Кривая парабола в жизни Брока Рамлоу

      Брок Рамлоу всегда был «везунчик». Ему повезло еще с момента его рождения. Он родился в не самом неподходящем месте для этого. Один из кварталов Гарлема, который был кипящим котлом, где варилась вся мерзость и грязь. Латиносы, которые продавали наркоту. Китайцы, которые варили эту дрянь и привозили ее с собой с загадочного Востока. Русские, которые подчас переворачивали все понятия о невозможности и пределах человеческих возможностей. Ирландцы, которые резали всех и вся бритвами, при этом шутя что-то про Патрика, который попивает добротное пиво, сидя под четырехлистным клевером. Итальянцы, вечно твердящие о вендетте.       К слову, родители Брока были итальянскими эмигрантами. Мать перебралась из Италии, в начале семидесятых. Как говорила одна из ее немногочисленных подруг (они сдружились на кухне какой-то забегаловки на шоссе, где зарабатывали себе на кусок хлеба), Бьянка стремилась к красивой и обеспеченной жизни. Бьянка Грипломини была красивой, можно сказать, роковой женщиной. Она любила изображать из себя Марлен Дитрих или Грету Гарбо. На фоне хиппи и рокеров она выделялась. Любила все яркое, что, впрочем, было объяснимо ее итальянским происхождением. Как она повстречала его отца, Брок знал дюжину версий. Утверждать, правдива ли одна из них, он не брался. Скорее всего, она познакомилась с ним во время очередной поездки в город. Чистая случайность, обратившаяся в последующем в короткий брак, двое детей и последующую жизнь, которую и жизнью назвать нельзя. Через полгода после свадьбы у родителей родился первый сын, Мигель, а через два года родился и Брок. Брак до этого державшийся на соплях, и вовсе развалился. Мать подсела на наркоту и алкоголь, и через полгода нагрянули органы опеки. К слову, в детском приюте они не остались надолго. Мать все же сумела убедить органы опеки вернуть ей детей. Не сказать, что она была плохой матерью. Просто это было не ее призвание.       Воспитанием Брока и его брата занимались многочисленные дружки матери, сердобольные соседи, а потом и улица. Братца он правда сам же и прирезал, когда узнал что этот обдолбанный наркоман, не найдя денег, подставлялся любому желающему за дозу. Такое пятно на своей репутации ему не нужно. Да и легавые не слишком долго занимались расследованием торчка. Суицид и все. Мать, правда, его подозревала. Но ее заткнуть не составило и труда. Тогда Броку было тринадцать, но слава о его бритве и сумасшествии уже разлетелась на весь Гарлем и Нью-Йорк.       Период учебы в школе можно и не упоминать. Брока часто могли увидеть в коридорах или на спортивном дворе, но не как ни в кабинете. Хотя, был предмет, все-таки заинтересовавший его – история. Мистер Блэк был единственным учителем, которым восхищался мальчишка. Он только-только окончил университет и пришел преподавать в школе. На его уроках было так интересно, он рассказывал о том, как ведутся раскопки. Это было более увлекательно. Он с трудом переходил из класса в класс. Проблем не было лишь с уроками физкультуры. А когда ему вручили аттестат, директор и все учителя вздохнули с явным облегчением. Он даже умудрился поступить в колледж, а ведь пошел в приемную комиссию за компанию. Но долго он там не проучился – Брока загребли в армию. Точнее, он сбежал туда от обвинения в участии в гангстерской разборке.       Армия воспитывает из мальчиков мужчин. Так было и в его случае. Армейские кураторы совершили, казалось бы, невозможное – они выбили из него все, что к восемнадцати годам сумела заложить в него уличная жизнь Гарлема. Вместо жизни по понятиям он вызубрил устав, поножовщины – рукопашный бой. Он был одним из лучших во всем гарнизоне. Паренек быстро учился и доводил заученное до совершенства. Когда началась война в Персидском заливе, Брока никто не спросил, хочет ли он умирать в песках ради конгрессменов и их понятия демократии во всем мире. Как и не спросили, а готов ли он получить пулю ради таких высоких и благих целей. А он взял и получил, причем самое нелепое было в том, что это было уже на самом аэродроме, где взвод Брока был в ожидании отправления домой. Перед самым отлетом он и получил прощальный подарок.       Тот день, когда костлявая подобралась к нему впервые и так близко, он, наверное, не забудет никогда. Это гребанное небо Кувейта, которое было таким недостижимо далеким и предельно ясным. Этот зной, который преследовал его месяц и одиннадцать дней нахождения в Заливе. Этот горячий, обжигающий ветер, который частенько приносил с собой кошмарные песчаные бури. Это странное чувство обжигающего холода, который сковывает его. Весь шум от стрельбы и криков был неясным, словно исходил откуда-то очень и очень далеко. Пуля прошла навылет, не задев крупных сосудов, что спасло ему жизнь. Однако шрам между девятым и десятым ребром справа. Везунчик, как ему сказали в госпитале.       Он провалялся на койке неделю, затем вернулся в строй. Он должен был стать лучшим из лучших, и он им стал. Все пошло своим чередом – тренировки до издыхания, спарринги до первой крови. Брок не позволял себе жалеть себя и давать передышку. Через полгода его стали боятся. Никто не хотел вставать против этого чумного, когда дело доходило до верного армейского ножа. Он не раз замечал каких-то левых людей в военной форме, рядом со старшими офицерами. Оказалось, что эти чудаки из частной военной компании, которую Пентагон открыл для прикрытия своих военных интересов.       В двадцать лет Рамлоу уже было плевать на все те возвышенные слова, которыми их пичкали. Он не верил в избранность американского народа для воцарения мира на всей планете. Он знал, как убивать. Это было заложено в нем с самого детства, проведенного на улице. Подписав контракт, ему сказали, что он волен делать все, что хочет, лишь бы выполнил поставленную задачу. И его отправили в Анголу. Там он учил этих тупых аборигенов как стрелять и убивать. Ему было позволено все, и он вытворял это. Его боялись. Им пугали. Он вечно ходил в маске, закрывающим весь низ лица. Дурацкая маска, выигранная в карты у своего же командира, с рисунком, изображающим кости черепа. Когда они входили в очередную деревню, он отбрасывал автоматическую винтовку и брал любимый нож.       Ему дали прозвище Кроссбоунс, что было в духе их отряда – Команда Скелетов. Африканцы боялись их, пугали ими своих детей. Именно Броку не было равных в пытках, он мог развязать язык любому. Но уже через год ему наскучили эти негры, которые еще вчера с веток деревьев спустились. Благо, что скучать пришлось недолго. Дурная слава сделала свое дело, ими заинтересовались и другие игроки на этом рынке. Потом была и Сьерра-Леоне, Венгрия, Прибалтика, Россия, Босния и Герцеговина и наконец-то Югославия. Югославия в середине 90-х была еще тем адским котлом. Ему было плевать на этих хорватов, которые пытались прибрать к своим рукам Боснию с Герцеговиной. Он вырезал без сожаления этих сраных албанцев, которые что-то твердили о своем величии.       Наверное, именно тогда у него и возникло «профессиональное перегорание», как записал тогда мозгоправ компании. Это произошло в Косово, недалеко от албанской границы. Увидев, как эти албанцы потрошат на органы сербское население анклава, он вырезал их всех. Он помнил, как шел по складскому помещению, которое компания переоборудовала для извлечения органов, стараясь не вглядываться в лица «пациентов». Ему были безразличны и мужчины, и женщины. Пока он не увидел, как эти албанцы не потрошат детей. Почему-то из всех детей он запомнил маленькую девочку, белые кудряшки были в крови. Она валялась в стороне, до этого у нее вырезали роговицу глаз, почки, сердце. Что было потом, он и сам смутно помнил. Взгляд просто застыл над этим крошечным выпотрошенным тельцем. Он вырезал там всех. И «пациентов», и врачей, и албанцев, и наемников, и этих миротворцев. Больше сотни людей. Из всех живых там остались только Рамлоу да одна беременная женщина, которую албанский командир держал в роли зверька на цепи. Сербка, Мира. Она чем-то походила на его мать. Прикрывая круглый живот, она что-то там говорила про пощаду и обещание молчать. «Тебя все равно прибьют, ты же не думаешь, что после всего, что видела, тебя оставят в покое?», - спросил он тогда, садясь на корточки перед ней. Весь вымазанный в крови, с шальной улыбкой, крутящий в руке нож, которым повырезал всех, как свиней. Ему было даже жаль ее, но «ничего личного».       Он остался один среди всех этих трупов. Весь в их крови. Один в целом царстве мертвых. Их остекленевшие глаза смотрели на него. Внутри него царило опьянение. Он был царем, Богом. Это была его личная Вальхалла.       Конечно же, это не понравилось его начальству. Его даже доставили спецрейсом в Штаты, где усадили в федеральную тюрьму под предлогом «попытка убийства офицера при исполнении воинских обязанностей». Настоящая причина была куда прозаичнее – на этой нелегальной продаже органов компания зарабатывала миллионы, а Брок взял да и повырезал лучших врачей, да и сгубил товар на десять миллионов.       Тогда, сидя в тюрьме, периодически посылая военного прокурора и его помощников, к нему и пришли. Это был невзрачный казенный адвокатишка, который представлял всякую шваль в суде. У всех же есть право на защиту. Брок посылал его пару раз, когда того приводил директор тюрьмы. Если уж подыхать, так подыхать. Изображать психа он не собирался. Лучше получить разряд или укол, чем всю жизнь сидеть в четырех стенах и превращаться в овощ. Но в тот раз, адвокат заявился к нему один и начал преспокойно рассказывать Броку о том, что он впечатлен его работой в Сьерра-Леоне и Анголе. Хотя вершиной мастерства он признал Югославию. Брок как хищный зверь, тут же ощетинился и чуть ли не придушил этого сморчка прямо там. Откуда ему было знать обо всем. Адвокат откашливался добрых минут десять, а потом заявил, что знает намного больше. И он может вытащить отсюда его. Он начнет новую жизнь, все словно позабудут, что случилось. Его бывшие работодатели даже не напомнят о себе. Взамен ему дадут все, что он пожелают, а потребуют всего лишь верности и его безграничной веры в идеалы ГИДРЫ.       Он согласился не раздумывая. Он любил историю, особенно военную. Ему даже удалось в неразберихе, которая творилась в странах бывшего коммунистического блока, стащить военные архивы Второй Мировой. Да и сидя в Африке, он успел наизусть выучить книги Дуче и Фюрера. Описание этих огненных шествий и истерии, которая как дурман оплетала целые народы, заставляло его сердце замедлять ритм.       Года три он мотался по Юго-Восточной Азии, Южной Америке и странам Африки. Он работал на одну из дочерних компаний своих бывших работодателей. Ему не казалось это зазорным. Все, что умел Брок – это убивать. И он был лучшим из лучших. Правда, бывшие коллеги по Команде Скелетов подозрительно косились и пытались обходить его стороной. Даже среди своих он теперь был изгоем, персоной нон-грата. Но ему было плевать. Теперь он жил идеалами ГИДРЫ. Он был воплощением идеального солдата ГИДРЫ.       В новое тысячелетие он уже вошел как командир спецподразделения УДАРА. Предложение Ника Фьюри было лестным, взять простого наемника с дурной репутацией и назначить командиром элитного отряда Щ.И.Т.а. Но ГИДРА настаивала на работу под руководством Фьюри, значит, надо было соглашаться.       На новой работе отношения с коллегами сразу не заладились. С Хилл он был знаком, пару раз видел в какой-то горячей точке в голубой каске миротворца. Она, правда, тут же поинтересовалась, что Мясника из Анголы (одно из его прозвищ, которое подарили ему журналисты и правозащитники из-за следов его пыток местного населения) и правда передадут демократическому правительству Анголы за убийства невинных детей и женщин. Он тогда смеялся, а уже через минут пять Хилл было не смешно – так как его нож наматывал на лезвие ее кишки. Хилл выжила, видимо потратив на это свою следующую кошачью жизнь, с тех пор, правда, она всегда носит закрытые костюмы - шрама во все брюхо стыдится. Его тогда еле как оттащили от этой шлюхи.       Следующим «знакомым» стал Клинт Фрэнсис Бартон. Его Рамлоу тоже знал по прошлому наемника. Пару раз они даже пересекались. Один раз в Сьерра-Леоне Команда Скелетов должна была прикрыть отход этого Робина Гуда. Второй раз это было уже в России, где этот стрелок, сменив лук на снайперскую винтовку, стрелял по толпе около парламента, подгоняя толпу к государственному перевороту. С ним Рамлоу держал себя на чеку. Они словно находились в состоянии холодной войны, но соблюдали дистанцию. У каждого был секрет друг друга, весьма нелицеприятный секрет с душком. Со временем, можно было принять их за знакомых, которые не упускали возможности поддеть друг друга саркастичным замечанием или шуткой.       С Романофф история была такая же, как и с Хилл. Только эта рыжая тварь умудрилась достать его, но тонкий шрам на левом бицепсе и аналогичный ему на правом бедре лишь раззадорили его подучить немного биологию, и теперь его нож сулил неприятности оппоненту. Раньше ведь был просто трупный яд, теперь Брок познал прелести достижений современных биотехнологий.       Словом, уживался со всеми Брок трудно. Являлся этакой кошкой среди собак. И свою команду он подбирал и подгонял под себя. Если ему не нравился новичок, то паренек выбывал на каком-нибудь задании или уматывал сам. Брок истязал сам себя, и требовал такой же самоотдачи от других. Постепенно костяк отряда сформировался. Майк - один из лучших подрывников в мире. Джоуи - парень, был в хорошем смысле психом, не зря его прозвали Мясник. Он мог разделать амбала под сто килограмм за несколько секунд. Эд, тот еще кадр, мог состряпать засаду даже на голом клочке земли. Роберт, который прошел и русский спецназ, эдакий человек-амфибия. Роллинз, который, не смотря на чисто дебильную внешность, был мозговитым парнем, которого можно использовать как таран. Ли, который мог дать фору Джоуи в разделке ненужных свидетелей. Да, Брок подбирал себе психов, таких же, как он. Он вытаскивал их из тюрем, из карцеров. Ему не нужны были свято верящие в борьбу со злом. Зла нет, есть просто разные точки зрения на вещи.       И в Афганистане, и в Ираке он водил свою волчью стаю там, где не было надежды уйти живыми. Для них всех он стал проповедником, который сбросил узы с их глаз и показал истинность всего. Он привел их к ГИДРЕ, и они несли знамена перед собой. Двойная жизнь стала обыденностью. Цели ГИДРЫ устраивали всех.       С женщинами Броку никогда не везло. Не сказать, чтобы он был уродом. Но в юности, еще до армии, с ним предпочитали иметь дело самые отвязные девицы Гарлема. Им было плевать на внешность, главным был авторитет Брока среди уличных банд. Он менял этих кошек как перчатки, не запоминая их имен. В армии, да и в годы вольной службы ему было без разницы на баб. Он мог просто воспользоваться тем, что было. Все эти медсестры или дуры в камуфляже были тоже бабами, которые расставляли ноги, как и те, кто был на гражданке. Разницы не было. Можно было даже позабавиться и с местными во время очередного рейда. Просто это наскучило.       Когда он перешел в Щ.И.Т., то немного даже остепенился. Первого пацана ему родила психолог, к которой его заставлял ходить Фьюри (после того знаменательного случая с Хилл). Связь с ней продлилась относительно долго по меркам Брока – целый год, до ее заявления о беременности. Он не отказывался от ребенка, просто ему не нужна была эта головная боль. Да и она была не против такого поворота событий. Второго ребенка ему родила девица, которая работала в медицинском блоке. Милая медсестричка, которая после этого переехала куда-то в Лос-Анджелес. Там тоже было лишь приятное времяпровождение.       Потом были сотни девиц на одну ночь. А потом случился, этот гребанный 2008 год, и эта встреча в студенческом баре с этой странной девицей, которая вскружила ему голову, и он женился меньше, чем через год. Странное существо, которое было не таким как все до неё. Спустя полгода брака она предстала перед ним такой, какой должна быть настоящая женщина. Мягкая, переливчатая, словно блики на водной глади, гибкая, словно волна. Она молчала, редко говорила в присутствии других, внимательно слушала разговоры гостей. Она разговаривала с гостями, развлекала их в гостиной беседами. Да, он запрещал ей многое. Минимум косметики, никаких ярких расцветок в одежде. Можно только черное, белое, серое. Исключением было только красное платье и красная блузка. Контраст красного шелка и белоснежной кожи кружил ему голову, в памяти всплывал срыв в подпольной операционной.       Он и сам не хотел показывать ее, но на первую годовщину пришлось присутствовать на мероприятии, куда согнали весь Щ.И.Т. Она приехала с небольшим опозданием, в самый разгар вечеринки. Все вокруг болтали, смеялись, пили шампанское. И тут Она. Спускается по ступенькам, словно бабочка, которая порхает от цветка к цветку. Красное шелковое платье, закрывающие колени. С вырезом лодочка, открывающим хрупкие плечики и такие острые ключицы. Минимум косметики. Туфли на высоком каблуке, которые она так сильно невзлюбила в первые дни, когда он поставил перед ней ультиматум. Волосы, собранные в элегантный пучок. Мило улыбается всем. Она весь вечер держала его за руку, и лишь смущенно улыбалась на шутки оперативников. Ему нравилось, как она играет роль кроткой лани, которая льнет к нему при любом громком звуке. ***       Клинт Бартон всегда славился своим зорким глазом, что служило поводом для бесконечного числа розыгрышей Клинта со стороны его сослуживцев. Но когда он впервые увидел Мор с момента ее свадьбы на той вечеринке… Его поразила эта необъяснимая перемена в девчонке, хотя, мог ли он так называть ее. Перед ним стоит 21-летняя молодая женщина, которая преобразилась до неузнаваемости. Кротость, молчаливость, покорность. Она не отходила ни на шаг от Брока и не поднимала глаз, лишь изредка смотря на мужа, когда он обращался напрямую к ней. Короткие ответы, смущенные улыбки. Совершенно взрослые вещи, надетые на нее. Не то, чтобы Клинт был уж таким поклонником современной моды. Но этот крой, сам выбор ткани был слишком старомодным.       Он знал Брока, и даже слишком хорошо. И да, он следил по приказу Фьюри за ним, когда Рамлоу порядком наследил в Африке. Собственно, как и Хилл. Просто Марии повезло, и она не видела, того, что произошло в бывшей Югославии. А вот Клинт видел, и запомнил. И этот сумасшедший блеск в глазах, и эту ухмылку, и эту полную расслабленность. Да, Рамлоу заслужил доверие всех своей службой, но для Хоукая он всегда оставался именно Кроссбоунсом. И сейчас перед ним стоял именно Кроссбоунс. ***       Морриган не сразу привыкла различать смену в настроении мужа. То он был хмурым, то тут же заливался заразительным смехом. Он мог сутками просидеть либо в подвале, где что-то чинил, либо в своем кабинете, запиравшись изнутри. Или приехать откуда-то и тут же потащить ее в оперный театр или в театр, смотреть постановку. Она сама страдала такими перепадами в настроении, что уж удивляться.       Потом она могла различить Рамлоу, так она называла его, когда он был тем человеком, с которым она познакомилась, и его Альтер эго - Брока, как она назвала его, когда он был не в духе.       Брок был типичной темной стороной Рамлоу, слишком темной для обычного человека. Она жутко боялась его. Это лишь потом она узнала у Джоуи, как зовут Брока за глаза. Кроссбоунс. Это он любил издеваться, мучить. Он мог запросто взять и оставить на ее коже, там, где никак не спрячешь, ожог от тлеющей сигареты. Или полоснуть ножом так, что сперва и не почувствуешь. Он мог ударить ее. Абсолютно на ровном месте. Он любил оставлять синяки и царапины. Ему нравилось мучить ее. Он упивался ее болью.       Кроссбоунс любил истязать ее. Ему нравилось смотреть, как она пытается вырваться из его рук, когда он душит ее, доводя состояние жены до критического. Тогда он резко отпускал ее, и со спокойным видом садился в кресло и наблюдал за Мор, которая пыталась отдышаться, жадно глотает воздух. Он был мучителем, который нередко переступал грань в попытках получения нового наслаждения от того, что уже не может принести того удовольствия, как в первый раз. Но всегда отступал, когда она переступала черту жизни и смерти. И всегда наблюдал за этим.       Рамлоу был тем же Кроссбоунсом, только с поправкой – нужно забавляться так, чтобы никто из посторонних не узнал о его предпочтениях. Он был грубым, не знающим слова «прекрати», «мне больно». Лишь получая то, что хотел, он мог успокоиться. Морриган оставалось только учиться скрывать синяки, царапины, ожоги. Но спрятать заплаканные глаза и прокушенные от боли губы было сложнее всего. Как и порезы. Нет, Рамлоу не трогал лицо. Ему нравились порезы в районе ключиц – словно он хотел добраться до сердца. Его привязанность к этому кровавому ритуалу пугала. Как и его ревность. Брок был неуправляемым человеком, который запросто мог свернуть непонравившемуся человеку челюсть (что однажды и произошло, когда он приехал за ней). Тогда он объяснил это тем, что тот очкарик смотрел на нее уж слишком явственно.       Мор и сама не была ангелом в этом. Ей казалось, что все эти девицы из медицинского блока и аналитического отдела бывали в его постели. Особенную неприязнь у нее вызывала Шерон Картер. Золотая девочка организации, которую взяли в аналитический отдел из-за ее бабки, Пегги Картер. Эта приторная девочка-ангелочек, которая косила под свою бабку и вечно пыталась предстать олицетворением справедливости и добра. От нее тошнило. Впрочем, не Мор одну. Все в организации посматривали на Картер-младшую с пренебрежением, а некоторые и вовсе не скрывали отвращения. Как, например, УДАР в полном составе.       На одной из немногочисленных вечеринок, где присутствовала Мор, смотреть на эту неудавшуюся шпионку было противно, как и на всех этих борцах за добро. Даже Бартон, который и был ее предметом ее внезапной влюбленности, вызывал отвращение. Все эти пафосные борцы за мир, которые ничем не лучше тех террористов, с которыми они борются. Она вдыхала запах одеколона Рамлоу и слышала биение его сердца – такое четкое, спокойное – и это было таким правильным. Муж успокаивал ее одним лишь своим присутствием, она прощала ему все порезы, удары, синяки. Он вытеснял из ее жизни все лишнее и ненужное. Он становился ее центром мироздания. Его слова, его похвала, его неодобрение вот что нужно ей. И с каждым днем зависимость от его слов была сильнее.       Она часто видела мелькающего кровавого осьминога – на каких-то документах, на пистолетах, на камуфляже, который он иногда забывал заносить в свой кабинет сразу, как возвращался – что, совершенно не пугало ее. Она знала этот символ. Знала, что кроется за ним. И старалась стать для Брока Рамлоу той, кто для него был идеалом женщины, матери, спутницы. Она старалась быть той, кто не вызывал у Кроссбоунса презрения и желания подвергать пыткам. Быть сильной, вот что нужно, чтобы выжить рядом с ним. И она становилась такой. Она училась стрелять, училась отравлять, училась шпионить. Она должна была стать валькирией, и она каждый день становилась ближе к Вальхалле.       Ее не пугало, что если все вскроется, то ее ждет вечное порицание и осуждение. Мор знала, что делать в таких случаях. Брок приносил различные архивные документы, и всегда «случайно» оставлял их перед ней. Словно знал, что жена не справиться с искушением прочитать эти пожелтевшие, кое-где истлевшие страницы. Наверное, она делала все правильно, ведь чаще и чаще на его лице появлялась улыбка, стоило ему видеть ее ничего не выражающий взгляд и пустые глаза, когда в очередном выпуске показывали об очередных массовых убийствах. Его яд опутывал подобно липкой паутине, срастался с кожей, заменял воздух, становился кислородом, который тек по ее венам.       Галатея Брока Рамлоу становилась все прекраснее в своей холодности и спокойствии, когда на ее глазах он убивал тех, кто вздумал предать ГИДРУ. Она спокойно наблюдала, как жизнь бедняги ускользает с каждой каплей крови из его тела. Только чуть выше поднимала ноги, чтобы кровь не запачкала ее новые туфли. И Рамлоу не мог объяснить, что возбуждало его больше – ее равнодушный вид или кровь, которая иногда попадала на ее белоснежную кожу. В ней не осталось той девчонки, которая впервые переступила порог его дома. В ней не было того страха, когда он душил ее ради своей потехи. Она больше не умоляла его прекратить или перестать, наоборот, она просила подождать еще чуть-чуть, когда он перерезал жертве глотку. Словно хотела увидеть в глазах что-то недоступное, запретное, что можно увидеть только на пороге смерти. Она стала Магдой Геббельс нового тысячелетия. Его Женой. И чем больше она отстранялась от всего мира, поворачивая свой прекрасный лик к нему, тем больше она расправляла свои крылья. Ангел Смерти, который благодаря Броку, должен был стать идеалом для тех, кто будет жить под властью ГИДРЫ.       Рамлоу запоздало понял, что она не раб его воли. Злая усмешка рока - раб совсем не тот, как думается наносящему очередной удар. Он сам раб своего раба. Он готов был вылизывать землю, по которой ступала ее ножка, облаченная в эти острые шпильки. Он готов был принять из ее рук все, что она уготовила ему. Любое ее движение, любой взгляд, который она дарила кому-то другому, вызывал лишь одно – уничтожить этого наглеца. Лишь Брок достоин этой чести. Ее запах дурманил. Он ненавидел духи, гели для душа, крема. Они мешали ощущать запах ее кожи. Словно герой того странного романа, он не мог насладиться этим естественным запахом женского тела. Иногда ему казалось, что этот запах меняется, иногда нет. Он был психом, который вылизывал ее кожу до покраснений. Но это было правдой.       Брок сам того не понимая стал зависимым. Зависимость заключалась в беспрекословном повиновение молчаливой девушки в черном, которая смотрела на него как на Бога. И это обожание, не было фанатизмом. Она лишь довольно улыбалась, когда он падал на колени перед очередным предателем ГИДРЫ с руками по локоть в крови в состоянии экстаза.