Из пепла

Сердце громко стучит в груди, мы с Питом с опаской смотрим, друг на друга, а я в это время, слышу в трубке голос Плутарха Хэвенсби: - Китнисс, мне нужна твоя помощь. Знаю, что не слишком удобно тебя об этом просить, но ты должна принять участие в съемке первого телевизионного ролика о новой жизни Панема. Я не знаю, радоваться мне или переживать. С одной стороны, хорошо, что Плутарх не собирается устраивать новые Голодные Игры, но с другой, мне не хочется принимать участие в каких-либо съемках. Тем более, сейчас. Да и само слово «должна» тоже не внушает мне доверия. Хорошо еще, что это не песенный конкурс, о котором говорил Плутарх перед моим отъездом из Капитолия. Меньше всего я хочу скакать по сцене и петь народные песни. Пока я терзаю себя мыслями, он продолжает: - Совсем скоро команда электриков, во главе с Бити отремонтирует подачу электроэнергии во всех Дистриктах, и мы планируем масштабную серию программ с участием выживших воинов, принесших в наши жизни перемены. Вы с Питом – ключевые фигуры. Ты – символ революции, и пусть все не так как прежде, Панем с нетерпением ожидает вашего появления на экранах. Вы должны показать всем на своем примере, как нужно приспосабливаться к новой жизни. Что он сказал? Приспосабливаться к новой жизни? - Понимаешь… - я хочу сказать что-то, но тут, же забываю. Перед глазами возникает моя погибшая съемочная команда. Хочу отмахнуться от воспоминаний, но Плутарх требует своего: - Китнисс? Китнисс? Ты все еще здесь? - Да. - Я звоню тебе лично, потому что хочу, чтобы ты знала, что это действительно очень важно для всех нас. Люди взволнованы, время ликования прошло, и теперь никто не знает, что будет дальше. Но мы-то знаем, и должны показать им пример… Вот, значит, как. То, что Плутарх звонит мне лично – это большая честь. Он продолжает рассказывать мне о чем-то, но я решаю поскорее закончить этот разговор. Киваю Питу, мол, со мной все нормально. Затем, набираю воздух в легкие и спрашиваю: - Скажи, я могу отказаться? На другой стороне трубки повисает молчание, а затем Плутарх выдыхает простое: - Нет. Хорошо. На другой ответ я и не надеялась. Глупо было полагать, что меня оставят в покое так просто. Но все же… - А тебя не смущает, что я официально признана психически больной? – спрашиваю я, упираясь свободной рукой о деревянную тумбочку. Мне становится тяжело дышать. Этот вопрос – моя последняя надежда. Почему Капитолий не хочет оставить меня в покое? Мое нынешнее существование – погружение в пучину страха и боли. На что я им такая нужна? - Но ведь тебе уже стало лучше. Правда, же? – спрашивает Плутарх. Теперь у меня окончательно сдают нервы. Я ударяю кулаком по тумбочке и только собираюсь ответить ему, что мне уже никогда не станет лучше, как чья-то теплая рука мягко забирает у меня трубку. Я вздрагиваю и застываю на месте, когда вижу, как близко ко мне подошел Пит. Он стоит совсем рядом, прижимает и прижимает к уху телефон: - Привет, Плутарх! Это Пит… Я выхожу из оцепенения. Сальная Сэй стоит на пороге кухни и с удивлением смотрит на меня. Но я не хочу говорить с ней, и тем более, что-то объяснять. Поэтому быстро прохожу мимо и бегом поднимаюсь по лестнице в свою спальню. Закрываю за собой дверь и без сил падаю на кровать. За окном льет дождь – я слышу, как капли бьют по стеклу. Ударяю по подушке рукой, в которой недавно сжимала телефон. По щекам текут слезы. Неужели, Сойку заключили в неволю навсегда? Проходит несколько минут, в коридоре раздаются шаги и ко мне в дверь кто-то стучится. Я, молча, смотрю на намокшую оконную раму. Сегодняшнее утро началось слишком хорошо. Но ведь в моей жизни больше нет счастливых дней - нужно было догадаться, что что-то пройдет не так! Когда стук прекращается, и шаги удаляются обратно, я пытаюсь закрыть глаза и отдаться во власть своих темных липких кошмаров. Но едва в моей голове начинают материализоваться смутные образы, я снова слышу стук. Открываю глаза и раздраженно поднимаюсь с постели. Я думаю о том, что сказать Сальной Сей, чтобы она не беспокоилась обо мне и шла домой, но голос из-за двери опережает меня: - Китнисс, это Пит. Открой, пожалуйста, дверь. Это, конечно же, не Сальная Сэй. Но почему он просто не ушел домой, как делал это раньше? Почему Пит уделяет мне так много внимания? Почему я снова думаю, что мне вернули Мальчика с хлебом? Я подхожу к двери, неуверенно берусь за ручку, но понимаю, что не могу повернуть ее и впустить Пита к себе. Мне кажется глупостью – позволять себе раскисать у него на глазах. Он теперь другой. Пит не будет лежать со мной в постели, обнимать и шептать, что все будет хорошо. Это он говорил, что ненавидит меня и это его руки сжимались на моей шее в Тринадцатом дистрикте… но это он не дал мне проглотить морник в Капитолии. Пока мои мысли крутятся вокруг парня за дверью, рука соскальзывает с ручки и повисает в воздухе. - Я не могу впустить тебя, - говорю я каким-то грубым осипшим голосом. - Но Китнисс… - Прости. Проходит несколько мгновений, но Пит не уходит и продолжает говорить со мной: - Я обо всем договорился с Плутархом. Сейчас схожу к Хеймитчу – предупрежу его о приезде съемочной группы и заодно напомню о том, что пора уже починить оборванный телефонный провод. Я опускаю взгляд в пол и киваю головой. Потом вспоминаю, что Пит этого не видит, и спрашиваю: - Когда они приедут? - Через две недели. Так что у всех нас есть время для того, чтобы приготовиться к визиту капитолийцев. Голос у Пита такой мягкий, он что – меня утешает? Я все еще думаю, стоит ли открыть ему дверь. Но Пит больше не пытается попасть вовнутрь, поэтому я отметаю подобные мысли прочь. - И это только начало, - Пит говорит, расставляя паузы, словно решает, стоит ли мне об этом знать, - Запись будет проходить в наиболее значимых для революции Дистриктах. Нам придется побывать едва ли не во всем Панеме… Я думаю о том, что смогу увидеть Гейла. Но мысли о нем быстро скрываются за ужасными воспоминаниями – о Руте, Финнике и остальных невинных людях, погибших из-за меня. А ведь однажды, именно с такой поездки по дистриктам все и началось – вспыхнуло пламя восстания. - Привет, Тур Победителей, - срывается у меня с языка. Я говорю это и замолкаю. Пит тоже молчит. Он понимает, что мне больно. Я знаю, что он испытывает те же чувства. Вот бы открыть дверь и впустить его, прижаться к его теплому телу и просто вдыхать его запах. Но я лишь провожу ладонью по светлому дереву, отделяющему меня от Мальчика с Хлебом. На мгновение, мне кажется, что он делает то же самое, и я даже чувствую вибрацию его ладони. По моей щеке стекает горячая слеза. Я не тороплюсь стирать ее и просто наслаждаюсь чувством, которое возникло у меня внутри. Оно такое же теплое, как руки Пита, и стучится так же громко, как его сердце, стремясь вырваться наружу и полностью поглотить меня. Проходит несколько минут и тихий шум дождя за окном снова нарушает голос Пита: - Мне пора. Навещу Хеймитча. Я оставил твои булочки на полке с чаем. Сальная Сэй еще немного побудет здесь. - Хорошо, - тихо отвечаю я. Мне нужно было попробовать впустить его в комнату, но я не могу этого сделать. За дверью раздается шорох, затем я слышу его тяжелые шаги – Пит аккуратно ступает протезом по скользкому полу. Когда все стихает, я снова остаюсь наедине с собой. Я хочу быть рядом с Питом. И на какой-то момент, эта мысль вытесняет все остальные – про Плутарха, интервью и пережитые нами ужасы. Я сажусь на край кровати, бездумно берусь пальцами за косу и расплетаю ее. Потом ложусь в постель, кладу голову на подушку и засыпаю. На этот раз, я не вижу снов.