Маю.
За окном пели птицы. Их песни были протяжны и веселы, их мотив никто не может повторить. Хорошо, что мы можем наблюдать это почти каждый день. Снег на ветках лишь выделял и подчеркивал их окраску, как рисунок на белом фоне. Но зиму я не очень люблю. Зима это холод, а холод напоминает о грусти. Я сидела на кухне за столом, наблюдая за певчими птичками. Она прыгали с ветки на ветку, радостно чирикая друг другу. Дайки зашел на кухню так тихо, что я не успела его услышать, а тот уже выкладывал покупки. Я улыбнулась ему, заметив на столе пакетик с булочками. Я очень любила их, так как это был мой вкус детства. С трех лет я путешествовала с бродячим цирком. Они приняли меня к себе с радостью и я со многими подружилась. Как именно я попала к ним уже и не помню, но с ними мне было весело. Я была частью цирка, выступала с ними, я была гимнасткой. Чаще помогала по уходу за животными, так вышло, что они меня любят, и мне легко удается поладить с каждым зверьком. Так сложилось и у меня. Сложилось мнение: жизнь-цирк, мы в роли животных и клоунов, носим грим и играем с жизнью. Я видела много людей. Все они были разные. Восхищенные глаза, крики, свист - это можно узреть в цирке каждый день. Со мной в паре была Эрика. Она была задумчива и умна, мне не приходило в голову, почему она оказалась в цирке, но она говорила, что цирк - ее призвание. Она говорила мне, что любит наблюдать за людьми, составлять о них мнение. У нее было много тетрадей, где она постоянно что-нибудь писала. Мне всегда хотелось посмотреть, о чем же она пишет, но она говорила, что не любит давать читать незаконченную мысль. Так я пробыла там долгое время. Но потом все поменялось. Как помню, это был весенний солнечный день. Все произошло быстро: потеря страховки, замирание зала и шум после долгой паузы, как ведущий пытается всех успокоить, говоря, что это часть шоу и я, стоя в стороне, в шоке понимала: это конец. Нас распустили. Эрика была гвоздем программы, ее трюк никто не мог повторить и тут такая промашка. Я помню ее лицо, она улыбалась, еле держась на костылях и протягивала мне тетрадь, со словами, что тут она писала про меня. Но, раскрыв тетрадь, я ничего не увидела, а на мой вопросительный взгляд она лишь улыбнулась и ушла. Ничего не объяснила. Я держу эту тетрадь под подушкой, она и подписана странно: "Тетрадь по исследованию Маю". - Дайки, - синеволосый обернулся и сел напротив меня, предчувствуя долгий разговор. Честно не знала, зачем окликнула его, но отнекиваться было нельзя - не в моих правилах. Я начала расспрашивать его про него, но он разочаровал меня, сказав, что ничего не помнит, но мне показалось все же он что-то да может рассказать, но не желает. Это сильно меня интересовало, но еще больше меня до сих пор интриговала та тетрадь. Я про нее долгое время не вспоминала, но сегодня утром из-за инцидента с Реном, который рассыпал стопку книг, я снова вспомнила про нее, найдя среди книг потрепанную тетрадь все с тем же наименованием. Она ничего про меня не написала. Почему? Не успела? Или может не успела узнать меня? Хотя я была ей ближе всех. Порой кажется, что про людей, которые ближе всех, знаешь меньше всего, чем о знакомых. Может то же было и с Эрикой. Вряд ли когда-то удастся узнать правду, она хотела путешествовать по миру и мне ее не отыскать. Это было обидно. Обидно, что я так и не узнала ее мнение обо мне, но, наверняка, она посчитала, что ее мнение не должно быть важным. Чтобы избавиться от тишины, я начала рассказывать Дайки про случай, который случился с Реном утром. Казалось он слушает вяло и больше погружен в свои мысли, меня это обидело. Взяв булочку я посмотрела в окно, в этот момент на кухню вошел Рен, который тут же заметил лакомство и сел с нами за стол, успев сунуть в рот хлебобулочное изделие. Приятно, когда твои вкусы разделяют. Рен что-то бубнил, пихая в рот одну булку за другой, затем над чем-то задумался, пока Дайки рассказывал про товары на ярмарке. Что-то он точно не договаривал. Ночь сказок, как называл ее Рен, была неплохой. Мы беседовали просто так, не о чем, как в старые времена. Было даже слишком шумно, но весело. Мы сидели в комнате Дайки на уютном круглом ковре темных спальных тонов из разных лоскутов. Рен читал смешные стихи, Дайки рассказывал байки и мифы. Впервые за это время после того, как Мишель отстранилась от нас, я чувствовала, что все счастливы. Почти. Мишель была там, в комнате, следующей за комнатой Дайки, была одна. Кто знает, что она там делает. Мне стало ее жаль, но предлагать Дайки идею, чтобы он попытался ее позвать, была бессмысленна. Пока Дайки рассказывал историю про ледяной дворец, Рен успел задремать, а в момент, когда в комнате повисла тишина, мне послышался шорох. Он был еле уловим на слух, но я все же его слышала. Рен начал еще один стих про осла, забравшегося на дерево. Я историй не рассказывала, у меня их не было. Но после того, как наше собрание было окончено, мне пришлось идти в свою комнату, оставляя Рена и Дайки одних, так как Дайки должен был рассказать ему о подробностях миссии. Проходя мимо комнаты Мишель, я увидела слабый свет, бивший из щели двери. Еще была видна тень - значит, она сидела возле двери. Я улыбнулась. Она тоже была на нашем собрании. Помнила традицию о том, когда надо ложиться спать и о штрафе, что если кто-то молчал ему дополнительный час без сна. Я пошла дальше в свою комнату, но не могла уснуть и когда направлялась за стаканом воды, видела, что свет еще горит, а тень все так же неподвижна. Она с нами. И ничто не помешает нашей гильдии быть вместе, ничто. И никто так не был в этом убежден, как она. Ведь она только мне один раз сказала: "Маю, никакая ситуация, никакой случай не может помешать человеку быть человеком." Хотя ее слова были с каким-то двойным смыслом. А может Мишель - это грустный клоун в цирке, у которого под маской самая искренняя улыбка и скоро эту маску сорвет ведущий и скажет: "Теперь у тебя другая роль".
