Шалость удалась?

- Я просто не удержала равновесия, - кажется, уже в сотый раз за пятнадцать минут произнесла Василиса, - и полетела с лестницы. Опять эти чертовы лестницы. Скоро дойдет до того, что Василиса будет шарахаться от любых зданий выше одного этажа, чтобы не приближаться к адским ступенькам. Если бы это не значило, что она больше никогда не войдет к себе домой, Огнева бы так и поступала бы. С другой стороны, это тоже не трагедия. Девушка признавалась себе, что с большим удовольствием бы прошла мимо двери своей квартиры и никогда не возвращалась бы туда. То, что она вдалбливала в голову несносному Фэшу, было почти правдой. Василиса и правда потеряла равновесие, замахала руками и рухнула вниз. А тот факт, что перед этим взбешенный Норт швырнул ее спиной вперед и придал нужное ускорение, не так уж важен. Если бы Драгоций понимал это, было бы прекрасно. Однако парень, этот упертый баран, метался по ее комнате и творил черте что: передвигал зачем-то вещи на столе, выдвигал-задвигал стул, переносил свой рюкзак с учебниками с одного места на другое… и выглядел как человек, которому нестерпимо хочется что-то сломать. Василиса не без тревоги следила за его передвижениями со своей кровати. У нее гудела голова то ли от недавнего ушиба, то ли от мельканий Фэша. Девушка помнила тот звук, когда ее затылок ударился о нижнюю ступеньку. Казалось, как будто в голове было стекло, и от удара оно пошло трещинами и рассыпалось. За ужином в тот день Василису мутило так сильно, что заметил даже отец. Когда врач, осматривавший Огневу, вынес вердикт, Нортон посмотрел на дочь так внимательно, что у той екнуло сердце. Неужели, наконец-то?.. - Фэш, - монотонно сказала Василиса, - ты сейчас злишься на силу притяжения, что ли? Парень повернулся к ней так резко, что сшиб что-то с полки. Огнева не обратила внимания, сосредотачиваясь на выражении его лица. Оно было по-настоящему пугающим. Фэш был бледным, как привидение, с горящими холодом глазами. И когда он говорил, Василиса слышала холодное стекло в его голосе. - Сила притяжения ни при чем, - обманчиво спокойно произнес Фэш, глядя на Василису так, что у нее начали алеть щеки. Что происходит?.. - Разумеется, в ней и дело, - холодно отрезала Василиса. – Если ты забыл физику, то каждое физическое тело на этой планете притягивается к земле с силой… - Василиса, заткнись. Девушка вздохнула, замолчав и опустив голову. В голову въедалась тупая боль, словно горящими железными прутами ей ткнули в виски. Фэш, нервно взъерошивая себе волосы, обрушился на стул и криво усмехнулся. Огнева подняла взгляд и замерла. Драгоций смотрел на нее. Нет, даже не так. Он смотрел в нее. Взгляды подобны прикосновениям. Они бывают случайными, мимолетными и ничего не значащими. Так тебя могут пихнуть в магазине или задеть в коридоре. Так по тебе могут скользнуть взглядом, не задерживаясь ни на лице, ни на волосах. Как по предмету. Бывают и другие. Прожигающие все защитные оболочки. Это подобно грубому прикосновению, когда тебя отпихивают в сторону, желая сделать побольнее. Так смотрят, что радужки глаз сверкают недобрыми намерениями. И хочется отодвинуться, отойти, закрыться от них. А бывают такие, что тебя пробирает дрожь. Это как мягкие прикосновения пальцев к руке, когда кажется, что твое тело – сплошной нерв. Как будто прикосновения оставляют ослепительные пятна на коже. И взгляды, подобные этим прикосновениям, просто вымораживающие своей искренностью. Как будто человек собрал все свои чувства в огромный, трепещущий ком и одним взглядом отправил в твою сторону звенящий ураган из мыслей, надежд и эмоций. Василиса боялась дышать. Казалось, один посторонний звук – и все рухнет. Торнадо ощущений вокруг нее вдруг рассеется потому, что Фэш отведет глаза. И, кажется, тогда все действительно умрет. - Василиса, зачем ты это делаешь? Вопрос был таким простым. «Зачем ты это делаешь?» - такое могут сказать тысячи людей на любое действие. Зачем ты выполняешь домашнее задание? Зачем ты идешь по улице? Зачем ты дышишь? Зачем ты живешь? Но Фэш вложил в эту фразу тот самый смысл, когда все резко становится понятным. Когда становится ясно, что никакие уловки не помогут. Что никакие улыбки, когда ты отводишь взгляд, никакие перемены темы, никакие отговорки тебя не спасут. Василиса открыла рот, чтобы ответить. И внезапно ощутила, что не может соврать. На огромном полотне ее жизни уже было столько пятен лжи, что посадить еще одно было просто негде. И эта искренность в глазах Фэша заставляла пустоту гудеть в голове девушки еще громче, чем обычно. - Зачем ты это терпишь? – Драгоций задавал вопросы, которые были под запретом. И Василиса ничего не могла ему возразить, потому что он всегда нарушал запреты. – Зачем ты молчишь? Ей казалось, что в комнате нет воздуха. В квартире нет воздуха. И в городе тоже. Во всей, черт ее подери, Вселенной нечем дышать просто из-за того, что у нее сердце сошло с ума и колотится, пробивая грудную клетку. - Мне никто не верит, понимаешь? Никто.

***

- Что за вздор, Нортон! – почти в бешенстве воскликнула Елена, всплескивая руками. – Что за мысли! Как ты можешь такое подозревать! Это же твой старший сын! Мортинова нервно зашагала по комнате, меряя помещение широкими шагами. Она металась от стены к стене, упорно не глядя на Нортона Огнева, сидящего за столом. Мужчина углубился в прочтение своих бумаг, но вид имел более мрачный, чем обычно. - Зря я поделился с тобой подобным предположением, Елена, - подчеркнуто вежливо отозвался Огнев. – Будь добра, перестань носиться по кабинету, ты сейчас что-нибудь сшибешь с места. Рассерженно фыркнув, женщина остановилась перед его столом и уперла руки в бока. У нее лицо слегка покраснело от ярости, глаза горели, и все ее существо сейчас излучало оскорбленность. Нортон медленно и спокойно поднял взгляд на Елену, которая тут же продолжила свою тираду: - Ты что, не понимаешь, что эта девчонка хочет запудрить тебе мозги? Сегодня она жалуется на Норта, завтра – на меня, а послезавтра она начнет сыпать небылицами про тебя! Ты же знаешь, от кого ей достался такой скверный характер! Подумать только, ты что, веришь ей?! Огнев тяжело вздохнул, явно пытаясь успокоить расшалившиеся нервы. Он и так проявлял чудеса самообладания, но теперь требовалось гораздо больше, чем просто держать себя в руках. Нортон всмотрелся в лицо женщины, улавливая нотки колючей злости в ее голосе, и негромко сказал: - Можешь не надрываться, дорогая: Василиса ничего мне не говорила. Ты свободна, можешь идти. И, пожалуйста, обуздай свои эмоции. Мортинова прожгла его острым взглядом, как прожигают зажженной сигаретой ткань. Затем коротко кивнула с видом оскорбленной невинности, резко развернулась на пятках и широкими шагами вышла из кабинета. Нортон Огнев, ничуть больше не интересуясь документами на столе, задумчиво смотрел на закрытую дверь до тех пор, пока та не открылась снова. В проеме торчала голова его старшего сына. - Ты звал? – слегка боязливо спросил Норт. Мужчина не улыбнулся. - Да, проходи и садись. Нам нужно поговорить.

***

- Огнева! Эй! – Фэш бесцеремонно тряс рукой у нее перед лицом. Василиса моргнула, понимая, что снова зависла на несколько минут. Тупо перечитывая условие задачи, и не понимая ни слова, она уютно устроилась в теплом кресле. Тетрадь Фэша, которую девушка держала в руках, пестрила формулами и расчетами. Вот только разбираться в этом бедламе у Огневой совершенно не было настроения. Конечно, Фэш уже перестал брать цифры с потолка, изобретать новые формулы и писать одно число поверх другого. Но сегодня Василиса пребывала в том особенном состоянии духа, когда весь мир кажется сплошным теплым одеялом, которое все норовит тебя укутать и погрузить в сон. Все вокруг виделось в мягких, сонных тонах. Слова людей, обращенные к Василисе, казались каким-то монотонным гулом, под который так и хочется закрыть глаза и задремать. Даже в тишине слышалась колыбельная чужих дыханий, умиротворяющая и ровная. Она сидела дома уже несколько дней, восстанавливая свою пострадавшую голову. Тишина, благодать. Только друзья иногда вламывались без предупреждения (Фэш звонил, стоя перед дверью ее комнаты, и предупреждал о своем визите через несколько секунд) и слегка разгоняли эту тоску. - Ты что, спишь на ходу? – Фэш мгновенно понял, в чем дело. Василиса вместо ответа бросила в него тетрадкой по химии, так и не проверив задачи. - Выглядит убедительно, - похвалила она, - теперь пиши помельче, и больше промежуточных действий, как будто это все – адские вычисления и ты очень старался. Фэш фыркнул, ловя тетрадку и засовывая ее в свой рюкзак. После чего он плюхнулся на стул возле стола, вытянул ноги и начал раскачиваться. Василиса даже ничего не сказала ему на это, привыкшая к идиотскому стремлению сломать себе шею. - Вижу, ты сегодня немного в состоянии… - он замолчал, подбирая точное слово. - Перезагрузки, - пробормотала Василиса. – Совершенно не в состоянии разгребать чертовы вычисления, держать беседу и вообще поддерживать мозговую активность. Она закинула ноги на один подлокотник, голову положила на другой так, что волосы почти подметали ковер. Василиса, заметив это, лишь фыркнула и не двинулась с места. Фэш с усмешкой наблюдал, как она потягивается и замирает в своем «гнездышке». - Хорошо, - согласился он, - без лишней мозговой активности. Он тоже устроился поудобнее (а если точнее: поубийственнее), закинув ноги на стол и продолжая качаться на стуле. Василиса, чуть приоткрыв глаза, с опаской наблюдала за рискованным положением, но молчала. Будто она может его образумить. - Самые странные состояния, - негромко сказал Фэш, - которые у тебя когда-либо были, расскажи про них. Василиса моргнула. - Не понимаю, о чем ты. Фэш около минуты собирался с мыслями. Огнева, все еще чувствуя легкую сонливость, заинтересованно смотрела на него. Парень в конце концов взъерошил себе волосы и произнес: - Например, у меня бывает такое, как будто слова сыплются. Как будто я какой-то мешок, в котором кто-то долго что-то копил, копил… а потом – раз! – и просто не можешь остановиться. И сам пугаешься: этого у тебя в мыслях не было, а вдруг возникло так резко, что голова кружится. И слова меткие, какие нужно, самые верные. И как будто преступление – не записать весь этот словесный взрыв. И пишешь на всем, что попадается под руку вообще: на салфетках, конспектах, книгах. И валяется потом, а перечитывать жутко. Такая правда. Василиса молчала. Тишина сгущалась между ними, но она не была тяжелой или давящей, напротив. Это как неуловимый аромат, такой тонкий и тихий, что улавливаешь его скорее нутром, чем обонянием. Шлейф молчания собирался равномерным слоем чуть звенящего уюта них над головами. - Понимаю, - задумчиво протянула девушка. – Мой черед. Дай мне минутку. Фэш, замерший со стулом в диагональном положении, кивнул. Но Василисе даже не потребовалась прошеная минута: слова вдруг появились четким контуром у нее в голове, как будто она знала их всегда. - Тебе кажется, - медленно, пробуя на вкус каждый звук, начала Огнева, - что люди плоские. Ходят вокруг как картонные куклы для одевания, которые нужно вырезать из специальных книжек и прикладывать к ним платья и обувь. О, черт… - она осеклась. – Ты же парень. - Господи, вся моя конспирация к чертям! – возмутился Фэш, ухмыляясь. Василиса улыбнулась и несколько секунд молчала, пытаясь найти утерянные в голове фразы. - Они смеются, что-то болтают себе, ходят туда-сюда, а как будто бумажные. Как-то не верится, что у них есть какие-то мысли, мнение, сны… А потом вдруг узнаешь какого-то «плоского» человека, а он настолько объемный, что в тебе просто места не остается, чтобы вместить его в себя. И вся система трещит по швам: это как же так, то есть у всех есть что-то свое?! И этот постоянно думающий, живой ком из семи миллиардов людей ходит по планете? И все разные! Господи, это как вообще возможно? Как все это до сих пор не спуталось, не слилось и не бомбануло в один прекрасный момент?! Она остановилась, глубоко втягивая в себя воздух. Внутри пекло, как будто слова, вылетая в мир, оставляли за собой пылающие полосы. Фэш смотрел на нее в упор странным, слишком темным взглядом. - И ходишь по улицам, - нарушила молчание Василиса, - смотришь на это все. И кажется, что вот в эту самую секунду!.. Все взорвется от обилия этого… р а з н о г о. Огнева остановилась. Тишина снова появлялась сгустками тихого аромата. Как висит в воздухе неуловимый запах весны: всех этих деревьев, земли, неба и ветра. Вроде ничего особенного, это все и раньше было… но сейчас это главное. Таким молчанием хочется творить музыку. Не простую музыку. Совершенно необыкновенную музыку тишины, от которой будут бешено колотиться сердца, бледнеть лица, сбиваться дыхание. И в груди будет разливаться то самое ощущение тепла, которое заставляет людей делать прекрасные вещи.

***

Интересно, есть вообще диагноз такой: недоверие? Или, не знаю, синдром фатального недоверия ко всему миру? И лечат ли от него? Чем, интересно? Словами, поступками, взглядами, прикосновениями?.. Что сказать человеку, который уверен, что никто не слушает его? Что можно поставить ему в противовес того, что его когда-то очень сильно обидели и продолжают обижать до сих пор? Какие слова будут правильными, когда ты ясно видишь правду в глазах, а слышишь только наскоро придуманную ложь, которая вырывается у нее человека естественно и машинально? Что нужно сделать, чтобы он понял, что ему теперь верят, что теперь можно не притворяться и высказать все, что собралось за краем сознания за все время? Что можно больше не улыбаться, когда улыбка кажется бумажной, что можно не пожимать плечами, когда что-то произошло, что больше нельзя отворачиваться и переводить тему? Сколько времени люди лечатся от недоверия? И лечатся ли вообще?

(обрывок бумаги в комнате Фэша Драгоция).