Житейское море или сказ о буднях городской Тульской больницы

      Собрались всем коллективом в ординаторской. На часах одиннадцать вечера.       Последний пациент слегка «подорвавшийся» на петарде отправлен домой. Новых пока нет. Будут. После часа ночи.       Можно отмечать. Изабелла расставляет тарелки на столе в ординаторской. Марья Васильевна пытается украсить еловые ветки линялым «дождиком». «Дождику» лет десять, поэтому у него совершенно непрезентабельный вид. — Давайте мандарины и конфеты лучше повесим, — предлагает Галина и запрягает Вовку вставлять нитки в кожуру мандаринов и фантики конфет. Чтобы можно было повесить на ветки. Ваша дочь крутится рядом с Вовкой и всячески хочет ему помочь. Главным образом в поедании конфет. Больше она все равно ничего еще не умеет. Вовка втихаря угощает ее мандаринкой. Про себя тоже не забывает. На елку они совместными усилиями вешают кожуру без мандаринов и фантики без конфет. Какая там елке разница, что на ней висит.       В ординаторскую вваливается Вячеслав Александрович. У вас дружно вытягиваются лица. Наличие Вячеслава Александровича не способствует дружному отмечанию Нового года. Чего он вообще заявился? Мама его, что ли из дома выставила? Вячеслав Александрович деловито выставляет на стол коньяк и шампанское. — Вячеслав, мы на дежурстве вообще-то, если Вы забыли, — сообщает ему появившийся в дверях Илья Анатольевич. — А я не вам, я себе! — потирая руки, радостно отбивается Вячеслав, — я сегодня всем разрешаю, праздник ведь! — «расщедривается» Мамин — Вы сегодня разрешаете, а завтра выговор влепите и премии лишите, — бубнит Галина, так, чтобы Вячеслав Александрович услышал. Мамин пропускает мимо ушей. Значит, точно влепит и лишит. Он такой. Зловредный. — Вячеслав пьет, остальные только нюхают, — дает указание коллективу Илья Анатольевич. Здесь он главный и решает, что кому можно. — Конечно, конечно, — дружно киваете вы Илье Анатольевичу, хитро переглядываясь между собой. От полбокала шампанского еще никто не умирал. Тем более в Новый год.       На огонек заглядывают травматологи — друзья Ильи. Велехов и зав. отделением. У них тоже дежурство. И тоже перерыв в работе. Травматологи — люди суровые. Поэтому к столу они приносят спирт. Почти не разбавленный. С бородатыми анекдотами в придачу. — Спирт, скальпель, зажим, еще зажим, спирт, еще спирт, всем спирт и огурец, — радостно ржет Велехов. — Пью МЕДИЦИНСКИЙ спирт, закусываю ДОКТОРСКОЙ колбасой, а здоровье почему-то, всё хуже и хуже… — в тон ему кривляется зав. отделением травматологии.       Мамин кривится от таких шуток. Он натура тонкая и ранимая. Терапевт, одним словом, что с него взять.       Когда речь заходит о Минздраве, Велехов вспоминает очередной анекдот: «Запрос Министерства здравоохранения военному министру: — Можно ли после атомного взрыва ставить клизму? Ответ: — Можно, если найдете свою задницу».       У вас все уже «нанюхались» шампанского, поэтому вы дружно смеетесь. Так, что трясутся стекла в окнах, папки в шкафах и истории болезней на столах. Травматологи — ребята компанейские. С ними не соскучишься. Только Мамин грустно сидит в углу и не смеется. Видимо с вами ему также скучно, как и с мамой. Зря пришел, в общем. Еще и на коньяк разорился. — Ого, а у вас и гитара есть, — наткнувшись взглядом на Олину гитару, восклицает зав. отделением. — Щас споем! — голосом сытого волка из мультика сообщает Велехов.       Концерт начинается с «визитной карточки» самого известного травматологического дуэта вашей больницы. Дуэт поет известные, малоизвестные и совсем неизвестные студенческие медицинские песни на всех праздниках, похоронах и днях рождениях: — «Хирургическое танго», — объявляет сам себя Велехов и картинно раскланивается в разные стороны. В процессе поклонов сшибает со стола тарелку с салатом и банку с маслинами. Но на такие мелочи уже никто внимания не обращает. Поют на манер танго «Утомленное солнце»*: Ущемленная грыжа атипично спустилась И в кольце ущемилась, и осталась там. А бригада хирургов все еще не помылась, И кишка разорвалась, напополам, парам-парам. Идет реанимация — на стол, годится он Дефибриллятор стонет от разряда. Нас медицина сегодня не спасет. Но, кажется, ее уже не надо! В белоснежном халате ты к больному подходишь И per oros ему вводишь, не спеша эндоскоп. А больной замирает — всем нутром ощущает Благодарность науке и, конечно, врачам! Идет реанимация — на стол, годится он, Дефибриллятор стонет от разряда. Нас медицина сегодня не спасет. Но, кажется, ее уже не надо!       В конце выступления срывают бурные аплодисменты от вашего коллектива. Нет, вы, конечно, тоже петь умеете, но что-нибудь классически заунывное. А чтобы вот так… — А про скорую спой, — просит Велехова Илья Анатольевич. Он уже ознакомлен с репертуаром травматологии в полном объеме и знает, что можно выбрать. -На, сам играй, — отдает гитару Илье зав. травмы, — а то у меня пальцы болят, а мне еще работать! Илья Анатольевич аккомпанирует, а Велехов дернув еще чашку спирта чая продолжает концерт по заявкам радиослушателей:  — Песня посвящается Василию, — торжественно объявляет Велехов и поет: Спят ночами темными, господа хорошие, Спят юнцы зеленые и старик седой. На работу скорую, с мордой перекошенной Выходил на «линию» доктор молодой. Спят собаки с кошками, мыши с тараканами В портупеях кожаных, в койках спят менты. (Степан недовольно морщится и делает независимый вид) И в канализациях спят бомжи зас…е, Но не спят на линии доктора «03». Сладко дрыхнут дворники, На своей жилплощади. Им тепло, ведь водкою грелись изнутри. Спят на фермах фермеры, Дрыхнут в стойлах лошади, Но не спят на линии доктора «03». Тихо спят не толстые, С храпом — толстопузые, Но не спят на линии доктора «03». Спят до зорьки утренней женщины с мужчинами, Рядом спят и порознь. По два и по три. Спят зубные техники вместе с бормашинами, Но не спят на линии доктора «03». Спит батрак безденежный и банкир прижимистый, Лишь врачи не знают сна, черт его дери. Сон у алкоголиков — краткий и прерывистый, Вот и не спят на линии доктора «03». — Чего, это сразу у алкоголиков, — справедливо обижается Василий и уходит в коридор. Следом вылетает Белка. Утешать. Возвращаются вместе. — Какой обидчивый он у Вас, — констатирует Велехов — Молодой еще, потому что, — с завистью вздыхает Марья Васильевна, — Эх, мне бы сейчас стать молодой — уж я бы развернулась. — Давайте про травматологов споем, — дожевывая бутерброд, выхватывает гитару у Ильи зав. травмой, — чтобы Василию не обидно было. Песня исполняется имеющимися в наличии травматологами в сопровождении всхлипов и всхрюкиваний давящегося от смеха коллектива приемного отделения: Если вы случайно выйдете из дома, И на вас наскочит встречный грузовик, Вам не нужен братцы, доктор участковый, Помогает травматолог в случаях таких. Этот доктор, без сомненья, Доберется до ноги, И скелетное, вытяжение, Вам заменит сапоги. Если вы случайно с крыши упадете, Или вам откажет верный парашют, Насладитесь мигом, дивного полета, Вас специалисты по кусочкам соберут. После этого лечения, Не нужны Вам костыли, Ведь колясочка с управлением, Вам заменит «Жигули». Если вы в дороге, головой наткнетесь На случайно кем-то брошенный кирпич, Вы своей удаче молча улыбнетесь — Перед трепанацией бесплатно будут стричь. После этого, без сомненья, Чуть изменится анфас, И хорошее настроение, Не покинет больше вас. — Ну, ладно, раз у вас больше ничего нет, то мы пошли, — оглядывая существенно поредевший стол, начинает собираться Велехов. — Нам еще в хирургию надо зайти, — поддерживает его предложение заведующий отделением травматологии и забирает со стола остатки принесенного спирта и нераспечатанный коньяк Вячеслава Александровича. — Настоящий Винни — Пух, — с улыбкой думаешь ты. Вячеслав Александрович совсем так не думает, он явно недоволен. -Ой, а про клизму еще спойте, — просит Изабелла, — ну, пожалуйста, — она мне так нравится! — Ты пой, а я пошел, — отдает распоряжение зав. травмой и удаляется. — Песня про клизму, — объявляет сам себя Велехов: Жил я в покое и не ведал о том, Что счастье постучится в мой дом, И то, что на самом себе познать придется Мне абстипационный синдром. Боже, живот болит не хочется жить, — Тенезмы не дают говорить. И вот я понимаю, что теперь без клизмы, Мне в туалет никак не сходить. Клизма,… не выпадай,… Клизма,… все вымывай,… Побудь со мной еще совсем немного, Клизма, Как жаль, что расставанья час уже так близок! Клизма, где же ответ? Массы были и нет, Последние симптомы навсегда уходят, Часы остановить хотел бы я сегодня! Клизма,.еще вчера мы были вдвоем, И жизнь казалась розовым сном, И вот теперь с тобой нас разлучили, Клизма И грусть таится в сердце моем. Клизма,… Я с этих пор хожу сам не свой, Развился у меня геморрой, Но я все так же часто вспоминаю, Клизма, О краткой нашей встрече с тобой. О, Клизма… Клизма, наши врачи,… Взялись, меня лечить, С надеждой на выздоровленье мы расстались, Теперь живу я с anus preternaturalis. — Марь Ивановна, а это вот специально для Вас, — галантно целует руку вашей санитарке Велехов и опять поет: Опять разлили на пол молоко, И штукатурка на пол с потолка упала, И грязи по-колено нанесло, — Я пять минут назад здесь убирала. Поря-поря-порядочек В больнице навести: Насыпать на пол хлорки, В палатах подмести. Пома-пома-помахивая Шваброй пыль протрешь. Любому крикну я: «Куда ты прешь?» Опять сквозняк, — разбитое окно, И Вы еще как истукан стоите. Куда Вас, сударь, К черту понесло, На отделенье пропуск покажите. — Ладно, все, пошел я, — с неохотой отрываясь от вашего ординаторского дивана, поднимается Велехов, пожимает руку Илье и, напевая: «Мы — хирурги, и на нас стоит планета, о-йес. Мы — хирурги, очень часто отрезаем то и это, о-йес. Мы — „стерильные“ мужчины в авангарде медицины, о-йес, И за это уважают нас и любят пациенты, о-йес.» гордо удаляется, захватив с собой две тарелки салата и Галину селедку под шубой и едва не сбив с ног Гиппократа Моисеевича, стоящего в проходе. А вы чего, вы ничего. У вас все чинно и благородно. Вы только нюхали. Пили травматологи. — Давайте я вам тоже спою, — неожиданно предлагает Шульман, — из Высоцкого: Он был хирургом, даже «нейро», Хотя и путал мили с га, На съезде в Рио-де-Жанейро Пред ним все были мелюзга. Всех, кому уже жить не светило, Превращал он в нормальных людей. Но огромное это светило, К сожалению, было еврей. В науке он привык бороться. И за скачком — всегда скачок! Он одному первопроходцу Поставил новый мозжечок. Всех, кому уже жить не светило, Превращал он в нормальных людей. Но огромное это светило, К сожалению, было еврей. — А мы и не знали, что Вы так хорошо поете, — оценивает выступление шефа Мамин. — Так вот в кого Михаил такой талантливый, — добавляет Илья Анатольевич. Разговор прерывают санитары, вкатывающие каталку с пациентом. Девушка, 16 лет, плохо с сердцем. Плохо, это мягко сказано. Аневризма. Нужно оперировать. Срочно. — Изабелла, вызывайте кардиохирургов, — Илья Анатольевич спокоен и собран. Праздник закончился. Начались трудовые будни. Это у вас. В кардиохирургии сабантуй. В смысле Новый год. В самом разгаре. Трезвых нет. Совсем. О чем Изабелле по телефону весело сообщает дежурная медсестра.       Илья Анатольевич выхватывает трубку и орет туда много разного. Нехорошего. Обещают прислать Василия Петровича и Петра Александровича — кардиохирурга и сосудистого хирурга. Они — ровесники Шульмана. Друзья. Везде ходят вдвоем. И напиваются тоже вдвоем. Причем вдрызг. При этом специалисты — высококлассные.       Как и Илья Анатольевич сбежали из Москвы. Правда, лет тридцать назад. Василий Петрович — военный врач. Ездил работать в Афганистан и Чечню. Петр Александрович — из медицины катастроф — тоже много куда ездил. Но рассказывать об этом они совсем не любят.       Приходят. Пьяные. При виде ЭКГ быстро трезвеют. Но оперировать все равно не могут. — Значит, сделаем так, — командует Василий Петрович, — Вы с Королевой оперируете, я консультирую. В журнале операций ставим мою подпись. Как Вас там, — обращается он к Оле, — чего вы стоите, рот открыли — идите больную готовьте. — Ага, — растерянно отвечает Оля и бежит в операционную. — А ты чего стоишь, — обращается он к Галине, — иди, готовься — ассистировать будешь, а то нам рук не хватает. -Я же не врач… — Галина впадает в ступор и идти никуда не может. -Бегом я сказал! — орет Василий Петрович, — врач, не врач, спорить они тут будут! — Я — против, — встревает Илья, — так никто не делает. Я — травматолог, я не имею права операции на сердце проводить. А Вы, между прочим, могли бы и не пить на дежурстве! Вот по инструкции… — Ты меня, щенок, учить будешь! — топает ногами Василий Петрович, обдавая всех стоящих рядом запахом перегара, — Против он! Баба-яга прям, из мультфильма! Бегом мыться! — Вообще-то, Илья Анатольевич прав, — вступаешься ты за Илью. -Так! Молодежь! — закатывает глаза к потолку Василий Петрович, — Вы на Новый год хотите пополнить морг свежим жмуриком? Нет? Тогда делаем, что старшие говорят, и не пререкаемся — А что мы делаем-то? — с неохотой спрашивает Илья Анатольевич. Ему совсем не хочется ввязываться в эту сердечные дела авантюру. Играть Илья Анатольевич любит на своем поле. И рисковать тоже. -Вот! Молодец, Соколов! Вот это уже конструктивный разговор! Значит, открываем и смотрим, что там. Если сделать ничего нельзя, зашиваем обратно — три года проживет. Если можно — выделяем аорту выше и ниже аневризмы. Как можно ближе. И легочную артерию. И часть легкого… Потом пережимаем аорту зажимом и быстро удаляем аневризму. Отверстие в аорте зашиваем. Понятно? -Нет! — хором отвечаете вы с Ильей. — Ну и славненько! Идемте в операционную, — подталкивает вас Василий Петрович. Петр Александрович шатающейся походкой бредет следом. Петр Александрович, в отличие от своего друга молчалив и задумчив.       Вы с Ильей идете впереди двух стариков. Многозначительно переглядываетесь и пожимаете плечами.       Остаток ночи обещает быть интересным.       Моетесь. В операционной уже все готово. У Оли тоже все готово. Можно начинать.       Рассекаешь межреберные мышцы. Так и есть. Аневризма. В аорте — отверстие. В легком — абсцесс. Спайки. — Соколов, разделяй спайки, — командует Василий Петрович. — Чем? — как второкурсник на практике, неуверенно спрашивает Илья Анатольевич и привычно таращится на ребра. С ребрами все в порядке. — Ты идиот? — уточняет Василий Петрович, — Руками разделяй! Шевелись! Илья пытается разделить руками, но ничего не выходит. Спайки трудные, почти как хрящи, руками не разделяются. — Рассекай скальпелем и прижигай электротоком, руками не получится, — тихо советует Петр Александрович. — Королева! Не спим! Вскрываем полость перикарда, освобождаем восходящую аорту и добираемся до сосудов, — Василий Петрович стоит весь мокрый, как будто сам оперирует. Изабелла вытирает ему лоб.       Про вас с Ильей и говорить нечего. Мокрые до последней нитки. Страшно. Кажется, еще немного и начнут трястись руки. Вы никогда такого не делали. Никогда. Операция очень сложная и не по вашему профилю. Миллиметр — и все.       Выделяешь аорту ниже аневризмы. — Вы за кровью послали, — также спокойно уточняет Петр Александрович. С него ничего не течет. Он спокоен и невозмутим.       Конечно, не послали. Не подумали! Забыли! Растерялись! — Дятлы желторотые! А еще врачи! — характеризует вас Василий Петрович. В данном конкретном случае он прав. К сожалению. Но вы умеете учиться. На своих ошибках тоже. — Изабелла… — Илья Анатольевич кивает медсестре. Изабелла отвечает одними глазами. Сейчас все будет.       Что-что, а работать слаженно вы умеете. У девушки редкая группа крови. На станции такой очень мало. Не хватит. — У Степана такая, но он пил, — не отрывая взгляд от операционного поля, сообщает Галина. Гале поручили держать зажимы. У Гали тоже почти трясутся руки. — Да точно, — вспоминаешь ты. — На безрыбье и рак рыба, думаю, можно попробовать, — спокойно отвечает Петр Александрович. Взгляд исподлобья — ты. Взгляд понимание — Изабелла. Выходит из операционной — за Степаном. — Перевязывайте бронх! — не унимается Василий Петрович. Это не тебе. Это Илье. Кажется. — Овца, что ты спишь на ходу, бронх перевязывай! — а, нет, оказывается тебе. Очень любезно. Очень. Зря вы тоже не напились, — крамольно думаешь ты. Внезапно брызгает струя крови. Илье заливает глаза. -…! …мать! Идиоты! — орет подскочивший Василий Петрович, зажимая пальцем кровоточащее место. Изабелла протирает Илье очки. Аневризма прорвалась. — Сушите! — это Петр Александрович.       Оба старика уже окончательно протрезвели. Операция сложная. Очень. Тут любой протрезвеет. Совместными усилиями подбираетесь к аорте. Отверстие — около сантиметра. Такое не зашить. Синхронно смотрите на Василия Петровича. Василий Петрович думает о том же, о чем и вы. — Не зашьем! Я — старый дурак! Королева — соберите сопли. Пробуем. Шьем. П-образный. Узловой, — выдает очередь поручений Василий Петрович. Ткани прорезаются. Откуда-то кровит. — Еще! Еще! — орет Василий Петрович. Ты шьешь, как можешь, но ничего не выходит. — Дай сюда! — Василий Петрович сам накладывает оставшиеся швы. Ушивает. Вроде бы. Кровотечение останавливается. За окном уже светло. На часах — семь утра. — Адреналин — два кубика и кровь. Переливаем быстро, — это Илья Анатольевич. — Заканчиваем, ребята, — это Василий Петрович час спустя. При этом довольно бубнит себе под нос: «Есть ребята, привыкшие ночь проводить чаще стоя. Есть девчата, что им накрывают столы до утра. На столах тех не скатерть с тортами и черной икрою. Там зажимы, метровки, лавсан, зеркала, тупфера» — А я всегда говорил, что мастерство не пропьешь! — обращается он к Петру Александровичу. Петр Александрович согласно кивает.       Все. Сделали. Все что могли, вы сделали. Василий Петрович треплет вас с Ильей по плечу, как ординаторов первого года обучения, и приглашает в ординаторскую. В вашу же. Галина гордится собой — у нее сегодня дебют — дали подержать крючки. Степан тоже гордится собой — у него редкая группа крови, которой ему не жалко поделиться.       Вы с Ильей перешептываетесь как студенты перед экзаменом у строгого профессора. Вам гордиться нечем. В кардиохирургии — вы профаны. Полные.       Василий Петрович подходит, жмет руки и благодарит. Спокойным голосом. Надо же, умеет нормально разговаривать, кто бы мог подумать!       Все вместе пьете чай в вашей ординаторской. На столе — остатки заветренных салатов, под столом — бутылка шампанского, предусмотрительно спрятанная от Гиппократа Моисеевича.       На диване — посапывающий Вячеслав Александрович в парадном костюме. Новый год удался.       Днем ведете дочь на елку. Невыспавшиеся. Отоспаться планируете прямо на елке. Но ваша любознательная дочь ваших планов не разделяет. — А почему у Деда Мороза красный нос? — громко интересуется она на весь зал, пихая в бок Илью — Потому что у него абстинентный синдром! — не подумав, отвечает бесперебойно зевающий Илья Анатольевич, — Как у Василия Петровича, — добавляет он. — А что это такое? — продолжает допрос дочь, — и кто такой Василий Петрович? — У мамы спроси, — переводит стрелки Илья Анатольевич в надежде выспаться. — Мама! Мама! — переключается Женечка на тебя, — А Белоснежка такая толстая, потому что у нее будет ребенок? -Да! — устало отвечаешь ты. Тебе совершенно все равно, кто там толстый и чего у него будет. -А от кого? От гнома? -Да! -Пусть будет от гнома, — думаешь ты про себя, — неизвестно с кем там эта Белоснежка шашни крутит — может с Волком, а может с Лешим. Не травмировать же ребенка правдой жизни. — А как она узнает, от какого гнома, их же семь? — не унимается ваш ребенок — ДНК — тест сделает. Смотри спектакль, не отвлекайся! — встревает в вашу светскую беседу Илья. Мамы других детей делают вам замечания за громкие разговоры во время представления. — Не хочу! Скучно! А когда подарки дадут уже?       Вы не выдерживаете и уходите посреди спектакля. Домой. Спать. Подарок съедаете с Ильей по пути домой. Как школьники, дорвавшиеся до заветной дальней полки со сладостями в буфете, пока родителей не было дома. Мозг требует шоколада. Каждую конфету делите пополам. Женечке конфет не достается. У нее диатез. Женечка смотрит на вас квадратными глазами и не понимает в чем дело. Одним словом, полный Новый год!