прикуривает тёмную, тонкую сигаретку и распространяет вокруг запах дорогого табака. Юнги курит дешёвку и от этого становится странно стыдно. На парне дорогая, фирменная обувь и Юнги рядом с ним смотрится как оболтус. Да ещё и с синяками на лице. Очень удачное знакомство, однако. — Привет, — в ответ сипит Юнги и думает, как бы тут побыстрее докурить и смыться. — Хочешь мои попробовать? — парень открывает дорогую сигаретницу протягивая её в сторону Юнги. А в том борется жадность и гордость. — Ну, бери! Юнги мнётся и думает. Взять сигарету — это признать, что его лучше, не взять — обидеть. Юнги тянет осторожно ладонь, на которой всё ещё отпечатки чужого ботинка и надеется, что хоть чем-то сейчас отличается от бомжа. — Они достаточно крепкие, процент никотина высокий, — предупреждает парень. Но напрасно, так так Юнги сразу же глубоко затягивается тут же сильно кашляя. — Фааак, — душится он и сгибается напополам, стараясь облегчить страдания лёгких. — Ты их с Кубы достал что-ли? — Оу, как ты узнал? Знаешь вкус кубанского табака? — богатый паренёк явно удивлён. Юнги смотрит тупо в окно и думает, каким нужно невеждой, чтобы не знать экспортёра лучшего табака. А ещё думает, что это первый раз, когда он затянулся кубинскими листьями, да ещё и на халяву. Только вот лестничная клетка для этого не очень подходящее место. Он держит папиросу между пальцев и думает, что бы тут сказать красивое и уместное, когда его опережает новый знакомый. — Меня Тэхён зовут, — говорит он неуверенно протягивая большую ладонь. — А тебя как? — Юнги, — отвечает он прикасаясь неловко к тёплым, гладким пальцам. — Можно Шуга, как для знакомых. — Юнги мне нравится больше. В этом, наверное, больше тебя настоящего. Юнги тушуется и не хочет отвечать. Он хочет поскорее докурить и вернуться созерцать своё личное небо. Пальцы напоминают о том, как выглядит лицо, и Юнги отворачивается к окну. — А у меня невероятный вид из окна, знаешь? На запад. Офигенно смотрится, когда солнце умирает. Юнги приоткрывает рот и осознаёт что они живут на том же этаже. У Юнги окна на рассвет, который он постоянно пропускает из-за поздних возвращений домой. А Тэхён имеет привилегию смотреть закаты, которые называет «умиранием» солнца. Точно так же, как и Юнги. От этого становится странно неприятно. Кто-то забрал, украл его мысль, которую хотелось вплести в текст новой песни. — Мне пора, — кидает сухо он и тушит дорогую папиросу об стеклянную поверхность. Более 24 часов она не находилась грязной, никогда. — Эй, а не хочешь со мной закат посмотреть? Скоро ведь, — он глупо тянет губы в улыбке и есть в этом что-то слишком натянутое, отчаянное. Юнги полуоборачиваясь трезво оценивает ситуацию. Богатый парень. Дорогие сигареты. Приглашение посмотреть закат. Слишком всё это отдаёт «голубизной», хоть Тэхён в принципе не выглядит вообще ни на какой пол. Он просто открыто, неумело улыбается с долей надежды. Юнги думает, что смотреть как «умирает» солнце в компании такого Тэхёна не худшая в жизни перспектива и спрашивает про наличие алкоголя. — Я редко выпиваю, поэтому угостить ничем не могу, прости, — Тэхён смущён. — Но мы можем успеть в магазин за углом! — Да ладно, у меня кажется бутылка рома завалялась, — нагло врёт Юнги. «Заваляться» у него ничего случайно не может - это называется «заначка». Тэхён как-то странно дёргается, будто электричеством прошлись по голой коже. Глядя на Юнги и старается переварить, что тот всё же согласился. Но это кажется непосильной задачей и зависший Тэхён просто сообщает в никуда: — Квартира 236. Только всё начнётся, — Тэхён смотрит на часы. — уже через пол часа. Потом облака потускнеют. Юнги кивает и считает странным, что Тэхён знает точное время. Он же там живёт и закаты для него должны быть обыденностью, как и несуществующие рассветы для Юнги. А он вот всегда мечтал увидеть рассвет и закат с особенным человеком. Но с годами это желание как-то притёрлось и стало не так уж и важно. Ни один закат он не помнит ярко, а тем более с кем-то другим. Да, были два рассвета, но то, как он их видел и с кем, помнить не хотелось. В двери Тэхёна он стучит ровно через пол часа, как и просил хозяин. Бутылка в руке выглядит неуместно в отношении со светлой, чистой квартирой, которая дословно залита красно-оранжевым светом. На окнах ни единой шторы. Юнги не имеет понятия, как так можно жить. Солнце же жарит тут скорее всего целый день. — Ты успел! — Тэхён выглядит так, будто ему дали огромный торт в день рождения. — Да, штор у меня нет, потому что работаю до поздна. Не хочу упускать те короткие моменты, когда солнце может поприветствовать меня в собственной квартире. Юнги удивляется, как Тэхёну удаётся отвечать на вопросы которые только что сформировались в голове. Присесть бы куда-нибудь, всё такое чистое, не то что Юнги. Он стыдливо мнётся посреди белого ковра. — Давай на подоконник? Тут правда будет видна панорама города, но зато не упустишь зелёный цвет. Знаешь как круто? Юнги присаживается и всё ещё не знает, что делать с бутылкой в руке. Но Тэхён улавливает и эту мысль, срываясь в сторону бара. Оттуда он достаёт хрустальные стаканы, насыпает в них лёд и подаёт Юнги. Прозрачная жидкость наполняет ёмкось до половины и Юнги думает, что это было вовсе не обязательно. Тэхён не такой. Они замирают смотря на насыщенные яркими красками облака и солнце, которое медленно опускается за горизонт. И в этом закате Юнги видит не только солнце. Есть в этом что-то такое, что заставляет задуматься о себе, своих синяках, автобусах и бесконечной дороге домой. — Я люблю смотреть на солнце и звёзды. Мне тогда кажется, что я ближе к дому, — Тэхёну именно в этот момент и именно при Юнги не хочется скрывать своих мыслей. Юнги чувствует, что глаза слезятся. И наверное не от того, что солнце слишком яркое. Его мелко потрясывает. То ли от того, что спал мало, то ли от чего-то, чего не хочет признавать. Всё это вдруг для него слишком. Слишком яркое. Слишком цветное. Слишком переполняет самыми светлыми эмоциями. Юнги не привык к такому. Озноб не проходит. Он выливает в себя остатки рома в надежде расслабиться, но кажется вместо алкоголя в бутылке вода. — Тэхён, мне плохо, — выдавливает он из себя, когда на горизонте гаснет последний луч. Тело сгибается пополам и трясётся. — Не бойся. Я рядом, — Тэхён отлично понимает что сейчас чувствует парень и Юнги от этого вдвойне не по себе. — Ты сейчас отращиваешь свои собственные рога. Юнги падает на пол принимая эмбриональную позицию. Его и тошнит, и скручивает спазмами и в то же время вся боль будто бы пропадает. Судороги сводят тело, но весь процесс идёт из макушки. Она будто бы раскалывается и собирается вновь. Память возвращается огромными кусками, бьёт больнее ботинка, больнее биты. Юнги умирает на этом ковре и рождается вновь. И впервые берёт глубокий вдох, пробуя новое тело. И новое сознание в старом теле. Юнги лежит ещё минуту блаженно, лениво прислушиваясь к шуму космоса и наслаждаясь свободой. Спустя мгновения поворачивается в сторону Тэхёна. — Привет, давно не виделись. Загнулся почти без меня небось? — от предыдущего Юнги не осталось и следа. — Пойдём теперь ко мне рассвет смотреть. Тэхён улыбается широко и, готовый разрыдаться от облегчения, протягивает руку Юнги, помогая встать. Он безбрежно счастлив. И наконец увидит долгожданный рассвет.