Дни в свете...

Глаза болели. Дэн лежал на постели, уставившись в потолок, и тщетно пытался заставить себя уснуть. В последнее время это ему не удавалось. Ночь была слишком жаркой, простыни липли к телу, а тусклый свет фонарей, пробиравшийся сквозь щели в жалюзи, был таким же назойливым и нудным, как головная боль. Головной боли Дэну в последнее время тоже хватало. Он полагал, это от стресса. Бессонные ночи, полная неспособность найти выход из ситуации и одиночество, не позволявшее даже обсудить это с кем-нибудь. Роршах был мёртв, Холлис тоже, а Лори его бросила, уже два месяца как. Заявила, что больше не может здесь оставаться; всё напоминало ей об их поражении, особенно центр города, походивший теперь на грёбаный гигантский кенотаф, вот только люди, отдавшие свои жизни, совсем на это не подписывались. В общем-то, Дэн мог её понять. Вчера он нашёл в тумбочке ополовиненную пачку её сигарет и ничего не почувствовал. Совсем. Лишь вздохнул, пожал плечами и выбросил пачку в мусорку. Он почти смирился с её уходом. Единственным, с кем он ещё мог поговорить, был... Ну, как сказать. То время, когда Дэн матерился и спешил переключить канал, едва на экране телека появлялась физиономия Эдриана, уже прошло, теперь при мысли о нём лишь подташнивало и становилось грустно. Это было даже хуже. Злости почти не осталось, да и какой в ней был смысл? Вздохнув, он сполз с постели и поплёлся на кухню за водой. Вчерашний выпуск «Таймс» всё ещё лежал на столе, передовицей кверху. «Россия обвиняет Штаты в укрывательстве Манхэттена». Это стало последней каплей. Именно эта статья лишила его злости, оставив ему лишь чувство безысходности и собственного идиотизма. А ведь в первое время — всего несколько месяцев назад, трудно поверить! — казалось, что план Эдриана может сработать. Единство. Разговоры о разоружении. Поцелуи в дёсны между лидерами государств. И — полный ноль на выходе. Язвительные замечания и взаимные подозрения. Всё скатывалось обратно, неудержимо и верно, возвращалось на круги своя. Эдриан назвал это в своё время розыгрышем. Вряд ли он догадывался, насколько точным окажется это определение. Иногда — обычно в такие моменты, как этот, когда он не мог уснуть и терял контроль над своими мыслями, возвращавшимися всё к одному и тому же, — Дэн думал о том, чтобы всё-таки поговорить с Эдрианом. Позвонить ему (по причинам, которые Дэн сам не очень-то хотел знать, он так и не выбросил номер его телефона, не вырвал из записной книжки страницу с ним) или даже, чем чёрт не шутит, запрыгнуть в кабину Арчи и постучать в окно пентхауса Эдриана, требуя, чтобы тот сказал, что собирается делать со всем этим дерьмом. Конечно, он не сделал этого. У него не осталось на это ни сил, ни элементарной надежды, да и сказать Эдриану было, в общем-то, нечего. Дэн отхлебнул воды из стакана, потряс головой. Лучше спуститься в Гнездо, там прохладнее. Может быть, там удастся расслабиться. Пессимистичная часть его сознания на это только скептически фыркнула, но он всё равно пошёл вниз. В 2:45 ночи Дэн сидел в подвале в одной пижаме, пытаясь заставить себя не думать, и не видел, как конец света разорвал горизонт, подобно ослепительному рассвету.